Рядом с Кремлём. Фрагмент 7

Александр Разумихин

  ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ДОМА-ДВОРЦА

     Историческая реставрация
     примечательных документов,
     хроники реальных событий
     и портретов главных действующих лиц


     Фрагмент 7. «Грибковая болезнь»

Третий этаж «Большого дома» поступил в распоряжение реставраторов и строителей тоже в 1957 году. Получение, наконец, доступа туда явилось без преувеличения важным событием в жизни музея.

В конце XVIII века третий этаж выстроенного главного усадебного здания был жилым. Поэтому от расположенных там комнат не требовалось ничего иного, как быть удобными для жизни и тёплыми зимой. Правда, кто из Устиновых в какой из комнат жил, сегодня можно хотя бы предполагать, исходя из «казаковского» плана дома. Тогда как о распределении комнат меж членами семьи Устиновых остаётся лишь гадать. Плана дома XIX века не сохранилось.

Со стороны Воздвиженки у дома шла анфилада хозяйских спален. В каждой из них была печка, а также дверь в коридор, которым пользовались слуги. Следует учесть, что коридор в ту пору проходил по другой линии и не совпадал с существующим ныне коридором на третьем этаже. Нынешний появился позже, когда Устиновы перестроили двусветный зал, разделив его на две гостиные, обосновавшиеся на втором этаже, и спальни на третьем. На дворовый фасад выходили окна второго этажа двухсветного зала, комнатки с балконом для музыкантов и хозяйственных помещений
В 1845 году весь третий этаж заняли служебные помещения Казённой палаты. В 1896 году Казённая палата расширила занимаемую ею площадь здания, увеличив количество помещений за счёт новых залов над бывшими проездами и флигелями.

Головная боль дирекции музея в ходе ремонтных работ, начатых в 1957 году, чаще всего возникала по поводу именно третьего этажа. Хотя, казалось бы, требовался всего лишь обычный ремонт. Руководил им ведущий архитектор музейного комплекса М.И. Красильников. Но именно с ним впоследствии Н.Д. Виноградов связывал все допущенные ошибки и упущения.

Началось с того, что в качестве перекрытия над залами 2-го этажа, где сохранились плафоны, были оставлены деревянные балки и на них — полы верхнего, третьего, этажа. Вопреки договоренности был разобран совершенно целый пол из щитового паркета. При этом балки, на которых этот пол держался, выпилили, и всё это отправили «в неизвестном направлении». После чего работу остановили, и вскрытые межэтажные перекрытия в таком виде простояли больше года, подвергая опасности плафоны второго этажа.

Действия М.И. Красильникова Н.Д. Виноградов назвал «грибковой болезнью»: именно наличием грибка архитектор оправдывал вскрытие полов. И хотя специалисты грибок не находили, ремонтники продолжали рушить перекрытия второго и третьего этажа.

Особенно пострадал потолок над большим «Белым залом», с которого свисала великолепная люстра. И это при том, что, когда вскрыли пол, увидели, насколько прекрасной была сама конструкция перекрытий, имевшая уникальное инженерное решение. Сохранилось её описание, сделанное тогда же Н.Д. Виноградовым:

«Поперечные балки несут накат из горбылей с глиняной смазкой. По этому настилу снизу подбито дранкой, на которую положена штукатурка потолка. Поверх балок положена продольная балка со стены на стену 12,66 метров, к которой болтами подхвачены поперечные балки. Пол третьего этажа лежал на самостоятельных лагах, не касающихся потолочного перекрытия 2-го этажа. В 3-ем этаже площадь 12,66х8,73 была разгорожена на два зала, деревянной перегородкой, построенной в форме шпренгеля, в конструкцию которого входила потолочная балка 3-го этажа. Этот своеобразный шпренгель поддерживал продольную балку потолка зала 2-го этажа с её системой поперечных балок. В общем, это была крепкая система, легко нёсшая всю нагрузку до монументальной люстры, висевшей на ней. Потолок белого зала совершенно не имел трещин в штукатурке».

Уничтожив пол 3-го этажа, Красильников решил заменить деревянные лаги металлическими балками. Высота балок не укладывалась в продольную балку, пришлось делать врезки. Отчего вся конструкция сильно ослабла и уже не выдерживала тяжести пола. Потолок «Белого зала» пошёл трещинами и потребовал дополнительных ремонтных работ. Пришлось даже закрыть музей, так как создавшаяся ситуация была признана аварийной, небезопасной для посетителей и сотрудников.

От «грибковой болезни» Красильникова пострадал и третий, круглый зал анфилады, за плафон которого больше всего волновались музейщики. Дело осложнилось ещё и безобразным, варварским поведением рабочих-ремонтников. Н.Д. Виноградов свидетельствовал:

«В плафоне этого зала было несколько пятен-промочек. Промочки явились следствием того, что рабочие, удалявшие глиняную смазку, чтоб не спускаться с 3-го этажа, мочились непосредственно на накате-потолке. <…> После этих работ зиновьевский плафон пришлось реставрировать».

