Мера. Из работы Милетские постулаты, 1994
У нас давно потеряна мера памяти, мера жизни.
Мера тепла внутри живого, внутри человеческого. Эта мера, может быть, и породила жизнь, порождает человека.
Какова она? Огонь тот, сжигающий все на свете, огонь, вспыхивающий ослепительным сиянием, для нас, для живых обитателей нашей Земли уже давно запрятан в сложные «энергетические системы» от молекулярных до биосферных. Мера огня, мера тепла, мера соотношения или взаимоотношения во всем — и рождает движение (Развитие?).
Мера — стихия. Именно она «устанавливает» естественность. Какие логические (математические) запреты мы должны преодолеть, чтобы понять природу жизнестойкости живых и неживых структур? Какая алгебра не будет противоречить гармонии?
Мера — обязательно скрытое число; конечно же, не числа правят миром, но числа стоят за тем, что правит. Как «стоят» числа? Эта мера определяет и чисто человеческое — искусство — прорывы в откровение, даже в озарение. К мере в искусстве приходишь в результате какого-то протеста, борьбы, приходишь, фактически отдавая здоровье и жизнь.
Мера страдания, мера любви — мы и об этом вправе говорить, хотя, конечно же, не измеришь ни эти чувства, ни другие; мера — соотношение разных чувств, перекосы в соотношениях порождают трагедии как для одного человека, так и для многих.
...Мера нашей памяти в заброшенных и оскверненных повсеместно могилах, разрушенных памятниках и церквах, забытых профессиях, мера в уничтоженном внутреннем стремлении работать — все нравственная мера, самая главная мера у нас. Только сейчас наступает отрезвление после очередного, уже коммунистического ига. Кто виноват?
Виновата психология народа, позволившего себя унизить (вера в хозяина? вера в ложную идею?), виновата «таинственная» русская душа, наименее подчиняющаяся внешним обстоятельствам, но умеющая довольствоваться малым... И возросшее нравственное насилие отбросило государство и народ далеко назад.
Мера нравственности отдельного человека, однако, не «вмещается» в меру трагедии (или процветания) государства: она «больше», она смыкается с колоссальной мерой живой Природы; мера живой Природы «покоится», в свою очередь, на всеобъемлющей мере всего мироздания, всей Вселенной.
И наоборот: от неживой природы к живой, и от нее к человеку — увеличивается взаимопроникновение, подвижность элементов, составляющих целостность...
Это — так?
Равновесие тепла и холода
Условия нашей жизни — в тонкой температурной «плёнкe», за пределами которой наша жизнь обречена. Тепло — исходное условие для жизни и самой жизни, — не увеличивающееся (!), не уменьшающееся (!), но в каких-то ритмичных пределах оно, действительно, до сих пор — константа, и при этом ритме наступления тепла и холода соблюдается пусть и относительная, но равноудаленность от «среднего» значения.
Равновесие тепла и холода для жизни усиливают жажду жизни, усиливают «любовь» к жизни. На пути к экстремальным значениям становятся разнообразнее защитные механизмы жизни, а сами параметры условий, значений раскрываются бесконечным богатством для «постороннего» взгляда. Ритмичность тепла и холода стимулирует ответ на вызов среды, и не только живых организмов вообще, но уже человека: наши психологические, эстетические решения, интеллектуальные, становятся более «полными», может быть, единственно исчерпывающими...
Равновесие тепла и холода не исключает оптимума условий для жизни; для человека уют, комфорт также не в зоне равновесия между теплом и холодом. Это смещение в термальной ординате как соотносить с мерой? Живое всегда уходит от строгой симметрии. И все же?
Результат равновесия — цвет Земли и цвет времен года; результат равновесия — редкие «состояния» Красоты: в иные дни осенью и весной, когда равновесие буквальное — какие чувства, поразительные, настигают нас? — прощания? встречи?
Равновесие — всегда напряжение. Напряжение мы чувствуем; в нашей психологии словно закодирована готовность воспринимать совсем другие времена года, совсем другие ветры...
Равновесие тепла и холода — это направление изменений, это та простота, которая показывает границы возможности жить, возможности оценивать; эта простая связь между светом и теплом обнажает сейчас холодный редкий дождь с распластанными на земле мокрыми осенними листьями, светлую и мокрую темноту, мгновенно и постоянно отходящую вдаль...
Это равновесие в иное время будет напряжено чудом падающего снега или морозной замкнутости зимнего воздуха, это равновесие может дарить вам открытое и радостное тепло, запахи нагретой земли или цветущих трав; иное равновесие будет невыносимым изнуряющим зноем под открытым небом, и все это — земные условия, все это — прекрасная и заданная ориентация нам.
Иногда кажется, что на Земле нашей слишком много совпадений, замыкающихся на целесообразность, на антропоморфные объяснения, но не говорит ли все это лишь о том, что мы — плоть от плоти от своей Родины — Земли, что вся психология наша — земная насквозь?
