Второй шанс. Фанфик про Клодо Фролло, ранее опубли

Растерзанный.
(ранее опубликованный на сайте ficbook.net на моей странице - кот в шляпе 2 по мотивам мультфильма "Горбун из Нотрд-Дама", есть в этом персонаже что-то, оригинальная идея, конечно, принадлежит гениальному В. Гюго "Собор Парижской Богоматери".

Желаемое и действительное.

Жюли зашла в свою гримерную. Посмотрела на себя в зеркало, которое отражало очень красивую женщину в потрясающем концертном платье.
Концерт в Париже прошел с оглушительным успехом. Иначе и быть не могло. Она исполняла  партии из опер, мюзиклов, в которых пела раньше. В дуэте с ней пели ее партнеры по сцене. Да, все было блистательно. Что ж, Господь одарил ее потрясающим, сильным и редким голосом. От поклонников не было отбоя. Про мужчин, вообще, говорить не приходится. Но никого к себе она не подпускала даже близко. Все они были пусты, в них не было ничего.
А чего ты хочешь, Жюли?
Я? Не этих похотливых пустозвонов, кого-то особенного, единственного, того, кто стоит над толпой, управляет ею. Того, у кого даже похоть  бывает благородной.
Ну, милочка, таких не существует. Это образ, так сказать, собирательный и выдуманный.
Мой  совет, дорогуша, начинай присматриваться к семейству кошачьих, именно с ними  тебе встречать старость.
Жюли окинула взглядом свои сценические платья, в которых выступала сегодня. Как она была удивительно хорошо в этих нарядах. Она взяла одно из них, примерила к себе, посмотрела на свое отражение, перевесила платье через плечо, взяла следующее…
Через несколько минут, когда на ее изящном плече образовалась целая гора из одежды, в дверь постучали.
 - Войдите.
Никто не вошел. Стук раздался снова.
 -Да входите   же вы уже, наконец!
Опять никого. И снова в дверь постучали, теперь стук походил на набат.
Жюли направилась к двери.
 - Да что за на хер! Если это опять твои дебильные шутки, Саня, то я не знаю, что с тобой сделаю!- выругалась Жюли на великом и могучем.
Она открыла дверь, какая-то сила вытолкнула ее из гримерной.
Сначала она просто хлопала глазами, оглядываясь по сторонам, не понимая, где  находится. Странные улицы, дома и, о, Господи, вонь такая, что ее чуть не вырвало.
 - Это  чья-то шутка? Может, мне стало плохо, вызвали скорую, сейчас я в больнице, нахожусь в коме…
Пока мозг лихорадочно искал объяснение, она почувствовала, как ее…
Что, забодала коза?
 - Эй, какого хера?
Следом за козой  показалась девушка:
- Джали! Ты  чего творишь?
Коза радостно заблеяла.
- Дж - али…, - тихо выговорила Жюли.
Так, странное место, Джали… Только не говорите, что ее «глючит» по…
- Да не бойся. Она мирная козочка.
- Ну я… А я где сейчас? И ты…
Эсмеральда удивлено посмотрела на девушку. Головой ударилась что  ли…
- В Париже, где же еще! - раздался звонкий смех. – Я - Эсмеральда. Лучше бы тебе не стоять здесь, тут обычно ходит караул, а они цыган не жалуют. Я тебя не видела раньше на улицах Парижа. И что у тебя на плече за тряпки?
Простите, кого… Я не…
Тут она вспомнила, что  с ее плеча свисает целый ворох одежды, да и вид самой Жюли, мягко говоря, не назовешь неприметным.
Но ответить она не успеха, их прервал  грубый мужской голос:
- Эй, цыганки, может, подарите немного ВАШЕЙ САТАНИНСКОЙ ЛЮБВИ ДОБРОПОРЯДОЧНЫМ ХРИСТИАНАМ-СОЛДАТАМ КОРОЛЯ! – раздался похотливый смех.
Эсмеральда побледнела. Трое солдат, которые вынырнули из переулка так неожиданно, что она их не заметила. Конечно, откуда  ей было слышать, она была так поглощена странной незнакомкой. Теперь ей это выйдет боком.  При мысли о том, что ОНИ сделают сейчас, Эсмеральда нервно сглотнула.
И тут до ее уха донеслось:
- Ну, вам морду начистить по одному или как? Эсмеральда, чего застыла? Одной мне с ними не справится.
Солдаты загоготали, похотливо потирая руки. Один, шутя, направился к Жюли, которая приняла боевую позицию и благодарила Бога за то, что занималась боевыми искусствами, неплохо преуспев в них. Каково же было удивление остальных двух и Эсмеральды, когда незнакомка уложила солдата.
 - Эсмеральда, не стой, как вкопанная, включайся в процесс…
Цыганка тряхнула головой, моментально вышла из оцепенения, промедление на улицах Парижа может стоить жизни, а ей это было хорошо известно. Защищать  себя  приходилось часто. Она достала нож, совместно с Жюли, уложила еще одного солдата. Оставшийся решил -  это ведьмы, сам дьявол помогает им, поэтому припустил так, что только пятки сверкали.
Когда нервное напряжение спало, опасность больше не угрожала, Жюли захохотала так от пережитого, что рассмешила даже Эсмеральду.
- Ну, ты даешь! Где ты так научилась! Ох, если б не ты, несдобровать мне. Ловко ты их. У тебя  хоть  есть кров на ночь?
«Да, - чуть не выпалила Жюли, издав нервный смешок, - квартира в Москве, загородный дом. А еще я сейчас на гастролях в Париже, живу в пятизвездочном отеле».
Но из себя выдавила только:
- Нет.
- Пойдем к нам во Двор Чудес. Клопен, конечно, чужаков не любит, но после того, что ты сделала, против не будет. Кстати, что это за  странные тряпки, которые валяются на мостовой?
«Это, дорогуша, платья, которые стоят столько, что тебе и не снилось. Сшитые  лично для меня на заказ самыми лучшими модными домами мира.  Да какая теперь разница!»
Но вслух сказала:
 - Это мои вещи. Я в них выступаю.
- О, я так и знала. Что ты делаешь?
- Пою.
- Нам как раз не хватает певицы для уличных выступлений. Мы могли бы больше зарабатывать. Пошли.
«Да, всегда мечтала петь на улицах. К херам мировые сцены! Сегодня в тренде улицы, блять, улицы!» - носилась мысль  в воспаленном мозгу Жюли.
Но она ничего не сказала и  последовала за цыганкой.
Ну, Жюли, ты всегда хотела чего-то особенного, ну, так вот – получай, адреналина, драйва здесь будет навалом, может, и своего ПРЫНЦА  найдешь.
Заткнись, итак тошно.
Клопен сначала принял Жюли очень насторожено, но, когда Эсмеральда, которую он оберегал больше всех,  рассказала, какой беды она избежала, благодаря Жюли, отношение цыганского барона изменилось в корне. Клопен  и вовсе потерял голову, когда она запела.   Да, с ней можно заработать много. Люд охотно будет слушать эту красотку, разинув рты, отдавая монеты.
Теперь на улицах Парижа будут две красотки, которых нужно  охранять  пуще прежнего, ибо охотников до «сладенького» будет очень много. Под его особой защитой никто не посмеет, под страхом смерти, тронуть девушек даже пальцем. Особенно он хохотал во все горло, как они  отметелили королевских прихвостней.
Когда капитан Феб де Шатопер увидел эту троицу, он подумал, что те воевали с полком неприятеля, но все оказалось более чем прозаично.
Капитан захохотал:
- Вас отдели две цыганские девки!
 - Ей-богу,  капитан, они ведьмы! Одна – эта та, что танцует часто …
«Красотка Эсмеральда»,  - усмехнулся капитан.
Сначала капитану эта история показалась очень забавной, пока один из солдат не сказал:
- Была еще девка. Негоже, чтобы девки  избивали добропорядочных христиан. Надо сказать судье Фролло, он найдет на них управу…
И тут капитан побледнел, как полотно, когда представил, что сделает судья с этими олухами, да и пес с ними, а, ЧТО с ним сделает, даже думать страшно.
«Бля, только не судья!» -  капитан нервно сглотнул.
- Вы это сейчас серьезно? А теперь представьте себе такую картину, что самый грозный судья Парижа узнает, о том, что двух олухов побили две цыганские девки, а один и вовсе дал деру. Что же сделает судья? Даже не знаю. Сначала задумается, что это за солдаты такие и зачем они, вообще, нужны, если их может баба побить?! Сделает вывод, что не нужны, и тогда, если вас убьют сразу, то, считай, вам повезет. Но, зная богатую фантазию судьи, так легко вы не отделаетесь. И только после того, когда вы сдохните,  как собаки, судья возьмется за цыган.
Капитан достиг нужного ему эффекта - запугал этих солдафонов до чертиков.  Конечно,  про себя он умолчал.
- Так вот, я спрячу ваши рожи от судейских глаз,  пока те не заживут. И не попадайтесь на глаза.
Троица дружно закивала головами, злить судью Фролло было себе дороже.
Итак,  капитану удалось скрыть от судьи этот незначительный инцидент. Жизнь и так казалось прекрасной, женитьба на Флер-де-Лис, а пока можно неплохо развлечься с красоткой Эсмеральдой. И портить такой хороший расклад Фебу не хотелось.

День Дураков и его последствия.

Выступление Жюли было следующим, сразу после Эсмеральды. Публика с обожанием принимала ее, прозвав  Парижским Соловьем, по этой причине, Клопену пришлось усиленно охранять этого «соловья» от греха подальше, потому что  «данная птица» была безумно хороша собой, а от ее голоса можно  потерять разум окончательно.
Именно в этот момент Жюли увидела судью впервые так близко, и он поразил ее.  Вся поза мужчины выражала скуку и презрение. Черты его лица были резкими,  тонкие губы  презрительно сжаты, а глаза…, от них у Жюли пробежали мурашки по спине, казалось, метали молнии. Пряди седых волос вылезли из - под «птичьего гнезда»  или ШАПЕРОНА,  как все его называли.
А его изящные, тонкие пальцы, унизанные кольцами, в данный момент сложенные домиком, служили опорой подбородку судьи. Об остальном было трудно судить, кроме  очень широких плеч, которые не мог скрыть даже его балахон или сутана, но Жюли больше нравилось первое.
«С этим кадром шутить нельзя, ну, меня он не заметит, но, если Эсми отколет номер, а она его отколет, то нам всем несдобровать! Не думала, что роман Гюго станет мне «навигатором». Ладно, попробую предупредить», - подумала Жюли.
 - Эсми!
- Да? Мне скоро выходить, - глаза ее заблестели,- и я думаю надо встряхнуть вон тот Мешок с Костями! Вот потеха - то будет!
 - Мешок с Костями – это ты про судью, так?
- А про кого ж еще, сидит такой, так и ядом и брызжет!
 - Даже не думай. А то он всех нас встряхнет до потери пульса! Он не тот, с кем шутят. Я очень прошу тебя, обещай, что не подойдешь к нему. Поверь мне, просто поверь на слово, закончится это плохо!
Но Эсмеральда  не послушала  и сделала то, что должна была сделать. Видимо, судьбу не обмануть. Она поцеловала судью  в нос, обмотав его шею платком.
«Твою мать, Эсмеральда, что ты сделала!» - в ужасе подумала Жюли, наблюдая за судьей.
Ни один мускул не дрогнул на его гордом лице, только еще больше поджал губы, черты его лица стали, если такое возможно, еще резче. Только по глазам можно было понять, какая буря страстей бушует внутри судьи. Этот взгляд выжигал, только одна Жюли видела это.
Судья до боли сжал свои ладони, собрав всю свою титаническую выдержку, чтобы спокойно смотреть  на танцующую красавицу в красном платье. Он  и так вздрагивал, когда перед ним мелькала маленькая, точеная ножка Эсмеральды. А при взлетающей юбке цыганки - с шумом втягивал воздух.
«Держи себя в руках! Или ты совсем разум потерял и ради кого – этой девки, которая…», - закончить мысль путно судья так и не смог, но данная «мысль» закончила сама себя: «…которую ты бы с удовольствием вот прямо здесь и сейчас. Да, Клод, признайся себе. Я же тебя знаю, ибо ты – это я!»
«Да!» - признался судья.
Толпа замерла, ожидая, что же будет дальше. Спустит или нет, это с рук цыганки  судья, ибо все знали его грозный нрав и отношение к цыганам. Конечно, сегодня особенный день, но чувство, что была пройдена точка невозврата - не покидала никого.
«Спасать ситуацию, срочно, пока судья не выскочил из своей сутаны от злости»,  - подумала Жюли.
Сначала судья не понял, что привело всех в  такой восторг, после выходки Эсмеральды, его перестало волновать происходящее на сцене.
Но в следующее мгновение судье показалось, что его слух сыграл с ним злую шутку или, что еще хуже, у него начались слуховые галлюцинации, потому что НЕВОЗМОЖНО ТАК ПЕТЬ! Нет, конечно, он слышал пение и раньше, но ТАКОГО никогда. Казалось, голос проникал в душу, выворачивал ее наизнанку.
И Клод поднял глаза, в этот раз его мир рухнул второй раз. Голос, который был так прекрасен, не уступал внешнему облику певицы.  Она держала себя так, как будто была королевой, а не цыганкой, хотя  на нее она не походила. Светлая кожа, выразительные карие глаза. Ее роскошные, волнистые волосы выбивались из прически  непослушными локонам, ниспадали на  обнаженные плечи. Высокая, очень стройная,  проще было  сказать, чем меньше думаешь о тонкой талии певицы и ее пышной груди, тем крепче спишь. И казалось, что она не отсюда, потому, что так выразительно  отличалась от всех.
Но самое удивительное было в ее одежде, та отличалась от всего: длинное платье цвета изумруда, которое  так подходило ей и оттеняло прекрасную кожу, было достаточно открытым, обнажая  плечи и руки, с которых ниспадало…, но судья не понял, что именно. В принципе, платье начиналось от груди…
«Странный покрой», - мелькнула в голове у судьи мысль и моментально погасла. 
Так вот, платье…
Оно облегало грудь, подчеркивало талию, юбка была длинной, расширялась к низу. И ко всему прочему, с боку был разрез до колена, обнажая очень стройную ногу.
От всего этого судья готов был выскочить из своей сутаны, он задыхался. Ему не хватало воздуха. Скорей бы всему конец! Осталось совсем немного, скоро выберут короля дураков и судья будет свободен.
«Кто же ты такая?»  - билась отчаянная мысль в голове судьи.
«А тебе это зачем? Ты теперь будешь наводить обо всех уличных девках справки, а, Клод?! -  вкрадчиво шептала другая мысль.
«Блять! Да когда же конец!» - отчаянно завопил судья.
Он сначала не понимал, о чем она поет, не прислушивался, но все его существо, наперекор всему, требовало еще и еще, но потом, до него стали долетать обрывки слов и фраз.
Голос красавицы пел о нежности, любви и ненависти, страсти и верности.
Жюли оставалось спеть последнюю песню. Она знала, что будет дальше, только б Квазимодо передумал выходить из Собора. 
Толпа заревела от восторга, когда она замолчала.
- Пой «Цыганку», красотка! – донеслось из толпы.
 - Да, спой ее, Соловей! – ревела толпа.
Жюли не планировала  петь ЭТУ песню по известным причинам, конечно, сама песня, вырванная из контекста мюзикла, в котором она исполняла партию Эсмеральды, не несла особого смысла, но провоцировать судью ей не хотелось. Вживаться в роль цыганки, в которую влюблен судья, не вызывало особого восторга, но ей не пришлось.
«Помирать, так с музыкой!» - подумала Жюли и запела.
С первых слов, с первых ее жестов, судья готов был бежать прочь с этого проклятого судейского кресла.  Эта песня взволновала его больше всех.
«Боже Всемогущий, за что?!» - шептал судья.
Смолкли последние слова песни.
Случилось неизбежное: Квазимодо  выбрали Королем Шутов, когда толпа поняла, что это НЕ гримаса, а лицо, то оттуда послышались: свист, хохот, ругань, в него полетело все, что попадалось под руку.
Жюли сорвалась с места, словно сумасшедшая, с трудом протиснулась сквозь толпу, которая иногда уступала дорогу Соловью. Она подбежала к несчастному Звонарю и закрыла собой, это немного охладило толпу, которая была поражена не только тем, как Красавица обнимает Чудовище, но вытирает грязь с его уродливого лица.
 - Квазимодо, все хорошо, пошли отсюда.
 - Ангел…, - прошептал Квазимодо.
Жюли не обратила внимания ни на судью, ни на Эсмеральду, которая назвала его дураком, тем самым, подписывая себе приговор, она хотела одного: увести Звонаря от этой обезумевшей толпы, пока та не пришла в себя.
Но от зоркого взгляда судьи не ускользнуло ничего: ни красавица, закрывавшая его приемного сына своей грудью, ни вся та грязь, которая попала  на нее, ни то, как она своей шалью вытирала уродливое лицо Квазимодо, уводя его в Собор.
И еще эта девка, эта Эсмеральда  потребовала Убежища, теперь ее никак оттуда не вытащить! Что ж, он умеет ждать, о чем он непременно ей должен сообщить. Эсмеральда - вольная птица, долго она не просидит в Соборе, не сможет, а когда выйдет, то непременно угодит ему в руки.
«Да, в мои руки, и тогда я ей покажу!» - гремело в голове у судьи.
«И, что ты ей покажешь, Клод? Так что там дальше по списку… А со второй, что будешь делать? Ты же обратил на нее внимание…», - мысли носились в голове судьи, словно бешеные.
Вторая? Ну, с этой разберусь позже. Явно, ведьма, так петь человек не может.
У тебя все ведьмы, да, Клод?
КЛООД?!
Довольно!
Пока судья объяснял Эсмеральде внизу про Величественную тюрьму и про веревку на ее шее, представляя себе совершенно другую картину, наверху происходила иная сцена.
Жюли пыталась успокоить Квазимодо, которого трясло от нервного возбуждения и страха.
 - Тиши, Квазимодо, все позади. Ты в безопасности.
 - Ангел…, - снова прошептал Квазимодо.
 -Хочешь, я тебе спою…
- Да, пожалуйста… Хозяин будет зол.
- Судья?
- Да. Он не велел мне выходить, а я ослушался,  а он этого не любит…
- Тише, Квазимодо.
 - А ты еще придешь?
 - Приду.
Судья, в котором все еще бушевал пожар страстей, ярости, желания, решил подняться к Квазимодо и разобраться с ним, раз с цыганкой он уже все решил.
Судья, словно хищник, взлетел по лестнице, хотел было уже с грохотом распахнуть дверь и обрушиться всем своим гневом на Квазимодо, как вдруг, услышал знакомый прекрасный голос. На мгновение он замер, нервы были напряжены  до предела.
Судья подошел к двери, которая была не закрыта и перед ним предстала следующая картина:  прекрасная женщина сидела  на полу спиной к судье, ее волшебные волосы, прекрасные  до безумия, ниспадали на  обнаженные плечи и спину. Красавица что-то напевала, слов судья не мог разобрать, но это было неважно, за этот голос в эту минуту он готов был отдать дьяволу душу. Если этот чудный голос приказал бы ему спрыгнуть с крыши самого Собора, судья бы спрыгнул, не задумываясь.
Рядом с красавицей на полу лежал Квазимодо, она гладила рукой его уродливую голову…
Судья шумно выдохнул…
Квазимодо спал, на его лице блуждала блаженная улыбка…
Судья представил себя на месте Квазимодо, что рука Красавицы гладит ЕГО ВОЛОСЫ. И от этой картины зашатался, словно пьяный.
Боже мой, Боже…
Судья чувствовал, что сейчас упадет, ноги отказывались слушать его. Он прислонился спиной к стене, даже, не задумываясь, что, если полностью открыть дверь, то он получит  по своему длинному носу.