Вот только возможности квалифицированно исправить содеянное не было, «пришлось ограничиться только укреплением штукатурки и живописного слоя». (Прекрасно отреставрированный вначале плафон сегодня имеет вид недоделанного, с большими белыми пятнами.)

Приходится говорить, что проектная документация приходила тогда с опозданиями, а проводимые работы велись с нарушениями технических условий. Кроме того объём работ был непозволительно завышен. Это касалось не только полов, но и отделки комнат.
 Будучи жилым, третий этаж не имел никаких украшений в отделке комнат, собственно, поэтому комиссия, созванная Инспекцией по охране памятников архитектуры, ранее решила обойтись лёгким ремонтом, покраской стен и побелкой потолков. Вопреки решению ведущий архитектор М.И. Красильников, «чтоб как-нибудь занять лепщиков», украсил залы лепниной.

Директор музея Н.С. Кабуковский писал начальнику московской Инспекции по охране памятников архитектуры В.П. Синякову:

«Проектные решения, которые удалось видеть у ведущего работы архитектора Красильникова М.И., уже готовые в синьках, являются низкого качества и совершенно не увязаны с архитектурой здания музея. Подобная практика может нанести неисправимый ущерб в восстановлении здания».

После завершения работ была проведена экспертиза, установившая грубые нарушения. Итоговое заключение прекрасного реставратора и вдумчивого исследователя П.Д. Барановского, приглашённого для экспертизы, носило характер обвинительной речи в адрес дирекции музея, реставрационных мастерских и Инспекции по охране памятников архитектуры:

«Ознакомление с работами, произведёнными по реставрации дома-дворца Талызиных XVIII века, построенного выдающимся архитектором Казаковым, осмотр этих работ совместно с экспертом архитектором А.П. Голубевым приводит к убеждению, что эти работы проводились теми же варварскими и недопустимыми способами, как и в Аптекарских палатах, которые не имеют ничего общего с методом научной реставрации».

«В памятнике XVIII века без всякого стеснения выламывались старые элементы, выламывались и уничтожались редкие паркетные полы и заменялись новыми шаблонными, выламывались старые потолки, врубались в стены белокаменные пилястры на фасадах, устраивалась новая не нужная парадная лестница, нарушались во многих случаях технические правила и т. п.»

Завершилось тем, что в 1963 году началось следствие по делу о грубом нарушении государственной дисциплины, приписках и других злоупотреблениях, допущенных при ремонте и реставрации зданий Государственного музея русской архитектуры им. А.В.  Щусева.

Тем не менее, по окончании ремонта на третьем этаже музей приобрёл три больших зала: над «Белым залом», над новым «Большим пилястровым залом» и в восточном (левом) крыле.

Первый этаж с его комнатами, разгороженными сетью перегородок, закрашенными масляной краской и оклеенными несколькими слоями обоев стенами, казалось, не мог сохранить следов дворцовой отделки. Так, по крайней мере, было записано в акте предварительной экспертизы, проведённой перед началом реставрации. Она на первом этаже шла одновременно с работами по третьему этажу «Большого дома».

Приступив к работам в анфиладе первого этажа, реставраторы обнаружили, что выводы обследования 1940-х годов не просто поверхностны, а часто не соответствуют реальности:

«В первом же зале, от вестибюля обнаружилось, что стены покрыты мраморной штукатуркой, по смете — обычная гладкая штукатурка. Так же мраморными были и откосы дверей, окон и так же мраморное оформление круглой плоскости на потолке, похоже, заполненное плафонной росписью».

Изначально, в XVIII веке, анфилада первого этажа задумывалась как парадная — это ясно читается на чертежах, помещённых в Альбомы Казакова.

При Талызиных здесь могли располагаться парадная спальня с будуаром, кабинет хозяина, гостиные, столь необходимые в интерьерах домов того времени. Это больше соответствовало характеру отношений, формирующихся в обществе. Значительную часть времени второй, традиционно парадный, этаж в домах-дворцах теперь бывал закрыт.
 Гостей обычно принимали на первом этаже, менее парадном. И лишь по особым случаям, в дни больших приёмов и балов открывался второй этаж.

При Устиновых анфилада, не утратив своей парадности, всё же изменилась. На месте проезда между главным домом и левым флигелем появился «Зал с колоннами», повторенный позднее на втором этаже. Полукругом колонн была оформлена и «Малая гостиная», выходившая окнами на Воздвиженку.

Во второй половине XIX века, когда весь первый этаж был отдан губернскому казначейству Казённой палаты, здесь разместились бухгалтерии, кассы, депозитарий. Залы разгородили барьерами: сторону возле окон занимали «чины», то есть служащие казначейства, пространство, смежное с коридором, предназначалось «для публики».

