Моя бабушка Ольга Александровна

22 ноября 1968 года не стало Ольги Александровны. Моей дорогой, ненаглядной, любимой бабушки. Жены моего дедушки – писателя.
В сентябре она уже очень тяжело спала. 8 го ноября -в праздники- она внезапно упала. Я был на тренировке. Мама вызвала ей скорую и бабушку сразу увезли в Первую городскую, в Зелёную Рощу. Мама ходила к ней каждый день. Бабушку по её словам положили пока в коридоре. Места в палате не нашлось. Парализовало её сильнее чем Рону. Рона упала седьмого января и лежала дома на раскладушке. Бабушка меняла ей бельё. И 14-го числа при мне взяла ножницы и срезала Роночке локон из её неизменной длинной волнистой косы. Рона не чувствовала половину тела но была в сознании и разговаривала. 15-го утром Роночку увезли в Первую городскую. Мама ходила к ней ночами, поскольку днём привычно работала на двух работах. Утром 18-го января мы с бабушкой сели пить чай. Чай мне привычно разбавили молоком – три чайных ложки. Дверь открылась, вошла мама и прислонясь к стене с узелком в руках сказала:
«Всё!»
Больше я никогда в жизни не пил чай с молоком. Не мог.
Подробности она рассказала мне через несколько лет.
Когда я уже вернулся из Военно-морского флота.
Рона перед самой смертью открыла глаза и очень долгим пронзительным взглядом смотрела на маму. Она так сильно хотела жить.
И вот теперь мама ходила по ночам к бабушке.
Она не разговаривала. И практически всё время пребывала словно во сне.
Медперсонал тактично ждал неизбежного.
22-го утром мама пришла домой.
Прислонилась с узелком к стене.
И ничего не сказала.
Я понял всё без слов.
Через двенадцать лет мы с мамой будем вместе хоронить Мишу – её брата, и его первого сына -  двадцатилетнего безногого Жорика. Неля и Софья на похороны не приедут. Это положит между нами пропасть на всю оставшуюся нам с мамой жизнь.
Спустя десять лет после похорон Миши мама наконец получит официальное признание государства о том, что её папа был без суда и следствия расстрелян 15-го мая 1938-го года где-то под Свердловском.
Таким образом мама лично похоронила всю свою семью.
Несмотря на миллион угроз и немалые усилия и с моей и с Серёжиной стороны, а мальчики вообще так устроены, что прямо таки ищут себе смерть, мы оба её сына пережили смерть мамы и оба вместе похоронили её в ту же могилу, в которой похоронена и её мама – моя милая, волевая, молчаливая бабушка.
Мама пережила и Роночку, и свою маму, и Мишу, и Жорика, и весь Советский Союз. Причем не просто пережила его распад, но и прожила на три года дольше, чем государство, убившее её отца и отправившее её в Колымские лагеря. Моя мама ответила этому государству тем, что открыла четыре месторождения полезных ископаемых, написала огромное число прекрасных стихов и четверть века продолжала Школу Зингры.
Когда не стало Ольги Александровны, мне было 15 лет.
Пять лет из них мы с ней прожили без Роны.
Десять лет я жил с ними обеими.
С мамой я прожил более полувека.
Это были три самые великие Женщины в моей жизни.
Мама, бабушка и Рона.
Все трое до самой смерти верно ждали  Порфирия Илларионовича (Михаила Владимировича).
Ждали, до самого конца не веря родному Советскому государству.
Его забрали из нашей квартиры в ночь с 27-го января на 28-е января 1938 года.
Бабушка верно ждала его тридцать лет.
Рона ждала его четверть века.
Мама, даже получив официальное признание государства в убийстве её папы, всё равно продолжала его ждать. До последнего дня. В октябре 2004-го года – я приехал к ней на её инфаркт из Киева и мы вместе участвовали в поэтическом марафоне в Екатеринбурге – мама сказала мне:
- А я им никогда не верила и не верю и сейчас. И где он на самом деле погиб и как мы никогда не узнаем. Но во мне и для меня он живёт. И я каждый раз засыпая, думаю только о нём.
Я жил с ними и рос в атмосфере верного и преданного ожидания.
Это Володя Британишский фантастически точно перевёл Камингса:
«Кто то был её ТО, то есть весь её мир»
Вчера было 15-е ноября. Мне 68 лет и 11 месяцев.
Бабушке было 69 лет, когда её не стало.
Со дня её смерти прошло ровно столько лет, сколько мы прожили с мамой вместе на Земле.
Она родилась в один день с Александром Сергеевичем Пушкиным, но ровно на сто лет позже, 26-го мая 1899 года. И очень этим гордилась.
В её семье их было 4 сестры.
Перед Первой мировой войной девочки из Белой Церкви по одной перебирались в Киев к дяде, который был шеф-проваром большого ресторана на Крещатике.
В 1918-ом году летом случился мятеж левых эсеров и мой дед – свежеиспеченный левый эсер – был отправлен Дзержинским от греха подальше на нелегальную работу в Киев.
В конце июля только-только прибывший в Киев дед – тридцатиоднолетний «извозчик» вышел на Крещатик и впервые увидел девятнадцатилетнюю Ольгу. И мир для него засветился совершенно новым светом.