Послышался шорох платья, судья обратился в слух. Легкие шаги.
Он еще больше вжался в стенку. Нет, судья не боялся, что его увидят, но еще одного потрясения он не выдержит.
Но к великому счастью судьи, Жюли его не видела и по носу он не получил.
Красавица вышла, остановилась, не заметив судью во мраке за дверью.
 - Ну, Эсмеральда! Я же тебя предупреждала, чтобы ты не лезла к судье, и не подводила всех под монастырь! Я тебе сейчас вставлю по первое число!
Черные брови судьи поползли вверх, если бы у них была  такая возможность,  то они удрали бы под шаперон.
Красавица ушла, а он все еще не мог прийти в себя. Но, в конце концов, собрав всю свою волю, собрался разобраться с Квазимодо, но увидев, как тот спит, продолжая улыбаться во сне,  махнул рукой, решив сделать это в другой раз. Никуда он не денется, выходить на улицу охоту  ему отбили лет, эдак, на сто.
Судья спустился вниз и вот, что он услышал.
- Эсмеральда! О чем ты думала, когда ЦЕЛОВАЛА  самого могущественного человека в Париже, который гоняет цыган, как бешеных собак! О чем, скажи! О, ты ему еще и платок намотала на шею! Красава!
 - Да этот же День Дураков! Это была шутка!
 - Шутник из тебя, я так скажу, так себе!  Судья твой юмор не понял, но оценил! Да как тебе в голову взбрело дразнить взрослого мужика! И ты еще удивляешься, что он тебя зажал здесь!
Судья не мог поверить своим ушам.  А девка – то с мозгами!
- Так он же старый…
 - Да, да. Знаю я вашу тему про Мешок с Костями. С костями или без - вопрос без ответа! Да это здесь при чем! О, так ты еще и дураком назвала САМОГО ОПАСНОГО ЧЕЛОВЕКА ПАРИЖА! Эсми, это аукнется всем НАМ! Он теперь нас днем и ночью гонять будет! Я же просила тебя! Ты понимаешь, что тебе не выйти отсюда!
Пока судья ловил собственную челюсть в районе каменного пола, диалог продолжался дальше.
 - Он убьет меня, если я выйду.
 - Милочка, боюсь, что не ЭТО он имел в виду! Я скажу, что ты сделала:  нажила не просто врага, а гораздо хуже, влюбленного врага…
- О, не может быть. Он…
- Очень даже может. Как найти выход, я  пока не знаю.
 - Может, Феб поможет, моё солнце…
 - Твою мать, прости, Господи, да пустозвон твой Феб!  Он и пальцем не пошевелит ради тебя, ты для него девочка одной ночи! Ни ради тебя, ни меня он не будет впутываться в эту историю, тем более, он обещан другой! Дворянке, Эсми, запомни мои слова!
«Браво, не думал, что когда-нибудь это будет относиться к цыганской девке!» - продолжал удивляться судья.
 - Нет, этого не может быть, - Эсмеральда заплакала. – Почему ты так жестока!
 - Эсми, прости, я не хотела тебя обидеть,  я хочу, чтобы ты посмотрела на вещи реально. Я хотела тебя спасти, ведь, ты… Неважно. Мне надо подумать. Постарайся, не вляпаться в еще большие неприятности, хотя, куда еще больше.
Жюли обняла Эсмеральду за плечи.
 - Все, заканчивай реветь.
- О, ну ты же не пойдешь к…
- Куда я не пойду?
- К этому адскому судье!
- Эсми, ты себе как это представляешь.  Прихожу я такая к судье, нежно шепчу ему на ушко, что неплохо было бы  все простить и забыть, Эсмеральду отпустить.  И он такой - конечно, ща только приказик отдам!
Шутка заставила немного развеселиться Эсмеральду и НЕ ЕЕ ОДНУ. Никто не слышал из них двоих, как кто-то возмущенно вздохнул, представив эту картину.
Судья дошел  до точки кипения в ярости и любви, понимая, что БОЛЬШЕ не выдержит, а рукоблудие в Храме Божьем  - это грех.  А лучше было бы броситься в холодную реку и остыть, ну, а еще лучше было бы…., но об этом лучше не думать. Судья незаметно выскользнул их храма, вскочил на своего черного жеребца и сказал капитану:
 - Чтоб ни одна мышь не проскользнула, иначе не сносить Вам головы, капитан.
 - Как прикажете, Ваша Честь. А со второй девицей, что делать? – глаза капитана похотливо загорелись, что не ускользнуло от судьи.
«Похотливый ублюдок! Даже не смей, в противном случае, я из тебя чучело сделаю, засуну твой похотливый член тебе в рот. Или натяну мошонку тебе на голову, а фантазии у меня хватит, уж поверь!»
Но вслух судья сказал:
- Оставьте свои похотливые мысли при себе. А то я вижу, они вам мешают! Не смейте ее трогать даже пальцем! Она может быть полезна. И ребенку понятно, что цыганка там долго просидеть не сможет, а друзья обязательно попытаются ее спасти, в том числе, эта девица тоже. Так что, ПОКА ее не трогать, своим солдатам скажи, иначе это сделаю я! А что касается остальных цыган - не щадить никого! – судья закончил свою гневную тираду, сделал такой высокомерный вид, насколько это было возможно и умчался прочь.
«Старый Стервятник! – мелькнуло в голов у Феба. – Лучше б не сторонился красоток, а он все с облавами по Парижу носится!»
А судья в это время летел, как сумасшедший, на своем жеребце домой. Люди шарахались от него.
 «Не к добру это», - думали  они в страхе.
Никто не видел, никто не понимал, какая буря бушевала в душе судьи. Никто не видел пожара безумия, который плескался в его глазах.
Все, что хотел сейчас судья, так это оказаться подальше от досужих людских глаз, остаться один, успокоиться, привести мысли в порядок, хоть на время усмирить свой внутренний пожар, решить, что делать ему дальше и оценить масштабы бедствия.
Пока судья производил «оценку своему бедствию», неделю не показываясь в Соборе, Жюли наладила доставку еды Эсмеральде, принесла теплых вещей, подружилась с Квазимодо. Он с удовольствием рассказывал ей о колоколах, показывал сделанные им фигурки людей, макет Парижа.
Однажды Квазимодо протянул две новые  фигурки.
 - Это - Эсмеральда и ты.
 - Это так красиво.
 - Послушай, - Квазимодо опасливо посмотрел по сторонам, - не позволяй судье приближаться к тебе.
  - Ко мне? Так на всех облавы. Про эту опасность я знаю. Что касается Эсмеральды, пока она здесь, ей ничего не угрожает.
Квазимодо был так взволнован, что никак не мог толком ничего объяснить.
 - Ты тоже должна попросить Убежища.
Он подбежал к двери, убедился, что за ней никого нет, и вернулся обратно.
 - Квазимодо, мы не можем все собраться в Соборе, иначе судью точно кондрашка хватит. Это невозможно.  На жизнь нужно зарабатывать. Вечно здесь ты не просидишь. Я знаю, что солдаты следят за нами, чтобы узнать, где Двор Чудес, но мы с Клопеном благополучно уходим от этих дураков.
- Нет, нет. Ты не понимаешь, – Квазимодо отчаянно замотал головой, – я не видел хозяина уже неделю, а это плохо, очень плохо.
 - Квазимодо, я тебя не понимаю. Какое отношение  я имею  к судье, тем более, ты его даже не видел.
- В том и проблема. Он никогда не исчезал так надолго. Я думал, что он сразу придет ко мне и мне влетит, что я ослушался, но он не пришел, а он никогда не прощает непослушания. Значит, он задумал что-то.
 - Ты боишься его, поэтому мне говоришь  это?
 - Нет. Он очень строг, но заботиться обо мне. Обучил грамоте. Если бы не он, я бы умер, люди никогда не примут меня. Он говорил мне это и был прав. Жюли, я видел его глаза, когда ты закрывала меня.  И от этого взгляда я забыл, что нахожусь на площади, что в меня летят грязь, камни, гнилые овощи. Не сулит этот взгляд добра. И говорю я это тебе, потому что ты была добра ко мне. А Эсмеральду я могу тайком вывести из Собора, я знаю здесь каждый камень, в отличие от этих солдафонов.
 - И судья устроит из Парижа костер, если она сбежит. Что он может с тобой сделать, я и подумать боюсь. Надо подумать.
 - Спой мне, пожалуйста.
Жюли исполнила просьбу Квазимодо с удовольствием, ей нравилось ему  петь. Он был самым благодарным слушателем, в эти несколько минут Квазимодо становился самым счастливым человеком на земле, забывая о своем уродстве, которое держит его в Соборе, как в клетке.
- Все, мне пора, а то придет твой благодетель, добром это не закончится.
Они не знали, что в это мгновение грозный судья Клод Фролло, мрачнее тучи,  поднимался по узкой  лестнице.
В конце концов, надо преподать урок Квазимодо. Он и так с этим опоздал. Но мысли судьи были далеко.
В каких облаках ты летаешь, Клод?!
В каком аду ты горишь?
Произошло следующее: на узком лестничном пролете столкнулись двое: задумчивая Жюли и сгорающий в муках судья. Она буквально врезалась в судью, а он, привыкший к покушениям, машинально  схватил ее за руки  и вжал в стену, только потом понял, кого он поймал.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Судья впервые имел возможность рассмотреть прекрасное лицо Жюли так близко.
Фролло  был ошарашен, ошеломлен. Вся буря чувств нахлынула на него.
- Мне кажется, ты залетела не в тот сад, СОЛОВЕЙ! – прорычал Судья. – Что ты забыла, девка, у Квазимодо? Во что ты пытаешься впутать его, в какую мерзкую историю?
- Меня сюда привело, Ваша Честь, то, что Вам незнакомо: человечность, доброта, нежность, дружба. И никуда и никого я впутывать  не собираюсь!
 - Что ты сказала? – рявкнул Судья, не веря своим ушам.
Фролло, даже не заметил, что уже не держит ее руки, а исступленно трясет  за плечи.
 - ЧТО ТЫ СКАЗАЛА? ПОВТОРИ ЕЩЕ РАЗ, НО СОВЕТУЮ ВЗВЕШИВАТЬ КАЖДОЕ СЛОВО, ИБО ОНО МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ПОСЛЕДНИМ!
 - О, Вы прекрасно слышали меня, если только у Вас нет проблем со слухом! И я Вам больше скажу! Вы – самый влиятельный и грозный  судья  всея Парижа, сжимаете в своих когтях беззащитную девушку, мало того, угрожаете  и кому? Мне, которая, в сто раз вас слабей, ничем не может ответить…
У Жюли пронеслась мысль заехать судье между ног, но она отвергла эту мысль, если он не пытается тебя изнасиловать и убить в данный момент, то врезать судье -  не самая удачная идея.
- ….и ничего Вам не сделала. Или Вы всегда угрожаете слабым!
Судьей овладело безумие, он так сильно тряхнул Жюли, что они чуть не потеряли равновесие,  но это привело к тому, что ее губы оказались рядом с его губами. 
Мир судьи с оглушительным треском рухнул  - это вошло в привычку, он чувствовал, как хваленая выдержка Клода Фролло летит к чертям с угрожающей скоростью.
Вдруг, до острого слуха судьи долетел звук шаркающих шагов, а это могло значить только одно – Квазимодо.
«Проклятье!»  - выругался Фролло, резким движением оттолкнув Жюли.
 - Прочь с глаз моих! – рявкнул судья, упираясь одной рукой в стену, дыхании его стало тяжелым и прерывистым. – И никогда, слышишь, НИКОГДА не показывайся мне на глаза.  Или…
Или что, Клод? Будешь пытать, замучаешь до смерти, заставишь замолчать Соловья на веки?!
«Заставлю!» – мучительно простонал судья.
Чего ты так боишься, Клод?!
Жюли не заставила себя долго уговаривать, и пулей вылетела из Собора.
Судья готов был убить проклятого Горбуна за то, что прервал его, хотя сам не понимал, от чего именно он  был оторван. И от расправы Квазимодо спасло лишь то, что Фролло был уверен в непреднамеренности поступка несчастного Звонаря. О, как же он ошибался! Квазимодо сделал это специально. После ухода Жюли, Звонаря охватило волнение такой силы, что он не мог себе объяснить. Обычно, именно, в это время всегда приходил судья, но он не показывался вот уже неделю, отчего  же, не подождать еще день?!
Но СУДЬЯ мог прийти  в любое время, ему никто не указ, если он столкнется с ней…. Даже думать страшно об этом.
Квазимодо открыл дверь. И случилось страшное: он услышал шелест платья красавицы и легкую поступь шагов судьи.
«О, Боже!»- пронеслось в голове.
Но что мог противопоставить несчастный Звонарь грозному судье? Единственное, что пришло  в голову Квазимодо – это обозначить свое присутствие, а так как его походка не отличалась «изяществом», то он начал спускаться нарочно еще более неуклюже, шаркая ногами так, что не выдержало бы ничье терпение.
 - Ну, мальчик мой, рассказывай, как давно тебя посещают Соловьи? – грозно сказал судья, заходя к Квазимодо, и от его взгляда не укрылась ничего: ни знакомая  зеленая шаль, так бережно хранимая Звонарем, ни две новых фигурки,  стоявшие на столе.
«Хм, ни одна, ни вторая не боятся Квазимодо, который уродлив, как все грехи мира, а от меня шарахаются, как черт от ладана. И сейчас Соловей смотрела на меня с такой ненавистью»,  - судья поморщился от своих мыслей.
А чего ты, собственно, Клод, хотел, когда угрожал ей всеми карами небесными?!
 - Она …., она заходила меня проведать…
 - Проведать, значит,- усмехнулся судья, многозначительно подняв бровь.
 - О, Судья Фролло, она так была добра, когда спасла меня от толпы, которая…
-  Кидала в тебя дерьмом! – взревел судья. – А я предупреждал тебя! Но ты меня посмел ослушаться! И получил то, что заслужил! Если бы ты послушал меня, то ничего бы этого не было!
Квазимодо с ужасом наблюдал, как судья медленно подходит к его поделкам, берет  своими длинными пальцами две женские фигурки…
  - Нет! – вырвалось у Квазимодо, он невольно вытянул руку.
 - Что «нет», мой мальчик? – снова усмехнулся судья. -  Я просто хочу посмотреть, разве, мне нельзя?
Фролло сделал такой невинный вид, что Квазимодо невольно поперхнулся.
 -Нет, ну, я их не доделал, они…
 - А, по-моему, они готовы, сделаны так выразительно, что я могу сказать, КТО ЭТО…
Судья растягивал каждое слово, от чего по телу Квазимодо пробегала дрожь.
 - Эта – Красавица Плясунья…
Судья провел пальцем по волосам фигуры.
- …что танцевала на улицах Парижа, а теперь, находится здесь, но я человек терпеливый. Я подожду. Долго она здесь не усидит.  А тогда…,- он сделал неопределенный жест, после чего фигурка Эсмеральды полетела в огонь, сказав чуть тише, - ко мне или на костер!  Я освобожу тебя, мой мальчик, от ее влияния.
Последнюю фразу судья сказал нарочно громче.
Квазимодо побледнел.
 - А это…, - судья страстно сжал вторую фигурку, закрыв глаза, - Соловей. Такая прекрасная ведьма, что околдовала тебя….
Ой ли, Клод, только его?!
- …замолчит навсегда. Я заставлю замолчать Соловья, если только…
Судья не смог сформулировать свою мысль. И фигурка Соловья полетела в огонь.
Квазимодо думал, что больший ужас его сковать не сможет, но он ошибался, все его члены онемели, он упал на колени:
 - Судья Фролло, прошу…
 - О, чем, мальчик мой? – брови судьи взметнулись вверх, а губы снова искривились в усмешке.
- Пощады, судья, пощады! Вы спасли такого урода, как я, так спасите же красоту…
 - Спасенья нет, прощенья нет!  Тем более, - сказал судья, уходя, - я знаю все их планы. Солдаты выследили этих оборванцев. Я знаю, где находится  Двор Чудес. И сегодня Париж полыхнет и ты, МОЙ МАЛЬЧИК, поможешь его зажечь!
Судья вышел, хлопнув дверью.
Расчет судьи был очень прост. Он не знал, где находится Двор Чудес, но это он обязательно  узнает, но позже. Сейчас надо выкурить Эсмеральду из Убежища, чем скорее это произойдет, тем лучше. Он знал, что долго она здесь не просидит.
«Цыгане!» - усмехнулся он.
А еще судья знал, что без помощи Квазимодо ей ни за что не выйти из
Собора. Догадывался и о том, что побег планируется, значит, надо ускорить данное мероприятие, ибо ему хорошо было известно, что нет более провальной затеи, чем поспешный побег.
В то время, когда происходил этот диалог, Клопен пытался выяснить, почему Жюли бледна, как смерть. После долгих уговоров, Жюли все рассказала.
- Не, ну ты погляди, старый козел, стервятник. Он лишил Париж плясуньи, а теперь, метит на Соловья. А хер ему! Тебя мы пока спрячем во Дворе Чудес.  Там ему тебя ни за что не достать.
- Так ему это и надо. Он мечтает найти Двор Чудес.
 - Хрен ему, повторяю. Судейская крыса. Не найдет. А Эсмеральду мы выкрадем из Собора, Квазимодо нам поможет.
 - Клопен, если он этого  только и ждет.
- Ну и пусть. Он жизни ей не даст в Соборе. Че, он так не любит красоток, а ну да, какая ж отчаянная ножки-то перед ним раздвинет по доброй воле, там судорога сведет! - Клопен грубо захохотал.
Жюли поморщилась.
 - Клопен! Он сожжет Париж!
Да уж, ориентация на мультик, молодец, Жюли, нечего сказать!
 - Ну и пес с ним! Цыгане - вольный народ. Таких «Парижей» много, а Эсмеральда одна. Да и ты у нас на вес золота. А че, итак последнюю неделю спасу нет от этого дьявола ни нам, ни Парижу.
Фролло вышел из Собора. К нему подошел капитан:
-  Капитан, сегодня готовится побег цыганки. Думаю, это будет ночью. Удвойте бдительность. Я буду с вами. Ни калечить, ни бить, доставить ко мне  целой и невредимой.  Я сам допрошу. И еще, если попадется Соловей, то привести ко мне, если, хоть один волосок упадет без моего ведома с ее головы, я ПРИМЕНЮ свою удивительно богатую фантазию к тем, кто меня ослушается.
 - Судья, можно спросить, как вы узнали. Вы…
Судья вздернул свои тонкие брови:
- Откуда я узнал, хотели вы спросить? Вы сомневаетесь во мне, капитан? Или я похож на идиота?!  ЕСЛИ Я ГОВОРЮ, ЧТО СЕГОДНЯ ЦЫГАНКА ПОПЫТАЕТСЯ СБЕЖАТЬ. ЗНАЧИТ, ТАК ОНО И БУДЕТ!!! Вопросы?
«Упаси, Боже!» - подумал Феб.
Но все же…
 - Ваша Честь, простите, но…
Судья уже сел на своего коня, от чего больше стал похож на демона.
Фролло угрожающе наклонился к капитану и вкрадчиво спросил:
- Да, капитан? Я весь во внимании.
- Ну, судья,  в чем вина Соловья?  - глаза Феба стали какими-то маслеными.
Феб с удовольствием бы задрал юбки Эсмеральде, но и от Соловья бы не отказался. Такая красотка, наверное, поет в постели еще как! Но это все он списывал на свою молодость, тем более, после женитьбы на Флер-де-Лис, свои похождения ему будет совершать трудней.
Он не видел в этом большого греха, но, что до Старого Стервятника – чего он так лютовал? Ладно, добрым нравом он не отличался никогда, если, гонение на красотку Эсмеральду Феб мог понять – она оскорбила прилюдно судью, хотя, внутренне он сочувствовал цыганке, не хотел, чтобы та попала в руки этого Ханжи. Но сделать ничего не мог.