Превращение по форме дома-дворца, а по содержанию жилого особняка в казённое учреждение, где царили чиновники, не могло не сказаться на планировке и внутреннем дизайне здания. Как-никак в семейном проживании и кассовом обслуживании государственных учреждений есть некоторая разница.

Поэтому несколько слов о том, кто «въехал» в помещения, ещё вчера выполнявшие функции парадных спален, будуаров, кабинетов, гостиных, приёмных. Первым по положению меж новоприбывших являлся казначей, в обязанности которого входило заведывание денежным и гербовым имуществом, находящимся в кладовой. Он был главным распорядителем и руководителем всех чинов казначейства и контролёром исполнения постановлений и предписаний высшего начальства. Под его началом служило в общей сложности около 60 человек. Среди них: помощник казначея, он наблюдал за делопроизводством, за текущей перепиской, а также за рассмотрением ассигнований и требований о выдаче денег.

Старший бухгалтер являлся непосредственным начальником бухгалтерии и канцелярии казначейства. В его обязанностям входило наблюдение за ведением счетов казначейства, ежедневный свод кассы, руководство составлением отчётности и поверка отчётных ведомостей. Осуществляя контроль за всеми финансовыми операциями, он был вторым лицом после казначея.

В штате казначейства были ещё письмоводитель (он вёл переписку казначейства), старший кассир (он выделял казначею кассиров для учёта и исполнения важнейших поручений по кассовой части), «журналист» (в его обязанности входило «обеспечение правильной регистрации ассигновок».

Между ними и их сотрудниками и были распределены помещения первого этажа дворца. Главная касса располагалась в большой комнате по дворовому фасаду (сейчас там библиотека музея), она соединялась с другими кассами. Одна из дверей главной кассы вела в кладовую. Их разделяла решётка, которая сохранилась до сих пор. Её можно увидеть в правом углу библиотеки, рядом с окнами. Стены и потолок кладовой в соответствии с инструкцией тогда укрепили сводами, которые существуют и сегодня.
 Двери в коридор у этого помещения не было. Хотя ныне она существует — появилась, когда помещение, укреплённое сводами, облюбовал Метрострой. Он поместил в нём вентилятор, который пребывает там и сегодня, прячась за глухими окнами и замурованной дверью.

Напротив главной кассы располагалась бухгалтерия, окна которой выходили на Воздвиженку. Ближе к вестибюлю по уличному фасаду были комнаты депозитов (ныне точно под «Голубым залом с круглым плафоном») и бухгалтерия по гербовым знакам.
Все комнаты были перегорожены стойкой. За стойкой около окон и вдоль них стояли столы и стеллажи — это была «территория» чиновников. Пространство между стойками и противоположной стеной оставалось свободным и предназначалось для посетителей казначейства.

Юго-восточный угол здания заняли кладовые и дамский туалет. Лестница, во времена дворца соединяющая первый и третий этажи, ещё сохранялась.
В «Зале с колоннами» по уличному фасаду располагался отдел военного ведомства и путей сообщения. Рядом с ним обустроилась бухгалтерия по специальным средствам.

О таком распределении комнат свидетельствует сохранившийся план, составленный в 1894 году.

…Когда через годы на первый этаж «ступит нога» музейщиков, они в процессе реставрации выяснят, что раньше по всей анфиладе со стороны коридора проходила система арок. Расчистка показала, что они до середины заложены кирпичом. Кладка была сделана на высоту письменного стола. Тогда возникло предположение, что операции губернского казначейства велись таким образом: чиновные люди находились в комнатах, а посетители-клиенты находились в коридоре. Хотя не исключён и иной вариант: это было сделано для увеличения в помещениях объёма воздуха.

Решено было восстанавливать залы как гостиные XIX века. Весной 1960 года подготовили проектное задание по первому этажу, уже с учётом тех открытий, которые не учло первое обследование.

Во всех залах восстановили искусственный мрамор, лепные карнизы, заделали поздние дверные проёмы, отремонтировали печи. К сожалению, не могло быть и речи о восстановлении плафонов. И сведений о них не сохранилось, и даже следов краски не обнаружилось.

Вот как в 1970 году описывала восстановленную анфиладу научный сотрудник музея М.Б. Михайлова в статье «Дом Талызиных — архитектурный памятник московского классицизма»:

«В первом этаже в одном из зал жёлтая облицовка сочетается с терракотовым мрамором горизонтальных и вертикальных полос, членящих плоскости стен и обрамляющих пролёты окон и дверей. В другом зале белый основной фон стен сочетается с мраморными полосами жёлтого цвета. Отсюда открывался вид на следующий по анфиладе зал, отделанный бледно-розовым мрамором. Его цвет кажется более насыщенным в сопоставлении с бело-голубой гаммой соседнего зала. Это была прямоугольная в плане гостиная, в глубине которой четыре пары колонн образовывали полукружие».

