Венок мудрости Эллады

А.В. Волошинов. Венок мудрости Эллады
Мудрость Эллады...Фалес, Пифагор, Гераклит, Парменид, Зенон Эпейский, Анаксагор, Демокрит, Протагор, Сократ, Платон, Аристотель, Диоген Синопский, Эпикур, Боэций. Четырнадцать ярких жизнеописаний античных философов - своеобразный венок сонетов в прозе. Никто из них не познал абсолютной Истины, но без них был бы немыслим путь человечества к ней
https://vk.com/doc12780981_510325303
От автора
Венок мудрости...Что это значит? Не слишком ли пышно? Иное дело лавровый венок, или терновый венок, или венок сонетов, наконец. Так почему же венок мудрости?
Потому что мудрость Эллады действительно сплетена в тугой венок. Тысячу лет в этот венок стягивались, вплетались и пригонялись друг к другу тысячи искрометных мыслей — цветы божественных озарений и плоды тяжких раздумий. Мудрость Фалеса переплеталась в этом венке с мудростью его ученика Анаксимандра, мудрость Демокрита и мудрость Платона взаимодополняли друг друга, мудрость Пифагора, Платона и Аристотеля — создателей величайших в истории человечества научных школ, — умноженная на мудрость их последователей и учеников, тысячью нитей стягивала этот венок в упругое кольцо.
Воистину этот лавровый венок Древней Эллады, венчающий самое драгоценное создание греческого гения, — великое творение его разума. Но это и терновый ее венок. Ибо путь к истине всегда проходит сквозь тернии. Вот почему жизнь мудрецов представляется сплошной цепью трагических звеньев: Гераклит, осмеянный толпой, скитается в горах и неизвестно где и как погибает; плененный Зенон Элейский откусывает свой язык и выплевывает его в лицо тирану — теперь он ничего уже не сможет сказать ему; Демокрит ослепляет себя, ибо, согласно его философии, зрение не должно мешать внутреннему умозрению; в ночь перед казнью Сократ отказывается от побега и утром спокойно принимает смерть; Диоген Синопский живет в бочке, ест вместе с собаками, но отвергает милости царя Александра Великого; Архимед погибает от меча безграмотного римского воина, не поднимая глаз от своих чертежей; Гипатия позволяет растерзать себя обезумевшей толпе фанатиков-христиан, но не изменяет своим убеждениям духовной наследницы великого Платона; оклеветанный Боэций в ожидании казни не просит пощады и не ищет справедливости, а пишет лучшую книгу «Утешение философией»...Все это отнюдь не причуды гения, но скорбная плата, отданная ради торжества Истины, во славу Долга, во имя Красоты и Величия человеческого разума.
Возможно, еще придет поэт, который сложит венок сонетов о мудрецах Эллады. А пока пусть будет венок мудрости Эллады, в котором выдержана лишь самая простая форма построения венка: первой фразой каждой новой главы служит последняя фраза главы предыдущей.
Венок сонетов состоит из четырнадцати самостоятельных сонетов, в каждом из которых по четырнадцать строк, и завершается магистралом — пятнадцатым сонетом, все четырнадцать строк которого составлены из первых строк предыдущих четырнадцати сонетов. В нашем венке также четырнадцать глав-«сонетов», и завершается он своим магистралом. Это заключительная глава, собранная из бессмертных идей великих мудрецов Великой Эллады, никто из которых, разумеется, не познал абсолютной Истины, но вместе они составляли путь человечества к ней. Это волшебный вид с высоты двух тысячелетий на древнегреческую культуру, чей внезапный расцвет до сих пор повергает разум в восхищение.
***
Магистрал. Греческое чудо
Человек, не знающий творений древних, прожил, не зная красоты - Гегель
История античной философии закончилась казнью Боэция и разгоном императором Юстинианом платоновской Академии. Зародившись в VI в. до н.э. и завершив свое существование в VI в. н.э., античная мудрость владела умами около 1200 лет. Возникнув из древнегреческой мифологии как попытка перейти в объяснении мироздания от религиозного мифотворчества к логическим конструкциям, т.е., ознаменовав собой переход от мифа к логосу, античная греко-римская философия завершила свой путь обратным переходом от философской логики к христианской теологии, т.е. от логоса к мифу. Круг замкнулся.
Однако мудрость Эллады не исчезла бесследно. Как старые мастера добавляли в бронзу серебра и золота, чтобы отлитый колокол звучал благородным звоном, так и без античной философии колокола новых философий остались бы безголосыми. Растворившись в средневековой схоластике, мудрость Эллады зазвучала в могучих консонансах Джованни Бонавентуры (1221 — 1274) и Фомы Аквинского (1225—1274), Данте Алигьери (1265—1321) и Эразма Роттердамского (1469—1536), Бенедикта Спинозы (1632—1677) и Готфрида Вильгельма Лейбница (1646—1716), Сергея Трубецкого (1862—1905) и Семена Франка (1877—1950). Любой из великих мудрецов укажет на великую мудрость Эллады как на свою духовную купель.
