Ленинградский анабасис

Ленинград, Ленинград...

Всегда тебя любил.
И раньше, в старые добрые советские времена и сейчас, когда ты превратился в Санкт-Петербург - ты для меня навсегда был, есть и будешь Ленинградом. Городом, похожим на ожившие миниатюры девятнадцатого века, городом, где жил Достоевский, книги которого я, поначалу не понимая и наполовину, начал запоем читать классе в седьмом.

Малиновый круг солнца и ледяной промозглый туман зимой и дрожащее душное марево над асфальтом летом — тоже Ленинград, я и это в тебе до сих пор люблю.

Твои улицы, дома, мосты, тротуары, проспекты, сады, ажурные решетки, храмы — почему у меня всегда было впечатление, что я здесь когда-то очень давно уже был и все это видел?
Единственное место, где чувство дежавю, или даже скорее — дежа векю, охватывает целиком и порой смешивается с реальностью до такой степени, что кажется, будто приехал домой после очень долгого отсутствия…
Да только где он тут- мой дом..

Может именно поэтому больше всего мне нравилось ходить по улицам и смотреть на дома. Просто смотреть, потому что мне сразу же казалось, будто я наяву проваливался в прошлое, к тем далеким временам, когда дома эти только что построили. И для меня мгновенно пропадало все людское окружение, я оказывался в прошлом.

Много позже, проживая в Умбе, я познакомился с бывшим ленинградцем Юрой Ревиным, он работал в школе техником.

Как-то на посиделках, он взял гитару и спел:

«Дождь - на покой, через темную площадь
Последний прошел трамвай..
И только Фонтанка чугунную лошадь
Баюкает: «Баю-бай..»
Дождь каплями стучит по земле,
Дождь землю затопить хочет
И в трубе водосточной бормочет:
«Спокойной ночи.. »

Еще не зная этих слов, я с самого начала чувствовал себя в Ленинграде именно так — стоя под дождем на площади наблюдая проходящий последний трамвай.
Где он сейчас, Юра? Он был намного старше меня, безбожно пил, курил без передышки — может, и нет его уже давно… а песню его до сих пор помню.
 
Сейчас город другой, не такой, как был прежде. Внешне, может, мало что изменилось, но что сразу бросается в глаза — изменились люди.

Люди изменились очень сильно. Раньше я видел жителей, сейчас — население. Задерганное, вечно спешащее куда-то население, такое же, как и в Москве. Да, в общем-то, как и в любом сейчас городе.
Может, где-то и остались люди из того прошлого, но в толпе я их уже не вижу.

А ведь даже гопота в те времена была совершенно другой..
Помню проходили с приятелем мимо рюмочной и оттуда, цепляясь друг за друга, вывалилась на тротуар парочка колоритных персонажей с подбитыми глазами и килограммом золотых фикс у каждого во рту.
Увидев нас, один из них оживился, расплылся в улыбке, быстренько к нам подскочил и с ходу предложил: «А не подраться ли нам, господа?»

Это в советские-то времена - «Господа»! И от кого?

Предложение было такое заманчивое и так благородно высказано, что я так и увидел перед собой не пахнувшую паровозным перегаром пропитую небритую физиономию в дырявой кепке на затылке, а джентльмена в цилиндре и фраке, который бросил мне в лицо перчатку и вызывает на дуэль. А на заднем плане был даже и секундант в кирзовых сапогах и фуфайке! К счастью, пока без пистолетов.

Мы, будучи совершенными сопляками и провинциалами, не знакомыми с куртуазными правилами ленинградских драк, схватились за свои кошельки и приготовились бежать, но дуэль-избиение не состоялась - его приятель произнес какую-то резкую фразу, как мне показалось, на галапагосском языке, и тот сразу же сник «Приношу свои...Пьян! Прошу прощ...Ик!»

Хотя, может, язык и не был галапагосским — в те времена я усердно учил в школе английский, и таким образом французское, немецкое, испанское и другие наречия я не понимал. Впрочем, английский я тоже тогда не понимал — мы разговаривали на каком-то чудовищном англозвучащем суржике, а точнее — волапюке, причем с немыслимым акцентом и свободно я ориентировался только в пределах трех фраз: «Stand up!», «Sit down!» и «Novitsky — go out!».
Все остальное, что говорил учитель, для меня по смыслу и звучанию было, как тирольский йодль -красиво, непонятно и за компанию хочется подпеть, но не знаешь слов.

А сейчас какой-нибудь мажор под веселенький бумбокс из салона позолоченного «Бентли» или высокопоставленный чин на Мерседесе переедут тебя на переходе или тротуаре, даже не заметив. А если заметят — вернутся и для надежности переедут еще раз. А потом, если выживешь, тебя еще и посадят за то, что обломками своего скелета поцарапал дорогую машину.