По дворовому фасаду первого этажа, в большой комнате, где, возможно, размещалась одна из гостиных, музей намеревался разместить библиотеку (что потом и было выполнено). Это было помещение с мраморными тягами по гладкой штукатурке. При губернском казначействе здесь располагалась главная касса, соединённая межкомнатной дверью с комнатой-кладовой. К сожалению, потолок был непоправимо испорчен.

После вскрытия дощатых полов, обнаружилось, что по всему первому этажу был проложен белокаменный пол. Его не было только в зале на месте восточного проезда.

Реставраторы сделали вывод, что белокаменные плиты сохранились «от Талызинского времени».

Исследователь творчества М.Ф. Казакова известный архитектор, реставратор, теоретик архитектуры и искусствовед И.Е. Бондаренко отмечал, что впервые именно Казаковым был использован «полированный, шлифованный подольский камень» при строительстве Голицынской больницы (ныне Первая городская больница имени Н.И. Пирогова). В залах первого этажа «Дома Талызина» мы встречаем этот же метод укладки пола.

Что касается сводчатых перекрытий подвалов дома, то по использованному кирпичу их можно датировать концом XIX века, то есть они относятся ко времени пребывания здесь Казённой палаты. Из чего напрашивается вывод, что своды появились в 1894—1896 годах, когда здание пошло трещинами и Казённая палата вынуждена была затеять обширный ремонт.

«Красильниковская» лестница», спроектированная ведущим архитектором М. Красильниковым, появилась в ходе ремонта по двум причинам.

Первая из них — исторически в «Большом доме» было несколько лестниц. Одна из них (существует и сейчас в юго-восточном углу здания), возникшая при Талызиных, выполняла роль «чёрной лестницы» для прислуги.

Ещё две лестницы были в западной части дома. Та, что располагалась в крыле здания, появилась, когда парадная лестница была разбита на этажи (на её месте сейчас двери в служебные помещения). И другая, чугунная, «на ползучих кирпичных сводах» с выходом на чердак, оставшаяся в наследство от Казённой палаты. Она занимала половину существующего сейчас «Голубого фойе» и шла по стене Большого дома.

Все три старые лестницы находились в аварийном состоянии и не могли выполнять роль парадной лестницы музея.

Вторая причина — трёхэтажному зданию музея требовалась парадная лестница, без неё, понятно, обойтись было никак нельзя.

М. Красильников решил спроектировать и установить новую парадную лестницу. Для осуществления своего проекта он уничтожил чугунную лестницу, а также разобрал стену, которая продолжала коридоры второго и третьего этажей.

Новая лестница была из белокаменных ступеней, уложенных на железные контуры. Стену «Большого дома», которая была включена в лестничную клетку, подвергли многократной штукатурке. В некоторых местах штукатурка достигала более чем 10-сантиметровой толщины. Таким образом были сглажены все исторические, временные наслоения и особенности здания. О сохранении исторических изменений, которые претерпели стены, как в таких случаях говорят, никто и не заикался. А ведь спрятанные за штукатуркой примечательные особенности стены могли стать замечательным экспонатом музея.

Происходило «грубейшее, необъяснимое искажение памятника» в то время как в протоколе согласования предлагалось только «изменить марш первого этажа, ликвидировать окно первого этажа, упростить балясины и белокаменные тумбы не делать».

Тем не менее, проект новой лестницы, сделанный Красильниковым «в объёме своих архитектурных сил», был утверждён Государственной инспекцией по охране памятников архитектуры и директором музея Н. Кабуковским. Из чего напрашивается ещё один вывод: «Дом Талызина» переставал быть дворцом, постепенно трансформируясь в музей. Новая лестница, позволявшая оборудовать в центре своём лифт, отвечала именно требованиям музея.

Вот только ко всему прочему, в это трудно поверить, но в проекте Красильникова не была… учтена крыша. И новая парадная лестница долгое время стояла раскрытой под дождём и снегом. Не удалось сделать и подземный гардероб, хотя он и был спроектирован Красильниковым — подвала, на который безосновательно рассчитывал архитектор, в природе не существовало, а копать новый не решились.

Новая лестница соединила основной, центральный, корпус здания с западным крылом, где к 1960-м годам разместились музейные фонды. Чуть позже, уже в 1960-х, в центре лестницы был встроен лифт, позволивший перемещать сотрудников и экспонаты на второй и третий этажи. Однако, проработав несколько лет, он застыл на уровне второго этажа, и даже какое-то время послужил помещением для бухгалтерии. В конце 1980-х его демонтировали.

Значительной перестройке подвергся тогда весь западный флигель. Второй этаж был соединён с антресолями (в образовавшемся зале разместили фонды советского отдела). Для освещения этого зала пришлось пробить окна в брандмауэрной стене флигеля. Так что просторный зал, в котором сегодня разместились реставрационные мастерские, — полностью новый зал, который музей получил путём разрушения исторических перегородок флигеля.