Но если гибель античной философии, равно как и всей античной культуры, воспринимается нами с горькой байроновской неотвратимостью:
Моя Эллада, красоты гробница!
Бессмертная и в гибели своей,
Великая в паденье!
Чья десница Сплотит твоих сынов и дочерей? —
то рождение греческой мудрости, ее внезапное, лавинообразное вторжение в дремотный покой древнего мира по сей день вызывает ощущение чуда. Откуда вдруг появился Фалес? Откуда дерзость и неординарность в постановке философских проблем мироздания? Откуда вслед за Фалесом — не из божественного ли рога изобилия? — посыпались на Элладу мудрецы, один мудрее другого?
Феномен внезапного рождения и стремительного развития древнегреческой культуры является одной из загадок в истории человечества. Сегодня эта загадка обрела статус научной проблемы, именуемой «греческим чудом». Сотни исследователей на протяжении последних двух столетий соревнуются друг с другом в изобретении наиболее убедительных аргументов для объяснения этого феномена. На XIX Всемирном философском конгрессе, проходившем в Москве в августе 1993г., доклад Ф. Кессиди был целиком посвящен проблеме «греческого чуда». Однако и сегодня «греческое чудо» откровеннее всего объясняют слова Б. Рассела, прозвучавшие полвека назад: «Во всей истории нет ничего более трудного для объяснения, чем внезапное возникновение цивилизации в Греции».
Конечно, особое географическое положение Эллады, омытой морем и островами рассыпанной в море, предопределило ее особую роль в истории европейской культуры. Море не только дает пропитание, но и дарует людям общение, тем более Средиземное, омывающее сразу три континента, при этом особенно уникальна его восточная часть — Эгейское море. Во всем Эгейском море нет точки, удаленной от суши более чем на 60 км, как и во всей Элладе нет места, отстоящего от моря более чем на 90 км. Россыпи островов, больших и малых, покрывают Эгейское море — они-то и стали опорами незримого моста, связавшего Азию с Европой, по ним прошла дорога эллинов к сказочной восточной культуре и немногословной восточной мудрости. Поэтому именно восточные греки, ионийцы и эолийцы, заложили основы и философии — Фалес из Милета, — и математики — Пифагор с острова Самос, — и лирической поэзии — сладкозвучная Сапфо с острова Лесбос. Так на задворках необозримых азиатских империй появился неприметный «гадкий утенок», выросший вскоре в «прекрасного лебедя» европейской цивилизации.
Но для произрастания новой культуры только географических условий недостаточно — требуются люди, творящие эту культуру. Какими особыми чертами обладали жившие на особой земле древние греки? Прежде всего это открытость к культурным достижениям других народов. Греки не только перенимали, но и обогащали, достраивали и перестраивали готовое или, как говорил Платон, «доводили до более высокого совершенства». Вот здесь-то и проявлялся «атональный» — состязательный дух древних эллинов.
Древний грек, тем более афинянин, не мог сделать что-то так же, как сосед, — он должен был сделать лучше. Отсюда неистребимая страсть эллинов к соревновательности, ставшая едва ли не доминирующей чертой греческого менталитета. Отсюда бесчисленные соревнования, составлявшие неотъемлемую часть древнегреческого быта: от проводимых раз в четыре года общегреческих Олимпийских, Истмийских или Пифийских игр, когда прекращались войны и толпы греков, часто вчерашних противников, устремлялись по дорогам Эллады к месту состязаний, до ежегодных городских и даже ежедневных уличных состязаний в чем угодно — в беге, кулачном бою, борьбе, красоте, пении, танцах, острословии и т.д. Даже счет времени они вели по олимпиадам — четырехлетним интервалам между Олимпийскими играми, начиная от первых Олимпийских игр 776г. до н.э. Увы, национальный дух соперничества стал для древних греков не только созидательным, но и разрушительным началом, приведшим Элладу к губительной Пелопоннесской войне, от которой она так и не смогла оправиться.
В качестве «третьего кита», поддерживающего национальную культуру, необходим и соответствующий государственный строй, способствующий развитию заложенных природой качеств. Достаточно сравнить Афины и Спарту — два соседних города-государства. И географическое положение, и национальный характер у обоих полисов практически одинаковы. Однако почему, в то время как Афины буквально завалил звездопад мудрецов, в соседней Спарте не родилось ни одного философа?
Ответ до банального прост: когда в Афинах установился ярко выраженный демократический строй, Спарта являлась классическим образцом казарменного государства. Если в Афинах едва ли не каждый житель так или иначе участвовал в общественной жизни полиса, общественная жизнь Спарты фактически полностью регламентировалась советом из тридцати старейшин. Если в Афинах раскрепощенный ум, чувство свободы и собственного достоинства породили взрывоподобный всплеск интеллектуальных сил общества, духовная жизнь Спарты была задавлена военным диктатом и казарменным аскетизмом.