Впрочем, есть и недорогой бюджетный вариант — на тех же местах и при тех же обстоятельствах тебя на ржавой помойке собьет бородатый ишак, спустившийся с гор Кавказа (который, как известно, является местом рождения самых смелых, благородных, честных и храбрых джигитов в мире).

Хотя для тебя самого и разницы-то будет только то, что последнее, что ты услышишь из Бентли — это рэп модного диджея, из Мерса- уголовный шансон, а из помойки на колесах — верблюжье носоглоточное блеяние под перестук думбеков и треньканье домбры . Ну, и посадят тебя в последнем случае не за запачканное колесо, а по 282 статье за разжигание.

Но может и повезти, если удалось вовремя отбросить копыта — тогда суд и зона тебе не грозят. Есть все же в жизни и счастливые моменты!

Но все равно — люблю Ленинград!
А ведь, не считая безмятежного детства, в сознательном возрасте, классе в седьмом, сюда мы ездили не от хорошей жизни. В те времена в Мурманске были проблемы с хорошим мясом — в продаже, судя по внешнему виду, все больше были останки жертв ковровых бомбежек животноводческих ферм, и мы с приятелем на зимних каникулах приезжали в колыбель трех революций банально закупиться. Все же город по снабжению был первой категории и в продаже было все и даже больше.
Останавливались мы в Автово у моего дядьки, который работал на Кировском заводе и именно там начинались и заканчивались все наши похождения.
Наши маршруты пролегали сначала строго по мясным отделам универмагов, откуда мы тащили огромные куски говядины с синими штампами.

Выполнив долг перед семьями, мы пускались вразнос — Эрмитаж, Пушкинский музей, Артиллерийский, Кунсткамера, Аврора, Дом Книги, Дом Торговли, Детский Мир, ну и, само собой, кинотеатры, особенно — стерео, то, что сейчас называется 3D. До сих пор, просмотрев в стерео кинотеатре невинный фильм «Золото Маккены», я воспринимаю его как фильм ужасов — зрители в идиотских очках орали, как недорезанные и целыми рядами падали на пол, пытаясь увернуться от летящих прямо в лицо лошадей, индейцев, табуреток и кусков золота. И я в их числе. Жуткий был фильм…

Тогда у нас был период увлечения фотографией, мы купили себе по аппарату «Смена-М» и фотографировали буквально все вокруг себя. С выдержкой и диафрагмой как-то особо не заморачивались, но на удивление снимки получались очень даже неплохие! У меня дома до сих пор лежит где-то целый чемодан фотографий с тех времен.

А уж в Ленинграде-то было что поснимать! Точнее — в этом городе в принципе не существовало ничего недостойного фотографирования.

Жалко, из Эрмитажа нас вытурили за попытку запечатлеть мумию какого-то египетского то ли фараона, то ли жреца, хоть мы тайно пронесли аппараты и прикрывали друг друга во время съемки.

Но у музейных смотрителей глаз был наметан — нас со скандалом и криками выволокли под белы ручки и хорошо еще пленку не засветили и по шее не дали — все же город Ленинград в те времена славился культурой и воспитанностью обитателей.

Скатившись по ступеньками мы тогда решили не рисковать и даже Медного Всадника впоследствии фотографировали из-под полы, как шпионы.

Можно прочитать сотни тысяч объяснений в любви к этому городу от разных людей, так что я тут совершенно не оригинален — не любить Ленинград нельзя.

И единственное, к чему я в Ленинграде относился достаточно равнодушно — это к знаменитым белым ночам. Сам я из Мурманска, и удивить меня белыми ночами, это примерно, как поразить африканского негра, показав ему банан в качестве изысканного яства — у меня как-то остановился вечером будильник и проснувшись я увидел, что безнадежно опаздываю на уроки и примчался в школу в три часа ночи при ярком солнце и синем небе, только спросонья по пути удивлялся — куда же подевались все люди?
Каждый второй мурманчанин вам расскажет похожую историю, о том, как он перепутал день с ночью.



Вспомню, пожалуй, один эпизод из одного из своих посещений Ленинграда, когда я пешком пересек весь город, причем не по своей вине.

Было это летом, году, этак, в 79-м или 80-м..

После посещения Эрмитажа я сидел смотровой площадке возле Дворцового моста на ступеньках, сбегавших к Неве.

Жарко было, у петропавловки купались люди, внизу подо мной дети под надзором мамаш, совочками плескали невскую воду. Напомнило Анапу — там такой же детский гомон на пляже стоял.

