Зашкерочка

Второй курс. После самоподготовки, мы, второе отделение второй группы, вернулись в кубрик. До ужина четверть часа. Андрей, Витаха, Черных и я, присев на нижние койки, лениво беседуем. Напротив, на кровати, стоящей в углу, уютно расположился Вовка Козловский. Он как бы тоже присел, но оказался на спине, тем самым грубо поправ требование Устава, что в дневное время сидеть и, тем более, лежать на койках запрещено. Володя задремал, хотя, возможно, ему показалось, что он просто моргнул. И не заметил стремительно шагающего по коридору дежурного по училищу офицера в звании капитан-лейтенант.

Кто-то из наблюдательных курсантов подметил: если командир второй роты судоводителей заступал дежурным по училищу, то он обязательно особенно внимательно проверял порядок в первой роте; и наоборот, командир первой роты непременно и обязательно заглядывал по нескольку раз в течение суток своего дежурства во вторую роту с целью контроля. Показательный пример офицерской взаимовыручки!

Итак, дежурный был сосредоточен на поиске замечаний и недочётов в расположении нашей первой роты.

Все замечания скрупулёзно записывались в блокнотик для дальнейшего переноса в журнал дежурного по училищу. Начальник Организационно-строевого отдела, ежеутренне просматривая журнал, выносил свои суровые вердикты. На дневном построении роты все “лоботрясы и тунеядцы получали по заслугам”.

Мы бодро вскочили с коек и стоя поприветствовали вошедшего в наш кубрик офицера.

Надо пояснить, что скупой дизайн ротного помещения решительно отвергал всякие двери в широких проёмах, которые отделяли шесть кубриков от общего коридора.

“Курсант Козловский!” — неожиданно и где-то нелогично воскликнул дежурный офицер в ответ на наше приветствие. При этом фамилия курсанта в его устах прозвучала, как бы, рутинно. Она излишне часто заставляла офицерский язык проговаривать эти свои три слога. Между тем, капитан-лейтенант уже записывал что-то в маленький потрёпанный блокнотик, очень быстро возникший из левого нагрудного кармана его кителя. Володя Козловский попытался энергично влиться в общий строй курсантов (и “затеряться в толпе”), но понял, что “попал”. Смирившись и слушая очередной выговор офицера, вероятно, прикидывал про себя, на сколько нарядов потянет. Конечно, мысли моего товарища мне были неведомы. Могу только судить по собственному опыту. На его месте мог быть я, и бывал, и не раз.

Черных, стоящий рядом со мной, за минуту до этого вскочивший вместе со всеми с моей кровати (его кровать была над моей, и мы, как обычно, сидели на нижней), сделал, по-видимому, “нечаянное” и какое-то “неловкое” движение. Суть его человеческой природы часто заставляла делать подобные движения в различных ситуациях. Дверца Виталиной тумбочки, как бы сама по себе, упала на пол. Звук, что выстрел пистолета! Однако, никто из курсантов даже глазом не повёл.

Здесь нужно опять пояснить. Когда мы вселялись в только что отстроенное пятое общежитие после прибытия из Тюва-губы, были получены эти самые тумбочки. Со склада, новые, в заводской упаковке. Их надо было собрать, прикрутить на шурупах дверцы из ДСП. Тумбочка на тумбочке, и каждая на двоих: верхняя для спящих на втором ярусе, нижняя для тех, кто внизу. Следовательно, верхнюю тумбочку Витаха делил с Чёрным.

Тогда мне было весело смотреть, как Виталик со знанием дела ловко вгонял шурупы молотком, и немножко грустно, потому что мне досталась отвёртка.

Крепление на забитых молотком шурупах оказалось ненадёжным, петли отвалились, и створка выпадала со своего места. За эти полтора года мы настолько адаптировались к звуку постоянно падающей дверцы Виталиного шкафчика, что попросту не замечали его. Совсем другая реакция на хлопок была у товарища офицера. Он пригнулся, как бы уклоняясь от выстрела, и обернулся на нас, находящихся за его спиной. Витаха молниеносно поднял дверцу и умело приладил её на место. Эта проворность контрастировала с его нехудой комплекцией. Только он умел установить ту злополучную створку, ведь, справедливости ради, её буквально ничто не держало на штатном месте. Свои действия Витаха сопроводил присущим только ему набором слов с бесконечными “как-бы-п” да “вгроде-б-та”. Смысл их в данном случае был: всё нормально, нет причин для беспокойства. Его манера говорить, опирающаяся на богатства как русской, так и украинской словесности, была пронизана юмором и всегда поддерживала дух оптимизма в наших сердцах. Вот и сейчас все засмеялись, а Вовка Козловский улыбнулся.

Дежурный офицер подошёл к нам вплотную, по-видимому намереваясь устроить осмотр содержимого тумбочки. Его речь, очень правильная и аргументированная, гласила о множестве нарушений в нашей роте и о его готовности это искоренить. Внутреннее содержимое шкафчика Виталика могло изрядно пополнить список уже вскрытых им нарушений. Джинсы, купленные в Копенгагене, превратились бы в вещественное доказательство. Два толстых куска хлеба с зажатыми между ними двумя подтаявшими кубиками масла не были бы “запеликанены” после отбоя. Неуставная тельняшка с красными полосками была бы изъята и перестала быть объектом нескончаемых шуток. Начатая банка сгущёнки с двумя торчащими вверх бумажными затычками, вне всякого сомнения, банально отправилась бы в мусорную корзину. И т.д. и т.п.

“Зашкерочка” — именно этим нежным словом определял Витаха содержимое собственной тумбочки, произнося его с улыбкой, опять же, на собственный манер, вместо “р” слышалось “гр”. А учитывая аскетизм соседа Вовки Черных, у которого хранились только расчёска и зубная щётка, у него было порядочно места для своей за-шке-гро-чки.

Но не в этот раз. Что-то остановило капитан-лейтенанта. Может неприятное воспоминание о выпадающей створке? Чем не классический пример, когда худая дверь сохраняет лучше любых замков и засовов? Постепенно акцент его слов вернулся на недопустимость сидения на койках и на важность безупречной единообразной заправки оных. Собственно, на этом данный случай и закончился. Команда дневального “Рота, смирно” возвестила об убытии дежурного по училищу из расположения роты.

А мне сейчас даже нет необходимости придумывать какие-либо выводы и морали к этому эпизоду. Будущий капитан дальнего плавания Козловский задумчиво произнёс: “Вот дела! Тумбочки раздолбаны — это нормально, а лежать на кровати, для того и созданной — это бардак. Ну и, конечно! Как что, сразу Козловский!”