Съезди, не пожалеешь!

                Счастье – это когда не жалеешь о сделанном…

                Сборы в короноотпуск

Предотпускной день, сколько бы он ни тянулся, конечен. Завтра я на свободе. Только воля ограничена решётками пандемии. Друг и коллега с утра предложил вариант. С его точки зрения «идеальный». Обсуждёж идеи прерывался только время от времени. Хочешь – не хочешь, но на работе иногда приходится работать.

- Вот чего я там не видел в твоей деревне?
- Всего! – буркнул мой друг, уткнувшись в смартфон.
- Из коньяков только самогон, из еды щи да каша, о бабах молчу.
- Не молчи, спроси. Или опытом поделись. Мне даже интересно стало, - а сам продолжает остервенело стучать пальцем по экрану.
- Ага, самая доступная – техничка из сельпо. Нога сорок третьего размера, халат на животе не сходится, до пенсии как твоему сыну до дембеля.
- Перебьешься две недели.
- Разумеется, но жалко новую машину по канавам бить.
- Там дорога приличная. Порыбачишь. Когда ты последний раз видел, как поплавок под воду идет? Сначала наклоняется, в сторонку двигаться начинает потихоньку-помаленьку, потом нырь… и только успевай подсечь! Сам же говорил, что хочешь в деревню! Ходить по утрам на речку, как бы на рыбалку. А на самом деле – кормить комаров. Но там этот номер не пройдёт. Комаров мало, рыбы невпроворот.

Вот есть же такие люди! Знают слабую струнку, умеют зацепить её…

- Не трави душу.
- Сам её не трави себе. Никуда не спеша, триста километров катишься. Пять часов и ты на берегу.
- Ближе берега есть.
- Есть. Но не такие. У каждого человека свой берег. Многие всю жизнь к нему гребут, но не все находят. Я тебе хороший вариант предлагаю. В баньке попаришься!
- Ага, в скворечнике на огороде посижу без унитаза…
- Напомню тебе твою любимую цитату: «Делай, как хочешь, всё равно пожалеешь», - но где ещё ты сможешь нахлобучить вечером кружку настоящего молока с настоящим хлебом?
Этим друг меня и купил.

На следующий день к обеду я оказался в … а вот и не скажу где! Иначе рекламой назовете. Конечно, друг преувеличил, когда назвал эту деревню раем. Не рай. Так… преддверие, но все атрибуты есть: облака, синее небо, лесок за рекой… Не рай, но зато и не чистилище. Ангелов, правда, не встречал, врать не буду, но соседка (через забор от дома, где я жил) была просто чертовски симпатичная! Да… Правда, обладала она одним существенным недостатком – мужем. Нет! Двумя.
Не надо перебивать, не мужьями – недостатками, ведь кулак мужа размером с два моих. Тогда даже тремя, кулаков-то у него два.
А так-то, да… где мои семнадцать лет!?

Навигатор привёл точнёхонько по вбитому адресу. Всё, как друг описал. Дом из кругляка перед спуском к реке. На дорогу четыре окна смотрели бы, но два из них ставнями закрыты. Судя по выцветшей голубой краске, последний раз их до войны открывали. Может быть, и до империалистической.
Нет… это не когда вьетнамцы с американцами, не путайте меня. Да и не о войне речь. Сами ставенки побелели, подоблупились, но, я уверен, под кованными железными клямками краска еще весело синеет. Шифер почернел, мхом подёрнулся. Палисадник с развесистым кустом черемухи, кисти ягоды чернеть начинают. Низкая – коленки к ушам поднимаются, если присесть – некрашеная, посеребренная годами лавка у ворот. Широченная доска сантиметров в десять толщиной. Не прогнётся, хоть под кем. Достойный трон. Рассчитан на безразмерное то, на чём люди сидят. Деревня!
Ворота лавке под стать. Не всякий вражеский таран справится. Надёжно строился дед моего друга. Или прадед?