Но что сделала ему Соловей, при мысли, от которой, Феба лихорадило, как ненормального?
«Да вы капитан, сукин сын! Никогда Соловей не будет ни твоей, ничьей - либо еще, если понадобиться, я ЛИЧНО задушу ее!»
Клод, так в чем ее вина?
Неважно.
 - Как вы думаете, с чего это мой приемыш стал им помогать, или вы наивно полагаете, что им удалось бы покинуть Убежище без помощи Звонаря. Эта Ведьма, Ваш Соловей, вскружила голову моему воспитаннику, чтобы втянуть его в эту историю! Этого вам достаточно, капитан? Или мне впредь давать Вам отчет о моих действиях?
  - О, нет, что вы?!
«Ты соврал, Клод, поздравляю! Ты же знаешь, врунишка, что она не подговаривала Квазимодо. Лучше б это было так, потому что сейчас у тебя НЕТ оправдания!» – свербела мысль в голове судьи.
Итак, Жюли была спрятана во Дворе Чудес, пока ей лучше было не выступать. А там, видно будет.
Но рок нельзя обмануть. Квазимодо помог Эсмеральде покинуть Собор, они скрылись и затерялись на Парижских улицах, как им казалось. Они не видели фигуру в черном, которая следовала за ними и солдат.
Судья, а это был он,  следил за своей жертвой, он дождался, пока к этой «компании» присоединился Клопен, а Квазимодо вернулся в Собор. Фролло не хотел, чтобы Квазимодо видел, как он схватит Эсмеральду.
Клод с шумом втянул воздух в себя.
«О, красавица, если б ты только знала, что я твой раб, ты предрешила свою судьбу, когда я увидел тебя. Ты придешь ко мне», - носилась безумная мысль в голове судьи.
Несмотря  на азарт погони, судья пылал.
Эсмеральда должна стать моей, лишь моей. Судья чувствовал, как накатывает ненужное сейчас некстати возбуждение.
Клод, если она откажет, ты запугал ее до смерти.
Если не ко мне, то на костер!
То, что произошло дальше, случилось настолько стремительно, что судья не сразу осознал смысл произошедшего.
Эсмеральда была окружена, солдаты медленно приближались к ней, особенно, один из них, решив, что, если схватит цыганку первым, то выслужиться перед капитаном и судьей. Цыганка  приняла оборонительную позу, выставила обе руки вперед, в одной из которой был  нож.
К ней подбежал Клопен, но солдат успел схватить цыганку за руку, та - поранить его,  а он  нанести смертельный удар кинжалом.
Эсмеральда упала на грязную мостовую, Клопен застыл, он не мог поверить своим глазам.
- Нет! – вырвалось у судьи.
Фролло подбежал к Эсмеральде, мощным ударом отбросив Клопена, чем очень удивил капитана.
Судья не видел и не слышал происходящего, словно выпал из реальности. Он подхватил умирающую Эсмеральду, пытаясь остановить кровотечение, понимая всем своим существом  -  ее не спасти.
 - Боже, за что? Не отнимай ее, пожалуйста.
 - Феб…, - последнее, что вырвалось у Эсмеральды.
Клопен и Феб ошарашено смотрели на Фролло, не веря своим глазам, что самый грозный  судья Парижа, перепачканный кровью, сжимает тело мертвой цыганки.
 - Боже… Сердце мое, душа моя, безумие мое… Моя, только моя… Как бы я любил тебя, если бы только ты позволила мне…, - шептал судья, сжимая тело Эсмеральды, покрывая ее лицо поцелуями.
Остальные боялись не только пошевелиться, но и отказывались понимать происходящее.
 Клопен хотел свернуть шею убийце, когда первая волна ужаса отхлынула, как вдруг, раздался адский голос судьи:
- Я бы не советовал тебе этого  делать, цыганское отродье. Я с  радостью отправил бы тебя в пыточную, но, на твое счастье, ты мне нужен.
Клопен поперхнулся от неожиданности.
Какого хера от него хочет  этот  Стервятник?
Судья чувствовал, что, кроме боли, на него нахлынуло безумие. Он поднялся, выпрямился, как стрела, и его голос снова прогремел на ночных улицах Парижа:
 - Этого ублюдка, - он указал на солдата, убившего Эсмеральду, - схватить и отправить в пыточную.  Умирать он должен медленно и очень мучительно! Остальных солдат высечь в назидание другим!
Все в ужасе побледнели,  ослушаться судью не смел никто.
Но судья продолжал оглашать свой приговор, словно был на Гревской площади:
- Что касается вас, капитан Феб де Шатопер – я решу, что делать с вами, можете не сомневаться! И молите
Бога, чтобы вы умерли до этого времени, в противном случае, молите дьявола и всех языческих богов, чтобы они вам помогли, потому что вы не исполнили мой приказ! Я приказал доставить ее живой и невредимой, а теперь,  у нас суд может вершить каждый.
Феб де Шатопер испугался не на шутку, конечно, ему было жалко цыганку, но был нарушен приказ судьи, а последний имел такой авторитет, даже перед королем, что ослушаться судью Клодо  Фролло – означало ослушаться короля. Так пали многие могущественные люди. Капитан был бледен, как смерть.
Судья повернулся к Клопену, схватил руку цыганского барона, вложив в ладонь горсть золотых монет, и сказал:
 - Похороните мою Эсмеральду, я хочу, чтобы ее оплакали и за меня! И, если,  хоть одна монета отсюда пойдет не на дело, я найду каждого из вас, и вы испытаете такую боль, о которой не имели даже понятия!
Клопен, привыкший к разврату, смертям обитателей Дворца Чудес, не мог смириться со смертью прекрасной Эсмеральды.  Но чего он точно не мог осознать, ожидать, так это то,  что этот Стервятник будет изливаться в любви к малютке Эсмеральде. Самый страшный человек Парижа, гроза цыган, устроил это все, ради простой бродяжки.
Судья поднялся, на его лице не отображалось ни одной эмоции, только еще больше поджатые губы выдавали пережитую трагедию. Он  вскочил на своего адского жеребца и ускакал прочь. За ним последовал капитан Феб де Шатопер, боясь расправы цыганского барона.
И видит Бог – это был лучший вариант для Феба де Шатопера.
Капитан боялся того, что его лишат жизни, будут пытать, казнят публично, опозорив его, но глупый капитан не понимал, что есть вещи страшнее смерти.
Судья отомстил гораздо страшнее. Он не собирался убивать Феба, ибо это было очень легко,  он хотел заставить капитана гореть  в аду, в котором он сгорал сам. Вешать, жечь, пытать можно всякое отребье, им терять нечего, жизнь их жалкая и никчемная,  другое дело, дворяне и знать, здесь все сложнее, но и месть слаще. А толк в мести и интригах судья знал лучше всех!
Фролло сделал все, чтобы произошедшее дошло до короля. Ему было все преподнесено в таком свете, в котором Феб выглядел страшнее самого дьявола, ибо чуть не стал  причиной массовых волнений в Париже, те могли начаться из-за смерти цыганской девки, которая была под покровительством цыганского  барона Клопена.  А судья прикладывает ТАКИЕ ОГРОМНЫЕ  усилия для защиты богобоязненных горожан от грязных цыган! Сказать, что Людовик XI был в ярости, значит, ничего не сказать, сначала хотел бросить капитана в тюрьму, а потом, возможно, и казнить. Но Фролло не был бы Фролло, если не довел бы задуманное до конца,  а смерть капитана в его планы не входила. Это было бы слишком просто. Судья довел ярость короля до нужной ему точки кипения, вследствие чего Капитан Феб  де Шатопер, становился просто Фебом  Шатопером. Он был лишен должности капитана, дворянства и всех его привилегий пожизненно, все дети, если таковы, конечно, будут у Феба, останутся простолюдинами. 
И потом долго ходили слухи о том, как благочестивый судья Клод Фролло, сокрушаясь о судьбе молодого человека, упросил короля сменить гнев на милость, ибо Феб достаточно наказан, оставив последнему жизнь. Дамы высшего общества  умилялись от такой «доброты» судьи.
Что касается семейства де Гонделорье, то ни о каком браке не могло идти и речи. Мадам де Гонделорье скорбно качала головой -  муж должен быть таким, как судья, но, увы, заманить последнего  в ловушку не удалось ни одной мамаши.
Семья готова была отдать девицу за блистательного капитана Феба де Шатопера, а не за нищего, который навлек на себя гнев самого короля, только, благодаря благородному судье Клодо Фролло, остался в живых. Да Храни Господи судью!
А последний хорошо знал охочую натуру Феба, теперь уже просто Шатопера, до женщин, игр, вина, то судье оставалось только подождать, как медленно, но верно будут всходить семена его мести. Бывший капитан закончит свои дни  в сточной канаве.
Что же до Жюли, то она была потрясена до глубины души. Она думала, что ей удастся спасти Эсмеральду, но судьба сводила все старания на нет. И красавица Эсмеральда пала от безумной любви судьи Клода Фролло. Теперь она осталась в этом мире одна…
А Клод?
Каково любить чудовище?!
И она сорвалась.  Клопен не на шутку испугался,  пытаясь удержать ее от безумств.
 - Убийца! Я вырву ему глаза!
 - Тише, малютка. Мы потеряли малышку Эсмеральду, не хватало, чтобы мы потеряли еще и Соловья. Ты пока не высовывайся. Не хочу, чтобы этот Стервятник прибрал и тебя. Если же он, судейская крыса, так хотел раздвинуть ножки малютке Эсмеральде, что устроил облавы по всему  Парижу, мне не хотелось, чтобы и твою шейку он свернул.
Четыре  месяца Соловей не показывался на улицах Парижа, город осиротел. Не было видно  маленькой Плясуньи,  неслышно было пения прекрасного Соловья. Улицы Парижа опустели.
А что  же судья?
Судье было хуже всего. Эти месяцы он горел в аду, ему казалось, что он сходит с ума. Первое время силы ему придавала месть, но и та перестала вскоре его утешать – Эсмеральду ничто  не могло вернуть. Она забрала его душу. Он был пуст. Но никому Фролло не мог высказать своей боли, никто не знал, каких страшных усилий стоит грозному судье быть все таким же высокомерным, спокойным, размеренным. Никто не обратил внимания, что он старается задержаться во Дворце Правосудия, с остервенением погружаясь в дела. И, конечно, никого не удивила та ярость, с какой он судил, выносил приговоры, отправлял на казнь и пытки. Никто не подозревал, что судья почти не спит, приходя домой, обессилено падает в кресло у огромного камина, а одиночество и боль обрушиваются со стен холодного и пустого дома. Никогда еще собственный дом не казался тюрьмой, из которой нет выхода.
Почва ушла из-под ног. Судья тонул, отчаянно ища в этой беспросветной тьме то, за что или кого можно было зацепиться. Он искал ориентир.








Между двух берегов.

Прошла первая волна боли,  Жюли вспомнила о Квазимодо. Надо сходить к нему. Вечно сидеть во Дворе Чудес она не может. Она порылась среди  своих сценических платьев в поисках черного, траурного. И нашла: черное, закрытое платье, с широкой юбкой, к нему нашлась шляпа с вуалью. Жюли не вспомнила, что именно она  исполняла в этом платье в той далекой жизни. Знала и то, что платье не соответствует времени, ну и что. Она ускользнула на рассвете, пока не видел Клопен, потому что он опасался за нее.
Жюли тихо проскользнула в каморку Квазимодо.
 - Квазимодо!
 -  Соловей!
Квазимодо осунулся, побледнел, весть о смерти долетела и до него.
- Извини, Квазимодо, я не могла прийти раньше. Я должна была…
- Я знаю, Соловей. Моей Эсмеральды больше нет, я буду оплакивать ее до конца своих дней, но я не могу потереть и Соловья.  Потери еще одного друга я не вынесу.
 - Мне ничего не грозит, – соврала она.
- Нет! Судья стал сам не свой.  Смерть Эсмеральды убило что-то в нем. Мне казалось, только никому не говори, что он преследовал ее не просто так…
 -Я знаю. Но обо мне не беспокойся. Или ты не хочешь меня видеть больше?
 - Что ты! Очень хочу! Я простой Звонарь, не могу объяснить, но не позволяй судье приближаться к тебе НИКОГДА! Тсс…, - Квазимодо прислушался. - О, Боже! Судья идет. Прячься туда, за ту огромную штору, там темно, я иногда там сплю, в тот угол он никогда не заглядывает.
Через мгновение зашел судья. Жюли видела, как он изменился  за последние месяцы, осунулся, сгорбился,  его острые скулы, казались, стали еще острее, под глазами были темные круги, что говорило о том, что судья практически не спал последнее время.
«Ему безумно больно», - мелькнула мысль в голове, на мгновение, сердце сжалось от жалости к этому жестокому человеку, не  знающему любви.
Судья сел, из его груди вырвался вздох, но, тем не менее, от зоркого взгляда не ускользнула взволнованность Квазимодо.
 -Мальчик мой, что так тебя взволновало? Или ты не рад мне?
- Я? О, нет…Просто я…
Квазимодо не решился упомянуть про Эсмеральду, но судья все понял, но не подал виду, только до боли сжал пальцы в кулак.
- Ох, - вырвалось у судьи,-  не умеешь ты врать, Квазимодо…
Фролло медленно встал, осмотрел комнату, взгляд его остановился на  огромной тряпке, которую Квазимодо называл шторой.
Это было единственное место, где можно было…
 - …ты думаешь, мне не знакомо это волнение, - голос судьи был спокоен, но как обманчиво было это спокойствие, - когда ты улавливаешь запах ее волос, кожи…
Судья яростно отдернул импровизированную штору  и на мгновение застыл, потеряв дар речи. Перед ним стояла Соловей: величественная,  прекрасная, суровая, как приговор. Еще один черный Ангел его жизни.
Судья даже опомниться не успел, как раздался шлепок, потребовалось несколько секунд, чтобы он осознал -  ему влепили пощечину.
Раздалось удивленное «АХ!» Квазимодо.
 - Убийца! – голос Жюли сорвался на крик.
И она занесла, уже было другую руку, чтобы закатить вторую оплеуху, но судья опомнился, перехватив  обе ладони.
 - Я тебе глаза выцарапаю…
Несколько секунд судья ошарашено смотрел на Жюли.
Квазимодо в это время перебирал все известные ему молитвы в голове.
 - Чудовище! Подонок! Да есть  ли у тебя сердце?!
Осознание происходящего, а главное, его смысл медленно, но верно доходил до ошарашенного судьи.
А смысл был в том, что ему врезали по морде, притом  не случайно, а целенаправленно, и хотели это сделать еще раз, поливая ЕГО площадной бранью. Женщина в его руках вырывалась так яростно, что была похожа на одержимую. В этой бешеной схватке шаперон судьи слетел с его головы, волосы упали ему на лоб, шляпка Жюли тоже пустилась в след головному убору судьи,  непослушные пряди  так и норовили «выбраться» из прически.
Жюли пыталась вырваться из железной хватки судьи, но тщетно, он заломил ей руки за спину и прошипел:
 - А не сошла  ли ты с ума, девочка!!!! Ты хоть знаешь, что я могу сделать с тобой!
Квазимодо в ужасе подбежал к судье, схватил его за сутану и с мольбой сказал:
 - Судья Фролло, прошу, пощады!  Она не понимает, что говорит. Прошу…
 - Пошел прочь, Квазимодо! Пощады не будет!
 - Не надо, Квазимодо, я отдаю отчет своим словам!
 - Прекрасно! – рявкнул судья.
 - У чудовищ не просят пощады, они не знают жалости! Великий и всевластный судья, ты умрешь в одиночестве, никем не любимый, никому не нужный. Ну, так ты этого и хотел! Ты недостоин ни любви, ни сострадания, ни нежности! Ты губишь все прекрасное, невинное!
 -Жюли…, - жалобно пискнул Квазимодо.
Судья покачнулся, словно пьяный, ее слова, как нож, вонзались и вонзались в сердце.  Она озвучила его самый страшный кошмар. Эсмеральда боялась его, Соловей смотрела с отвращением. Но самое ужасное, что ПРИГОВОР слетал не с его уст, а с уст уличной девки!
  - Раз я недостоин ни любви, ни сострадания, может, девка научит меня и тому, и другому! Вот потеха - то будет!
Он так яростно отшвырнул Жюли, что та упала на пол, ударилась головой и потеряла сознание. Судья не заметил этого, продолжая, словно лавина, надвигаться на беспомощную девушку.
Квазимодо моментально вышел из оцепенения, куда его постоянно погружали эти двое, которые, явно задумали поубивать друг друга. И что-то во всей этой сцене было не так, но у Квазимодо не было времени и сил, чтобы понять, ЧТО  ИМЕННО?
Он подбежал к бездыханной Жюли, в буквальном смысле, упал на нее, закрыв  своим телом.
 - Судья, она не дышит! Остановитесь!
- Что?- вырвалось у судьи.
Фраза «Она не дышит», была подобна ушату холодный воды,  который вылили  на судью.  Гнев его  прошел моментально, он несколько секунд смотрел на неподвижную Жюли под распростертым телом Звонаря.
Нет, снова он этого не перенесет.
Судья издал нечленораздельный звук, подбежал к Жюли.
- Прочь!- заорал судья, отшвырнув Квазимодо.
Только после того, как Квазимодо отлетел в противоположную сторону, у судьи вырвался облегченный вздох – Жюли дышала.
Он подхватил ее на руки, положил на стол, который стоял посреди каморки Квазимодо, предварительно смахнув все его фигурки.
- Боже, Боже, помоги  мне…, - шептал судья.
Квазимодо застыл, словно  вкопанный, видя, как судья внимательно осматривает Жюли,  прощупывает пульс, прислушивается к дыханию. Сам от себя, не ожидая, Фролло провел ладонью  по волосам и лицу Жюли, потом, словно опомнившись, одернул руку, закрыв на секунду глаза.
Мозг Квазимодо, наблюдавшего за всей этой противоречивой сценой, отказывался что-либо понимать.
- Она в порядке, – ровным голосом сказал судья, хотя руками со всей силой вцепился в край стола. – Это просто ушиб. Я пришлю из дома нужные снадобья, которые сделаю сам лично. Других лекарей я к ней не подпущу, они ее просто угробят. Я скажу, что и в каких пропорциях давать, это  будешь  делать ты, потому что, с моих рук она не примет ничего, скорее расквасит это все на моей голове или предпочтет мне смерть.
Судья горестно усмехнулся:
-  Пусть остается здесь, пока не будет уверенности, что ее жизни ничего не угрожает. Я буду иногда приходить  тайком, разумеется.  Можешь передать Клопену, что он может навещать ее, но только он один. Не хватало, чтобы здесь собрался целый цыганский табор,  - судья брезгливо поморщился.
Квазимодо уставился на судью, ему казалось, что слух с ним сыграл злую шутку.
- И да, я знаю, что ты с ним общаешься.
После этих слов, судья, молча, вышел, в скором времени все, о чем он говорил, было доставлено. Более того, он распорядился   доставить одеяла и тюфяк, сомневаясь, что пастель Квазимодо будет подходить для нее.
Судье так хотелось забрать Соловья к себе, заботиться о ней там, но в ушах эхом пронеслись ее слова: «Ты недостоин ни любви, ни сострадания, ни нежности!»
Судья вздохнул.
  Жюли недолго была без сознания, но, когда пришла в себя, у нее болела голова.  Первым порывом было убежать отсюда, но Квазимодо убедил  ее в обратном.
 - Я не знаю, Жюли, что между вами здесь произошло, но пока тебе ничего не угрожает.  Судья приказал все это доставить для тебя, поить лекарствами, можешь не сомневаться, лучше лекаря нет во всем Париже, если не во всей Франции.
 - Он решил меня вылечить, чтобы захерачить собственными руками.
