Карлсон, который живет на крыше

        Троллейбус тронулся, и она – шифоновым облаком, бренча бусами и браслетами – полетела вдоль прохода.
 
        Один смельчак решился спасать ее и преградил путь. Не разжимая крепкого объятия, они упали на не совсем чистый пол.

        - Мужчина, какой вы слабенький, - поблагодарила она спасителя, когда удалось подняться и прийти в себя. Несчастный сконфузился и поспешил исчезнуть. И так всегда…

        До своего дома ехала задумавшись.

        Что-то много было полетов на сегодняшний день. Прямо День авиации какой-то.
Дело в том, что ехала она со свидания, на котором и случился этот самый полет. А как пикантно все начиналось…

        Мужской голос с южным акцентом сначала долго извинялся за ошибочный звонок, а потом назначил свидание возле входа в парк. Сначала она посчитала все это глупой шуткой, но, когда остался час до назначенной встречи, бросилась к шкафу.

        У входа в парк к ней подошел маленький такой чернявенький солдатик и заплакал. Его голова повисла на уровне ее груди. Она не смогла ничего лучше придумать, как прижать его голову к этой самой груди.

        Потом они гуляли по парку, ели мороженое. Подошли к площадке с аттракционами. Возле качелей в виде гигантских лодок, подвешенных к высоким перекладинам, остановились. Она вспомнила жгучую мечту детства и повлекла кавалера.

        Лодка медленно поплыла в одну сторону, в другую. Она энергично помогала телом, с удовольствием глядя на лицо солдатика, все больше бледнеющее. Когда ее край сравнялся с кронами деревьев, она от восторга отпустила руки.

        Небо приняло в свои объятия, немного подержало и отпустило – на землю. Которая кинулась снизу и ударила.

        И стало хорошо и тихо. И осталась она, наконец, одна.

        И снова воспарила, но уже где-то в другом пространстве, даже в каком-то другом измерении, что ли…

        Вдруг детский голосок вернул в, оставленную было, реальность:

        - Тетенька, вам плохо?

        Она открыла глаза и увидела над собой девочку с ведерком и совком.
 
        Оказалось, что лежала на громадной куче желтого песка, зачем-то насыпанного здесь. Видимо, для ее спасения.

        Удивительно, но тело ее оказалось абсолютно целым. Оно встало и пошло. Солдатик исчез, словно и не было…

        Возле дома троллейбус остановился. Она вышла.
 
        Выпускница филологического факультета любила придумывать образные определения окружающим предметам. Свой когда-то элитный дом она называла - «моя обитель», «мои пенаты», «моя крепость», сейчас сказала - «моя тюрьма».

        Именно здесь ее маленькие родители выпестовали ее монументальную фигуру. Своей любовью они выстроили стену между ней и миром.
 
        Еще в детстве она любила физкультуру, а перед ней возвеличивали литературу, высшее достижение человеческого разума. Ей хотелось постоять в воротах дворового матча, а перед ней клали дона Кихота, который Ламанческий. В конце концов, папочка-профессор определил ее на филологический факультет. А там учились одни девчонки малахольные!
 
        Вот она и стала малахольной девицей.

        Потом неожиданно стала малохольной матерью-одиночкой. Потом родители постарели, и она стала им родителем. Потом родители умерли, и она осталась единственным родителем для одного забавного шкета...

        Дом, в который она должна была попасть, представлял из себя белую полукрепость в девять этажей, внутри которой укрылся уютный тенистый двор. С наружной стороны в доме имелся магазинчик, который часто менял хозяев и названия.

        Она поднялась по лестнице, взялась за ручку двери и увидела себя в отражении.

        - Привет, Илья Муромец! – сказала отражению, развернулась и спустилась обратно.

        Между прочим, Илья Муромец был весьма симпатичным, с широко открытыми глазами, в которых застыл вопрос.

        Кстати, за домом, вплотную примыкая к нему, находился странный кусок земли, огражденный гранитными берегами и омываемый проезжими дорогами. По тротуару вокруг него никто не ходил. Она знала, что там находится какое-то странное кладбище. Оно было немецким - как говорили во дворе. Потому-то его никто никогда и не посещал. Впервые захотелось узнать то, что лежало под самыми окнами. А то за тридцать лет жизни в этом доме так и не побывала здесь.

        Обошла вокруг, остановилась возле ворот, состоящих из двух ангелов на постаментах, держащих между собой полосу материи. Прочла надпись на бронзовой табличке у входа – «Минское братское военное кладбище 1916 – 1918 годов».