На полянке перед домом трава-мурава, точнее ромашка аптечная. И здесь же спорыш. Никем не примятые и несорванные растут. Рви, суши, заваривай, лечись. Они же от всех болезней. В давно нечищеной придорожной канаве труба вместо мостика глубоко в землю вросла. Стальная. Странно, что её металлоскупщики не стащили. Впрочем, попробуй её откопай!
Дом покосился слегка. Ему лет сто. Еще до революции поставили. Не до горбачевской. Откуда вы такую выкопали? Не было её никогда.
Хорошо дом построили. Куда лучше получился перестройки, той самой горбачёвской. Срубили в лапу на века. Надёжно лежат почерневшие бревна из лиственницы, державно. Трещинками пошли по торцу. Из одной торчит ржавый напильник без ручки. Наверное, отец хозяина засунул… или сам он.

Так вот. Всё дело в хозяине. Понятно, что и хозяйку из песни не выкинешь, но она от роду получила вторую роль. А он первую. Обещанный Михайлович вышел навстречу мне, в забывшем лучшие времена пиджачке поверх футболки, потерявшей первозданный цвет ещё лет пять назад. На голове бейсболка с потертым козырьком. Адидасовские треники – это само-собой. На босых ногах сланцы. Ну, шлёпанцы иначе! Когда-то видовое название обуви сделалось родовым по названию города в СССР. Глаза как у врубелевского пана. Голубые, но с хитринкой. Нос картошечкой. У него была человечинка во взгляде и голосе. Не каждому дано.
Он втоптал в пыль бычок:
- Машину во двор загоним, а то ворота в гараж в землю вросли, хрен откроем.
Гаражом он свой крытый драным рубероидом сарай из горбыля называет. Сквозь щели, если постараться, то через две стены можно увидеть, кого на пароме через речку плавят. Низ деревянных ворот сантиметров на пять врос в землю. Доски от влаги зеленым мхом покрылись. Будь они понаглее или помоложе, что, впрочем, одно и то же, так уже и корни пустили бы.

Не открывались они, как позже выяснилось, ещё с горбачевских времен. Дело случая. Михайлович отоварил в райцентре талоны на водку, но не всю её не довез, частично употребил потому что в пути, и, как следствие, мотоцикл «Иж-Юпитер» с того самого парома слегка утопил. Сразу скажу, чтобы недоговорок не оставалось, мотоцикл на следующий день со дна подняли. Пацаны с веревкой нырнули, на руль петлю накинули. Второй конец зачокеровали, сосед выдернул таратайку Белорусом без проблем. Чего не поднять? Да оттуда и Москвича — не перебивайте, не человека, а машину – было дело поднимали.
Какие талоны, спрашиваете? А, правильно. Молоды ещё. Не застали весёлые времена, когда бочку постного масла, привезённую в сельский магазин, депутаты по душам распределили. Получилось по 187 граммов на нос населения. Точнее на рот. Продавщица присутствовала. Встала, руки в крутые бока упёрла и заявила председателю сельсовета: «Вот вы завтра торговать и пойдёте. А я эти граммы вымерять не буду. Дожили до коммунизма! Всё по талонам: водка, мыло, стиральный порошок…».
Протест погасили. Нашли соломоново решение. Поделили бочку на ветеранов войны и труда. Получилось по полтора литра на каждого.

Хозяин после купания коня мотоцикл продал от греха. У любой техники есть свой характер. Как его с таким норовом держать? Этот раз сам топиться бросился. В другой – хозяина попробует. Запросто.
- Да не боись, заходи. Машину не тронут. Все свои. И пса не остерегайся, для порядка лает. Он как прикормленный журналист лизнуть может, укусить никогда.

