Цвет страха

Писатель – писатель взялся писать свой новый рассказ.
А просто шёл какой-то, что ли, слух по всему дому…
Он, сев за стол, сосредоточенно -- по неизменному им для себя заведённому -- набрал из пузырька чернил в авторучку.
Когда-то ему её подарили… перо давно уж царапало…
Что-то, на этот раз, выйдет!
Чистые листы всегда лежали, невысокой стопкой, наготове.
Ему, между тем, стали словно бы грезиться те сплетни-голоса в подъезде…
…Он вдруг почувствовал себя каким-то обновлённым!
«Это – страшная сказка…»
Он – остановился.
Первая строка… в самом деле -- получилась такая.
Привычно покатал в пальцах авторучку.
Эх ты... Даже забавно…
Посмотрим.
Тем более, тут ведь черновик.
И следует писать пока, что бы ни писалось!
Он, уже с азартом, перевёл авторучку на чистое место листа.
«Мог бы назвать это воспоминание: рассказ рядового в отставке…
Именно рядового.
Но в отставке ли?..»
Он заволновался…
Как никогда -- он был в том состоянии, которое прямо-таки толкало его к столу.
И нельзя медлить!
Однако, как бы себе не веря, он посмотрел на готовые строки…
 «А выскажусь-ка я целиком!
Что это ты сегодня?..»
Так он и писал…
И рука его задрожала…
«Пусть это будет пока вкратце.
Просто план.
И даже тут ничего в скобки не бери».
…Потом ещё не раз перепишет.
Потом отдаст опять, как все в доме привыкли, листы под скрепкой жене или дочке.
Пускай себе набирают… на их этих самых нынешних компьютерах… как это? – «вывешивают», где хотят… пусть делают, что им вздумается…
 «Итак: оружие.
Так вот ты куда…
Неужели о нём?
То Оружие. С большой с той буквы.
Что разве свежее на эту тему?..
Всё свежее -- на тему всегда одну!»
…Он выпрямился… словно бы собрался зачем-то встать.
Но тут же вспомнил: у него в комнате зеркала нет.
Ага…
Зеркала тут -- нет!
Это, по законам своего поприща, он давно учредил.
Но что с ним?..
«Пиши, пиши».
Сердце его билось…
«…А есть остров на самом-самом севере, который не только что какой-нибудь новый… состоящий из земли… а, напротив, название его знают – знают, небось! -- даже на обратной стороне планеты.
Мудрено ли: радиация там так зашкаливала… не знаю, как теперь… что, когда я на этом острове свои три года служил, только и думал: лучше уж, к чёрту, ни о чём не думать!..
…Ну, свежее разве что… само собой… что минули уже те двадцать пять лет, которые, по подписке, я давал в тамошнем нашем «особом отделе» о полном молчании.
И в кавычки ничего не бери… чтоб не мешало…
И правка всякая потом…
Пиши! Пиши!
А свежее, в конце концов, то, что я сейчас решил наконец написать о том самом грузине.
Об нём, о нём.
Почему?..
Потому…
Да!
Решил так уж решил.
…Случай.
Или не редкий такой случай?..
Служил с нами один грузин.
Вот и пошёл текст.
Или это ещё не текст?..
Разные, по национальности, были среди нас и другие разные всякие.
Но этот был вроде бы как бы у всех всегда на виду.
Потому что он был женатый.
Так как он был женатый.
Женатых вообще-то у нас в подразделении вроде бы несколько было.
А грузин был не только женатый. Но и семейный. У него был уже ребёнок. Дочь, если я не забыл. Дочка.
Это знали все.
Ну и служили все, как положено, одинаковые одинаково.
Пробел.
Грузин и есть грузин – и лицом, и всё прочее.
…Да! Мы служили на том острове просто в оцеплении и до всего, так сказать, этого самого не касались.
Кроме, как говорю, той самой радиации.
Только о ней-то как раз и речь.
О разной всякой радиации!
Это выделим курсивом.
О этот остров…
Уж новый так новый!..
Грузин наш и всегда был молчаливый – ну раз женатый! да и с ребёнком! только сказать: отец! папа! – А тут стал вдруг и вовсе задумчивый.
Здесь надо сделать подробное отступление. О грузине. Мелочи его разные.
Пауза.
Не знаю, как в других, обычных, так сказать -- нормальных, частях.
А только теперь вот что дотошно вспоминаю…
Все мы там… по себе сужу… мы все бодрились.
Бодрились!
Поплёвывали не поплёвывали.
А все, на том на острове, и офицеры, тоже, наверно, так.
Как умели и как могли.
Увольнений не было. Развлечений – лишь кино да турник.
А книги?.. Не припомню…
Больше – общались.
И каждой всякой новой мелочи в нашем быту были рады. Всякую новую мелочь раздували.
…И то, что наш грузин сделался задумчивый, сразу стали так и эдак обговаривать.
Да-да-да…
И в казарме, и в курилке, и в столовке.
Суть.
Он, грузин, уже кому-то признался или случайно обронил.
Что.
Он письмо – оттуда, от себя, со своей родины – получил.
Ну, письма все получают… может быть, разные…
А тут.
Жена у него – беременная.