Остаётся добавить, что после проведённого ремонта третьего и первого этажей музей их так и не получил. В 1963 году усадебный ансамбль перешёл в ведение Министерства гражданского строительства. Новый владелец решил в здании по проспекту Калинина, дом 5 разместить свои проектные мастерские и подведомственные министерству институты. Музею под экспозицию и хранение экспонатов министерство соизволило отдать лишь второй этаж «Большого дома» и его восточное крыло.


          Портретная галерея. Зал № 3

          П.Д. БАРАНОВСКИЙ

Пётр Дмитриевич Барановский (1892—1984) — выдающийся исследователь и реставратор архитектурных памятников древнерусского зодчества. Основатель Музея имени Андрея Рублёва (совместно с И.Э. Грабарём) в Андрониковом монастыре*. Реставрировал Свято-Троицкий Герасим-Болдинский мужской монастырь в Смоленской губернии, восстанавливал здания Спасо-Преображенского монастыря, церковь Петра и Павла, древнего здания палат Старого Английского двора на Варварке и Митрополичьи палаты в Ярославле. Один из важнейших этапов в жизни реставратора — возрождение Крутицкого патриаршего подворья, памятника XIII — XVI веков.

* Андроников монастырь — Спасо-Андроников, Свято-Андроников, Андроников Нерукотворного Спаса, бывший мужской монастырь на левом берегу Яузы, близ одной из Поклонных гор, основанный в 1357 году митрополитом Алексием как митрополичий монастырь, названный по имени первого игумена Андроника, ученика Сергия Радонежского (в настоящее время монастырь находится в черте Москвы у Андроньевской площади).

Среди основных достижений Барановского реставрация Коломенского. В 1924 году он добился учреждения в Коломенском музея народного творчества и стал его первым директором. Он разыскал, вывез в Коломенское и сохранил для потомков домик Петра I, Моховую башню из Сумского острога, хозяйственную постройку из Преображенского. Под его руководством была проведена реставрация Георгиевской колокольни, а часть трапезной, связующая пристройка, разобрана, удалена как «позднейший» слой*.

* В 2005—2006 трапезная была отреставрирована, и церкви Св. Георгия был возвращён её исторический облик. В результате колокольня Георгиевской церкви стоит отдельно от трапезной.

Пётр Дмитриевич был последним человеком, который посетил Чудов монастырь в Кремле перед его сносом в 1929 году и успел вынести оттуда мощи митрополита Алексия. В 1925—1930 годы, в разгар антирелигиозного движения, по его точнейшим архитектурным обмерам был восстановлен Казанский собор на Красной Площади (закрытый ещё в 1918 году, храм быстро разрушался), построенный в память освобождения Москвы от поляков в 1612 году. Барановский следовал принципу — восстанавливать первоначальный облик здания, уничтожая все позднейшие пристройки и наслоения, что многими воспринималось в штыки. Однако в те годы это был способ сберечь памятник от немедленного сноса.

Когда в 1936 году в соответствии со сталинским планом реконструкции столицы в районе Манежной площади Казанский собор и Иверские ворота с часовней всё-таки снесли (храм в 1990—1993 годы вновь воссоздан), Барановский уже отбывал срок в Мариинске по «делу славистов» за «антисоветскую агитацию». Но, по общему мнению, три года лагерей — это была цена, которую он заплатил за спасённый ранее храм Василия Блаженного. Быль или легенда, гуляет по свету народная молва, что храм уже собирались сносить, даже технику подогнали, но архитектор-реставратор Барановский залез в ковш экскаватора (вариант: выкрал ключи от собора и там забаррикадировался, угрожал покончить с собой, если храм снесут). Очевидцев нет, но общеизвестно, что после резкого разговора с Кагановичем, послал он Сталину дерзкую телеграмму с требованием не разрушать памятник. Она подействовала на вождя, и великий памятник древнерусской архитектуры был спасён.

Легендарные слухи о своих методах воздействия на вождя и чиновников Барановский не опровергал. О чудесном спасении храма Василия Блаженного даже сам в 1960-е годы известному журналисту «Комсомолки» Василию Пескову, после чего легенда история ушла в народ.

Много лет неудобный для многих Барановский занимался восстановлением и реставрацией комплекса памятников Крутицкого подворья на Таганке — комплекса разнообразных памятников архитектуры конца XVI века: живописные палаты, храмы, колокольни, крыльца, переходы и сказочный «Крутицкий терем» конца XVII века. Ему удалось спасти церковь Зачатия Анны, что в Углу в Зарядье.

В 1961 году он занимался судьбой палат иконописца Симона Ушакова, которые мешали строительству новых зданий ЦК КПСС, и по этой причине их намеревались снести. Приспособленные под жильё, палаты тогда пребывали в катастрофическом состоянии. Благодаря Барановскому они были сохранены и отреставрированы.