Ну, да! Ему-то здесь все свои, а я всем не свой. Впрочем, в деревне по-простому. Кто же гостя и его имущество тронет? Вот родственник какой из странствий, отпуска или со службы вернется, тому по старой дружбе навалять не грех…
С дворнягой мы быстро общий язык нашли. Еще бы, я ему пакет засохших пряников, они в багажнике валялись, за два дня скормил. Он подкидышное лакомство между передними лапами зажмет и хрустит, то правыми зубами, то левыми, щурится от удовольствия. Я соблазнился, сам пару штук за компанию с ним размочил в молоке. Он не обиделся, понимает, что я хоть и человек, но в пряниках толк знаю.

Вечером хозяин, его Владимиром зовут, но это случайное совпадение, а с давних времён все от мала до велика Михайловичем величают, взмахом руки обозначил, где и под каким кустом рыба меня поджидает. Я сдуру полбанки червяков набондюэлил в огороде. Собирался уже идти, смотрю, хозяин с крылечка призывно машет. Мы одного роста – чуть выше метра с половиной. По огороду на реку пойти, так нас едва ли над картошкой заметят. Зовёт, значит помощь нужна.
- Так, всё отлично! – говорит он. –Бабка не засекла, думает, что мы уже на реке. А сейчас что?
- Что? – эхом отозвался я.
- Сейчас время просмотра телепередач.
- Да ну их, - попытался возразить я.
- Не спорь.

Сели в затемненной комнате, где ставни закрыты. Из-за подлокотника старого кресла бутылочка вынырнула, как ракета межконтинентальная с белой боеголовкой. Оттуда же литровая банка с малосольными огурцами. В ней смородиновый лист, укропчик, перец горошками – классический набор для рассола. Холодная водка с огурчиками… а-а-а! Слюнки потекли. Да… как тут отказаться? И вторая бутылка. Но две-то зачем? Оказалось, в большой вода, а в меньшей то, что водой разбавлять надо.
- Давай-ка по пятьдесят, я их в колодце охладил.
- Давай. Телик-то включить надо.
- Зачем? Мы же передачи ПРОсматриваем, ПРОпускаем значит. Да и чего ты не видел не слышал? Какой канал ни включи: президент посетил завод, белая звезда усыновила очередного чужого негритёнка, другая звезда и денежный мешок своего ребенка при разводе делят, премьер-министр провел совещание, газпром – народное достояние, от активии стопроцентно разглаживаются морщины на… Вот за это по первой.
- На чем морщины разглаживаются?
- А на всем. По секрету тебе скажу…

И, как классик говорил, мы немедленно выпили.
Я уже принял как неизбежное, что рыбалка пропала и мы будем по-есенински «жарить спирт», пока нас хозяйка не прихватит. Но Михайлович ловким ударом загнал пробку в одну бутылку, на второй закрутил крышку и по-молодецки поднялся со своего трона:
- Хватит рассиживаться. Пошли.
- Куда? – затупил я.
- Рыбачить.
Во дворе он снял со стены гаража собранную удочку. Действительно, здесь не город, не берут чужое. У Михайловича, конечно, не моя Шимана, но вполне достойная палка с катушкой. Здесь же висел видавший виды рюкзачок. Он сунул в его чрево огурцы и бутылки, ловко впрягся в лямки, я накинул на плечо кофр с удочками и взял торбочку с другими снастями. Похвастался:
- Хорошо, что я червей много накопал.
- Зря. Отпусти. Или курицам скорми. На червя только наноёрш здесь позарится, или окунишка шальной, а мы идём нормальную рыбу ловить, - подкинул рюкзак на плече. – У меня тут всё готово.