Как тут пройти мимо!
Стали, всем полком, это дело – обговаривать.
Вдоль и поперёк.
Разгадывать, обыгрывать.
Перелопачивать.
И всё – бодрясь-то!
Попросту говоря, обсмеивать.
Все хором! И во всё горло!
Для начала – считать, конечно, месяцы его службы.
Ха-ха! Ха-ха!
Залететь, мол, его жене можно было и сразу после его призыва… А раз так, то и первый-то его ребёнок, мол, – от него ли…
Дальше – больше.
И служить, мол, тебе ещё как медному котелку – разве будет баба терпеть, ждать…
Потом уж стали его утешать: дескать, не беда, вот вернёшься – сделаешь сам... уж точно своего…
Ха-ха. Ха-ха.
Что же.
Любую забаву людям подавай – пусть она хоть и печаль!
Шутили-шутили… И всё на эту тему…
Наконец добрались до главного.
Ты забыл, где ты служишь?.. Ведь вокруг здесь – какая радиация!.. Так что когда вернёшься – у тебя не будет стоять…
И прочие, грубо говоря, советы.
Донимали его донимали.
Донимали-донимали.
Не тоскуй, брат, ведь у тебя есть уже, пусть хоть и от кого, ребёнок…»
…Он, писатель, вдруг спохватился!
Оказывается, он ничего не пишет…
А уже сколько-то времени просто сидит и недвижно смотрит перед собой… ничего не видя…
«Теперь, боже мой, думаю…
Как мы сами-то вытерпели…
Вот!
Нам на политзанятиях тогдашних говорили, что министр их обороны, на другой-то стороне их планеты… потом поправлю… министр обороны на этой самой планете той же самой планеты… немного ранее, по международной истории… выпрыгнул из их окна с криком: русские идут!
Но я это я к слову.
Или по делу?..
Да, по слову.
…Дальше что.
Шутки-то шутками.
День прошёл… ещё день прошёл…
Подробнее! Тут подробнее!
И стали мы все переглядываться.
Стали мы переглядываться.
Прямо сейчас жутко…
Друг уже с другом.
И улыбались как-то иначе: не весело, а как бы смущённо.
Какое там посмеяться!..
Даже, как теперь вспоминаю, все стали лицом… как бы с румянцем… как вот этот румянец обозвать?..
И на грузина нашего поглядывали теперь лишь мельком…
Наконец… на него просто чуть косились…
В первое время.
Потом…
Перестали на него, пожалуй, даже и смотреть…
Только зато друг дружке в глаза глазели! Таращились!
Спрашивали, значит, друг друга.
Молча.
Про нашего грузина.
А?..
Серый он, что ли?..
Как бы пепельный…
А?..
Или был такой?..
Нет, был он весь чёрный. Весь хоть и короткой, но чёрный.
Друг же на друга смотрим – уже не то чтобы бодрясь…
А будто бы… окрикнутые.
Окликнутые!..
Вот слово!
И грузин наш тот… тот наш… всё молчит себе да молчит…
…Вот тебе и разные те килотонны.
Вот когда испугались!
Как бы это поточнее выразиться…
Сделались все… будто бы красивые…
Сделались все – ей богу! – симпатичные.
…Кто где из всех, может, теперь.
Я… впрочем, впрочем… впервые сию минуту об этом подумал… никогда на эту тему даже и не думал…
Так у всех, что ли, после армии?..
…Потом мы прямо уже вслух говорили.
Спокойно.
Если можно так выразиться.
Как бы по уставу.
Вот уж точно – по какому-то уставу!
Хотя… улыбнуться мне сейчас как раз-то и хочется…
Какой-то странной улыбкой.
Умилённой, умилённой!
И на грузина своего мы все опять стали смотреть.
Уже, стараясь, буднично.
Кто как умел…
Смотрели мы на грузина -- будто зачарованные.
…Да седой! Седой!
Весь седой.
Грузин тот наш в четыре дня… да, в четыре те дня… поседел…
Стал белый. Белый курчавый.
Раньше как бы и не замечали, что он был не только чёрный, а и курчавый, кучерявый».
…Он, писатель, опять замер.
На днях один тут, он в соседнем подъезде жил... видел его не раз: верзила… что недавно побывал, говорят, по так называемому контракту в «горячей точке»… сделал с собой нехорошо…
И он -- в недоумении посмотрел на рукопись…
«Итак.
Да всё.
Всё!
Не могу больше.
Да! Боже! Боже! А видел ли тогда грузин… сам-то себя?!..
Нет, нет, всё!
Сказка, говоришь...
Но почему-то, почему-то мне иначе тут не выразиться. Хотя это всё происходило на самом деле.
А разве не сказка, коль об этих фактах, об испытаниях, тогда не писали в газетах, не говорили по радио, по телевиденью…
Но теперь-то – вроде бы и пишут, и говорят!
Ладно, ладно, не пачкай бумагу!
И разве эта сказка не страшная, если в те годы молчали о тех страшных запасах и взрывах…
Но теперь-то – вроде бы не молчат!..»
…Писателю тут захотелось немедленно встать -- и куда-то идти, идти, идти.
Куда?..
Он машинально закрывал свою авторучку, снял уже с обратного конца колпачок…
Но дописал и подчеркнул:
«Это – сказка и страшная сказка!»

Ярославль. 13 августа 2016 года

Все рассказы: ЛитРес Евгений Кузнецов Цвет страха Рассказы