 - Ох, не думаю, Жюли. Теперь уже нет. Он так испугался, когда ты лежала без движения. Никогда таким его не видел. Даже разрешил Клопену приходить. Я ему уже передал. Я, правда, не понимаю, что с вами такое, что с ним такое.
Жюли проболела неделю. У нее был нервный срыв после пережитого, поэтому она сорвалась на судью. Конечно, причина была не только в этом. Так тяжело любить такого человека. В том, что он никогда не полюбит ее - это она понимала, но, что делать дальше – нет.
Судья вернулся домой, у него еле хватило сил, чтобы не упасть на пороге. Он зашел в свой кабинет, словно мешок, плюхнулся в свое любимое кресло перед камином. Фролло пытался читать, но буквы решительно не хотели складываться в слова, поэтому книга была выброшена к чертям.
Судья уронил лицо на ладони.
«Почему, блять, ПОЧЕМУ?» - задавал себе вопрос снова и снова, но не находил ответа.
Эсмеральда вырвала его душу, Жюли устроила дикие танцы на ней.
Сегодня, когда он увидел ее, такую потрясающе красивую, лежащую почти бездыханно у его ног, он готов был отдать душу дьяволу, чтобы только она жила.
Что теперь, Клод? Чего ты хочешь теперь?
Я хочу…хочу, протягивая руки для объятия, не видеть страха и отвращения. Хочу видеть страсть, желание, хочу… Не хочу быть один…
Ты умрешь в одиночестве, Клод! Знаешь, почему, Клод? Да все очень просто - ты распугал, к херам собачьим, всех, кого только можно.
Ты убил цыганку, ты почти убил Соловья.
Ну и сволочь  ты, Клод!
Когда Клопен узнал обо всей этой истории, то вылил такую порцию площадной брани, что все черти в аду поперхнулись! Была бы его воля, он бы повесил эту судейскую сволочь! Спустя несколько дней, эта самая судейская сволочь гордо вышагивала к Собору. Клопен побледнел бы, если б мог. И тут он сорвался, чего этот гад  сюда зачастил?
Клопен рванул к судье, но тот резко обернулся, заломив ему руку.
«Экая сильная и ловкая сволочь, эта судейская крыса!»- удивленно подумал Клопен.
 - Не советую, мил человек. У вас ко мне интерес какой? Могу вас порадовать,  у меня к вам пока интереса нет, к счастью для вас, но боюсь, ситуация может резко измениться,- грозно шипел судья почти в ухо Клопену.
 - Оставьте Соловья в покое!
 -Ты мне смеешь указывать?! Ты в своем уме, цыган!
 - Мы не отдадим Соловья, не будь я Цыганский барон!
 - Напугал так, напугал: я весь дрожу. И что же ВЫ сделаете: увезете, спрячете? Ну, я бы вам не советовал этого делать! - судья заломил руку Клопена еще сильней, от чего тот покрылся испариной.
 - Я ведь и сломать могу, не плохо, правда, для Судейского Стервятника. Могу попалить вас всех к херам, как в старые, добрые времена.  Так что слушай меня внимательно и запоминай! Если вы увезете, спрячете Соловья, и я, по каким - то причинам,  не увижу, не услышу  ее на Парижских улицах, то я найду вас. Достану из-под земли, с того света, я выкурю вас с ваших поганых нор, а Соловей будет петь над вашими кострами, но  в Париже. Если ты меня послушаешь, то я РАЗРЕШУ вам  спокойно выступать, солдаты не тронут вас.  Даю слово. Мое слово  - самая твердая гарантия. Ты человек сметливый, должен понимать, сколько звонкой монеты можно получить. Ты меня понял?
Клопен чуть не выл от боли.
 - Я не слышу ответа. Но я человек терпеливый…, ну?
 -Д..да,  – еле выдавил Клопен.
 - И чтобы я тебя не видел здесь. А теперь, пошел вон!
Клопен бросился от судьи прочь, как черт от ладана.
Разобравшись с Клопеном, Фролло вошел в Собор Парижской Богоматери.
Квазимодо был удивлен такому раннему визиту судьи, тем более, ему надо было идти к архидьякону, он боялся оставлять Фролло с Жюли, тем более, та еще спала. Звонарь понимал, что судья не собирается убивать или пытать Соловья после случившегося, но что  же хочет Фролло от нее?
Квазимодо хотел было что-то сказать, но судья жестом приказал ему замолчать, указав свои длинным пальцем на дверь. Квазимодо вздохнул и вышел.
Судья прошел вглубь комнаты, Жюли спала на импровизированной постели. Ее прекрасные волосы разметались по тюфяку.
Боже, Боже, она спит на соломенном тюфяке, а могла бы спать в теплой кровати…
Ой ли,  Клод, не в твоей ли…
 Неважно.
И эти чудные волосы могли бы   волной лежать на мягкой подушке…
Судья подошел к Жюли, тихо опустился возле нее на колени, хотел было прикоснуться к волосам, так манившим его, но резко отдернул руку.
«Я могу разбудить ее»,- подумал судья, поэтому взял стул, поставил его в самый дальний, темный угол, сел, сложил пальцы домиком и уперся ими в свой подбородок.
Жюли проснулась, села на своей «кровати»  и подтянулась. Сегодня она чувствовала себя хорошо, решила, что пора уходить.
Она поправила свои волосы, как вдруг услышала чей-то шумный вздох. Она резко обернулась.
В углу сидел судья.
 - Вы?
- Я. Как ты себя чувствуешь?
- Ну, до этого вам нет никого дела!
Судья встал, продолжая в упор смотреть на нее:
 - Ошибаешься.
 - Где Квазимодо?
- Помогает Архидьякону. Ты не ответила на мой вопрос.
 - Нормально. Зачем вы пришли?
- Здесь живет мой приемный сын. Я могу приходить, когда угодно.
- Ну, счастливого ожидания.
Жюли встала, осмотрела свое черное платье,  раздеваться здесь не было смысла. Как ей хотелось принять нормальную ванну, а не плескаться в каких-то лоханках, закинуть вещи в стирку, а то ухаживать за такими платьями было сложно, но она старалась, как могла. Да и еще, чашечку кофе.
Жюли заулыбалась, забыв на секунду про судью, который, в свою очередь, залюбовался ее. Вспомнив, что ОН все еще здесь, Жюли решила посмотреть панораму Парижа сверху. Пусть дожидается один. Она должна быть спокойна, не провоцировать судью, если хочет  уйти, пока ему не пришло в голову отомстить ей. Если уже не пришло… Квазимодо его приемный сын, он волен сюда приходить, когда хочет, так что пусть ждет того, к кому пришел.
Она вдохнула аромат свежего парижского утреннего воздуха.
За спиной послышались тихие шаги. Клод. Она чувствовала каждой клеточкой тела, как судья подошел к ней сзади так близко, что она слышала его дыхание.  Сердце колотилось, как сумасшедшее. Так волнительно.
Судья судорожно втянул ноздрями воздух, он не видел  утреннего Парижа, он не видел ничего, кроме  красивого силуэта красивой женщины на фоне парижского утра. И тут судья почувствовал, что на него накатывает …
НО не сейчас же… Только возбуждения ему и не хватало для полного счастья!
Судья несколько секунд собирался с мыслями, потом спокойно сказал:
- Париж прекрасен. Если ты решила таким способом избежать моего общества, то могу тебя огорчить, я МОГУ ждать Квазимодо, ГДЕ угодно, – судья усмехнулся.
Жюли вспыхнула и резко обернулась:
- Так жди.
Клод впился в нее хищным взглядом:
- Я встретил Клопена, он, к сожалению, зайти не смог…
Жюли побледнела.
А судья, как ни в чем не бывало, продолжал:
 -  .. зато я СМОГ поговорить с ним. Ты решила, что я позволю тебе сбежать, после всего.
«Конечно, нет, - подумала Жюли. - Эсмеральду, которую ты ЛЮБИЛ, гонял по всему Парижу, а что ты сделаешь со мной ….»
 - Конечно, нет, дитя. Сегодня ты вернешься, как ты и собиралась, к своим цыганам -  детям сатаны, - судья поморщился, - с завтрашнего дня ты будешь петь на улицах Парижа, СОЛОВЕЙ. Но ты  же не думаешь, что я позволю тебе сбежать или спрятаться. Так вот, если я узнаю, а Я УЗНАЮ, что ты сбежала или сделала такую попытку, последствия будут самыми ужасными.  Я их красочно описал Клопену, он тебе их передаст. Итак, я жду?
 - Чего, Чудовище, ты ждешь? – вызывающе сказала Жюли, понимая, что все потеряно.
Судья не выдержал, обхватил своими ладонями лицо Жюли и прошипел:
 - Чудовище, значит?!  Ну, дорогая, об этом надо было думать ПРЕЖДЕ, чем закатывать мне оплеухи.
Жюли резко скинула ладони судья со своего лица.
 - Не прикасайся ко мне! НИКОГДА!
Судья усмехнулся.
 - Я жду ответ, Жюли.
Это было первый раз, когда он назвал ее по имени.
 - Хорошо, – сказала она, гордо вскинув голову.
Жюли ушла. Силы покинули судью. Он подошел к краю и посмотрел в бездну. Он мог бы сейчас просто полететь вниз.  И не будет больше боли, желаний, ничего не будет.
«Не прикасайся ко мне! НИКОГДА!»  - звучало эхом в голове судьи.
Он поднял руку и до боли сжал ладонь в кулак.
Боже, Боже, неужели, опять…
Судья тряхнул головой, приводя мысли в порядок.
Клод, что ты будешь делать дальше?
Не знаю…
Чего бы ты сам хотел?
Ну, точно не того, чтобы Соловей боялась меня.
Ну, тогда ты не с того начал.
Какого хера, Клод, ты напугал ее до чертиков, посулив опять свою любимую огненную феерию в своем стиле?! Любишь гонять с огоньком?
Судья ушел. Дела никто еще не отменял.

***

В течение следующих нескольких месяцев Жюли и остальные цыгане спокойно выступали на улицах  Парижа.  Клопен и другие первое время ожидали подвоха, но ничего не последовало, поэтому успокоились даже они. Хотя, Жюли охраняли более бдительно, чем раньше.
Судья сдержал  слово. Его нигде не было видно. Иногда,  вдалеке, мелькал его адский конь  с таким  же всадником, но к ним судья не выказывал никакого интереса, даже не смотрел в их сторону.
А что же Жюли?
Она скучала без судьи, без его выразительного голоса, который заставлял трепетать. Не хватало его широкоплечей и мощной фигуры, а его изящные пальцы, унизанные перстнями, так ей нравились.
Многие пытались завоевать Соловья, но разве могли они сравниться с образованным и сильным судьей. Брутальный пацанчик, как бы сказали  ее знакомые из другой жизни. Вернется  ли она туда когда-нибудь?
Почему из всех мужчин ты ВЫБРАЛА именно ЕГО?
На этот вопрос ее сознание отвечало «по кочану».
Изначально она, как и другие, ждала его мести. Не могла поверить, что он спустит ей оскорбление, раз он ясно дал понять, что будет в случае ее побега, наверняка придумал что-то ужасное, но время шло, а судья, словно забыл про ее существование. 
«А что ты хотела? Начиталась, насмотрелась про него, решила, что он будет гоняться за  тобой день и ночь, как будто, у судьи нет других дел. Заговоры, убийства и прочее», - настойчиво твердил голос разума.
Жюли была реалисткой, это за  Эсмеральдой он гонялся, словно сумасшедший, а теперь, когда любовь всей его жизни мертва, то, какое судье дело до нее и остальных? Гоняет цыган не больше обычного, слово держит, не лютует, как раньше.
«И тебе бы радоваться, что он занят делами, и забыл про тебя, потому что, в противном случае, гореть  тебе на площади, учитывая склонность судьи к поджигательству», - успокаивало ее подсознание.
Никто не обращал внимания на  фигуру, которая иногда неожиданно появлялась и исчезала в  толпе. Лицо всегда  было скрыто, никто не видел хищных, одновременно, грустных и восхищенных глаз, направленных на Жюли. Другие не интересовали этого таинственного гостя. Да и что примечательного в фигуре обычного  парижского буржуа.
Это был судья Клод Фролло, который очень редко, когда становилось совсем невыносимо, казалось, все муки ада обрушивались на него, одевался обычным горожанином, чтобы не быть узнанным, шел слушать самую прекрасную птицу Парижа.
 Иногда, когда он проезжал по  своим делам на  черном жеребце, до его ушей доносился голос, который рвал  душу на части, судья еле сдерживал желание, чтобы не схватить Жюли, посадить на  коня и умчаться со своей добычей домой. И там она бы пела только  для него одного…
Ну, Клод, пение – это последнее, чем бы ты хотел заняться. Об этом лучше не думать, потому что при одной только мысли, у судьи закипала кровь.
Как же его раздражали эти похотливые ублюдки, которые пожирали ее глазами, он мысленно применил все известные виды  пытки к ним…
Что касается Шатопера, то он закончил свою жизнь так, как и предполагал судья. Если в первое время бывший капитан старался держаться, про месть судье и речи быть не могло, хотя мысленно Феб проклинал судью до смерти, то, в конце концов, скатился в пучину грязи, пьянства, разврата, был убит в одной из пьяных стычек.

Лети в мой сад, голубка…
Прошло полгода.
Судья мысленно чертыхался. Твою мать, как же он ненавидел  визиты к знатным дамам, там он сдыхал от скуки.  У смерти было веселей.
О чем здесь  говорить: вышивка, мужья, их наличии или желание приобрести оных. Особенно последний жирный намек он понял. Мать Флер-де-Лис, да и еще одна почетная клуша расписывала ему прелести семейной жизни, как это ВСЕ угодно Господу. Кстати, с последним была одна небольшая проблемка: непонятно было, кому это больше угодно, Господу или этим клушам. Только такой жены ему не хватало, чтобы он издох от скуки. Ну уж нет, спасибо. Женщины! Судья поморщился.  Достаточно того, что его мысли и так  путались, как пес знает что! А последнее время он и так жил в аду.  Сначала – его безумная любовь к  цыганке, а теперь, всплыла еще одна фигура, и он запутался окончательно.
Как же здесь душно! Боже, помоги мне, спаси меня!
И тут до ушной мембраны донесся голос, от которого у судьи все поплыло перед глазами. Он повернул голову в сторону открытого балкона. Пение  доносилось с площади, оно врывалось в твою душу, вырывая ее с корнем. Если бы этот голос приказал судье прыгнуть, он бы прыгнул, не раздумывая.
- Прошу меня простить, дамы. Я выйду на балкон, хочу вдохнуть свежего воздуха, посмотреть, что там за шум. Капитан, займите вашу невесту и остальных дам чем-нибудь.
Капитан Франсуа кивнул, а судья еле сдержался, чтобы не вылететь на балкон.
«Да уж, постарайся капитан на славу, займи этих тупых куриц, в том числе, свою будущую жену, которая, если б я того хотел, могла бы стать моей»,- судья презрительно фыркнул.
Он подошел к краю балкона, оперся на него, сложив руки домиком, и нашел в толпе ту, что искал. Последний месяц он всячески избегал встречи с ней, даже  свои редкие вылазки в образе буржуа прекратил, потому что его безумие снова приобретало катастрофические размеры.
Казалось, сонм ангелов пел. Послушать красавицу  собиралось все больше и больше людей. Толпа  хлопала, требовала еще, кидала монеты. Внимательное око судьи сразу заметило Клопена и других цыган, охраняющий свое сокровище от слишком ревностных поклонников.
Никто не видел, как взгляд судьи следил за каждым жестом, за каждым вздохом певицы.  О, даже взгляд хищника показался бы ничтожным по сравнению с этим взглядом.
Но идиллия судьи продолжалась не очень долго, видимо, Франсуа не был  хорошим собеседником, ибо все почтенное общество выкатило на балкон.
«Твою мать!» - пронеслось в голове у судьи.
Дамы в один голос потребовали, чтобы певицу привели сюда,  и она спела им. Это показалось всем потрясающей идеей, поэтому капитан  был отправлен тут  же на площадь.
Мысленно судья применил все виды пыток только за то, что он осмелился к ней подойти.
 - Это такая милая идея, так будет весело, правда, Ваша Честь? – прощебетала Флер-де-Лис.
Брови на лице судьи изобразили какую-то невероятную композицию.
 - Да, просто потрясающе! – сказал он.
Он не вышел сразу, когда привели Жюли. Он пытался собраться с мыслями. Костяшки его пальцев вжались в перила балкона.  Судья знал, что его никто не видит, поэтому позволил себе закрыть глаза, но до его ушей донеслось:
 - Что же вы хотите, чтобы я спела Вам, мадам? Про любовь, нежность.
 - Да, да, - сказали дамы. - Что ж пойте, мы щедро оплатим  ваше выступление.
  - Благодарю, мадам!
«Сколько достоинства в этом голосе, Боже!» - пронеслось в голове у судьи.
Жюли только хотела начать, но Флер-де-Лис сделала нетерпеливый жест:
 - О, мы забыли  об одном госте. Ваша Честь, прошу вас, не лишайте нас Вашего общества. Идите сюда.
«ОБОЖЕВСЕМОГУЩИЙ! Да в гробу я видал тебя и твое общество! Белобрысая идиотка! Ты хоть понимаешь, чего мне это стоит!» - в сердцах крикнул судья, ударив кулаком по краю балкона.
Жюли замерла, в проеме балконной двери показалась широкая фигура судьи. Как всегда,  весь в черном и с  «птичьем гнездом» на голове. Судья даже не посмотрел в ее сторону, подошел к сидящим дамам, встал возле спинки стула одной из них.  Взгляд его не выражал ничего, кроме скуки.
Никто не знал о буре, бушевавшей в душе судьи, о том, что он вложил всю свою выдержку, чтобы казаться таким отрешенным.
«Нет, вы посмотрите на него! - гудело в голове Жюли. – Ничто его не может пронять.  Можешь, не смотреть на меня. Все думаешь о ней… Шел бы ты в задницу, Клод!»
И она запела. Начала с «Нежности», спасибо тебе, советская эстрада, за такие чудные песни.
Как только с этих прекрасных губ слетели первые звуки, ладонь Фролло сжала спинку стула до боли в пальцах. Он пытался не смотреть на нее, но не мог, взгляд его хищных  глаз постоянно возвращался к Жюли. Как же она была прекрасна… А что за чудное платье было на ней, цвета морской волны, такого покроя он не видел.
Как жаль, что ее волосы  убраны в прическу, только часть ее длинных, волнистых локонов, цвета шоколада, спускались на плечо… к груди.
Судья мысленно распустил эти волосы, запустил в них руки… От этой мысли он непроизвольно поморщился.  Вот если б они были одни…
«Прекрати, если ты продолжишь  думать в этом направлении, то боюсь, Ваше Честь, когда ты отойдешь от этого треклятого стула, то ОЧЕНЬ удивишь все благородное общество».
«Ну да, не хватало, чтобы все увидели судью со стояком», - хмыкнул про себя он.
И тут  произошло то, за что он готов был выбросить Флер-де-Лис с балкона.
После нескольких песен, от которых душу судьи и так вывернуло наизнанку, Флер-де-Лис сказала:
 - Я слышала, как поете одну песню…., как ее там, про цыганку.
С балкона однозначно. И не один раз.
Жюли, конечно, поняла, что речь идет о партии Эсмеральды из одного известного мюзикла, но вся честная компания об этом не знала.
Но Клод?!
«О, мы называем  его уже по имени», - иронично сказала она себя.
Да, КЛОД, потому что ТЫ очень хочешь назвать этого бесчувственного, властного, сухого коржа по имени! Да и притом, что – Клод? Ему плевать, он тебя, даже, не слушает, терпит тебя только ради дам, а иначе, давно бы приказал выкинуть, как собачонку на улицу. 
Но петь про любовь всей его жизни, учитывая трагедию…
Но выхода нет.