Когда для строящегося Дворца съездов вырыли 15-метровый котлован, который перерезал все водные источники на кремлёвском холме, колокольня «Иван Великий», построенная во времена царствования Бориса Годунова (её высота с крестом 81 м), дала крен. Дело в том, что все соборы и здания Кремля стоят на дубовых сваях, которые «живут», только если есть вода. И когда вода ушла, то все постройки «поехали». Тогда вопрос о самой высокой колокольне Москвы был поставлен на самом высоком уровне — на Политбюро. Оно приняло предложение Петра Дмитриевича вырыть котлован и залить его стеклобетоном, чтобы «Ивана Великого» не постигла участь Пизанской башни.

Говорят, в общей сложности Барановский создал более 100 реставрационных проектов, из которых 70 были осуществлены и исследовал несколько сотен старинных храмов, монастырей и прочих сооружений, расположенных на территории от Белого моря до Азербайджана.

Заслугой Барановского в области охраны памятников культуры стало создание клуба «Родина», в который вошли Павел Корин, Леонид Леонов, Сергей Конёнков, Илья Глазунов, Игорь Русакомский, космонавт Леонов и авиаконструктор Антонов. В 1965-1966 годах Барановский с единомышленниками добился создания Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.

Почти полвека своей жизни Пётр Дмитриевич прожил в Новодевичьем монастыре. Там, в корпусе больничных палат, он и скончался. Похоронен в Донском монастыре*.

* Ценнейший архив, собранный за долгие годы, П.Д. Барановский ещё при жизни передал в Государственный музей архитектуры им. А.В. Щусева, и в 2000 году его начали публиковать.


          В.И. БАЖЕНОВ

Василий Иванович Баженов (1738—1799) — прославленный и крупнейший русский архитектор, теоретик архитектуры, академик архитектуры, педагог и художник, первый вице-президент Императорской академии художеств, родился в семье дьячка одной из придворных кремлёвских церквей.

Образование получил в Москве в Славяно-греко-латинской академии, в школе знаменитого московского зодчего князя Д.В. Ухтомского (из неё вышли выдающиеся мастера русской архитектуры того времени: Александр Кокоринов, Карл Бланк, Матвей Казаков, Иван Старов). По повелению императрицы Елизаветы Петровны был послан в Петербург для обучения свободным искусствам в только что основанной тогда Академии художеств. Здесь главный архитектор Адмиралтейств-коллегии С.И. Чевакинский делает его своим помощником при постройке Николаевского морского собора, после чего он работал у де ла Мотта и Кокоринова.

 В 1760 году по представлению Кокоринова становится помощником при Растрелли. За успехи отправлен в Париж учиться у королевского архитектора Шарля де Вайи (de Wailly). Одновременно поступает в ученики к профессору Дювалю и занимается изготовлением моделей архитектурных частей из дерева и пробки. Выдержав экзамен и получив диплом архитектора в Парижской академии, Баженов готовит проекты (в том числе проект для парижского Дома инвалидов с фасадом вроде римского собора Св. Петра и Павла, позже послуживший образцом для плана Казанского собора в Петербурге, проектируемого его учеником А.Н. Воронихиным).

Петербургская академия, получив известие об отличии, впервые оказанном за границей русскому художнику, назначает ему ехать для усовершенствования в Рим. В Италии Василий Баженов удостоился дипломов Флорентийской, Клементийской и Болонской академий. В 1765 году он получил личное предложение Людовика XV остаться во Франции в качестве придворного архитектора, от чего решил отказаться. Находясь за границей, выполнил несколько моделей знаменитых зданий. В Париже он сделал, со строгой пропорциональностью частей, модель Луврской галереи, а в Риме — модель собора Св. Петра.

Прекрасно знакомый с европейской архитектурой Баженов не стал её эпигоном, предпочитая создавать свой характерный стиль и своё направление в архитектуре. В разные периоды своей деятельности и для разных объектов работал в различных манерах.  Воспитанный на архитектуре Москвы, В.И. Баженов ценил родную архитектуру, её живописность и красочность, оставался творцом и теоретиком новой русской оригинальной архитектуры. «Именно после Баженова и благодаря ему можно говорить о русской архитектурной классике как о своеобразном явлении в искусстве», — скажет о нём А.В. Щусев.

Среди основных архитектурных объектов Баженова в Петербурге — проект здания дворца в Екатерингофском парке, Инвалидный дом на Каменном острове с церковью Иоанна Предтечи. Документально подтверждается его участие в разработке одного из проектов здания Каменноостровского дворца императора Павла (Михайловского замка) — в архиве Воронцовых найдены чертежи замка, подписанные В.И. Баженовым. Но постройка замка велась под надзором архитекторов А.Н. Соколова и В.Ф. Бренна ввиду болезни, помешавшей Баженову строить самому.