Знаменитый «спартанский образ жизни», известный нам в приукрашенной интерпретации Плутарха, который был так же далек от времени Спарты, как мы от времени Ивана Грозного, действительно позволял взрастить непобедимое воинство, но полностью подавлял отдельную личность. В итоге такая жизнь, когда физически слабых новорожденных умерщвляли, когда шестилетних мальчиков сгоняли из отчего дома в «детские стада» — агелы, когда индивидуальность взрослых спартанцев обезличивалась общими «столованиями» и даже общими женами, привела к полной деградации интеллектуальных и духовных сил Спарты.
Афиняне не питали иллюзий относительно преимуществ «спартанского образа жизни», о чем свидетельствует речь Перикла, произнесенная им в 431г. до н.э. на похоронах афинян, погибших в очередной битве со Спартой. «У нас, — говорил Перикл, — государственный строй таков, что не подражает чужим порядкам; скорее, мы сами служим примером для других, чем подражаем кому-нибудь. И называется наш строй демократией, ввиду того что сообразуется не с меньшинством, а с интересами большинства...В свое государство мы предоставляем доступ для всех и никогда гонениями на иностранцев не закрываем никому возможности изучать или осматривать то, чем может воспользоваться любой из врагов...
Мы любим красоту, соединенную с простотой, и любим образованность, не страдая слабостью духа. В богатстве мы видим, скорее, подспорье для деятельности, чем предмет для хвастливых речей. Что же касается бедности, то у нас не признание в ней позорно для человека, а позорнее не прилагать труда, чтобы выйти из нее...
Короче говоря, я утверждаю, что наше государство — центр просвещения Эллады, а каждый человек в отдельности, мне кажется, может у нас проявить себя полноценной и самостоятельной личностью в самых разнообразных положениях с наибольшей ловкостью и изяществом. И это не одни только пышные слова, подобающие данному случаю, а постоянная действительность, это показывает нам уже самая сила нашего государства, которую мы изобрели такими чертами своего характера».
Итак, сколько бы ни существовало истинных причин взрывоподобного «греческого чуда», мы должны признать, что VI в. до н.э. был не только веком рождения античной философии, но и веком становления античной культуры. Высеченная Фалесом искра философской мудрости воистину со скоростью мысли перелетела не только Эгейское, но и Ионическое море и рассыпалась сверкающим фейерверком по всей Греции, поэтому уже через сто лет, в V в. до н.э., Перикл мог по праву назвать Афины центром просвещенной Эллады. Таким образом, если XIV—XVI вв. принято называть эпохой Возрождения — временем второго рождения забытого античного наследия, то VI в. до н.э. можно назвать веком Рождения античной культуры и, бесспорно, веком Рождения античной философии.
Но самое удивительное в том, что «греческое чудо» VI в. до н.э. оказалось не одиноким на планете Земля. Именно в это время потаенное знание, дремавшее в тайниках жреческих храмов и отшельнических пустыней, достигает своей критической массы и выплескивается наружу. Словно по мановению волшебства, в разных концах Ойкумены великие озарения коснулись лучших умов человечества. Пифагор в Древней Греции, Будда в Древней Индии, Конфуций в Древнем Китае — все они в VI в. до н.э. стали не просто философами или мыслителями, но и властителями дум, Учителями, провозгласившими учения, которые просуществовали тысячелетия и во многом определили грядущие культуры.
За пестротой национального своеобразия, абсолютным различием в письменности, искусстве, религии и эпосе в философии, этике и эстетике Древней Греции, Древнего Китая и Древней Индии открывается поразительно много общего. Пифагорейское учение о единстве десяти оппозиций: свет—тьма, мужское—женское, нечетное—четное — почти дословно повторяет знаменитое древнекитайское учение о гармонии первоначал Инь—Ян. Три древние философии объединяет идея слитности человека и природы, идея антропоморфизма, т.е. человекоподобия природы. Три древние этики провозгласили, по существу, одинаковые идеалы «созерцательной жизни» — самоограничения потребностей человека и самоустранения от алчущей суетности общественной жизни. Часто древние мудрецы разных национальностей, которые и не подозревали о существовании друг друга, почти дословно повторяли один другого. Так, Пифагору и Платону, придававшим исключительное значение воспитательной роли музыки, с другого конца Ойкумены вторил Конфуций (ок. 551—479 до н.э.): «Если хотите знать, как страна управляется и какова ее нравственность, — прислушайтесь к ее музыке».
Не менее разительное сходство обнаруживается и в пяти математиках древности — египетской, вавилонской, китайской, индийской и греческой. Достаточно указать на знаменитую «теорему Пифагора», которая всех их связует. Родство древних математик столь велико, что крупнейший современный авторитет в истории науки Бартел ван дер Варден высказывает и аргументирует гипотезу о том, что в древности существовала неизвестная нам высокоразвитая традиция математических изысканий, послужившая основой для пяти известных математик древности. Эту традицию ван дер Варден возводит к индоевропейским племенам, создателям мегалитических памятников XXX—XX вв. до н. э. на территории Британии, подобных знаменитому Стонхенджу. Таким образом в современной гипотезе ван дер Вардена оживает древняя платоновская легенда об Атлантиде, унесшей в пучины моря имена первых наставников человечества, тех, кого русский поэт и историк Валерий Брюсов назвал Учители Учителей…