- Она называется «Цыгана», я спою ее Вам, мадам.
Жюли тряхнула головой, что-то со звоном выпало из ее волос, но судья этого не заметил, его тряхнуло вместе с ее волосами и разбросало. Как только каскад этих прекрасных волос пышной волной рассыпался по плечам, судье показалось, что он сейчас сломает себе ладонь, он незаметно облизнул губы.
И тут она запела, делая какие-то пассы руками, покачивая в такт бедрами, как будто она и вправду была  цыганкой. Судья побледнел, казалось,  его резкие черты стали еще острее.
Воспоминания нахлынули на него…
Больше эту пытку он выносить не мог, поклонился дамам и вышел на балкон, а те все списали на его ненависть  к цыганам. Решили, что и так достаточно  судья терпел эту девку ради них, поэтому решено было уплатить обещанное и  выпроводить ее восвояси. Франсуа  с радостью возложил эту миссию на себя.
Судья смотрел  в никуда, пытаясь собрать свои мысли в кучу, как вдруг, в  поле его зрения попали Жюли и Франсуа. Пламя жгучей ярости и ненависти забушевало в судье. В нем проснулся  бешеный зверь. Он еле удержался, чтобы не перевеситься через балкон, и слышать каждое слово, но даже с превосходным слухом судьи это было невозможно, но за то, отчетливо видел, как Франсуа, этот кретин, попытался обнять Жюли, но та с яростью отвергла попытку капитана приударить за ней, чем приятно удивила судью.
«Нет, похотливый ублюдок, не в это раз. У меня  отняли  одну, другую ты не получишь!» - подумал судья.
Хватило Шатопера сполна!
И мысленно, для пущего спокойствия, кастрировал и четвертовал капитана. Так, на сегодня высшего общества с него достаточно. Пора домой, к камину, бокал вина и книгу почитать, если, конечно, у него получится сосредоточиться на тексте.
Она должна стать его, достаточно это терпеть! Надо выкурить этих цыган к херам, шугануть!
Клод, сукин сын, ты  же дал слово, сказал, что оно самый надежный гарант.
«Ну, я  и не собираюсь нарушать его,- хищно улыбнулся судья. – Она нарушит его. Зная ее чудный язычок и взрывной характер, Соловей, с удовольствием,  обольет меня, что ни на есть, площадной бранью. А я уж разыграю из себя оскорбленную невинность. Провокация будет идеальной! Да и еще, надо больше узнать о ней, совсем упустил данный вопрос. Мало  ли,  пригодится информация».
Судья всегда добивался поставленных целей, он никогда не спешил, шел к цели целенаправленно и хладнокровно, как и в этот раз, несмотря на все свое нетерпение.
Фролло начал с того, что сначала спровоцировал мелкие стычки цыган с горожанами, а для таких провокаций  людей у судьи было предостаточно. Они выполняли поставленные задачи  так ловко, что комар и носа не мог подточить. Итак, охота началась, вскоре приобрела более крупные масштабы, судья гонял цыган, как бешеных собак, с удовольствием подставляя и отправляя их в места не столь отдаленные.
Дело осталось за малым, захлопнуть клетку за Соловьем. Ну, это просто. Завтра будет праздник, не такой масштабный, чтобы он должен был присутствовать, но это не значит, что судья не может СЛУЧАЙНО проехать мимо, как это было много раз. Нужные люди  будут среди горожан, а уж оскорбить свое «достоинство» способ он найдет. Тогда ее приведут к нему, а там…
Судья хищно улыбнулся, с шумом втягивая воздух. Об  этом лучше не думать, иначе, он не сможет сосредоточиться.
«Ну и мерзавец же ты, Клод, опять, за старое. Уж очень у тебя странный способ выражать свои чувства…», - услышал судья голос разума.
Чувства?
Ну да, Клод, ты опять наступил на одни и  те же грабли, что и в прошлый раз.
Клопен, конечно,  поносил судью, на чем свет стоит:
 - Нет, Жюли, ты только подумай. Этот Стервятник опять лютует. Я почти всех своих ребят знаю, не все там ангелы, уж как-то их быстро вяжут. Может этот урод все продумал, подождал, пока наших прибудет больше в город, и решил устроить им темную.
Такой довод показался Жюли логичным.
 - Возможно. Тогда договор расторгнут. Как же завтра вступать?
 - Завтра можно сорвать хороший куш, после залечь на дно. Месяц пережили и завтра переживем. Завтра этот святоша будут протирать свои коленки в церкви. На такие мелкие праздники он никогда раньше не хаживал, этого Ханжу воротит от веселья, как черта от ладана. Он бывает только на очень шумных, где по статусу полагается показывать свою судейскую рожу. Короче, мы будем глядеть в оба, если что, свалим сразу.
- Там могут быть солдаты. ¬
 - Ну, с парой солдат мы справимся. Сколько нас он не гонял, обычно, на такую мелочь он шлет мало людей.
Вроде, все было логично, Клопену видней, он здесь дольше живет, но что-то не давало ей покоя. Всю ночь она почти не спала, а, когда засыпала  - ей снился судья на своем черном жеребце.
Но Жюли была не единственной, кто страдал бессонницей. Судья метался по своей кровати всю ночь. Он сгорал от своих собственных мыслей, как в огне.
О, если бы она была здесь, как бы он сжал ее в своих объятиях…
В этот день ничего не предвещало беды.
Парижский Соловей пел, толпа с радостью кидала монеты. Мужчины так и норовили выказать свою «любовь» красотке, но Клопен и еще несколько цыган охотно пресекали подобные попытки, как и сама Жюли.
Как вдруг раздался крик:
 - Эй, цыган, ты дал мне фальшивую монету.
Совсем еще юный Жерар удивленно заморгал, никак не мог взять в толк, о чем толкует этот лавочник, потому, что монета была настоящей:
- Эй, думай, что говоришь! Я дал настоящую, а ты ее сам подменил, подлец!
- Эге-гей, люди, это цыганское отродье дал мне фальшивую монету! И еще смеет врать.
По толпе прокатился недовольный рокот. Все взоры обратились к  зачинщикам. Жюли застыла от страха.
Клопен бросился к лавочнику, схватит того за плечо:
 - Думай, что говоришь, среди наших нет фальшивомонетчиков.
Недовольство нарастало.
- Что здесь происходит? - раздался властный и грозный голос, заставивший толпу замолчать, лишь слова, как ветер пронеслись среди толпы:
 «Судья! Это судья!»
Жюли казалось, что она обратилась в статую. Она не могла пошевелиться, но, потом, хотела уйти с импровизированной сцены,  как снова загремел властный голос:
- Никто не сдвинется с места, пока МНЕ не объяснят, что здесь происходит!
Казалось, он видит все.
«Решила от меня сбежать, девочка?! Не выйдет. Не зря же так старался!» - думал про себя судья, губы его искривились в усмешке.
 - Ваша честь, - раздался голос лавочника, - этот цыган дал мне фальшивую монету. Я честный торговец…
 Судья сделал нетерпеливый жест рукой.
 - Довольно! Капитан, возможно, они причастны к банде фальшивомонетчиков, которых мы ищем. Арестовать всех цыган!
«Ну, девочка, помоги мне. Объясни мне, кто я есть. Давай, не стесняйся, назови меня «ублюдком», «чудовищем». О, твой чудный  язычок просто кладезь для таких слов. Думается мне, я скоро найду ему более лучшее применение», - думал судья.
Клопен понимал, что мальца не спасти, пока есть возможность, надо затеряться в толпе, выхватить оттуда, кого можно. И тут цыганский барон перехватил хищный взгляд судьи, направленный на Жюли
«Твою мать, что ты задумал, ублюдок?» - мелькнуло в голове у Клопена.
«Ладно, девочка,  не хочешь помогать мне, тогда  я помогу тебе»,- подумал судья.
 - Капитан, девку тоже схватить. Если она причастна…
Жюли словно очнулась от сна, она увидела испуганные глаза Жерара.
  - Я  - что? Ах, ты, мерзавец! Ты серьезно думаешь, что я сижу и чеканю монеты. Да ты посмотри на Жерара, да какой с него фальшивомонетчик. Судья, называется!
«Ну, вот и все, моя красавица!» – подумал судья.
- Капитан! Девку привести лично ко мне, я сам ее допрошу. Ни бить, ни калечить, пальцем не трогать.
Судья решил, что ему здесь делать больше нечего, отдав все нужные распоряжения, ускакал прочь.


Адское пламя.
Судья стоял возле камина. В голове носилось так много мыслей. Нет, он не был против мыслительного процесса, именно блестящий ум отличал его от всей этой черни, от толпы. Но здесь…
Ее скоро приведут… Он так долго ждал…
Опять попался в сеть девки, но это теперь уже неважно, пусть все горит адским пламенем.
  - Возмутительно! – прокричал судья  горящему камину, а тот ответил ему странным завыванием.
«Конечно, идиот, ты еще начни разговаривать  сам с собой!» - продолжал судья уже мысленно. – Давай, не стесняйся, можешь, даже зрителей позвать. То-то радости будет, а какие разговоры пойдут по Парижу. У судьи поехала крыша!»
Судья убрал седую прядь со лба. Что ж за наказание такое, а не волосы, так и норовят вылезти из  прически. Нет,  в таком виде его видеть не должны.
Так, где его шаперон? Куда он опять  его бросил….
Фролло огляделся и обнаружил свой головной убор, лежащим в углу.
 - Просто прекрасно! – прорычал судья.
Он поднял шаперон, нахлобучив тот яростно на голову. В это время дверь постучали.
 - Войдите! – раздался властный голос судьи.
В кабинет вошел Франсуа.
 - Ваша Честь…
Фролло обернулся. 
 - Э…, - вырвалось у капитана.
 - Капитан, это ВСЕ, что Вы можете мне сказать?!- брови судьи от возмущения готовы были «залезть под  шаперен».
 - Да нет, Ваша Честь, но ваш…, - капитан сделал какой-то невразумительный жест рукой.
Фролло дотронулся до своего шаперона, который, мало того, одевать не было никакого смысла, так и еще одет тот был задом наперед!
 - Блять!  - вырвалось у судьи, от чего капитан поперхнулся.
«Да что с ним не так? Цыган «обгонялся» что  ли?» – мелькнуло в голове у Франсуа.
Судья поправил шаперон, и сделал нетерпеливый жест рукой.
 - Кстати, что удалось узнать об этой девке?
 - Ваша Честь, никто не знает, как она появилась в Париже. Она находится под защитой цыганского барона Клопена…
Еще один нетерпеливый жест рукой:
 - Это я знаю и без тебя, а есть то, чего я НЕ ЗНАЮ…
 - Ну,- капитан шумно выдохнул, - касательно мужчин или проституции…
Судья весь превратился вслух и мысленно взмолился: «Пожалуйста, Господи, скажи, что их у нее было!»
-….в этом она не замечена. В кабаках и притонах  ее не видели, любые ухаживания она отвергает. После всех выступлений  уходит под охраной Клопена и еще нескольких цыган. Несколько раз ее видели в церкви. Пожалуй…
Снова  нетерпеливый жест.
Как хорошо, что Фролло стоял спиной к Франсуа, и капитан не видел его лицо, ибо оно бы ужаснулся: пламя огня от камина пылало на лице судьи или сам судья был огнем…
 - Я так понимаю, что тебе добавить нечего. Она здесь?
 -Да.
 - Привести!  - властно сказал судья.
Спустя некоторое время дверь тихо отворилась.
Судья все также стоял спиной, по его телу пробежала дрожь, дыхание участилось, мысли спутались, он пытался уцепиться хоть за одну их них, но тщетно. Несмотря на то, что он не поменял позы, краем глаза Фролло видел все, а в наблюдательности ему равных не было, как солдат грубо втолкнул девушку за руку в кабинет судьи. Она, думая, что ее никто не видит, дотронулась до своей руки, потом, гордо подняла голову и, словно королева дошла до середины кабинета и остановилась.
Красавица…
Как судье нравилось это необычное платье – цвета вина, длинное, с шлейфом, как у королевы, обнаженные округлые плечи, ее изящные руки нежно окутывала ткань, словно любовник,  вырез, о котором, чем меньше думаешь, тем крепче спишь. Судья никогда не видел такого покроя, но это было неважно.
Фролло мысленно четвертовал этих ублюдков, которые посмели так грубо схватить ее. Нет, сначала, он привяжет их за ноги, а потом, лично вспорет им брюхо, чтобы они захлебнулись собственными кишками, кровью и дерьмом! Он же ясно дал понять, привести ее живой и невредимой, чтобы ни одного волоска не упало с этой прекрасной головы. Он  сам лично притащил бы ее сюда после того, как она надерзила ему, но не мог.
 - Кто посмел причинить тебе боль, дитя мое? -
грозно пронесся голос судьи по кабинету, но сам он не повернулся.
«ГОСПОДЕИЕСУСЕЕЕЕ, ты так и будешь камин подпирать, придурок? – задал себе вопрос Фролло. - Так и будешь стоять и млеть перед этой уличной девкой? Ну, ты молодец! Да тебе не облавы по Парижу устраивать, а этим светским дамочкам, скучным, как сама смерть, держать нитки для вышивания и слушать весь тот бред, что они несут!»
Фролло вздохнул, перебрал всех известных святых в голове, повернулся, сложил руки и брови домиком, впиваясь глазами в Жюли.
Святые всячески отказались помогать.
Жюли смотрела на него без страха, ее так и распирало. Ей всегда говорили, что ее язык враг ей, что порой лучше помолчать. Опять не получилось, она снова сорвалась. Что ж, терять нечего. Живой  не уйти.
«Ну, Жюли,  - свербела одна мысль в голове, - умеешь же ты выбирать мужчин!»
Без боя не сдамся,  в этом веке все девицы - молчаливые дуры,  уж она ему устроит «разборку» в стиле ХХI века! Это надо такому случиться, что она, оперная дива, которая добилась всего, благодаря своему таланту и упорству, заставлявшая публику рыдать, умирать, плакать вместе с ней, влюбилась в этого черствого, жестокого, высокомерного, но такого сексуально судью Клодо Фролло!
Она могла в своем времени выбрать любого мужчину, но отвергла их всех, так и, оставаясь в свои 26 лет девственницей, кому скажи, засмеют, а тут – на тебе, заказывали, получите, распишитесь!
Он не был уродом, это она давно заметила, и с фигурой там, скорее всего, было
 О-О-ОЧЕНЬ даже  хорошо, об этом говорило строение его ног, а их очень хорошо  было видно, когда судья садился или слезал с коня. А руки, когда он в гневе поднимал их, рукав сутаны или шатра, как она ее называла, задирался, и тогда она видела сильную, мужскую руку. Большее в «этой палатке» разглядеть было невозможно.
- Нет, вы только посмотрите на него, какой заботливый пацанчик! Я же уличная девка, певичка, потаскуха, как вы там говорили! Какая разница, кто причинил мне боль! У вас тут очередь на допрос, как я понимаю! Чего это вас сегодня поперло, что вы всех сгребли, даже не разбираясь.
Фролло не мог поверить своим ушам! Он не заметил, как в гневе схватил свой шаперон и бросил его в огонь! Как это понимать, перед судьей все трепетали, а в кабинете, и вовсе, обычно засовывали языки в задницу. А эта девица стоит и отчитывает его. Снова.
Но Жюли продолжала:
 - Ведь с такими, как я можно делать, все что угодно! Арестовать без суда и следствия, пытать, да все что взбредет в шальную голову Вашей Чести! А по  последней явно пыльный мешок прошелся разок другой!
И тут судья не выдержал! Да как она смеет его отчитывать! Да кто она такая!
Судья в мгновение ока подлетел к Жюли, схватил ее за руки и, как следует, тряхнул!
 - Ты хоть понимаешь, где находишься и с кем разговариваешь?! Ты понимаешь, что твоя жизнь вот здесь у меня?  – прорычал угрожающе Фролло,  нависая над Жюли, показывая ей, до боли,  сжатый кулак. – И не только твоя!
Жюли попыталась скинуть руки судьи, но ничего не вышло. И тогда она выпалила ему в лицо:
 - О, как мне не знать! Вы столько раз мне подчеркнули, уличной девке, что моя жизнь вон у вас где, - она указала пальцем на сжатый кулак судьи, - потому что Вам, мил человек, совершенно плевать, виновата я или нет! Хотя, в чем моя вина? Я воровала - нет, убила - нет, проституция - опять, нет! Дайте подумать, ах да, я надерзила Всемогущему судье, защитила себя и Жерара, постойте, так мне этого не положено. Моя вина – так наказывайте!
В воспаленном мозгу судьи пронеслось, КАК и СКОЛЬКО  он хотел бы ее наказать, но он отогнал эти мысли, иначе, ЭТОТ ПРИГОВОР он очень даже может исполнить с великой радостью!
«Я должен взять себя в руки! Этой девчонке от меня никуда не деться, а здесь у стены…, ну, на хер!» - подумал судья.
Он шумно вздохнул, оттолкнул Жюли и уперся рукой в стену, как будто, желая, снести ее к херам собачьим!
И только он хотел ей ответить, как…
Боль накатила резко.
«Нет, только не сейчас! – подумал Фролло. – Пожалуйста, сейчас не время, чтобы старые раны давали о себе знать».
От боли он сжал руку в кулак, плечо онемело. Давала знать о себе старая рана, которую он получил лет пять тому назад, участвуя в одной из облав. Ему давно бы следовало прекратить, словно мальчишке, участвовать в этих «мероприятиях», рассекая по Парижу.
И как эта боль пришла не вовремя… Конечно, на этот случай у него в  ящике стола всегда хранилась специальная мазь. Обычно он выгонял всех из кабинета, снимал сутану, тунику, намазывал мазью плечо, массируя его. Никто не должен был видеть его таким слабым. Если кто-то посмеет усомниться в его силе, получит мечом промеж глаз, если очень повезет, умрет сразу.
Жюли не сразу заметила, что судья подозрительно  молчалив. Но, так как ответа не последовало, а он ДОЛЖЕН был последовать непременно, Жюли обратила внимание, что судья дрожит,  его руки сжаты в кулаки  до такой степени,  что костяшки  пальцев побелели.
«Что-то не так!» - пронеслось у  нее в голове.
Она подошла к судье и ужаснулась, его лицо исказила гримаса боли, но он не издал ни звука.
 - О Боже, Клод…, - она сам и не заметила, как назвала его по имени. – Что случилось? Как тебе помочь?
Сквозь ужасную симфонию боли, до его ушей донеслось ее прекрасное «Клод».
 - Ос…тавь ме…ня…,   – еле выдавил судья.
 - Ну уж нет. Засунь свою гордыню в задницу, я же сказала, что помогу!
Боль была настолько сильной, что  он пропустил последние слова мимо ушей.
 - Ма-зь… в ящ-ке…Пле-чо, я сам, - прошипел судья.
 - В кресло – быстро!
Сопротивляться не было сил, боль была слишком сильной.  Жюли помогла сесть ему в кресло. Моментально нашла мазь. Фролло протянул руку, морщась, от боли.
 - Значит так, сиди и не рыпайся!
Она помогла ему снять сутану, тунику, и начала втирать мазь в больное плечо. Судья издал стон. Жюли, к его  счастью, умела делать массаж.
Спустя некоторое время, боль начала стихать, а по телу судьи - растекаться блаженное  тепло, сознание медленно, но верно возвращалось, а вместе с ним понимание того, что его плечо массируют нежные, мягкие и такие желанные ладони. Судья закрыл глаза, но теперь не от боли, а от накатившего возбуждения.
«Да какого же…! Тебя только отпустило… И что ты ей сейчас предложишь – помассировать тебя ТАМ!!!»  - возмущенно думал судья, но это не  помогло, такая мысль нашла еще больше отклика в его теле.