В Москве с его именем связаны здание арсенала и сената по Знаменке, колокольня при церкви Преображения, или Всех Скорбящих Радости и новый иконостас в церкви Св. Иоанна Воинственника, Владимирская церковь в Быково, построенная по заказу владельца усадьбы — Михаила Измайлова (на месте старой деревянной церкви возведён белокаменный готический храм с башенками), проект Петровского дворца, построенного М.Ф. Казаковым, его помощником. Отдельного упоминания заслуживает «Дом Пашкова» (библиотека Румянцевского музея). Его считают ярким памятником так называемого французского вкуса (стиля) в русской архитектуре и одновременно жемчужиной русского зодчества. Большой знаток и ценитель русской архитектуры И. Грабарь писал об этом дворце на высоком холме против Московского Кремля: «Трудно найти более совершенное соотношение всех частей единого сооружения, чем-то, которое достигнуто здесь».

В конце 70-х годов Баженов подхватывает желание русской Минервы, как называли Екатерину II, начать глобальную перепланировку московского Кремля — сделать его более европейским. Исходя из того, что в первопрестольной нет достойной резиденции для приездов двора, Василий Иванович задумывает создание грандиозного «Форума великой империи» (Большого Кремлёвского дворца) на Боровицком холме. Длина его фасада планировалась 639 метров. По своей архитектуре и богатству императорская резиденция должна была стать новым архитектурным чудом, прославляющим русское государство, царствующую династию и саму Екатерину II. Каким представлял это чудо придворный архитектор? Создаваемый им проект отражает стремление Баженова создать в самом центре обновляемой Москвы общественный центр с театром и овальной площадью для народных собраний, к которой должны были сходиться все улицы Кремля.
 
Идея императрице нравится. Её не смущает, что при этом многие здания Кремля допетровского времени Баженов предполагает снести, заодно закрыв со стороны реки обзор храмов Соборной площади. В сущности, архитектор намерен исказить исторический облик кремлёвской твердыни. Даётся распоряжение: предлагаемый проект надо обстоятельно разработать и осуществить. Выделены огромные деньги. Баженов незамедлительно принимается за доведение проекта до финальной стадии.

Воодушевлённый поддержкой Екатерины II, он энергично 5 лет трудится над созданием окончательного проекта и модели Большого Кремлёвского дворца.

План дворца охватывал уже почти весь Кремль. На нём, можно видеть, непосредственно главное здание резиденции с одной стороны частично заворачивало на Красную площадь и к арсеналу — с другой стороны. По проекту кремлёвский дворец был не просто большой, он был очень большой, можно сказать, огромный и величественный, сочетавший в себе черты классической римской и греческой архитектуры.
 
Даже не ради того, чтобы читатель попытался представить его, а лишь для осознания содеянного Баженовым «черновика», предшествующего самому строительству дворцового комплекса, можно привести размеры модели, на создание которой было затрачено 5 лет: длина — около 17 м; ширина — 4 м; высота — более 2 м. Для её создания и хранения рядом с Арсеналом в Кремле был построен «модельный дом». Людей, занятых созданием модели, было около трёхсот человек: архитекторы, живописцы, столяры, резчики, модельеры, скульптор-миниатюрист (история сохранила его имя — Иван Ясныгин).

Исполненная из липового дерева, оштукатуренная и отделанная под натуру, модель эта сама по себе является лучшим образчиком модельного искусства. Но что произошло бы с реальным Кремлём, каким мы его знаем, случись задумке Баженова воплотиться в жизнь, не хочется даже думать.

Приближение окончания работы над проектом, позволило архитектору приступить к практической его реализации. Помощником и заместителем берётся М.Ф. Казаков — многолетний товарищ и помощник. После завершения работы над моделью императрица пожелала увидеть её в Петербурге. Разобранную модель перевезли в столицу на 120 санях. Рассмотрев модель ансамбля, Екатерина II подписала указ с распоряжением о строительстве.

Следует разборка старых деревянных зданий Кремля: разобраны здания Приказов, старая Оружейная палата, здание Вотчинной коллегии, церковь Черниговских чудотворцев, Казённый двор, здание Запасного дворца, палаты Трубецких и конюшенный двор Чудова монастыря. Далее последовал указ императрицы: «сломать городовую стену по Москве-реке от церкви Благовещения до церкви Петра митрополита, а церквей сих не трогать». Крепостные стены уже начали было разбирать (снеся часть обращённого к Москве-реке участка стены с шестью башнями). Разобрали Тайницкую башню и две Безымянные башни около неё, а также между Петровской и Благовещенской башнями.
В 1769 году начинают серьёзные земляные работы. Но при рытье котлована у подножия Кремлёвского холма на стенах древних соборов появились трещины. Летом 1770 года по инициативе Баженова были укреплены стены Архангельского и Благовещенского соборов.