        Внутри стояла часовня. Вокруг лежали гранитные плиты с бесконечными столбцами фамилий.

        Постояла и вдруг ясно осознала, что всю жизнь прожила на земле, полной человеческих костей. Еще поняла, что и сама сейчас тоже могла бы уже быть неживой.

        А как же ее мальчик?

        Внутри похолодело, и она устремилась прочь.

        Снова забежала в магазин.

        Узбечка Фатима проницательно взглянула из-за кассы и спросила:

        - Какая нарядная. Наверное, со свидания?

        Она ответила ошеломленным взглядом и вдруг мощно захохотала – была у нее такая привычка, которую стыдилась.

        Во дворе на приколе стоял давно обездвиженный «Жигуль». Из него выскочил сосед Мишка и запричитал:

        - Голубушка Анюта, королевна ты наша, одолжи два рубля, погибаем.

        Из окна автомобиля выглядывали сизые лица его друзей.

        Она достала из кошелька десятку.

        - У меня только десять.

        - Давай! – закричал Мишка. – Все вернем!

        Она вздохнула и вошла в подъезд. Мишка никогда не возвращал долгов. Он бесконечно чинил в ее квартире сантехнику и электропроводку.

        Возле лифта к ней подошла Наташа Зверева, теннисная звезда прошлых лет. В настоящее время она жила в Германии, но иногда навещала свою престарелую маму.

        - Анюта, - сказала звезда, сняв черные очки, - я вам очень благодарна за маму.

        И протянула зеленые деньги.

        Анюта замахала руками:

        - Что вы, это такие пустяки.

        И быстрее вошла в кабину.

        Дома с облегчением сунула ноги в старые тапочки. По дороге заглянула в комнату сына.

        Напряженные косточки на затылке свидетельствовали о том, что мальчик был поглощен чтением. Вспыхнувшие уши свидетельствовали о том, что это было не совсем так.

        В своей комнате возле шкафа сформулировала:

        - Долой эти нелепые перья райской птицы!

        И порывисто освободилась от шифонового платья. Спрятала в шкаф, где уже хранились серые рабочие перья. Затем бросила в тумбочку бусы и браслеты. Домашний халат одела уже медленно и почти торжественно.

        Сформулировала:

        - Вот теперь я – это я.

        Прошла на кухню, поставила пакеты и сформулировала:

        - Я – домохозяйка, и только здесь моя родная территория.

        Открыла холодильник.

        Странные вещи происходили в последнее время. Стремительно исчезали продукты. Например, совершенно невозможная вещь – за день опорожнялась кастрюля с борщом. Однако отмахнулась от подозрений. Закинула их в дальние закоулки сознания.
Включила кассетный магнитофончик, подарок отца.

        Услышала первые аккорды и совсем успокоилась. Никитины начали свой сеанс.

        Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди,
        Под музыку Вивальди, Под вьюгу за окном
        Печалиться давайте,  Давайте, давайте,
        Печалиться давайте, Об этом и о том,
        Об этом и о том…

        Покачав в такт родным словам головой, вздохнула и принялась священнодействовать.

        Достала из пакета кусок мяса, вынула его из полиэтилена, понюхала, внимательно разглядела в свете окна и сформулировала:

        - Тигрица принесла добычу тигренку!

        Промыла, порезала мясо на кусочки, загрузила в кастрюлю, залила водой и поставила на плиту вариться.

        Очистила, вымыла, нарезала соломкой свеклу.

        Очистила, вымыла, натерла на крупной терке морковь.

        Очистила, вымыла, мелко нарезала лук.

        Вымыла, нашинковала капусту.

        Очистила, вымыла, нарезала кубиками картофель .

        Вслед за Никитиными сам Вивальди развернул свой цикл скрипичных концертов. Времена года потекли по волнам музыки. Постепенно пришло спокойствие, стала она юной девчонкой, полной ожидания счастья. 

        Все было просто – она готовила борщ. Она будет кормить ребенка. И другого счастья не надо.

        Под музыку Вивальди продолжила процесс.

        На сковороде разогрела растительное масло. На среднем огне, помешивая, потушила свёклу, морковь и лук - 5 минут.

        В конце добавила уксус и томатную пасту. Перемешала.

        В кипящий бульон положила картофель и капусту, варила 10 минут.
Затем добавила тушеные овощи, лавровый лист и перец. Варила борщ с говядиной еще 5 минут.