 «Ну-ну, - продолжал свою мысль судья, - конечно, с удовольствием бы предложил! Хорошо, что ты сидишь к ней спиной, и она ничего не видит, а то давно бы уже выскочила в окно! Так, надо одеться. Главное, не поворачиваться».
Волнение за судью улеглось, Жюли поняла,  что его жизни ничего не угрожает, а она массирует мужские плечи – и чьи?! Судьи Клода Фролло! И какие это были плечи - настоящие, широкие мужские!
«Ой, мамочки мои, держите меня семеро!» - пронеслось в голове Жюли.
Сейчас у нее была возможность рассмотреть судью со спины, и она это сделала.  Скажем так, если с плечами все было понятно, тем не менее, сутана скрывала всю их красоту и мощь. А какая спина, несмотря на боевые шрамы, Жюли была не против оставить здесь ШРАМЫ ИНОГО рода… Так, стоп, что еще за пошлые мысли, тем более, для невинной девушки, которая, даже целоваться не умеет! И тем более, он гонял цыган безбожно, арестовал Жерара. Тебя, дорогуша, не помилует!
«Так, успокоилась и перестала думать всякую ерунду!» - успокаивала себя Жюли.
А мозг, тем не менее, продолжал… Ты посмотри на эти руки, мускулы так и играют, заметь, никакого фитнеса, а какие изящные, длинные пальцы…
 - Вам лучше? – спросила Жюли.
 - Да, – хрипло сказал Фролло.
И тут судья встал, какой-то очень странной походкой, спиной к ней,  подошел к столу, именно туда были брошены туника и сутана. Судья поспешно оделся, сел в кресло и шумно вздохнул.
М-да, жаль, что он в порыве гнева спалил свой шаперон к херам, сейчас он бы ему пригодился, но не на голове, далеко не там…
 Пусть она видела его во весь рост по пояс обнаженным очень непродолжительное время, тем не менее, была поражена: длинные, мускулистые ноги, узкие бедра, никакой дряблости, лишнего веса. И как ему удается скрывать такую фигуру? Хотя в такой «палатке», как он ходит, вообще, целый цыганский табор спрятать можно, еще и  место останется.
 - Вы можете быть спокойны. Я никому не скажу. Я не такая дрянь, как кажется.
И тут судья вскочил, как будто его ужалил в пятую точку рой пчел, схватил Жюли за руки и прижал спиной к себе,  прорычав с досадой ей прямо в ухо:
 - То, что ты видела сейчас, не видел никто, обычно я выталкиваю всех пинком под зад… И не принимаю ничьей помощи, но…
- Кто бы сомневался…
 - О, БОЖЕ ВСЕМОГУЩИЙ! Почему ты не сделал ее немой! Есть ли способ заткнуть ей рот!!
И мозг судьи подсказал несколько действенных способов, которые он отмел сразу же, потому что ничем хорошим это не кончится.
Жюли попыталась вырваться, но не потому, что ей не нравились прикосновения судьи, но за кого оно ее принимает!
 - Так вот, дитя, что я тебе скажу. Слушай и не перебивай! Я благодарен тебе, что ты …, -как это сказать ему, ибо мозг все рисовал и рисовал разного рода зарисовки, а судья хотел быть предельно собранным, - что ты, кхм, оказалась рядом и помогла мне. В твоей красивой головке должна была бы засесть хоть одна умная мысль  о том, что я бы мог окрикнуть стражу, посадить тебя в камеру, чтобы ты поразмышляла на досуге, как бы мне не было тяжело, справится сам. Но я этого не сделал! А сейчас, моя милая малютка, ты дерзишь одному из самых грозных судьей Парижа! ОПЯТЬ!  Я ценю твою смелость, но будь любезна, умерь свой пыл.
 - Отпустите меня! Я Вам не девка, которую…
Судья выругался.
 - Ну, продолжай мысль! Которую, что? – Фролло еще сильней прижал ее к себе, собрав всю свою выдержку в кулак, чтобы она ПОЧУВСТВОВАЛА своими бедрами, ЧТО с ним творится в данную минуту.
 - Так вот, я продолжаю, дитя, я бы мог, если захотел, задрать тебе юбки, и поиметь тебя везде и всюду, как хочу и сколько хочу. И кто мне запретит – ты?  Кто помешает? Сюда не посмеет войти ни одна живая душа, пока я не ПРИКАЖУ! И если мы уже решили этот вопрос,  а я полагаю, мы его РЕШИЛИ, давай, поговорим спокойно. Я не прикоснусь к тебе, если ты не захочешь сама…
 - Никогда! – вырвалось у Жюли.
Судья тяжело вздохнул, опять это ее «никогда».
Ну, это мы еще посмотрим.
Судья резко отпустил ее и отошел. Из груди вырвался разочарованный вздох. Он поджал губы еще больше, так, что они стали похожи на тонкую нитку.
Обстановка была накалена до предела: гневом, страстью, желанием, обидой. И никто не знал, как ее разрядить.
Выход нашел желудок Жюли. Она давно ничего не ела,  о чем возмущенно тот ей напомнил.
 - Ты голодна, надо полагать.  Мне принеси ужин еще до тебя: мясо, вино, фрукты, сыр, хлеб. Мясо, конечно, остыло, но это не страшно. Садись за стол.
- Спасибо, я не голодна.
 - Угу, а твой желудок, отдельно от тебя, ведет беседы со мной. Значит так, или ты садишься есть со мной, или я накормлю тебя сам, лучше тебе не думать, КАК я это сделаю!
Жюли повиновалась. Она старалась кушать медленно, не подавая виду, как голодна, от чего только вызвала ухмылку судьи.
 - А вы не будите?
 - Я не голоден. Мне хватит сыра и хлеба.
«О, ты ЕЩЕ КАК ГОЛОДЕН!- пронеслось в мозгу у судьи».
И он чуть не выпалил в лицо Жюли, что не этой пищей надо утолять его голод, но во время остановился, налив себе бокал  вина, потому еще один, наблюдая, как трапезничает эта прелестница, как не показывает, насколько она голодна. Он уже было решил выпить еще бокал, но в его мозгу начинала  свербеть мысль, что негоже судье всея «Парижа выползать»  на четвереньках.
И тут Жюли задала вопрос:
 - Судья?
 - Да?
 - У меня два вопроса….
 - Валяй!
 - Первый. Почему Вы так смотрите, как я ем? Разве я, хм, ем, как, хм,  как хрюшка?
И тут судья, сам того не ожидая, засмеялся тихим, грудным смехом, на мгновение, закрыв ладонью глаза.
 - Нет, это просто потрясающе.  Ну, хорошо, я любуюсь.  Если бы хрюшки, как ты выразилась, ели, как ты, думаю, я бы все время проводил в свинарнике.  Ну, а второй вопрос…
 - Что дальше, Ваша честь? Что будет с нами…и со мной? Осудите меня, бросите в камеру, вы не можете меня отпустить просто так, а то люди, чего доброго, совсем страх потеряют.
Лицо судьи стало серьезным.  Он встал со своего кресла.
Действительно, что же ему делать дальше?
 Судья медленно подошел к Жюли сзади, положил руки на ее плечи и вкрадчиво сказал:
- Видишь ли, красавица, свою репутацию я создавал годами, трудился  в поте лица, так сказать, чтобы потерять страх передо мной, для этого надо умереть. В моей непредвзятости не усомнится никто. Что касается тебя, прелестница, - он сжал ее плечи еще сильнее, легким движением руки распустил ее волосы и  те, волной упали на плечи, от чего у судьи вырвался судорожный вдох, -  то я ПОКА не решил, что мне с тобой делать…
«Ну да, не решил, кого ты в этом пытаешься в этом убедить?! Меня? Я - это ты. Да ты просто идиот, Клод,  ты все давно решил, так чего стоишь и мнешься?!» - вкрадчиво шептал голос  в голове судьи.- Или для кого сегодня был весь этот спектакль?»
«Заткнись!»- заорал мысленно сам себе судья.
- … но обязательно решу, а пока я отпускаю тебя, НО через неделю, дитя, мы с тобой встретимся, у меня заседание суда, после чего, я жду тебя возле Дворца Правосудия. Неделю я не трону цыган. Тех, что были арестованы сегодня, я отпущу, потому что я прекрасно знаю, что они не причастны к делу фальшивомонетчиков. Конечно, формально  нужно допрос провести для отвода глаз. А это, радость моя, я делать умею в совершенстве. И если ты не придешь, попытаешься сбежать или же мне донесут, что тебя НЕТ на улицах Парижа, можешь не сомневаться, я об этом узнаю, то я СОЖГУ ВЕСЬ ПАРИЖ, НО НАЙДУ ТЕБЯ!
Судья провел рукой по волосам Жюли, как ему хотелось вдохнуть их аромат, увидеть, как шелк ее волос разметался по его подушке в момент их страсти….
Проклятье, опять эти мысли! Они явно не хотели его покидать. Судья медленно, но верно начинал терять голову, совершенно не собирался пускаться на поиски оной. Он  коснулся ее плеч, рук, как, вдруг, Жюли, чувствуя ослабление хватки, резко вскочила, повернулась к судье и выпалила ему прямо в лицо:
 Разум тщетно взывал к ней, чтобы она заткнулась и молчала в тряпочку:
 - Да пали ты уже все к херам! Чего уж там мелочится, пали Францию, Ваша Честь!
Судья поперхнулся!
Что за …. Судью затрясло от гнева,  ярость бушевала адским пламенем внутри него, он сжал кулак до боли. От такой наглости черные брови судьи, словно стрелы, взлетели вверх.
 - Как…, да как ты смеешь…, - шипел судья.
Он схватил ее за руку, прижал к себе, другой  рукой схватил  Жюли  за волосы, запрокинул ее голову и впился в губы с неистовой силой. Жюли пыталась вырваться, но тщетно, у судьи была железная хватка.  Она утонула в его объятьях,  в которых он сжимал ее все сильнее и сильнее. Его руки блуждали по ее спине, волосам.
Когда ситуация стала до того напряженный, что казалось, еще немного и судья овладеет Жюли прямо здесь, он резко оттолкнул ее от себя и хрипло, почти задыхаясь, сказал:
 - Париж…, сожгу,… Францию…, мир, весь мир сожгу..., если через неделю тебя…, - он поправил волосы,  в это время пламя в камине  взревело, его отблеск упал на судью, от чего тот стал похож на падшего ангела, восставшего из адской бездны, - тебя не будет здесь.
Жюли сглотнула, она выругала себя самыми последними словами. И сейчас, глядя в глаза судьи, которые стали черными от гнева и страсти, она по-настоящему поняла, что  с ним нельзя шутить, и он не шутит, когда говорит, что сожжет Париж.
«О, Боже! – пронеслось у нее в мозгу. – Что делать мне теперь?!»
Да, вторил ее мозг, что ты теперь собралась делать, соловушка?! Чем ты думала раньше, когда блистала, конечно, ты думала, что он не обратит на тебя внимания, что Эсмеральда - это твой щит, что только ей судья опасен, что теперь, когда защиты нет, спасенья нет, и он обратил на тебя внимания!
Судья обхватил своими ладонями лицо Жюли, даже от колец на его пальцах исходил жар и сказал:
 - И Двор Чудес найду, спалю к херам, всех цыган поймаю, пламя  костров, на которых они будут пылать, осветит весь Париж. Нет, всю Францию! Так что выбирай, либо ко мне через неделю, либо я устрою АД на этой земле! – последние слова громом пронеслись по кабинету судьи.
Судья поцеловал страстно в люб Жюли и сказал:
 - Ты свободна!
В этот раз желание спорить что-нибудь у нее не возникло, она пулей вылетела из кабинета судьи.
Фролло закрыл глаза, силы покинули его, он вжал ладони в стол, серебристые пряди, такие непослушные, упали ему на лоб. Он даже не пытался их поправить.
 - Боже…, - прошептал он.
Словно пьяный, шатаясь, он подошел к камину и упал на колени, закрыл лицо руками, потом словно безумный, поднял глаза к кресту, который висел над камином.
 - Заставь смерить ее свой адский дух, нет, лучше стать моей и лишь моей. За что, Дева Мария? Сначала -  одна, потом – другая, я думал, хуже не будет, но ОНА меня убьет, уничтожит! – голос судьи становился все громче, в каждом слове звучало отчаянье. – Если она не придет, Дева Мария, я сожгу все, я превращу Париж в один большой костер!
Судья поправил волосы.
 - Домой!
Он хотел налить себе еще бокал вина, но в голове возникла мысль: «Клод, четвереньки!»
Но перед тем как уйти, судья подошел к окну.
Жюли вышла из Дворца Правосудия, как только она оказалась на улице, силы покинули ее. Если бы не Клопен и еще несколько цыган, то она бы упала прямо на грязную парижскую мостовую.
Клопен поддержал Жюли за руку:
 - Жюли, красотка, что сделал этот Костлявый ублюдок, этот адский Законник.
 - Тише, Клопен, – испугано сказала Жюли. – Не хватало, чтобы тебя услышали, тогда не сносить нам головы. Не волнуйся, он ничего не сделал. Пошли.
Жюли выпрямилась, ее осанка снова стала королевской.
Все это судья видел из окна, перед тем, как уйти.
 - Красавица! – прошептал судья.
 - Подожди, – остановил ее Клопен, – этот Коршун не мог тебя отпустит просто так! Я не первый год живу на свете, уж, сколько наших он отправил!
 - Клопен! Я жива, я не в камере пыток, все хорошо! А большего знать не надо…
 - Не переживай, красавица, мы не отдадим тебя этому законнику, не позволим заткнуть нашу соловушку. Мы спрячем тебя так, что сам дьявол тебе не найдет! Клянусь! Или я не Клопен - король Двора Чудес!
 - Дьявол не найдет, а ОН найдет! – она указала пальцем в сторону окна судьи. – Или весь Париж полыхнет!
Глаза Клопена и остальных расширились от ужаса.
 - Пошли! – глухо вырвалось у Клопена.
  - Да, Париж будет полыхать вместе со мной...,  – сказал во тьму судья и закрыл окно.
Он поискал свой шаперон, но вспомнил, что спалил его, пожал плечами, вышел из кабинета. Стража удивилась, увидев судью без головного убора, но промолчали – жизнь была дороже.
Как только Клод Фролло вышел из Дворца Правосудия, он вскочил на своего коня и во весь опор понесся к дому. Ветер трепал его волосы, раздувал сутану, но судья не замечал этого, адский огонь сжигал  изнутри, только сумасшедшая езда могла успокоить его. Если бы кто видел судью в этот момент, то принял бы его за  Всадника Апокалипсиса.
 Как только вся честная компания вернулась во Двор Чудес, Клопен снова спросил:
  - Так что с этим судьей? Не верю я, что он так тебя взял и отпустил. Это старый, костлявый  сыч…
Перед Жюли мысленно пронеслась мощная фигура судьи, которую он скрывал под  своей сутаной.
 - Ему нужна я. У нас ним договор.
- Какой?  - встревожено крикнул Клопен. – Ты заключила договор с этим дьяволом?!
 - А у меня был выбор?!
 - Так что за уговор?
 - Если я через неделю не приду к нему во Дворец Правосудия, то он спалит весь Париж, Двор  Чудес, если он пока не знает, где, то это временное явление, а костры, на которых он будет жечь всех цыган, осветят весь Париж. Вот, что будет, если я не приду. Но в эту неделю он не тронет ни одного из вас. Тех, кого арестовал, отпустит.
Клопен разразился самой, что ни на есть, площадной бранью.
 - Старый козел, похотливая скотина! А строил из себя праведника! Что ж, соловушка, придется тебя спрятать… Тут несколько цыганских кибиток собираются через два дня уехать из Парижа, может, тебя спрятать в одной из них…
- Не выйдет, Клопен. Он предвидел такой исход. Если я не появлюсь на улицах Парижа, то наступит ад!
- Вот старый стервятник! Ладно, выехать можно с рассветом, как откроют ворота. Спит же этот дьявол когда-то!
 - Клопен! Слишком много жизней на кону.
 - Ты не можешь согласиться! Ему нельзя верить! Если б я мог, я бы лично выпустил кишки этому ублюдку!
 - Клопен, успокойся! Как ни крути, но завтра я должна быть на улицах  Парижа.
На следующий день Жюли снова выступала. Во время одного из таких выступлений послышался цокот копыт. Это был судья, его коня знал весь  Париж.
Клопен побледнел,  насколько это было возможно с его смуглым цветом кожи, остальные цыгане застыли на месте, а толпа в страхе расступилась перед судьей, который, не обращая ни на кого внимания, как показалось всем, проехал дальше.
«Ты! – пронеслось в голове у Жюли, вызвав миллион воспоминаний в ее голове, в том числе, его безумный поцелуй. – Я тебе сейчас устрою!»
Она закончила одну песню, начала следующую, а именно в след судье понеслась партия Флер-де-Лис «Подонок». Судья намек понял и оценил, но как, ни в чем не бывало, чинно поехал дальше, ухмыляясь себе под нос и  в то мгновение, когда их глаза встретились на фразе «сладострастное животное, бегущее наугад», в глазах судьи полыхал пожар. Остальные заметили только возмущенно поднятые брови судьи.
Но судья никого не приказал арестовать, как и обещал. Остальные были отпущены. Итак, договор  вступил в силу.


Когда она придет….
«Когда она придет?! О, Боже мой! Но только пусть придет!» -  эта мысль не давала покоя судье целый день.
Ему еле хватило терпения провести судебное заседание. Мысли судьи были далеко. Казалось, время остановилось. Чем больше день клонился к закату, тем большее нетерпение овладевало судьей. Фролло словно загнанный зверь ворвался в свой кабинет.  Судья подошел к открытому окну, сжал ладони в кулак до боли  – никого.
Надо было сразу увести ее тогда и не мучиться!
Клод, что тебе помешало это сделать?
Эта чертовка затуманила твой мозг так, что ты потерял ясность мысли! Она могла наплевать на твои угрозы и убежать в последнее мгновение!
Нет, не могла! Не посмела!
Я чуть не взял ее прямо там. Она не должна видеть во мне монстра, я могу быть…
Добрым?! Кому ты это рассказываешь, Клод!  Именно, от ДОБРА  ты дал ей «замечательный» выбор.
Он отдал приказ, чтобы его карету подали к входу.
 - Если ты не придешь, я сожгу…, все сожгу… Я заставлю Париж полыхать. Даже если ты умрешь, я и в ад приду за тобой, и буду гореть  с тобой. Боже, прошу тебя, пусть она  придет, пусть будет только моей  или я ….
Он чувствовал, как безумие черной волной накатывает на него. Он отошел от окна,  вид пустой парижской мостовой приводил его еще в большее отчаяние!
Судья обессилено опустился в кресло.
Стук в дверь, судья вздрогнул.
  -Войдите!- рявкнул он.
Когда в кабинет вошел стражник, судья разочарованно вздохнул.
- Ваша Честь, там….
- Что – там? Не тяни или я  отправлю тебя в места не столь отдаленные, но очень болезненные для тебя!
Стражник сглотнул. Судья в гневе был страшен, а тут еще надо сказать, что пришла цыганка…, хоть это и  Соловей, но, разве это имеет значение!
 - За дверью стоит, эта, С…соловей…
 - Впустить немедленно! – взревел судья. – Чтоб я вас никого не видел! Пошли вон!
Стражник выскочил так быстро, как только мог.
Дверь снова скрипнула. Послышались легкие шаги.  Больше судья выдержать не мог. Он резко вскочил -  она стояла в дверях.
- Ты…ты пришла. Мой Соловей…, - прошептал взволнованный судья.
Фролло подбежал к Жюли, обхватил ее лицо ладонями, несколько секунд жадно всматриваясь, убеждая себя, что это не сон. А далее последовал страстный поцелуй, он обхватил ее своими изящными, сильными руками. Жюли тонула в этом поцелуе, но кого он целует?
