Приключения дебила

               Приключения дебила


   В молодости был период, когда мои друзья считали меня идиотом. Нет, идиот - это как-то пафосно, лучше дебил или даун. Уж и не знаю, как будет обидней, а ведь ,главное, это чтобы было пообидней. Ну, допустим, дебил. А дело было в том, что я  по доброй воле не женился на дочке хозяина нефтеналивного терминала в городе Батуми. Не любил, вот и не женился, хотя соблазнил,каюсь. Думал - полюблю. Не-а. Не вышло. Шума и грохота было много. Кто-то был "за", кто-то "против. И расстреливать меня надо было тогда, а сейчас чего?...
   А ещё я сбежал с последнего экзамена в Литинститут. А то был бы дипломированным литератором, а не хрен знает кем в далёкой деревне под Новгородом, причём Великим Новгородом, а не Нижним. Тут большая разница. Слово Великий приделывают, как правило, к городам имевшим когда-то, ну, очень большое значение в истории нашей Родины, а сегодня совсем не имеющим... Дебил, одним словом.
   И ещё о себе, а то совсем не понятно. Я когда-то вычитал, что, не то Белинский, не то Чернышевский никогда не давал почитать книгу из своей библиотеки, справедливо считая, что книга, побывавшая в чужих руках несомненно становится гулящей, и подлежит немедленному уничтожению, чтобы  эта аморальная зараза не распространилась на другие книги библиотеки. Что-то подобное творилось тогда и в моей убогой, набитой пустыми идеалами башке. Например, я совершенно не выносил, когда в пакете вместе с книгой оказывалась, например, колбаса. Как бы хорошо она ни была завёрнута. Как представлю, и сейчас мурашки по коже, а тогда...Это и называется - юношеский максимализм. "Литература - это святое. Мир делится на поэтов, писателей, и прочую сволочь".
   И, представьте, как-то ещё удавалось с такими химерами в голове выживать, и между прочим, неплохо. Я тогда трудился в журнале "Огонёк". Работал я на должности под красивым названием "Заведующий редакцией". Да, название красивое, а подразумевает оно мелкую-мелкую дрянь с административно-хозяйственным уклоном.
Гостиницы, в те годы дефицит, билеты на поезда, в театры, книги, разъездные автомобили, разный канцелярский дефицит, а ещё машбюро, курьеры, шофера. Ну, я уже повторяюсь. В общем золотое донышко для вора и проходимца в эпоху всеобщего дефицита. Попал я на эту должность совершенно случайно,по закону везения дуракам... Я-то намеревался в "Огоньке" делать исключительно творческую карьеру.
Начал с курьера.Так в своё время начал и тогдашний главный редактор Огонька Сафронов.Я проработал пару месяцев, договорился в отделах о кое-каких заметульках, отдал на растерзание стихи. Но сняли предыдущего завредакцией...
   Курьер Чебаркина не отличалась расторопностью. По дороге не проходила мимо ни одного приличного магазина. На увесистом пакете, который она несла в военную цензуру на площадь Ногина было написано весьма лаконично красным карандашом  "Срочно!" Да мало ли , чего там не понапишут: Срочно! Ещё срочнее!!! Сверх срочно! Ехать от савеловского вокзала, где здание редакции, далеко, погода хорошая, встречные мальчики улыбаются. Не знала курьер Чебаркина 20ти лет от роду в какой бюрократической игре она вот-вот сыграет... А если бы и знала?
   В те годы помимо журнала редакция выпускала Библиотеку Огонька, на которую почти невозможно было подписаться. Печатало её издательство Правда, руководимое Героем Социалистического Труда Фельдманом. В пакете были гранки 6го тома собрания сочинений Маяковского. Уж не знаю, чего надо было Военной цензуре в томе Маяковского, а только между директором издательства и Военным цензором в то время, когда Чебаркина брела по Москве, происходил приблизительно следующий разговор:
Фельдман: Завизируйте нам этот том, пожалуйста! Станки уже тираж печатать начали,
план горит!
Цензор: Ничего не знаю. Раньше надо было думать, почему с корректурой тянули?..
Прочту, завизирую, но не раньше.
Фельдман: Выручайте. Может и я на что-нибудь сгожусь? Жизнь длинная...
Цензор: Хорошо. Но чтобы гранки были у меня на столе до обеда. А иначе я ухожу обедать месяца этак на полтора-два. Вы меня поняли.
Фельдман: Поняли-поняли...
  Далее короткие гудки...
  Ничего не подозревающий  не курящий завредакцией Капустин сидел за письменным столом и с горечью наблюдал, как я, курьер, работающий в редакции без году неделя, нахально пускал дым, не обращая внимания на его гневные взгляды. Видимо, он полагал, что я сын какого-то большого начальника, иначе как бы я посмел... Я его в этом   не разубеждал.
   Телефон на письменном столе сначала тренькнул, а потом зазвонил вовсю. И началось! Все вокруг забегали! Короче: Чебаркина к обеду не поспела. Тираж под нож. Капустина сняли. А я сижу и курю...