        Нарезала зелень.
 
        И радостно вдохнула – борщ готов.

        Но вдруг ее объяло холодом – сметаны не оказалось. Борщ без сметаны – катастрофа. Конец света.

        Как была - в халате и шлепанцах - кинулась вон из квартиры. Все-таки удобно иметь магазин в собственном доме.

        На площадке стояла соседка Ирина. Глаза на бледном лице выскакивали из орбит.

        - На чердаке живет чужой мужчина, - сказала она шепотом и указала наверх.

        Жили они на последнем этаже, но лестница вела еще дальше. Там, наверху, за железной решеткой было помещение под крышей.

        В нем жильцы складывали вышедшую из употребления мебель и всякую прочую рухлядь. На дверях решетки висел замок, чтобы посторонние не могли туда попасть.

        - Но ведь там замок, - прошептала Анюта.

        - А он почему-то открыт, - ответила соседка.

        - Тогда надо вызвать милицию, - сказала Анюта.

        - Ваш мальчик там тоже бывает, - добавила соседка.

        - Тогда не надо милицию, - сказала Анюта. Подозрения завибрировали в ней, и она сформулировала:

        - Я сама разберусь.

        Соседка исчезла и тут же вернулась – с топором.

        Илья Муромец принял орудие и осторожно двинулся вперед, держа его наперевес.
Замок действительно был разомкнут и висел, не исполняя своих охранительных функций.

        - Там темно, - прошептала она.

        Соседка исчезла.

        Анюта задумалась.

        Решетка представляла собой вертикальные прутья с такой же, из прутьев, дверью – прямо как в тюрьме, наверное.

        Представление о тюрьме  связано с одним детским воспоминанием.
В возрасте пяти лет она стала объектом заботы одного мальчика, который был старше ее на несколько лет.

        Он помогал ей забраться на горку во дворе. Когда она скатывалась, помогал ей подняться. Носил за ней дощечку, на которой она съезжала. Его сверстницы ревниво звали с собой, он игнорировал их призывы.


        Эта дружба затянулась надолго. Пока однажды она не увидела его на похоронах.
Он лежал в гробу. Поперек бритой головы пролегал аккуратный шов.

        Оказывается, подросток попал в милицию. И вот таким вышел оттуда.
С тех пор в ней поселился ужас перед милицией и всем, что с ней связано, в том числе и тюрьмой.

        Соседка вернулась с фонариком.

        Пришлось войти вовнутрь.

        В кругу света продвигались разные предметы. Пока над спинкой старого дивана не высветилась нога в носке. Носок был с дыркой. Грязный палец торчал вверх.

        Вдруг нога исчезла, и появилось испуганное лицо в ореоле всклокоченных волос.

        Она выронила фонарик и кинулась назад. Соседка ловко захлопнула дверь и защелкнула замок.

        Некоторое время постояла, приложив руку к сердцу, которое колотилось как бешеное.

        Между прутьев показалось лицо.

        Они повернулись было бежать, но крик «Женщины!» остановил их.
Он был одновременно повелительный и умоляющий.

        - Прошу вас выслушать меня! – продолжил мужчина.

        Они приготовили уши, самое слабое место у женщин.

        - Я не маньяк и не убийца, - медленно начал мужчина, - я человек, мечту которого раздавил беспощадный рок судьбы.

        Фраза была столь литературно сформулирована, что Анюта потеряла себя. Вернее, нашла. Голос ее мальчика, оказавшегося за спиной, был беспощадным роком, раздавившим ее. Он сказал:

        - Мама, это Карлсон.

        - Который живет на крыше? – продолжила она.

        - А как ты догадалась?

        - Книжки я тоже читаю. Откуда же он вдруг взялся?

        - Он мой друг.

        - Понятно, куда девается еда из холодильника.
       
        Уши мальчика мгновенно вспыхнули. На глазах показались слезы.

        - Ладно, - поспешила сказать она и добавила, - придется позвать его в гости. Я тоже хочу познакомиться с ним.

        Надо было выслушать мужчину. Жалость – самый страшный враг женщины – уже вошел в ее беззащитное сердце. А еще – любопытство.

        - Оказывается, вы - Карлсон, который живет на крыше? – обратилась она к нему.

       Вздох мужчины был слышен даже здесь. Он ответил:

       - Знаете, вести беседу из-за решетки как-то не совсем удобно.

