Желание класса А

Если смотреть на что-то лениво, то это что-то обленится, станет медленнее, неповоротливее, потеряет прыткость, а если он был, то и задор (приятное слово, хотелось ввернуть, чудесно противостоит слову запор). В этой потере динамики собственно и появляется зазор (ага, великолепие продолжается!), в котором я уютно устраиваюсь с креслом и коньяком. О, какое это особое ощущение, во-первых, между, а во-вторых предельных абстракций. У которых пределом я сам, становящийся абстрактным между и т.д. в спиралевидном закручивании вопроса получающий вторичную выгоду, на следующем круге третичную и опять и т.д.
Я бы сказал, что здесь есть особое желание. И уж тут начинается ну тяжелейший отрезок пути, просто трясина. Это болото называется современная философия желания. То ли бодрый яр, то ли жилы до слез, «дерет? Да!», жижа с лавой – только успевай уворачиваться. Свистят они. Как пули у виска.
Мгновения, которым я верю. Жена соврет, мгновение нет. В мгновении понимаешь все. Так часто говорят и пишут. Как его не любить уже хотя бы за это. Топчешься где-то целую вечность, а потом приходит оно, мгновение и ты все понимаешь, в том числе и про вечность и про топтание и про жену и про коньяк.
Но надо грамотно настроиться. В искусстве есть своя грамматика, как в Греции Аттика. Сознание надо расположить правильно, под углом, применить ударные инструменты, вырубить кусок реальности и туда уже и забраться. Дальше устраиваться с комфортом, даже со счастьем.
Критики при этом не избежать. И тут уж какое иметь суперэго.
А по мне так надо услышать себя. Если ты революционер – ты просто пламя, об угли которого греется еще поколения потомков, ставших уездными мещанами. Ты знойный потребитель – тебе бороться со зноем, вызванным твоей страстью. После этого дороги сильно сужаются, глохнут, становятся непролазными дебрями, болотами.
И в сущности даже уже там, между, пройдя по тропам, не избежать вселенской печали, от которой собственно и нужен коньяк. Ведь это просто осень.