Судья отстранился от нее, не выпуская из объятий, сказал:
- Не молчи… Скажи что-нибудь.
- Я пришла.
Судья поджал губы, не это он хотел услышать. Он хотел услышать, что она ждала этого момента, как и он, что она пришла не из-за того, что он обещал устроить огненную феерию.
«А что ты хотел, Клод? Ты напугал ее до чертиков. Ты угрозами заставил ее прийти. Ты обещал все попалить к херам! Умеешь же ты уговорить! У тебя прямо железные доводы», - шептало сознание судьи.
«Неважно. Главное, что она пришла. Все остальное неважно!» - рявкнул он сам себе.
 - Хорошо. Молчи, если хочешь. Пошли.
Судья и Жюли, молча, вышли из Дворца Правосудия, сели в карету. Она сидела напротив него. Фролло взял ее ладони в свои и покрыл поцелуями.
 - Боже, как ты прекрасна!
Судья сгорал в своем пламени, как ему хотелось, чтобы и она сгорала с ним, чем ближе они были к его дому, тем больше пылал судья. Его лоб покрылся испариной. Он боялся сорваться. Фролло представлял, как он сожмет ее в объятьях этой ночью, но нет, не сегодня, пусть свыкнется с мыслью, привыкнет, может завтра...
Дом судьи был огромен и раскошен. Здесь во всем чувствовался вкус, влиятельность. Судья показывал Жюли ее роскошные покои.
- Это твоя комната. Если ты захочешь помыться, в доме есть купальня. Терпеть не могу грязь.  В шкафу пару платьев для тебя…
Жюли вопросительно посмотрела на него.
«Платья?! Откуда он их взял?!» - подумала она.
 - Я ..,кхм, - судья сделал неопределенный жест рукой, - предусмотрительный.
Жюли молчала.
Судья подошел к Жюли, прижал ее к себе и сказал:
 - Почему ты молчишь?
И тут ее прорвало:
- Что вы хотите услышать от меня? Как я  польщена! Вы не любите грязь, так я же и есть ГРЯЗЬ! Бродяжка! Во что Вы меня превратите, Ваша Честь? В шлюху?
Судью затрясло от гнева. Он оттолкнул Жюли, его голос загремел, словно он оглашал приговор:
- В шлюху, значит? Что, скажи, мешает мне задрать твои юбки прямо сейчас?! Или кто мог запретить мне это сделать ранее? Как это сделать  с тобой, ну, говори! Ты так хочешь, Соловей!!! Что ж,  я хотел, чтобы ты привыкла ко мне, хотя бы немного, чтобы ты не боялась меня и, МОЖЕТ БЫТЬ, а, неважно!
Судья в бешенстве вылетел из комнаты.
Жюли бессмысленно смотрела на закрытую дверь. Ее тело хранило прикосновения судьи, его запах… Она обхватила себя руками… Но, как ему сказать…
Размышления прервала прислуга, которая принесла ужин. 
Она надеялась, что он вернется.  Но ужинать  пришлось в одиночестве. Время шло, а судьи все не было. Чем больше проходило времени, тем сильнее становился страх.
В гневе не было страшнее человека, чем судья. А что, если он отыграется на остальных, ведь у них был уговор. Она помнила,  после выходки Эсмеральды, он гонялся, как бешеный за цыганами. А теперь?
Нет, что он сделал тебе? 
«Ну, дамочка, тебя не пытались изнасиловать, не домогались, Клод был предельно нежен, хотя сам сгорал. Даже при твоей НЕОПЫТНОСТИ, это очевидно, дорогая! И что ему мешало взять тебя прямо сейчас?! Ничего, дорогуша, ничего!» - бушевал здравый смысл в голове.
«Значит так. Сейчас ты сделаешь так, как делала всегда, когда возникали трудности. Ты примешь ванну, ладно, сходишь в купальню. Неважно, как она там называется. А там решишь, что делать дальше. Может, повезет, Клод вернется», - думала Жюли.
Не вернется.
Жюли вымылась, переоделась, правда, чертыхалась. Да как это носят!
Прошло больше двух часов, но судья, словно сквозь землю провалился.
Что ж, Клод, раз ты не идешь ко мне, значит, к тебе иду я.
Необходимо заключить перемирие, НЕ В ЭТОМ СМЫСЛЕ, но что-то надо предпринять, чтобы он не привел свои угрозы в действия.
Жюли глубоко вдохнула, ноги казались ей деревянными, каждый шаг давался  с трудом. Сердце бешено колотилось в душе. О, Боже, как страшно…
Она подошла к покоям судьи. Ей показалось, что – то стукнуло.
О, Боже, если ему стало плохо… Как в прошлый раз. Жюли, не раздумывая, ворвалась в комнату. 
Перед ней предстала следующая картина.
Пьяный в стельку, нет, в драбадан судья сидел в кресле в тунике и в этих, как  их там называют, шоссах, хотя, Жюли  называла «лосинами», без сутаны, без обуви, хорошо, что  хоть не голым задом.  Он пытался поставить серебряный бокал на стол, но в силу некоторых обстоятельств, координация данного персонажа была сильно нарушена, поэтому бокал, вместе стола, валялся под столом.
Клод  нетвердой рукой подпирал свой подбородок.
Судья не сразу понял, кто так бесцеремонно ворвался в его спальню, подумав, что это слуги, заплетающимся языком, выдал следующую словесную конструкцию:
 -  Д-да к херам, пшли все к херам! Я ж скзал…, не тргат…
 - Клод, да ты в говно нализался! Я думала, услышав, грохот, что ему плохо, а ты просто квасишь!!!!
Судья поднял на Жюли свои, почти стеклянные глаза, до его сознания очень медленно, но верно стало доходить, что перед ним не слуги.
- И по какому поводу банкет?
Судья сделал неопределенный жест рукой, потом, показал пальцем на Жюли, сообразив, что со звукоизвлечением  у него могут быть проблемы.
 - Нет, ну посмотри на себя. ТЫ НАЖРАЛСЯ! Я думала, что у тебя приступ, я испугалась,  а ты сидишь  и заливаешься!
Судья вздернул бровью. Он мучительно пытался составить слова в предложения, но получалось следующее:
- Хчу нажртся так, чтоб, вооше, ничего не п-помнить, даже имя свое…  на хер. Ну, я очнь хрошо знаю, как вы все нзваете меня-смрть костлявая. Я хтел любвиии, а что в-вышло- ни хрр-ена. Я б-безмно лблю, а, неважно… Я опть один…  Снва.
Снова пьяный взмах руки.
- Где бкал, мне с грла пить что ли…
И он потянулся за вином.
 - О, нет, Клод, с тебя хватит! Никакого вина.
Она подошла к нему, одернула его руку, отодвинула алкоголь от греха подальше.
 - А теперь, дружок, баинькать.
Судья замотал своей пьяной головой, схватил Жюли за руку и дернул так сильно, что она очутилась у него на коленях. Он  в беспамятстве начал покрывать страстными поцелуями лицо, шею, плечи Жюли
«Герой-любовник!» - хмыкнула она про себя.
 - Клод!  - она обхватила ладонями его лицо. – В кровать и быстро.
У судьи вырвался пьяный смешок:
 - К-как ты сбе это прдаставляешь. Я в говно, сам не встну, если и втсану, то свалюс на тбя.
 - Доведу как-нибудь.
Поднять пьянющего судью – это половина дела, есть задача гораздо сложнее - дотащить это пьяное тело до кровати.
Клоду, который еле держался на ногах, казалось, что пол поднимается и херачит его прямо по лицу. Он почти всей своей массой навалился на Жюли, которая  согнулась в три погибели под ним.
Что там у нас было: Мешок и Кости?
Несколько шагов до кровати показались ей Голгофой. Жюли была несказанно рада, когда судья плюхнулся на кровать.
Она хотела было уйти, но судья держал ее за руку.
- Не ухди, пжлуйста, хотя бы сча-ас. Я сейчас нчго не сделаю тбе, не то состтоние.
 - Хорошо.
И то правда, что он мне сейчас сделает.
Она легла рядом с ним, почувствовав, как властная рука судьи притянула ее к себе, а его выразительный нос уткнулся  в ее шею.
 - От тебя несет вином, пьянчужка.
Судья пьяно хмыкнул:
- Чем…  от мня еще мжет нести, если я пил его чса два… Гспди, как я нлизался…
Прежде, чем погрузиться в сон, судья невнятно прошептал:
- Лблю.
«И я», - ответила мысленно Жюли.
Вот угораздило же тебя влюбиться в самого грозного человека Парижа, как будто не было других мужчин на земле.
Не было.
Судья заснул, это было понятно по  сопению, теперь разбудить его нельзя было даже пушкой. Жюли высвободилась из объятий, подавив в себе желание остаться.
Но перед тем как уйти, она запустила свои изящные пальчики в волосы судьи. Она так давно этого хотела. Волосы были очень мягкими, густыми.
 - У тебя, Клод, очень сексуальная шевелюра,  – сказала она вслух, не боясь быть услышанной, после чего, ушла к себе.
УТРО  у судьи выдалось особенным…
«Почему в моей голове бьет набат?» - Пронеслось в голове.
Он застонал, приложил ладонь ко лбу.
Попытался открыть  глаза, о чем очень скоро пожалел. Перед глазами в сумасшедшей   пляске прыгала вся комната, следом, последовала цветовая феерия из разных геометрических фигур.
 - Блять! Что вчера здесь было? – спросил сам себя судья.
«Ты нажрался вчера, как последняя скотина, Клод! Читай по слогам, ка-ак  ско-ти-на!» - пронеслось в голове.
 - Ну, здравствуй, похмелье! – простонал судья. – Лучше б я сдох вчера!
Итак, какой, Клод, у нас тобой план на сегодня?
Судья почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.
Значит план у нас такой – для начала, проблеваться.
Никто не должен видеть меня таким, никто. Не хватало, чтоб увидели, как я валяюсь, словно последний пропойца в Париже. Судья пулей вылетел из спальни с намерением реализовать самый первый пункт плана.
После того, как судью стошнило,  да так, что казалось,  наружу вылезут желудок и кишки, стало немного легче. Но перед глазами все еще шла безумная пляска, а пить хотелось так, как будто он не пил целую вечность.
- В купальне попью.
Судья вымылся, переоделся, правда,  сутану одеть он так и не смог. Ему казалось, что пыль ОЧЕНЬ ГРОМКАЯ. И он плюхнулся на кровать.
 - На хер, никуда не поеду. Не сейчас.
Только теперь  он заметил кувшин с водой, заботливо оставленный для него.
 - А это здесь откуда? Неважно!
Судья осушил залпом почти весь кувшин. И еще на часика два провалился в болезненный сон, пока его не разбудил стук в дверь.
Судья открыл глаза, решил, что солнечный свет очень яркий, закрыл их снова.
«На фиг всех. Слуги не посмеют войти, иначе я им устрою», - подумал судья.
Дверь тихо открылась, потом, закрылась, послышались легкие шаги.
 «Это не слуги, определенно, не они. Такие шаги …», - пронеслось в голове у судьи, и он открыл глаза.
В комнате с подносом стояла Жюли. Если бы судья мог вздернуть свои брови, как он это умел, он бы это сделал, но на все, что его хватило – следить за ней сквозь полузакрытые веки.
Она? Что она здесь делает?
 - Доброе утро, Ваша Похмельная Честь!
Судья глухо застонал.
 - Издеваешься, значит. Я… сейчас не в настроении  видеть … кого-либо
-  Во-первых, я не издеваюсь.
Жюли подошла к окну, открыла его, задернув шторы.
- Так – то, пади, лучше будет?! Да, Ваша Честь? А тут перегарчик знатный!
Судья понял, что бороться с ней сейчас бессмысленно и бесполезно.
 - Во-вторых, я попросила прислугу приготовить бульон, здесь вареное мясо, овощи. Я сказала, что вы почувствовали плохо себя еще вчера, но не подали виду. Я так убедительно сыграла, что они просто ни могли мне ни поверить.
 - Не сомневаюсь, – проворчал судья, поджав губы.
Жюли вспыхнула:
 - А что мне надо было сказать, что ВЫ НАЖРАЛИСЬ вчера в зюзю, в усмерть, а сегодня  у вас самое жесткое похмелье?! Серьезно? Или мне надо было добавить, как оборванка дотащила вас до кровати?
Бледные щеки судьи вспыхнули.
- Не кричи! -  вырвалось у него.
Он хотел сказать гораздо больше, но  это было все, на что  был способен в данную минуту.  Как судье хотелось, чтобы она искренне проявила к нему заботу, а не издевалась над ним.
Нет, Клод, а чего ты хотел, приведя угрозами ее сюда, что она прилетит с искренней заботой?! Была бы ее воля, она тебя убила бы здесь и сейчас.
Судья поморщился.
 - Я пришла…, мне стоило это многих усилий… Мне, действительно, жаль Вас.  Я хочу помочь…
Судья смотрел на нее в упор, от чего говорить было еще труднее, даже в таком состоянии он оставался СУДЬЕЙ КЛОДОМ ФРОЛЛО!
 - Я разыграла перед слугами спектакль не ради себя, ибо мне терять нечего…
Когда не смотришь на него, говорить легче, поэтому Жюли выбрала «слушателя», а именно - стул!
 - …а ради твоей щепетильной персоны! О, если бы все видела прислуга – вот уж тема для разговоров…
- Они бы не посмели…
 - Да заткнись ты уже,  наконец! – вырвалось у нее.
Глаза судьи округлились до невозможности, но Жюли продолжала объяснять стулу.
 - Конечно, не посмели бы! Ты бы им колов в задницу понапихал! В этом ты мастер! Я – то другое дело, девка, которую притащили, которой нечего терять, ибо чести у нас нет. Девку, которую ты вышвырнешь, так же как и привел! О, всевластный судья не подумал, КАК БУДУ ВЫГЛЯДЕТЬ Я в этой ситуации. И, когда я хочу ему помочь, сочиняю басенку для слуг, приношу ему  легкий завтрак, а он…
Что – он?! Издыхает от похмелья! Ну и пусть!
- Да ну тебя!
Жюли развернулась, и собралась было уйти, но вслед ей донеслось:
 - Не уходи…., пожалуйста,– простонал судья.
Жюли замерла.
- Я сдыхаю от похмелья, мне ОЧЕНЬ трудно говорить. Я так хочу, чтобы ты осталась. Я… Пожалуйста.
Жюли подошла к кровати судьи и сказала:
 - Хорошо, перемирие. Сейчас поправим подушки, в кровати будете завтракать.
Судья поморщился.
- Отказы не принимаются.
Судья был усажен и накормлен.
Повисла пауза.
«Теперь я должна уйти, в противном случае, это выглядит странно», - подумала Жюли, вставая с кровати.
 - НЕТ!  - крикнул судья, вложив все свои силы, хватая за руку Жюли. -  Будь со мной, останься со мной.
Он прижал ее к себе и зарылся лицом в роскошные волосы.
«Я хочу, чтобы так было всегда. Я не хочу больше быть один», – подумал судья.
И как ты это сделаешь, Клод?
Я подумаю об этом потом.
С этой мыслью, обняв ее еще крепче, судья задремал, а, когда проснулся, нежная улыбка озарило лицо судьи – Жюли спала  в его  объятиях.
«Такую картину я бы наблюдал ежедневно, даже если бы пришлось нажираться каждый раз в зюзю», - подумал судья.
Судья легонько пошевелился, от чего Жюли проснулась и открыла свои красивые глаза.
 - Извини, красавица моя, я не хотел тебя будить. И с удовольствием провел бы так с тобой весь день, - сказал нежно судья, покрывая поцелуями лицо Жюли,- но мне придется ехать во Дворец Правосудия.
 - У тебя дичайшее похмелье…
Судья захихикал:
- Ты даже не представляешь, насколько оно дичайшее! Моя печень до сих пор аплодирует стоя, но не скажу же я всем, что ужасный судья Клод Фролло нажрался вчера в говно, а сегодня сдыхает от жуткого похмелья. Дорогая,  к моей репутации это никак не подходит.
Судья, нехотя, выпустил Жюли из объятий, сел на кровати и поморщился.
 - В моей голове бьет набат, - простонал судья.
Жюли молчала. В воздухе повисла пауза.
«Хорошо, - думала Жюли,- тебе удалось выиграть время, сегодня Клод не будет зажигать, так сказать. Но не думаешь же ты, что взрослый мужчина будет просто смотреть на тебя. И похмелье не вечно».
Она встала, судья взял ее за руку, покрыл  поцелуями и сказал:
 - Жюли, я не совсем такой, каким все привыкли меня видеть. Может, я не белый и пушистый…
- Что ты не добрейшей души человек, я это поняла…
- Жюли, я не девица на выданье.  Послушай, я сейчас очень плохо соображаю. В моей голове…
- Набат, я слышала.
- Он самый. Перед глазами бегает черт знает что! Но к вечеру я снова стану собой.
«Жестокой скотиной», - подумала Жюли, и из груди вырвался вздох.
Судья угадал ее мысли. Это было нетрудно.
Клод тяжело вздохнул.
- Жюли, ты перевернула мой мир,  - тихо сказал судья. – Я  даже представить себе не могу, ЧТО я могу сделать, если ты уйдешь…
 - Учитывая твою склонность к поджигательству, нетрудно себе представить.  Спалишь все к херам, как ты уже говорил.
- Девочка моя, я НЕ СКЛОНЕН к задиранию юбок, как ты уже могла заметить, потому что, если бы это было так, то я бы давно задрал их тебе. И мы с тобой обсуждали этот вопрос. Я хочу, чтобы ты была моей полностью, это не только то, что ты могла подумать. Но  как я сказал,  мой мыслительный процесс, эм,  в силу некоторых причин, находится в зачаточной стадии, поэтому я НАСТОЯТЕЛЬНО  рекомендую, отложить этот разговор до вечера.
Жюли молчала.
- Жюли?
 - Хорошо. Разговор нам необходим. Видишь  ли, я не потаскуха и не из тех, с кем ты сталкивался по долгу службы.
Судья удивленно поднял бровь, обычно простолюдины не изъяснялись так грамотно.
Он опять захихикал, как мальчишка:
- Ну, это, дорогая, я понял давно. Обычно, мне никто не осмеливается говорить то, что сказала мне ты и остаться,  при этом, в живых.
И тут у Жюли вырвалось на своем родном языке:
- Конечно, ты всем языки в задницу засунешь! Любитель огня и дыбы!
Судья удивленно посмотрел на нее.
 - На каком языке ты это сказала?
«На русском, - хмыкнуло подсознание, - на своем родном, великом и могучем.  Но ты же ему это не скажешь? Блять, так и скажу», - думала Жюли.
Надо срочно придумать правдоподобную историю про себя. Вряд  ли он интересовался историей России. Запад, одним словом.
 - Я родилась в Великом Княжестве Московском, мне же больше нравится название «Росея», слово было употреблено в Х веке, кажется, императором Константином…
И тут она осеклась, когда заметила удивленные глаза судьи…
И поняла свою ошибку. Она не была историком, могла ошибиться, но ее знания, мягко говоря, превосходили знания простой бродяжки XV века.
 -Ну, я росла там, среди цыган, они приютили меня, когда  мои родители умерли – они не были цыганами, потом мы кочевали…
Что ты, блять, несешь!!!! Это чушь!!! Но ничего лучше в голову не приходило, потому что правда была куда более бредовой.
Ладно, махнуло «рукой» сознание, неси свой бред дальше.
 - … так и попала с цыганами в Париж.  Читать и писать меня научили в таборе, так я и получила знания. Любознательная я, вот. Так что я не безграмотная дура, как ты мог подумать! Ни шлюха, ни язычница! И да, я – крещенная. И что теперь, вышвырнешь за дверь, вещи собирать или как?
Фролло шумно выдохнул.  Сказать, что судья охренел, ничего не сказать.
-  Ни в коем случае. Ты удивительная. Мое решение неизменно.