       Анюта повернулась к соседке:

        - Открой дверь.

        Соседка хмыкнула:

        - А без ключа замок не отомкнуть.

        - А где ключ?

        - Дома.

        - Так сходи.

        - А пусть сначала топор отдаст.

        Анна обратилась к мужчине:

        - Выдайте, пожалуйста, топор.

        - Какой топор?
       
        - Я там уронила.
       
        Мужчина отошел от решетки и поискал внутри.

        Нашел и протянул наружу.

        Соседка подбежала и выхватила орудие.

        - А фонарик?

        Мужчина протянул фонарик.

        Соседка удалилась с вещами.

        - А она, вообще, вернется? – спросил мужчина.
               
        - Не волнуйтесь, мы вас не бросим.
       
        - Надеюсь.

        Анна удивилась тому, что они разговаривают уже как старые знакомые.

        Соседка вернулась и разомкнула замок. И тут же исчезла.
       
        Анюта предложила мужчине – как можно небрежней – зайти к ним.

        Мужчина поблагодарил и сказал, что сделает это чуть позже.

        Анюта сообщила номер квартиры.

        Мужчина сказал, что знает.

        Анюта поморщилась и отправилась к себе.

        По дороге позвонила соседке и попросила немного сметаны. Та через дверь протянула чашечку.

        Дома Анюта повела себя странно. Мальчик с изумлением наблюдал, как мама металась по квартире. Из кухни - в гостиную и обратно. То вынула из шкафа яркие оперенья, то забросила их снова. Вынула из серванта початую бутылку коньяка и поставила ее назад. Когда раздался звонок, схватилась за сердце. В коридоре взглянула на себя в зеркало и поправила прическу.

        Открыла дверь и остолбенела.

        Перед ней стояло чучело. Соломенная голова и штаны, полные соломы. Красный нос на резинках и мятый бант на груди. Гигантские ботинки и тоненькие ручонки.

        Чучело крикнуло неестественно радостным голосом:

        - А вот и я!

        Мальчик захлопал в ладоши:

        - Карлсон! Карлсон!

        Высоко поднимая колени, Карлсон промаршировал в гостиную – как к себе домой. Малыш – за ним. Следом – недоуменная Анюта.

        Чуть пониже спины у Карлсона подпрыгивал небольшого размера пропеллер.

        В гостиной развернулось представление. Сначала яблоки взлетели из вазы и замелькали в опасной близости от люстры. Во время полета одно из них побывало во рту жонглера и продолжило путь откушенным.

        В конце концов, поменяв воздушные траектории, яблоки нырнули за оттянутую резинку штанов ловкача.

        Анюта поморщилась. Малыш радостно взвизгнул.

        Затем последовали более скромные номера. Артист бросил на пол веревку и стал изображать гибельное равновесие. Затем, увлекшись воздушными поцелуями зрителям, вышел за пределы опоры, как бы внезапно обнаружил это и с воплем растянулся на полу.

        Зрители похлопали.

        Вдохновенный артист засунул палец в нос, и не смог вынуть – палец застрял. Он энергично завертел рукой, и следом завертелась голова.

        Зрители слегка опешили.

        Наконец, палец освободился, и все вздохнули с облегчением.

        Дальше последовал сложный акробатический номер.

        Он встал на четвереньки, и, опершись на полусогнутые руки, оторвал длинноносую обувь от пола. Зрители увидели пыльные подошвы и дырку на одной из них.

        Анюта вспомнила случай из глубокого детства.

        Гуляя с мамой, пятилетняя девочка поразилась ловкостью маленькой собачонки. Та сделала такую же стойку на передних лапках, задрала задние и пустила фонтанчик. Мама объяснила, что так она делает «пи-пи».

        Артист «пи-пи» делать не стал, но похлопал подошвами друг о друга.

        Отчего-то зрителям стало грустно.

        Тут артист приступил к своему, видимо, коронному номеру.

        Вынул из серванта китайское блюдо, привезенное самим папой из самого Китая. Внутри у Анюты похолодело.

        Артист водрузил его на голову и приступил к исполнению смертельного номера.
 
        Сначала он сел на пол. Затем перевернулся на живот. Затем перевернулся дальше и снова оказался в сидячем положении. Затем с напряжением встал. Все это время блюдо самостоятельно пребывало на голове артиста. В цирке подобный номер исполняется обычно морскими котиками с черными гибкими телами. Здесь же его производил не очень уклюжий на вид мужчина.

