Доктор Такахоши. II

Зачем-то доктору Такахоши нужно было выяснить, где же, собственно, у меня опухоль. Казалось бы, какая разница? Если конечная стадия  все равно не лечится.  Но особенности японского менталитета, очевидно, требовали внесения ясности.

На работе к моей проблеме отнеслись с пониманием и не только без слов отпустили на обследование в стационар, но и по собственной инициативе продлили мой контракт еще на полтора месяца. “Все равно вы будете нужны на конференции - сказали мне - вот и задержитесь до ее окончания”.  Я согласился и с продлением и с положением в больницу.  Что спорить-то.

По прибытии в госпитаь мне выдали тоненькое застиранное кимоно в темную крапинку на сером фоне и невиданные ранее трусы. Последние состояли из тесемочки, к середине которой был подшит длинный белый лоскут. Полагалось завязать тесемочку вокруг бедер, так, чтобы лоскут болтался сзади,  потом протащить ткань между ног и подоткнуть ее под тесемку спереди. Кимоно пришлось надеть, а спецтрусы, как выяснилось, нужны были только в некоторые процедурные дни. В остальное время можно было обходиться привычными.

Палата оказалась самой обычной, с четырьмя кроватями, одна из которых вечно пустовала.  Соседи –  тихие спокойные люди. Незаметно начались и потянулись монотонные дни. Я вставал в семь утра, ел на завтрак невкусный супчик, бродил по коридорам госпиталя или по крыше, где была оборудована прогулочная площадка, читал, ел на обед невкусную рыбу, снова гулял и читал. Милые медсестрички иногда находили по несколько десятков секунд, чтобы со мной поболтать. Время от времени появлялся доктор Такахоши и уводил меня на очередное обследование.

Так прошло две недели вместо изначально планировавшихся трех-четырех дней. Доктор не мог найти ничего серьезного. Постепенно меня начала мучить совесть; беспризорные студенты и надвигающаяся конференция немало тому способствовали.  Наконец я сказал Такахоши, что пора бы меня и отпустить.


- Когда вы хотите уйти? Сегодня пятница, уже поздно выписываться, - сказал доктор.
- В понедельник?
- Дайте мне время до среды. Если ничего не найду, уйдете.
- Хорошо.

Такахоши не нашел ничего ни в понедельник, ни во вторник. В среду с утра он потащил меня под какой-то очень странный старинного вида рентгеновский аппарат. Излучающая трубка у аппарата была на шарнирах и ее можно было приставить под желаемым углом к любой точке тела пациента. Вот только делать это приходилось врачу, и он не мог прятаться от излучения за массивной дверью.

Следующие полчаса мы с доктором представляли забавную картину. Я сидел на стуле перед установкой голый выше пояса и в просвинцованном переднике ниже. Такахоши в таком же переднике сидел рядом. Одной рукой он направлял излучатель. Другой, одетой в чудовишного разнера перчатку со свинцовой подкладкой, он мял и растягивал различные участки моего живота. Вместе мы смотрели на экран, где в блеклых цветах отображались мои внутренности. Внезапно, Такахоши напрягся:

- Вы ничего не ели сегодня утром? Что вы ели на ужин?
- Суши.
- Разве у нас дают суши?
- Меня навестил мой начальник. Он принес коробку суши. Я не знал, что было нельзя.
- Можно было. Удивительно только, что они до сих пор видны - он указал на какие-то малоинтересные тени. - Знаете что, сейчас я вам дам лекарство; вы примете и час полежите. Потом продолжим. Никаких суши не останется.

Через час мы снова заняли исходные позиции. Такахоши включил установку, ухватил меня клешней за живот, вгляделся в экран и чертыхнулся. Те же бледные округлые пятна, что и прежде. “Что это?” - спросил Такахоши неизвестно кого.  “Не знаю” - честно ответил я.

Такахоши сорвал с себя неудобную защитную перчатку и ухватился за мой живот голой рукой. Теперь на экране вместе с моими внутренностями стали видны косточки его пальцев. Он давил и тянул, и пятна сдвинулись.  Он попытался протолкнуть их дальше, они пошли, но только он ослабил давление, пятна прыгнули назад. Такахоши от неожиданности вскрикнул.

Еще через десять минут манипуляций голой рукой под лучом, Такахоши обнаружил, что шары тоненькими ножками крепятся к стенкам кишечника. “Все на сегодня, - сказал он мне, - завтра скажу, что это такое”. О выписке уже не было и речи. 

Такахоши появился через день. “Нашел, - сказал он, - у вас синдром XX, впервые описан в литературе в 81-м году. Как часто встречается –  никто не знает, мало статистики. Определенно, реже, чем один случай на миллион”. “Но ведь это не рак?” - спросил я. “Нет, - сказал доктор, - но убьет он вас максимум через полгода”.

Еще два дня прошли в безделье. Потом меня вызвали к заместителю директора госпиталя. То, что это большой начальник, было видно уже по роскошному кабинету за стеклянными дверями.

Заместитель предложил мне сесть, потом объявил, что операция мне необходима, но провести ее они не смогут.  Потому что пребывать в Японии мне осталось менее трех месяцев, а очередь на серьезную операцию – шесть.  Мне почему-то было все равно. Но для порядка я возразил, что в России-то уж точно такую операцию сделать не смогут. И что медстраховка японская у меня пока есть, а что там сейчас на родине, я понятия не имею. Заместитель директора молча меня выслушал и дал понять, что интервью закончено.

На следующий день мне сообщили, что бригада хирургов согласилась работать в воскресенье, чтобы пропустить меня помимо очереди.