Три  года он вился вокруг неё и наконец в 1921 году она дала согласие на брак. Они расписались в ноябре, а в августе 1922-го года в больнице Юго-Восточной железной дороги у них родилась дочь Вероника с врожденным пороком сердца. Пока Ольга носила под сердцем Роночку, её мужа дважды арестовывали. Сначала те, потом эти. Так что порок сердца Роночки вполне мог быть организован и теми и этими. Из-за этого порока сердца молодые несколько лет опасались заводить детей, но через пять лет решились. Мама родилась 2 февраля 1928-го года в Киеве.
И там же через два года появился на свет третий ребёнок – Миша – 5-го ноября 1930 года.
Интересно сравнить этот  «график» с рождениями детей у моей старшенькой доченьки Светы.
2000-ый год 31 июля – Марина.
2009-ый  год 30 декабря – Алёша.
2011-ый год. 26 ноября – Аня.
То есть старшая дочь, долго никого, сын и дочь с разницей в два года.
Практически повторение графика Ольги Александровны.
В 1934-ом году дед переводится в Магнитогорск и вывозит семью из Киева на Урал.
Роне 12 лет. До конца своих дней она будет мечтать вернуться к садам и паркам своего детства в Киеве. И будет водить меня по садам и паркам Свердловска, а слово Киев будет в нашей семье запретным, как и все темы, связанные с дедом.
Только в Зелёной Роще Рона будет иногда шёпотом кое-что рассказывать мне о своём любимом папе.
После ареста мужа Ольга Александровна окажется практически в безнадёжной ситуации.
Семья занимала квартиру из двух комнат.
На третий день после ареста их стали выселять.
Из домоуправления пришли с Постановлением о выселении в трехдневный срок.
Бабушка нигде не работала и имела образование два класса церковно-приходского училища.
В 1938-ом году она:
- нашла адвоката, который помог ей избежать выселения. Я рос под непрерывный стук старенькой швейной машинки «Зингер». Бабушка всё время строчила на ней, что-то шила и перешивала. Уже много лет спустя мама мимоходом сказала мне про ситуацию с выселением: «Она потом всю жизнь обшивала его семью»
- перенесла военное «уплотнение» когда нам оставили только одну комнату
- приняла и до разуплотнения в 1958-ом году проживала вместе с эстонкой Зентой, которая стала по сути членом нашей семьи, позднее мы ходили к ней в гости до середины восьмидесятых на Роза Люксембург
- пошла на курсы и окончила их с блестящими оценками и проработала на химическом складе через всю войну до самой пенсии по  инвалидности.
- спасла от неминуемой гибели старшую тяжелобольную дочь и подняла всех своих детей
- пережила побег мамы и её уход в зону за отцом
- встретила маму с Колымы и приняла и моего отца. Мама родила моего брата Серёжу и после этого они с папой расстались
- пережила атаку тигрицы на Роночку
- помогла маме во время обучения в Горном институте, перенесла все студенческие тусовки в нашей комнате
- встретила из армии Мишу и приняла и его первую дочь Олю от Кати, которая была на девять лет старше Миши, и его вторую жену Нелю, и её сына от Миши Жорика. Жорика я водил в садиак с Крауля 104 на 8-ое Марта туда, где ныне городской Дворец шахмат.
Ольга Александровна пережила смерть страдавшей тремя пороками сердца Роночки – своей старшей дочки. Роночка встретила 22 июня 1941-го года в Златоусте, где поступила в техникум. Но с началом войны этот «проект» закрылся и Роночка вернулась домой.
Отдельно отмечу один фантастический дар моей бабушки.
Она пела великолепным оперным голосом. Колоратурное сопрано. Я слышал.
И ещё она прекрасно готовила.
Особо любила печь пироги с вареньями.
И знала миллион секретов приготовления пищи из минимума продуктов.
Холодильника у нас никогда не было.
Масло сливочное (двести грамм на месчц!) плавало в холодной воде в кастрюле в любую жару!)
Мы готовили куриные лапки.
Бабушка строго вела домашнюю бухгалтерию и долга за квартплату у неё не было никогда.
Мы могли неделю жить на сухариках и луке, но ни копейки задолженности за жильё.
В 1959 году мама проявила чудеса сверх энергии и добилась реабилитирующего переиздания книжки своего папы.
Это был главный праздник в жизни Роночки и Ольги Александровны.
Среди переживаний моей бабушки и Роночки были мы с Серёжей.
Я непрерывно и очень тяжело болел.
Когда стране потребовалась в больших количествах спинномозговая жидкость, нас, детей рожденных в лагерях, помещали в военные госпитали и откачивали из позвоночника столько, сколько требовалось. Понимали, что родители и родственники маленьких зека в прошлом не пикнут. А сказали просто: это прививка!
Я провёл в судорогах и с парезом лицевого нерва два года после такой «прививки» и тогда бабушка сформулировала свой великий тезис: «Больше никаких прививок!».
Сегодня я, уже и дважды привитый от, и ревакцинированный, и регулярно прививаемый от гриппов всех мастей вспоминаю мою дорогую, ненаглядную великую умнейшую бабушку и впервые после её смерти наконец-то выплакиваю её. А всё время до сегодняшней ночи у меня не было слёз на смерть никого из моих родных и близких кроме моей таинственной Роночки.
16-е ноября. Десять дней до десятилетия моей любимой внучки Анечки.
Тридцать дней до очередного дня рождения. Мне исполнится столько, сколько было бабушке, когда она ушла.