Хотелось мне куриц угостить. Вспомнил, как уже делал это в далёком детстве, когда мой дед по весне пахал бесконечный, мне казалось, огород под картошку. Совхозная лошадка, подбадриваемая дедом, покорно тянула небольшой плуг. Чернозём, поблескивая на срезе, жирно отваливался в сторону. Я выхватывал из рассыпающихся комков земли здоровенных червяков – их там были «миллионы миллионов» – и кидал добычу в кузов деревянной игрушечной машины. Транспорт этот был в половину меня размерами, изготовлен по образу и подобию бессмертного агрегата ГАЗ-51. Но пассажирам почему-то не очень хотелось, чтобы я их куда-то вёз. Они пытались выползти через синие борта… поэтому, кинув несколько горстей, я хватался за веревочку и поспешно тянул по бездорожью свою бибику во двор. Там меня ждали. Даже злой петух благосклонно поглядывал одним глазом на шофёра, а все его подопечные несушки налетали белым вихрем на угощение.
Через минуту я снова мчался к деду. «Вот молодец, - хвалила бабушка, - чем бы я куриц кормила!»

Давно уже нет в живых деда и бабушки. И некому похвалить внука за его подвиги. Некому поругать и за прегрешения. Ведь и отца с матушкой тоже давно похоронил. Рано ушли они…
В общем наживке повезло, невредимой вернулась в свою среду обитания.

                Рыбалка и дорога домой

Спустились к реке. Метрах в ста выше паромной переправы в воду перпендикулярно берегу уходили плетни. Таких искусственных заводей было много. Миновав несколько, Михайлович аккуратно снял рюкзак и пристроил рядом с видавшим виды чурбаном, вросшим в песок. Тут всё было устроено по-хозяйски: рогульки под удилище, столик-дощечка под наживку, прибитый к сиденью, солидный колышек под садок.
- Здесь я прикормил с обеда ещё. Вот пареное зерно. Какие у тебя крючки? Пойдёт, - одобрил Михайлович мою снасть. – Я буду по привычке с пенька, тебе тоже места хватит. Далеко не кидай. Метра на три-четыре от берега. Там, где крутит воду, стоит наша рыбка…

Мог бы и не учить. Коротким взмахом я отправил поплавок в заводь. Он ещё и встать не успел как следует, как последовала поклёвка. Дерзкая, жёсткая, уверенная. Так вокзальная шпана подходит к малохольной заезжей жертве с требованием оказать посильную помощь на пивко или угостить сигаретой. Поплавок косо пошёл под воду. Подсечка. Есть! На том конце удочки очень удивились и совершенно не хотели покидать воду, но сопротивление бесполезно. Человек упорен в своих желаниях, и не важно: полезны они или вредны.
В Сибири, откуда меня занесло в первопрестольную, эту рыбу именуют сорожкой, здесь величают плотвой. Граммов на триста рыбка вылетела из воды и оказалась в ладони.
- С почином, - похвалил Михайлович, - кидай ее в садок. Первую надо отметить!

Пластиковые стаканчики – бич природы. Загрязняют, зато не бьются. А напитки из них пьются. Намётанным движением Михайлович плеснул на два пальца воды и долил на палец спиртом.
- Классические пропорции, как завещал Дмитрий Иванович.
- Кто?
- Менделеев, молодой человек. Что же вам так плохо преподавали химию! - укоризненно заметил Михайлович. Заметив поклёвку, он уверенно выхватил из родной стихии плотвичку. Размер, говорите, не имеет значения? В рекламе, возможно, да только не на рыбалке. Его рыбка была крупнее моей. Я наживил зерно, забросил снасть, и тут же пришлось подсекать.
На этот раз моя оказалась крупнее.
- Это пока мелочь, - сказал Михайлович, протягивая мне стаканчик. – Не забрасывай сразу, а то и выпить не дадут.
Я замахнул предложенное и прижал выпитое огурчиком.
Вот, что такое настоящая жизнь! А вы говорите: успех, фуршет, признание…
Ладно, успех с признанием, возможно, не хуже стакана с разведённым спиртом. Но они в свою очередь могут быть, особенно на рыбалке, гораздо лучше фуршета.