Границы жизни
Они уже неопределенны, они и в древних пространствах, и в преобразованном мире. Границы необыкновенно хрупки и непредсказуемо неуловимы. Границы нашей жизни разбросаны от одной точки — одной единственной мысли, которую мы можем и не пережить, до таких далей, в которых мы блуждаем, не осознавая даже абсурдности такого существования. И границы пульсируют по своим законам...
Но человеческое в нас — от всех других, потому та единственная мысль — информативна до бесконечности, она лишь свернута.
Необыкновенная хрупкость границ — от бездны физических тисков, неожиданных и неотвратимых; неуловимость границ — в замкнутых и открытых системах, в их непознаваемости до конца, в их бесконечных свойствах. И начало жизни — во всем далеком мире, от всех его свойств.
Это не экстремальные значения физических условий, но способность к качественным прорывам, уже способность.
Границы жизни — от внутреннего давления до равновесия между всеми ее формами, это ее неуничтожимость: способность к самообновлению всегда.
Границы нашей жизни это не только глубины и высоты человеческих достижений, хотя они так или иначе ориентируют нас, может быть, даже определяют, но в собственных возможностях — в тех нормах и законах, которые мы сами себе принимаем. Где граница нам? Собственные возможности человека уже имеют глобальные масштабы, и не выпить ли ему воды, как былинному Илье Муромцу, чтоб поубавилась сила?
Границы все в мере.
В несказанной красоте окружающего мира, в том напряжении, которое единственное выковывает границы.
Мера здесь и развитие всех форм шаг за шагом, даже в том случае, если между отдельными шагами толща времени, но и развитие части форм (что это такое?).
Мера в напряжении всех возможных связей. В живой природе все связи «прогоняются» через многие механизмы, и прежде всего, через круговорот веществ, а в нашей жизни? Какой эквивалент красоте природы нашей Земли выставляет человеческая жизнь? ведь только в этом случае мы можем говорить о мере во взаимоотношениях среди людей?
Границы жизни при всей их неопределенности, хрупкости, непредсказуемости — жестки и так же «неотвратимы», как и слепые силы неживой природы, и границы эти могут «зло» мстить нам и в будущем. И точно также границы нашей жизни это не только глубины и высоты, не только нормы и законы, но и вся бездна возможностей человеческих, такая бездна, что весь остальной мир, и людей и природы, оценивается всего лишь одной мыслью, даже не оценивается — уравновешивается. Где здесь мера?
И мера — должна быть, и среди людей.
Иначе нет преемственности: мы плоть от плоти.
Прошлое и момент
Вот такая странность: момент, миг подпирается непостижимой для воображения толщей времени; именно мгновение испытывает колоссальное напряжение, именно мгновение обладает реальной силой: все остальные мгновения «лишь» подготавливают новый. (Откуда новые мгновения? откуда течет время?).
Чем большими связями обладает в данное мгновение структура, тем больше она влияет на другие структуры.
Спустя мгновение уже начинается прошлое: оно буквально идет «по пятам». Прошлое — это все, что имеем мы для вечного в сущности мгновения, это все, что наработано, создано. Собственно, перед действительностью, перед мгновением «отчитывается» прошлое. Потому что настоящее — это такое острие, которое и мгновением называть можно с натяжкой. Для нас мгновение — секунда, доля секунды, а для другого?
Огромный день умирает перед сумерками, сумерки уже поселились в кроне голых деревьев: день это мгновенье? или год — мгновенье? В чем элементарная мера времени для природы? ведь какая-то жизнь останавливается и в доли секунды?
Многообразие связей, то есть, в конечном счете, целостность, приобретается не единым мигом — постепенно. Прошлое, конечно же, оказывает определяющее влияние на все, что подвержено времени.
Мера между прошлым и мгновением — в уровне целостности. Отсюда должен быть какой-то вывод, но сделать который чрезвычайно трудно. Может быть, о «собственном» времени: скажем, Земли?
Да еще есть мы с неуничтожимой памятью. Как преодолеть нам длящиеся уже давно «мгновения» неудач и национального позора? Для кого-то они, действительно, длятся давно, а страна лишь сейчас приобретает чувство стыда... Ответ прост: отбросить ложные ценности, вернуться к старым или принять новые — общечеловеческие. Потому что пересматривать, перетасовывать даже из добрых побуждений, подкрашивать прошлое нельзя: это ослабляет какое-то иное мгновение — которое наступит! Наше, пересмотренное для нас, прошлое ориентировало на искусственные ценности, о которых в лучшем случае спотыкаются нормальные человеческие жизни.
Эта мера — непреходяща (мгновенье — мера?). Может быть, с тех незапамятных времен, с того самого Начала все Развитие и идет через Меру...
...прошлое нам вздыбливает просторы, открывает дали, защищает свободным всегда небом и его рвут и не могут разорвать мгновения стихий; прошлое жжет нам сердце, направляет мысли, прошлое не отпускает от самых дорогих воспоминаний, — и что нам до отвлеченной Меры? она сама проявится, подскажет, успокоит...
И прошлое «выправит» связи, и для нас мгновения будут вновь прекрасными — ведь сильные ветры подвластны сильным людям!
Свидетельство о публикации №221111501192