   Тут стали меня пристально разглядывать: не состоял, не привлекался,не имею, был членом, выбыл по возрасту... А я сижу, курю и улыбаюсь. Перепроверили по линии спецчасти. Подходит. Вызвали меня к начальству, предложили стать Завредакцией. Я согласился.
   И тут до меня наконец дошло и я перестал улыбаться и стал часто бегать в туалет...
   Вызвали меня на редколлегию, собранную в том числе и по моему поводу. В конце заседания огромный барин Софронов, обращаясь ко мне сказал: держи редакцию вот так! И поднял огромный, слегка обвисший кулак. И мне снова захотелось пи-пи.
   Завы отделами расходились с редколлегии. Я стремительно юркнул в туалет и,пристроившись у дальнего писсуара, стал нетерпеливо расстёгивать штаны. Тут широко открылась дверь в коридор и в туалет ввалился огромный Софронов. Он устроился у ближайшего ко входу писсуара. А у меня в этот момент заклинило - ни капли не выдавить. Стою - жду. Смотрю, и Софронова заклинило. То же чего-то ждёт. Минута, другая, третья, и всё молча. И у меня никак. Потом он застегнул штаны и вышел. Следом поплёлся и я... Он - инвалид войны, у него возможны проблемы, а я, выходит , издеваюсь...
  С такими чувствами я и приступил к работе.
 

    Как же тяжело расставаться с дебильностью. Казалось, вот и нет её, а она нет-нет да откуда-то высунется, причём в самый неподходящий момент. Вот, например , такие трудовые навыки всё никак не прививались, а зря...
   Готовится совещание передовиков производства. Со всей страны едут в Москву передовики, чтобы  выступить с речью в Огоньке. Проведёт совещание корреспондент Огонька Анурина-Куликовская, будет работать куча стенографисток, это уже по моей части... Потом всё это, отредактируется, и будет политиздатом издана книга. Автор - Анурина-Куликовская. Гонорар естественно туда же. Но вот незадача: в предолимпийской Москве (1978 год)нету столько одноместных номеров, вернее есть, но уже заняты по другим ведомствам. Что делать. Я бессилен, мной прикормленные дефицитными книгами, мальчики из управления гостиниц с коратниками на пальцах равнодушно пожимают плечами, не смотря ни на какую бронь на бланке Огонька. Беда.
    Анурина-Куликовская сначала пожаловалась на меня в начальству, потом сказала мне, что я в Огоньке человек случайный, что, впрочем, было правдой, потом села за телефон,  сказав мне:смотри, как надо работать. Она обнаружила в Москве ведомственную гостиницу, не то минобороны, не то газпрома, не помню, и потребовала у тамошнего директора 100 одноместных номеров для мероприятия союзного значения. Тот её, естественно, послал и повесил трубку. Тогда Анурина-Куликовская ничтоже сумняшеся опять набрала номер директора  и разговор начала со слов: извините, что-то связь прервалась, так, на чём мы остановились... Тот опять повесил трубку. Она снова проделала то же самое... Тот опять повесил... Раз эдак на пятый он сдался, только попросил, чтобы все бумаги были в порядке. Бумаги-то в порядке. Учись, дебил...
    Или вот ещё. В музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко премьера оперы по либретто Софронова "Ураган". Кто-нибудь слушал эту оперу? И я нет. А она была поставлена.
     Вызывают меня к главному и требуют, чтобы я к завтрашнему вечеру раздобыл 1000 гвоздик. Будут поздравлять  с премьерой Софронова, композитора, и исполнителей главных ролей. А там как раз праздники какие-то, цветы - правильно, дефицит. в Мосцветторге говорят, плохая погода, самолёт с цветами с югов никак не вылетит. Беда.
   Кстати у слова "беда" в словаре Даля две дефиниции: первая, это когда очень плохо, а вторая, это когда слишком много...
    И тут выкрутился. Обнаружил в Москве, а в Москве чего только нет, если поискать, секретный цветочный магазин. Не помню уж по какому ведомству он проходил, кажется УПДК (Управление Делами Дипломатического Корпуса), но цветов там было завались -  на  тысячу таких премьер, метров 200 подвала, уставленного вёдрами с толстыми вениками роз и гвоздик. Главное, чтобы документы были в порядке. Документы-то в порядке.
   Так, глядишь, и человеком бы стал, жить бы научился, но вечно из меня дебильность лезет. Чувствую, ни на миллиметр не приближаюсь к своей мечте, научиться хорошо писать стихи. А время идёт, лет мне уже многовато. Послал по почте подборку в литинститут. В Огоньке об этом не объявлялся. Жду.
   Сам тем временем знакомлюсь с поэтической жизнью журнала. Зав отделом поэзии - поэт Антошкин. Сравнительно молодой парень. Издал на тот момент 14 сборников стихов. Во как. Наверное гений? Читаю, чего-то не очень. Ну, думаю, надо мне ещё учиться, чего-то я не понимаю. Да и стихи какие-то странные, на мой взгляд, печатаются в журнале. Но за то авторы со всей страны. Откуда же берутся эти авторы?