И пошло-поехало. Заброс – поклёвка. Если у Михайловича рыба сходила, а я вытаскивал, он с деланным возмущением говорил, что пора у меня отрывать леску, и время от времени наливал. Если получалось наоборот, он пояснял, что опыт – дело наживное. Поживу, дескать с его, поучусь и тоже буду ловить. И снова наливал.
В какой-то момент я заподозрил, что эти пластиковые бутылочки каким-то загадочным способом размножаются прямо в рюкзаке. Сосредоточил взор свой на той, что со спиртом. Оказалось, что допиваем.
- Нереальный клёв! – позволил я себе штампованное детское восхищение.
- Реальность – это то, что происходит с тобой, здесь и сейчас. Остальное – литература, литературные воспоминания или виртуальный опыт. Так что клёв вполне реальный, - поправил меня Михайлович.

Тем временем с противоположной стороны реки наползала из-за леса чернющая туча. Михайлович заметил моё беспокойство. Пренебрежительно махнул рукой. По его опыту получалось, что грозу снесёт на соседнюю деревню, а нас, если и зацепит, то чуть-чуть.
- Вот за это, дорогой гость, давай и выпьем последние капли.
Выпили.

Поймали ещё по рыбке. Тут оно и началось. Все эти «как из ведра», «дождь шёл стеной», «небеса разверзлись» - вообще не передают того, что происходило.
Молнии раздваивались в небе, словно стараясь поразить сразу и хозяина, и гостя. Гром закладывал уши. Вода кипела от небесной картечи. Мы отбросили удочки подальше, чтобы в нас не шарахнуло. Съёжившись сидели на пеньке спина к спине. Вниз по склону нёсся вал воды. Он смывал нашу наживку, свалившуюся со столика. От глины покраснела река в нашей заводи. Помню, что автоматически пожалел: «Вода мутная. Больше клевать не будет! Да и не на что ловить».
Минут через десять всё закончилось.
- Живой?
- А что толку!
- Домой?
- Сохнуть и спать, - согласился я.

Я не помню, как мы преодолели путь. Удивило, поэтому врезалось в памяти, то, что возле парома Михайлович бросил свою обувь на совершенно сухую дорогу и обулся. Гроза вылилась полосой. Были бы мы здесь, остались бы сухими.
У ворот нас кто-то ждал.
Я старался не показать, что мы выпили. И мне казалось, что это получилось хорошо.


                Позор

Кто-то считает, что «звериный оскал бытия» - это когда опохмелиться нечем.
Нет!
Даже не так, а то слишком коротко. Правильно: «Н-е-е-е-е-е-е-т!!!» Это не слово, это вопль души. Он начинается где-то под рубашкой над скованным спазмом желудком и заканчивается за небесами. Вон там, за чёрными птицами на фоне белых облаков, и ещё выше. Там за облаками – чтожеонитаккружатся! Чайки, говорите, белые? Не знаю…
Звериный оскал бытия – это когда не можешь опохмелиться, даже когда есть чем. И лишь потому, что не опохмеляешься никогда, потому что не можешь. Вот как замудрил-закрутил… Скажем проще. Ты не можешь взять дрожащей рукой стакан-кубок-стопку… или что там ещё протягивают. И даже если возьмёшь, то не сможешь поднести содержимое ко рту… ибо.
Ибо тебя выворачивает наизнанку одно только упоминание о спиртном. И не одну неделю…

- Проснулся? Давай подлечимся!
Железная воля. Именно она, а что же ещё, помогла мне удержать в себе всё, что рванулось на волю в ответ на это предложение. Стыдно получилось бы. Приехал рыбачить, а сам выворачивается с утра. И плюхаются на домотканную дорожку заспиртованные вчерашние огурчики.
- Не опохмеляюсь, - прошелестел я сухими как прошлогодний лист губами.
- А поесть?
- Нет, - только на это и хватило моих сил. Но рассола несколько глотков сделал и снова провалился в сон.