        Аплодисменты были дружными.

        Артист слегка наклонил голову, и блюдо медленно поползло сначала по плечу, затем по руке, затем совсем освободилось от опоры.

        Артист хотел его ловко ухватить, но ухватил воздух. А блюдо долетело до пола и взорвалось на мелкие кусочки.

        Гнетущую тишину вдруг нарушил громовой хохот Анюты.

        - Пойдемте ужинать, - сказала она и добавила с усмешкой, - пока весь сервиз не укокали.

        Для начала она отправила едоков мыть руки. А сама в это время накрыла на стол.

        Борщ прошел «на ура».

        Артист согласился на добавку. Малыш попросил тоже, что было самым поразительным.

        Потом были оладушки, которые Анюта тут же пекла на чугунной сковороде.
Малыш застрял на второй тарелке борща, пока Анюта, наконец, не освободила слишком самоуверенного едока от тяжкой обязанности. Зато Карлсон уничтожал оладушки на загляденье, Анюта едва успевала готовить новые.

        Процесс кормления наполнял ее счастьем.

        Когда недовольный малыш был отправлен спать, Карлсон снял парик и вытер раннюю лысину. По спине Анюты пробежал холодок, она вспорхнула и стала мыть посуду в раковине.

        Карлсон приступил к своей истории.

        - Еще в пять лет, - сказал он, - я понял всю силу и величие смеха. Когда бабушка привела меня на ледяную горку, я скатился с нее. Но не там, где все - по скользкому желобку – а прямо по лестнице, по которой поднялся. Вот когда я впервые вкусил сладость смеха. Нет, не своего, а чужого, но спровоцированного мной, как бы мной порожденного.
        И пошло и поехало.
        Я стал добровольным посмешищем везде, где бывал на людях. Одно время мне нравилось гулять во дворе в маминой шляпке. Потом дошло до маминой помады и грима. Правда, родители пришли в ужас и жестоко прекратили это занятие. Но я нашел другие способы заставить окружающих оглядываться на меня. Я сооружал на голове рожки из веточек или, например, с помощью акварельной краски делал нос зеленым.
        В годы ранней юности любимым моим занятием было портить коллективные снимки детсадовских групп и классов начальной школы. В момент, когда фотограф кричал про то, что нужно улыбнуться, я строил зверскую рожу. В конце концов, меня перестали приглашать на эти мероприятия. Причем никакого злого умысла в моих действиях не присутствовало, просто я хотел в очередной раз подарить человечеству смех.

      - И подарил, - добавил он медленно, - одним словом, мой шутовской успех рос.
Он опять остановился и помолчал.

       - И не заметил я! - вдруг воскликнул он. - Как вокруг моей шеи постепенно затягивалась петля!

        Заметив, как у Аннушки испуганно округлились глаза, уточнил:

        - Ну, это я в переносном смысле.

        Она кивнула.