    Как-то с самого утра стоял у милиционера на вахте редакционного корпуса парень, который приехал в Москву со своими стихами и пытался пробиться в какую-нибудь редакцию. В нашем корпусе находилось много журналов издательства Правда.
    Сначала он просто упрашивал милиционера - безрезультатно. Потом он стал читать милиционеру свои стихи и вся редакционная мелюзга, не занятая более важными делами, наблюдала это с лестницы...После обеда он жестоко напился и подрался с милиционером и его куда-то увели и уж, конечно, не в редакцию...
   Так откуда же Антошкин ( это настоящая фамилия ) брал стихи для номера? Оказывается, он печатал стихи исключительно главных редакторов провинциальных издательств или их протеже. За это в провинциальных издательствах выходили сборники стихов Софронова, Антошкина и их протеже. А дебилу ни за что не догадаться...А ещё редакционные остряки рассказывали, как однажды Антошкин поставил свою подборку стихов в номер, в ней сразу кое-что разглядели но никому не сказали, чтобы подборка провисела в номере до выпускающей оперативки. А в подборке, в одном из стихов были следующие незабываемые строки:"Я выхожу в цветущий сад шуршать в кустах черновиками..." На оперативке дежурный критик посоветовал поэту для шуршания использовать туалетную бумагу... Подборку стихов сняли, однако на репутации Антошкина это не отразилось...
    А ещё я занимался похоронами родственников редакционного начальства и имел в тогдашнем похоронном мире Москвы связи. Одна женщина - похоронный агент - мне так  понравилась, что я, прощаясь, поблагодарил её за работу и заявил, что рад буду её увидеть снова. И попросил её телефон. Она очень удивилась моему энтузиазму и сообщила, что так с похоронными агентами не прощаются. Однако свой телефон дала...А ещё, а ещё... Много чего было. Работа такая.
    К весне   пришла бумажка из литинститута, что по итогам творческого конкурса я допущен к вступительным экзаменам. Стал вопрос о получении учебного отпуска для поступления в литинститут, и мне пришлось объявляться о поступлении в редакции. И тут же у меня нашёлся покровитель - один из огоньковских поэтов, в поэзии которого я тоже ничего не понимал.
    Не знаю уж,что ему из-под меня было надо, но взялся за дело он рьяно. Отругал меня, что я раньше не сообщил о поступлении - не было бы лишних нервов, никакой конкурс не был бы помехой. Он член приёмной комиссии и ведёт свой курс. Сообщил, что читал мои вирши, и что это очень слабо. С этим я, пожалуй, через много лет - солидарен. Сообщил, что надеется, что я со временем перейду на прозу или на критику...И чтобы я поступал спокойно, так как место для меня уже согрето...
    Как-то мне даже расхотелось поступать и хронический дебилизм полез наружу. Но отпуск - это прекрасно, даже учебный.
    На сочинении я наплёл какой-то демагогии по книге, которую даже не читал - "Целина" Л. И. Брежнева. Думал, провалюсь, ан нет  -получил трояк. На русском устном предложение разобрал на 5, в целом - 4. Пожурили за демагогию. Они всё поняли.Пока ждал устного экзамена наслушался абитуриентских разговоров, которые растравили мне дебильную душу...
    Охотничьи рассказы абитуры - дело привычное. Я сам недоучился в техническом вузе и знаю этот предмет. Но тут какие-то странные были рассказы, разрушающие мою дебильность. Например один мальчик захлёбываясь рассказывал, как он поэту ( далее следовала известная фамилия) варил из окуньков уху, как у того упала палатка, и ему, мальчику, пришлось её ставить понадёжней, и что из этого вышло... Мальчик был явно с периферии, это было понятно по выговору. Он очень увлёкся рассказом, у него блестели глаза... Тут его перебила симпатичная девушка-дамочка со своей историей о том, как её стихи нравятся (далее следовала другая известная фамилия). И при этом она очаровательно потупилась и так повела глазами, что даже мне стало кое-что понятно. Не скажу, что меня это особенно удивило, я и не такое видал. Но на следующий экзамен я не пошёл, а нашёл повод - поехал с другом на Волгу на рыбалку. Мы провели прекрасный вечер на берегу реки. Я его до сих пор помню...
      Всё остальное либо пустое, либо другая история. Поэт, который меня курировал долго меня отчитывал, но, как-то понарошку. Говорил, что мне надо было только придти, а экзамены бы мне поставили. Вскоре он стал, не то ректором, не то проректором литинститута. И наградит его Аллах и да приветствует.
    В Огоньке я вскоре перешёл на договор корреспондентом в отдел культуры. Там было совсем мало денег и тоже не сложилось. Как-нибудь и об этом расскажу. От безденежья я попытался устроиться к приятелю на Мясокомбинат, но после Огонька меня не пропустил Отдел кадров, заподозрив во мне шпиона...