Мне снилось, что «У ворот нас кто-то ждал…»
Сказать, что дальнейшее я помню «как в тумане» – это сильно преувеличить мои способности. Или обидеть туман. И во сне тоже не было никакой конкретики.

- Да ты молодецки держался. Удилище поставил на землю, опирался на него как Посейдон на посох. Оно и правильно, три точки опоры – это надёжность. А вот четыре – это уже роскошь. Вторая рука вот так, - рассказывал и показывал Михайлович.
- А с кем мы разговаривали?
- Да, последний глоток был лишним. Соседку узнавать перестал. А то ведь поглядывал через плетень!
- И говорил-то как красиво! – подхватила хозяйка, - Отродясь в наших местах никто так не говорил: «Извольте принять наш дар! Эту рыбу я посвящаю вам, как тореадор посвящает быка или отдаёт ухо быка милой его сердцу женщине! Жаль, что вы не видели, как я выхватил её из пучины. Завтра, как говорил Хемингуэй, если попадётся хорошая рыба…»

Это уже слишком. Я высказал хозяевам своё сомнение в подлинности передачи вчерашних событий.
- Не верите? Всё задокументировано, - удивилась хозяйка, и…
Вот оно подлое изобретение века, вот он бесстрастный регистратор наших дел и делишек. При всём желании я никак не могу сказать, что на экране смартфона стоял и нёс эту чушь несусветную другой человек. Это был я. Причём в безобразно мокрой одежде.
- А почему я мокрый?
Остановили «кино». Переглянулись.
- Так ты и дождь не помнишь?
- Дождь? Вроде собирался дождик… - попытался восстановить в памяти события, но пришлось признаться, что тучу помню, а дождь нет.
- Ливень над нами прошёл полосой. На огород ни капли, а нас как под поливальную машину. За десять минут, пока собирались, насквозь. Ты дальше смотри.
И я смотрел. Это было больно и страшно видеть! Всю жизнь старался войти в историю. Никак не получалось. Влип!

Оказалось, что встречала нас хозяйка с соседкой. И я распустил свой павлиний хвост перед этой птичкой-невеличкой, дюймовочкой-трёхпудовочкой. И как обычно в таком состоянии, сделал царский (других-то и не умею) подарок – отдал ей весь улов, когда она восторженно ахнула: «Сколько рыбы!» А уж что я нёс на словах…

Рыбу не жалко. Новой наловим. Да и не смог бы её сегодня есть. А вот глупость назад не отмотать.
Трясущимися руками я принял из рук хозяйки кружку молока. Сделал несколько осторожных глотков.
Нормально.

- Бог ты мой! Как теперь жить? – вздохнул я.
- Покуда ты жив, ничто не потеряно окончательно, - назидательно сказал Михайлович.
- Легко было говорить Ремарку, да ещё в Америке. Представляете, как её муж меня отметелит? – задал я вопрос, который сразу возник в жалких остатках моего проспиртованного мозга, когда я смотрел видео.
- Какой муж? – разом повернулись ко мне хозяева.
- Соседки вашей. Ну, вот, с телефона, - кивнул я на свидетеля своего позора.
- Нет у неё никакого мужа.
- А этот, ну… этот… в очках с кулаками и пацан ещё.
- Сергей с Димкой? Так это к ней брат приезжал со своим сыном. Так что не дрейфь, тут опять же как у Ремарка: «стоит только вспомнить о былом – и пережитые беды тут же превращаются в приключения».

Счастье, говорите, есть? Возможно-возможно. Только не пить! Или не попадать в такие приключения. Был у меня порыв уехать-умчаться. Удалиться от того, что произошло и забыть навсегда. Но как ехать в таком состоянии? Кроме того, к вечеру – молоко помогло – ко мне вернулся аппетит.
А на ужин нас позвали на жареную плотву.

Женился, разумеется. И – выходит – счастье не просто есть, оно ещё и в том, чтобы не жалеть о сделанном.