Тем не менее, по воле императрицы, строительство было на время отложено. И всё же 1 июня 1773 года состоялась долгожданная закладка дворца. Текст для закладной доски Баженов сочинил сам:

«К славе великой империи, к чести своего века, к бессмертной памяти будущих времен, к украшению столичного града, к утехе и удовольствию своего народа».

Однако весной 1775 года на строительной площадке проявилась подвижка грунта: начали оседать массивные контрфорсы Архангельского и Благовещенского соборов, отчего в опасности оказался Архангельский собор, стоявший на откосе, и упала стена на месте снесённой церкви Черниговских чудотворцев.

Собранная комиссия (К. Бланк, И. Яковлев, Г. Бартенев) установила, что опасности для старых зданий нет, но для их укрепления надо ускорить сооружение фундамента нового дворца. Однако императрица работы останавливает совсем. К этому времени Екатерина II уже охладела к проекту, сочтя, что он противопоставляет старую Москву, которую она недолюбливала, новой столице — Петербургу. Финансирование проекта прекращено. И в том же 1775 году начнётся восстановление Кремлёвской стены и башен. В 1776 году по обмерам воссоздали Тайницкую башню, а исправление стен закончили в 1783 году*. Таким образом воплощение величественного проекта дворца, строительство которого уже даже началось, неожиданно не состоялось**.

* Снесённая часть стен Кремля была восстановлена М.Ф. Казаковым.
** Сегодня о дворце напоминают только оставшиеся проектные чертежи, уступ на Кремлёвской стене да модель, собранная и выставленная в музее архитектуры им. А.В. Щусева.

После неудачи с реконструкцией Кремля дальнейшая жизнь Баженова складывалась не лучшим образом. В «Автобиографии» он признавался:

«Во всё оное время гоним судьбою в теперешнем чине. А более всего стеснило дух мой пятнадцатитысячное число рублей долгу, который я нажил не мотовством, а усердием моим Отечеству, набирая беднейших. И для их обучения выписывал книги, покупал редкие картины и всё, что касается до художества, в уповании, что начатое великое здание в Кремле будет продолжаться. А я только остался без здоровья с повреждением зрения».

Последующие десять лет архитектор занимался исполнением заказа от Екатерины II построить для неё подмосковную резиденцию в Царицыно. На возведение этого здания Баженов потратил 10 лет своей жизни. Архитектор настолько жил этим проектом, что, когда в казне не стало хватать денег на грандиозное строительство, он вложил в здание свои средства и даже продал дом. На строительной площадке появился единый дворцово-парковый ансамбль, в котором здания в стиле «нежной готики» сочетались с холмистым ландшафтом и прудами, будто бы небрежно разбросанными по всей территории.

Летом 1785 года на строительство приехала заказчица, которая на протяжении десяти лет лично утверждала и одобряла все эскизы и планы.  Приехала и уехала, посетовав, что дворец с тёмными и тесными помещениями ей не понравился. Здание приказано перестроить. Но и следующий вариант архитектурного ансамбля ей не глянулся — велела все постройки разобрать. В 1792 году Баженова отстранили от должности и перевели в Петербург.

Авторство работ, которые приписываются архитектору в северной столице, до сих пор остаётся под вопросом: это несколько зданий в Гатчине, Спасские казармы. Среди не осуществленных его проектов называют здание Смольного института благородных девиц, мастерские Адмиралтейства и Галерная гавань на Васильевском острове.
 
Сегодня приходится говорить, что от Баженова практически мало что осталось. Тем не менее в массовом сознании бытует романтический образ Баженова как непризнанного гения, грандиозные замыслы которого не были оценены авторитарными властями. Как результат, Баженову (как, впрочем, и Казакову) приписывались (или продолжают приписываться) почти все псевдоготические постройки конца XVIII века в московском регионе, относительно авторства которых не сохранилось документации.

Координаты творческой личности этого незаурядного зодчего честно обозначил замечательный художник-живописец и выдающийся реставратор, искусствовед, теоретик искусства, просветитель и музейный деятель, Игорь Эммануилович Грабарь:

«Беспокойный, вечно мятущийся дух,  великий и немощный в одно и то же время <…> Гениальный неудачник, в результате почти сорокалетней пламенной работы не оставивший нам ни одного совершённого создания, он был из тех глубоких русских натур, к которым принадлежал и Александр Иванов*: их самые горькие поражения были их лучшими победами, минуты бессилия и падения — их высшими достижениями и горним прозрением».

* Александр Андреевич Ива;нов — русский художник, академик; создатель произведений на библейские и антично-мифологические сюжеты, представитель академизма, автор полотна «Явление Христа народу».

Умер Баженов и был похоронен в Санкт-Петербурге, но позже, в 1800 году, его останки были перевезены в имение Баженовых в селе Глазово (ныне Тульская область).