        - Мой дневник переполнился красными записями учителей, - продолжил он, - все чаще я стал замечать, как школьники вертят пальцем у виска, показывая на меня, как знакомые девочки стараются держаться от меня подальше.
        И вот в один прекрасный день разыгрался скандал.
        Как-то на одном скучном уроке по биологии я развлекался тем, что незаметно щекотал соседку по парте, толстушку Веру Киташову. Неожиданно, та взвизгнула на весь класс.
        А у биологини было особенное наказание для нарушителей дисциплины. В помещении имелась лабораторная комната, прямо за кафедрой. Вот туда – на время урока - она помещала провинившихся. Вот в ней я и оказался.
        Осмотревшись, в углу обнаружил скелет на подставке. Решив оживить скучное занятие, слегка высунул его в дверь.
        Последовал взрыв восторга, который так же внезапно прервался. Я осторожно выглянул и обнаружил биологиню лежащей под кафедрой.
        Вызвали родителей в школу, а вечером к нам в дом приехали какие-то серьезные мужчины, сказали, что отвезут меня на цирковое представление, и отвезли, но, конечно, не в цирк. Самое поразительное заключалось в том, что испуганные родители даже не препятствовали им.
        Так я оказался в больнице, в которой не было дверей в палаты, зато двери из отделения наружу были всегда заперты.
         На следующий день во время обхода врач после банальных вопросов о самочувствии спросил вдруг, не занимаюсь ли я мастурбацией.
        - Онанизмом? – переспросил я и изобразил пальцами последовательно-поступательное движение. И отрицательно помотал головой.
        - Однако квалифицированные навыки видны, - заметил врач, развеселившись, и после надолго отстал от меня.
        Пожив подольше в заведении, и, ознакомившись с публикой, понял, что вопрос про мастурбацию был совсем не праздный. Впрочем, об обитателях отдельный разговор. Я как будто побывал в ином измерении. «Палата номер шесть» и «Полет над гнездом кукушки» оказались вполне себе реалистичными описаниями, даже не слишком реалистичными по сравнению с тем, что я увидел в отделении.
        Но дело не в этом.
        Примерно неделю я находился как бы вне лечебного процесса. Сестра ставила мне на столик стаканчик с какими-то витаминками, и этим процесс ограничивался – пока не появилась новая врачиха.
        Пришла к нам в палату красивая молодая женщина в белом халате и стала задушевно беседовать с каждым больным по очереди.
        Подошла ко мне.
        Открыла было рот, но я опередил ее:
       - Онанизмом я не занимаюсь.
       Честно говоря, я даже не успел сообразить, зачем я это сделал. Видимо, хотел рассмешить ее.
       Прекрасное личико врачихи вдруг исказила откровенная и элементарная злоба.
       После обеда мне сделали укол, и я отключился.
       Очнулся вечером со страшной головной болью. Надо мной хихикнул больной:
       - Ну, как прошла лоботомия?
       Я закрыл глаза.
       Дело в том, что молодая врачиха была кандидатом психологических наук и изобрела аппаратик, лечивший душевные изъяны. Такая себе шапочка с проводками. Ее надевали на голову больного и пускали электрический ток.

      - Как вам это? – спросил Карлсон у Аннушки.

      Та обхватила руками плечи. Она уже сидела за столом, напротив рассказчика.

      - А потом мне стало, как говорится, не до смеха, – продолжил он. – По ночам я перестал спать, словно под веки мне насыпали песок, а днем только как зомби ходил на процедуры. Жизнь свелась к выпрашиванию у медсестер снотворного.
       И, в конце концов, вышел я из больнички, как сказал герой Калягина в «Неоконченной пьесе для механического пианино», «обыкновенным шаловеком». После восьмого класса меня тихонечко отправили в профтехучилище. Потом был завод.
И все. Жизнь замкнулась в кругу примитива.
        Днем я точил болванки. Вечером смотрел телик. А по ночам слушал темноту. И так до тридцати лет.
        Пока однажды не оказался возле сетчатой ограды детского сада. С той стороны стояли две девочки-близняшки и смотрели на меня. Я состроил им рожицу. Девочки рассмеялись и захлопали в ладоши. Я продолжи занятие – пока перед оградой не выстроилась вся группа. Мгновенное вдохновение охватило меня. Я кривлялся, и всем было весело.
        С этих пор смех снова вошел в мою жизнь. Целыми днями я придумывал представление и шел к заветной ограде. Однако в один прекрасный момент на мое плечо легла суровая рука милиционера.
        Так я попал в число подозреваемых маньяков.
        Как-то само собой пришло решение продать квартиру и отправиться в большой город, в котором имелся цирк.

        Тут Карлсон надолго замолчал.

        Пока Анюта не спросила, что дальше.

        - А ничего, - ответил Карлсон. – Хотел купить квартиру – жулики вытянули деньги. Хотел поступить на работу в цирк – ответили, что в моих услугах не нуждаются.

        Анюта отвернулась и стала смотреть в окно – на небо.

        Она любила смотреть на небо. Особенно на облака. Если пристально к ним приглядываться, начинаешь распознавать образы.

        Сейчас они вытянулись полосами и напоминали прослойки пирога.

        Она улыбнулась.

        Пирог был с черникой, малиной, рябиной.

        Солнце уже опустилось за город, и постепенно пирог все более становился черничным. Пока не погас.

        Она прислушалась к далекому гулу в себе. Ей показалось, что это музыка. Или настроение. Или чувство.

        А потом поняла, что это жалость. Обыкновенная бабья жалость. К нелепому мужчине, выдававшему себя за Карлсона. К малышу, поверившему, что этот мужчина Карлсон. К себе, побоявшейся разрушить эту веру.Вообще, к этому миру, полному абсурда и бессмыслицы.

        Наконец, она поднялась, включила свет и сказала:

        - Ну, теперь можно и коня на ходу остановить.
   
        Мужчина вздрогнул и посмотрел на нее с надеждой.