Судья встал.
Боже, как судье хотелось ее обнять, и он не выдержал. Страстно прижав к себе, Фролло впился в губы Жюли таким  поцелуем, от которого  начал терять контроль  сам. Он понимал, что, если сейчас не отпустит ее, то уже не сможет.
Он резко оттолкнул Жюли.
 - Иди к себе…., пожалуйста, - хрипло прошептал судья,- или я потеряю… контроль, а я …этого не хочу. Не сейчас.
Она ушла, а судье потребовалось время, чтобы прийти в себя.
Не сейчас, не так.
Она должна стать его, только его, НО по собственной воле.
Клод, что будет дальше?
А вся эта история с Княжеством Московским…
Да и пес с ним, с Княжеством этим.
Как прошел этот день, судья помнил смутно. Радовало то, что громких судебных процессов не было. Соображал он сегодня туго.
«****ское похмелье!- ворчал Фролло. – Нажрался как скотина. Хотя, если бы не вчерашнее твое «приключение», то вы бы поубивали друг друга, Клод».
Судья улыбнулся.
Чтобы ты тогда сделал, Клод?
Спалил бы все к херам.
Судья, как никогда, хотел скорей домой, где его ждали, как хотелось бы думать. Но никто не должен знать, какая буря творится у него в душе, поэтому ничто не выдавало его состояния.
Закончив свои дела раньше, чем  планировал, судья чуть стрелой не вылетел из кабинета и Дворца Правосудия, но вовремя взял себя в руки.
Он чинно вышел из кабинета, как обычно, вздернув свой тонкий нос, не быстрым шагом проследовал до кареты, в которой судья, пока его никто не видел, снял свой шаперон, почти сползая  с сиденья.
Боже, что будет дальше?
Судья не вошел в дом, а влетел. Странно, где вся прислуга? Сквозь землю она провалиться не могла, поэтому этим вопросам он займется позже.  Сначала  он хотел ворваться в комнату Жюли, наплевать на уговор или разговор или, что там планировалось,  но эту мысль отбросил сразу, решив - нужно помыться, освежиться, привести свои мысли к общему знаменателю. А там видно будет…
Итак, когда судья реализовал свои планы, привел свои мысли в порядок, он направился в комнату Жюли, но ее там не было. По спине пробежал холодок.
Нет, она не могла… Нет, только не это. Судья чувствовал, как черная волна безумия накатывает на него. Он позвал прислугу, но никто не пришел.
- Да где эти сукины дети, совсем страх потеряли!
Судья в бешенстве вылетел из комнаты, что ж, если ему придется идти в ту часть дома, где живет прислуга САМОМУ, так и быть, но потом, пусть пинают на себя.
И тут он услышал голос… О, этот голос он не мог перепутать ни с каким другим.
Но, что это значит? Голос раздавался из кухни. Судья подошел, дверь была открыта и его, в прямом, смысле отпустило, он засмеялся, прикрыв рот ладонью.
- Значит, перетянула на свою сторону всю мою прислугу, маленькая чертовка! – ухмыльнулся он.
А картина была следующей: на кухонном столе стояла его Соловей и пела, а вокруг была рассажена вся домашняя челядь, открыв рот, слушала ее. От них так и веяло восхищением и обожанием.
Судья не переставал улыбаться.
Нет, это же надо было до этого додуматься…
Невероятная женщина! А эти, шалопаи, сидят, разинув рты, забыв про обязанности.
Да пес с ними, с обязанностями, его огромный дом не был больше холодным и одиноким.
А теперь его ждали, то бульончик от похмелья принесут, то концерт дома устроят. Такие милые, домашние, уютные мелочи. Такие личные, что судья довольно заурчал.
Так, надо подыграть.
Судья задумался, кошелек по дому он не носил…
«Ну, конечно, брошу перстень, благо, у меня их до хера на пальцах», - захихикал судья, словно мальчишка.
О, Клод, да ты у нас в игривом настроении, что кидаешься фамильными перстнями? Так понимаю, слугам ты все спустишь с рук?!
Спущу! Все спущу, ради нее…
Ты  ли это, Клод?
Я.
К ногам Жюли упал перстень  - все застыли.  Драгоценность  узнали сразу. Особенно побледнела прислуга… Они забыли про судью, да, он вернулся раньше, но это ничего не меняло. Все сводилось к тому, что судья пришел домой, а его никто не встретил.
Каково было удивление всех, особенно, слуг, когда их взору предстал хохочущий судья, сложившийся в три погибели,  в проеме двери.
Судья, нахохотавшись вволю, выпрямился, изобразил свое любимое выражение, вздернул бровки домиком, степенно вошел в кухню.
Только игривые глаза выдавали его.
Жюли решила, раз она заварила всю эту кашу, ей ее и расхлебывать.
  - Они не виноваты.
 - Не сомневаюсь.
- Не наказывайте, пожалуйста. Это я организовала этот импровизированный концерт.
И тут она сказала фразу, на которую сама не обратила внимания, зато на нее обратил внимания судья, от чего его губы расплылись в улыбке, а бровь, в очередной раз, удивлено взлетела вверх.
 - Мы не ждали Вас так рано.
Слуги ахнули. А судье очень понравилось  это «мы». Он медленно, но верно продолжал приближаться к «помосту» Жюли.
Красавица, королева…
Слуги не двигались. Они отказывались понимать происходящее.
 - Ты не взяла ПЛАТУ.
Фамильный перстень все так же лежал у ее ног.
 - Эта очень высокая плата …, цена ее такова, что мне петь придется петь всю жи…, - Жюли осеклась.
Судья смотрел ей прямо в глаза, от этого взгляда по ее телу пробежали мурашки.
  - И все же, будь так любезна, поднять этот перстень, негоже ему валяться.
Судья сказал  нежным тоном, но в тоже время, не требующим возражений.
Жюли решила, что поднимет  перстень, но юмор у Клода очень странный.
Фамильные драгоценности – это вам не бижутерия, даже не просто драгоценное кольцо.
 - А вы, бездельники, - обратился судья насмешливым тоном к прислуге, которая перебирала всех святых в голове, - удосужились хотя бы приготовить ужин?
- Да, да!- заверещали кухарки и повара в один голос. – Все готово. Осталось только подать. Если вы прикажите…
 - Конечно, прикажу, олухи. Подать ужин в мои покои. Надеюсь, мозгов у вас хватит, подать на две персоны. Жюли,  - он протянул ей руку, – думаю, пора спускаться.
 - Я и сама могу спуститься. Сюда же я залезла. Такое ощущение, что мне с крыши слезать.
Нетерпеливый жест рукой.
Слуги не успели отойти от первого шока, как их постиг второй: никто и никогда не смел возражать судье.
 - Или ты даешь мне руку, или я тебя сам спущу оттуда.
Жюли решила не спорить.
Ужин им принесли очень быстро, после чего судья сел в свое любимое кресло у камина. Жюли хотела сесть в кресло рядом, но судья не позволил.
 -Я бы очень хотел, чтобы ты села мне на колени. Возражений я не приму.
Жюли пришлось повиноваться. Сидеть на коленях судьи было, конечно, приятно, но, чувствуя его возбуждение, она не могла не беспокоиться.
 - Скажи, ты не будешь наказывать слуг?
Судья обнял Жюли и крепко поцеловал:
 - Нет, дорогая, не буду, – он мягко улыбнулся.
  - И с факелами по Парижу гонять не будешь?
Судья расхохотался:
 - Дорогая, ты что-то невероятное! А теперь, давай серьезно. Жюли,  я дал тебе выбор.
Жюли хотела сказать, но судья остановил ее жестом.
 - Но я так хочу, чтобы ты была со мной по доброй воле. Я задыхаюсь без тебя. Сгораю.
 - Клод, то, что я уличная певичка, это не значит, что я шлюха. Когда пройдет твоя страсть, ты выкинешь меня на улицу. Что тогда делать мне, кто примет меня такую, даже цыгане не примут, потому что…,  потому что…
 - … ты продалась мне, – закончил он мысль. – С чего ты решила, что я тебя когда-нибудь отпущу? Думаешь, я просто так гонялся за тобой по всему Парижу, устроил цирк  с твоим арестом…
Жюли удивленно подняла брови.
 -…Только для того, чтобы задрать тебе юбки?! Ну, милая моя,  для этого ДЕЛА не нужно много усилий. Все, что  творил, я сделал, чтобы ты была со мной! Или ты думаешь,  что я фамильными кольцами кидаюсь просто так.
Судья вздохнул и продолжил:
- Я всегда вызывал ненависть, страх, все, кроме любви. И меня это устраивало, поэтому, я никогда не показывал себя настоящего, если я такой, вообще, существовал! Когда я полюбил впервые …
Жюли вздрогнула, но виду не подала. От зорких глаз судьи ничего не ускользнуло. Он решил, что тему об Эсмеральде надо опустить.
 - … я захотел любви  в ответ! Но хотеть, оказалось, мало. Во внушении любви я оказался не силен.  Спустя время  ты стала моим миром! Я не склонен к долгим рассуждениям. Так вот, дорогая, я хочу, чтобы ты была со мной, как моя жена, потому что люблю тебя. И будь так любезна, надень кольцо.
Жюли уставилась на судью.
- Что… на мне?
 Судья насмешливо вздернул бровь.
- Ты видишь кого-то еще?
Жюли вздохнула. Если бы на дворе был век XXI, то  проблем нет никаких, но на дворе  XV век, в котором брак дворянина и простолюдинки невозможен.
 - Клод, - она провела рукой по его щеке, от удовольствия судья закрыл глаза, - ты не можешь жениться на черни, брак со мной тебя погубит. Я не могу с тобой так поступить. Ты же умный, ты это знаешь. И потерю всего, что добивался, ты тоже не переживешь.
- Дорогая, что ты не похожа на других, я это давно понял.  Все, что ты сказала, мне хорошо известно, я не первый год живу на свете. И не имею  привычку ничего  говорить просто так. А сейчас, я хочу видеть МОЕ ФАМИЛЬНОЕ КОЛЬЦО на твоем пальце.  И я так и не услышал ответ.  Я, знаешь  ли,  к этому не привык.
Нет, ну, что за человек!
Жюли надела кольцо и сказала:
 - Спорить с тобой, как я понимаю, бессмысленно и бесполезно.
Судья довольно кивнул, понимая, что запас его  прочности исходит на нет: близость Жюли, ее запах, легкое касание волос – все это сводило сума. И, когда Жюли случайно «ерзнула» на коленях судьи, то его глаза потемнели.
Он запрокинул ее голову, прежде чем поцеловать, хрипло сказал:
- Я так и не получил ответа!
- Да, – пискнула она.
  - Вот и прекрасно.
Судья больше ни произнес ни слова, подхватил Жюли на руки и понес на постель. Когда он навис над ней, то почувствовал, как она вся сжалась.
Он встревожено посмотрел на нее, и в его воспаленном мозгу пронеслось: «Нет, только не сейчас, я не в той кондиции, чтобы принимать отказы, черт побери!»
Но вслух хрипло сказал:
 - Что-то не так?
Жюли покраснела и, запинаясь, сказала:
- Клод, …я, ох, ну я еще ни … ни разу…
И тут она густо покраснела, а судью отпустило, когда до его сознания дошла мысль, что он будет первым мужчиной и единственным.
Он облегченно вздохнул и сказал:
- Не переживай, дорогая, ты попала в надежные руки.
После всего, лежа в его объятьях,  она решила спросить Клода о том, что ее волновало.
Жюли посмотрела на судью и сказала:
 - У меня вопрос, Клод.
Судья улыбнулся и сказала:
- Задавай.
 - Клод,  ты же весь из себя и при себе, находка для всех мамаш, а, если бы не твоя сутана, размером с цыганскую кибитку, скрывающая твою мощную фигуру, то доченьки этих самых мамаш под окнами дежурили у тебя бы круглосуточно. Почему ты до сих пор холост?
Судья захихикал:
- Дорогая,  я тебе уже говорил, ты – что-то невероятное, а  твоя манера изъясняться - удивляет меня до сих пор. Во-первых, не могу себе представить  абсолютно невыразительное существо, слоняющееся по моему дому со своим вышиванием.
Боюсь, ЭТУ пытку я не вынесу. Или я сам бы начал вышивать, что вряд  ли, либо прибил ее к херам, что, скорее всего, так и было бы. Эти дамочки скучны до безобразия и тупы до ужаса. Во-вторых, дорогая, с моими страстями, да и с тягой к приключениям, хотелось бы, чтобы со мной был кто-то особенный, вроде тебя,  – закончил судья, снова сделав невообразимую композицию из своих бровей.
 - Ох, уж эти твои говорящие брови…
Судья не выдержал  и захохотал:
 - Мои - что? Боже, как ты до этого додумалась… Говорящие брови…, - продолжал грохотать судья.
Через мгновения, он сказал глухим голосом:
- Я думаю, разговоров на сегодня было достаточно…

Эпилог.
Последнее  время судья был чем-то очень сильно занят, Жюли не могла понять – чем  именно, как вдруг, в один из дней, он  влетел в их спальню в сильном волнении,  бросив свой очередной шаперон в угол.
 - С нашим браком все улажено. Я убедил короля, больше не намерен тянуть  с этим!
Жюли удивленно посмотрела на судью.
ОН – ЧТО, но как?! Это невозможно…
- Как ты это сделал?
- Ну, я был очень убедителен.
- Что ты весь такой загадочный! В твоем даре убеждать никто не сомневается, но в данном случае, боюсь, этого МАЛО. Король никогда не даст добро на брак с простолюдинкой.
Судья поднял многозначительно брови и вкрадчиво сказал:
- С простолюдинкой – нет, с дворянкой – да. Особенно, с бедной девушкой, которой Господь, - Клод возвел демонстративно горе очи, - послал такие испытания, как смерть родителей знатного, но обедневшего рода, бедное дитя попало к цыганам,  скиталось по миру,  сохранив честь и веру в Господа. И теперь хочет вести  жизнь богобоязненную и благочестивую. Разве можно бросить девицу знатного рода в беде?! И  она нашла защитника  в лице благочестивого судьи – меня. И лучшего и богоугодного дела в глазах Господа, как выдать данную девицу замуж, конечно, ЗА МЕНЯ, просто нет!
Жюли поймала себя на том, что ржет, как сумасшедшая:
- Клод, ты…, Боже, да ты врунишка! Это ж надо такую фантазию иметь.
Но потом серьезно сказала:
-  А доказательства?  Без них он не поверил бы даже тебе…
- А я ему и их и предоставил, - невозмутимо возразил судья. – И даже свидетеля нашел. Дорогая, моя репутация, влияние не взялись просто из воздуха, это долгий и тяжелый труд, приобретение связей в разных, кхм, кругах.  Так что, нужные бумаги я нашел. Что касается свидетеля - это посол Княжества Московского, я ему оказал в свое время очень важную услугу, теперь, он оказал ответную. Он подтвердил, что знал твою семью, которая погибла, кстати, история реальная, а девочка осталась в живых, была похищена цыганами. Ну, а я разыграл такую сцену, расписал все так, что мне в пору самому пуститься колесить с цыганами по свету с номерами. Король просто ни мог ни поверить, мало того,  горит желанием познакомиться с благочестивой и богобоязненной девушкой.
Жюли не могла поверить, КАК он  до этого всего додумался, более того, реализовал. Вот, кто истинный родоначальник фейковых новостей. Да судью в двадцать первом столетии разорвали бы на части за такой талант. Он бы с невозмутимым видом выдал  слона за гуся и ему бы поверили.
- Клод, ты невероятен!
 - Да, дорогая,  я это знаю.
Судья покрыл ее лицо страстными поцелуями.
 - Но я не знаю дворцового этикета… Да и манеры… Король - это первый дворянин Франции.
 - Жюли, я тебе уже говорил, что твои манеры и образованность отличают тебя от всех. Если бы я не был в  этом уверен, то никогда бы не повел к королю.  Аудиенция будет   непубличной,  всему остальному я тебя научу. Но, дорогая,  об уличных выступлениях тебе придется забыть. Моя жена не может петь на улицах.
Ну, в этом  проблемы она не видела. Одно дело петь на блистательных сценах XXI века, жить в комфортабельных отелях  и домах,  совсем другое дело – на грязных подмостках  Парижа XV века  и жить во Дворе Чудес. А в доме ее будущего мужа - гораздо комфортнее.
 - Это я и так поняла. О, я совсем забыла о Квазимодо…
- Неужели ты думаешь, я забыл про него. Конечно, нет. Он знает, что с тобой все в порядке. Стервятник ничего не сделал с тобой, а там, передаст кому надо. С этим вопросом, надеюсь, покончили. Я хочу получить ответ на один вопрос. Я говорил, что люблю тебя, но ты никогда не говорила мне о своих чувствах. Я, конечно, буду рад и признательности, но…
Жюли нетерпеливо прервала судью:
- Клод, ты такой умный, провернул такую аферу, неужели ты думаешь, что я была бы с тобой, если  бы не любила. Ты покорил меня с первого взгляда, даже, несмотря на свое птичье гнездо на голове.
 Судья опять расхохотался. Определенно, это входит у него в привычку.
 - Птичье гнездо? Это так ты называешь мой шаперон, маленькая чертовка?!- игриво сказал судья, а в глазах его плясали чертики.
О, Жюли прекрасно знала, ЧТО  означают эти «чертики» и, какое продолжение последует.
Аудиенция у Людовика XI прошла блестяще. Король был очарован.  Красавица невеста судьи Клода Фролло покорила своей скромностью, воспитанностью, богобоязненностью. Такой очаровательной девушки монарх не видел ранее. Выбор судьи был одобрен полностью и бесповоротно, в приданное девице было даровано богатое и обширное поместье монаршей милостью, ибо не может знатная дама выходить замуж без оного. Все недоброжелатели, если таковые и были, желающие возразить, после вышеупомянутого, засунули языки в места не столь отдаленные.
Свадьба была очень пышной и роскошной, ни в Соборе, ни на улицах Парижа было не протолкнуться. Все хотели видеть эту прекрасную пару. Знатные мамаши города скорбно утирали слезы: потерять такого мужа, но большая часть женского населения скорбела не только по этому поводу. Они были поражены: впервые видели судью без его обычного «похоронного» облачения, оказалось, что это очень статный, стройный мужчина  средних лет. И то, как он многообещающе смотрел на свою жену, заставляло их всех завистливо вздыхать.
Мадам Фролло всегда была рядом со своим мужем. На праздниках занимала почетное место рядом с ним. Судья оберегал ее, как самую большую драгоценность в мире, ревниво защищая от всех. Если на мадам Фролло бросали восхищенные взгляды, которых она не замечала, но, к сожалению, соглядатаев, замечал судья, ясно давая понять, КУДА он им натянет глаза, если эти похотливые говнюки еще раз осмелятся посмотреть на ЕГО ЖЕНУ.
Квазимодо был счастлив, глядя на своего опекуна,  влюбленного, как мальчишку. Судья заслужил за годы своего одиночества быть счастливым.
Что же до Клопена, то и он получил свою выгоду.
Мадам Фролло не забыла обитателей Двора Чудес, помогала самым нуждающимся не только звонкой монетой, но и  лекарственными снадобьями, вещами, что многих спасло от смерти. И за это ее авторитет был непререкаемый. Тот, кто бы посмел оскорбить жену судьи, если бы не умер от рук судьи, то не избежал  бы расправы цыганского барона.
Клод знал о деятельности своей жены, но не обращал на это никакого внимания, потому что был очень счастлив. Если его любимой жене нравится заниматься благотворительностью, то пусть развлекается, он бесстыдно богат.
Кончено, судья не перестал гонять цыган, но теперь, он не хватал всех подряд, как раньше. И за это Клопен был ему по-своему благодарен.
Клод, что было, если бы  ты не встретил ее, и все пошло  совершенно иначе?
Безумие.


Июль-август 2020.