Настроение было специальное, постмузейное, т. е. восторженное, глуповатое и совершенно оторванное от действительности - я совершенно обалдел от впечатлений.
Сидел, курил, пил лимонад,никого не трогал. Мир казался лучезарным, в небе ликовали птицы, на носу сидели самые розовые из всех розовых очки, да еще и не одна пара.

Повторяю — окружающую меня действительность я воспринимал, как героиновый наркоман после дозы амстердамского чистого. Это-то меня и погубило.

Я уже поднимался, чтобы двигаться в сторону ближайшего метро, пора было домой, и вдруг услышал: «Молодой человек! Можно вас на минутку?»

На площадке у коляски стояла дама с ребенком в руках.
- Вы не подержите минутку, пока я перестелю?
- Отчего ж…- я взял орущего младенца на руки, просюсюкал ему «у-тю-тю» или что-то вроде этого.

Дама наклонилась к коляске, все ее формы в мини юбке обозначились так, что во мне взревели гормоны и в голове без всяких предварительных субтитров начался какой-то жуткий и немыслимый порнофильм с такими подробностями и позами, противоречащими законам гравитации, что Камасутра по сравнению с ним была просто картинками из учебника по ботанике с изображением цветов, пестиков и тычинок.
Да еще и ребенок замолчал (позже я нашел другое слово - «затаился») и ничто не мешало просмотру фильма.

...возвращение к действительности, а точнее — низвержение в Мальстрём, произошло мгновенно: до меня донеслось бульканье, шипение, клокотание, другие непонятные звуки, и меня с ног до головы окатило струей экскрементов.

«Бобровая струя!» - почему-то мелькнуло у меня в голове (хотя бобровая струя и не струя совсем).

Я перевернул коварного младенца лицевой стороной к себе, и он тут же на меня наблевал!
Первая мысль была — выбросить его в Неву.

Видимо это было написано у меня на лице — мамаша с формами подскочила ко мне и выхватила свое чадо у меня из рук, потому что я, кажется, уже замахивался им в сторону реки.

Коляска завизжала, как Феррари на Формуле 1 и под управлением мини юбки на каблуках в дымном облаке понеслась вдоль набережной.

Какое-то не то у меня было выражение лица, ибо все дамы с колясками и детьми брызнули в разные стороны от эпицентра происшествия.
А в эпицентре стоял я — вонючий, как скунс, с безумными глазами и мыслями совершить преступление или нанести кому-нибудь травмы не совместимые с жизнью — потому что терять мне уже было нечего.

Человек, только что вышедший из храма культуры, стоял в самом сердце культурной столицы страны, по всем параметрам являясь антагонистом культуры и находясь на самом дне самого понятия - «культура»! Крыса из канализации — и то выглядела бы более презентабельно!

Первый шок прошел, я снял с себя пиджак, принюхался и первый раз в жизни почувствовал себя неким сомелье-извращенцем.

Убойный запах ворвался мне через ноздри прямо в головной мозг и понял, что младенец явно был не прост — судя по запаху помёта, он последнюю неделю беспробудно пил самогон, политуру или ацетон, закусывал чесноком в количествах, курил махорку, ругался матом и бил мать погремушкой по голове. Присутствовал также легкий аромат полуразложившегося трупа, гниющей рыбы и выгребной ямы.

Но все перекрывал запах дерьма. Говна. Точнее нет — Говнища!
С мощностью сто тысяч лошадиных сил от меня воняло так, что вокруг меня образовалась полусфера метров двадцати в диаметре, куда не решались залететь даже навозные мухи.

Это я уже потом подумал, что самым простым и разумным способом было просто прыгнуть со ступенек в Неву, оттереть от себя весь этот ужас донным илом и попытаться уехать в родные пенаты на метро или такси, но в тот момент мой мозг был отравлен и я решил идти до Автово пешком.

Ни такси, ни метро, ни трамвай с троллейбусом мне не подходили — я подсознательно понимал, что единственным подходящим транспортным средством в моей ситуации была бы труповозка, но для нее я чувствовал себя недостаточно мертвым.

В общем...эпопея началась.

Надев на нос черные очки и прижав к груди пиджак, якобы мне было очень жарко, на самом деле — чтобы хоть немного притушить амбре, я двинулся в поход.

Город я знал недостаточно хорошо и поэтому шел по приблизительному азимуту, в направлении, которое предположительно привело бы меня к дому.
По пути я лихорадочно прокладывал в голове воображаемый маршрут и не заметил, как в арке Главного штаба натолкнулся на зонтик, который, как шпага, кольнул меня в грудь.

Старушка дореволюционного вида в белой шляпке с цветами и крохотной лупоглазой собачкой на поводке, которая непрерывно гадила под себя, обличающе еще раз ткнула в мою сторону кружевным зонтиком: «Юноша! Вы с ума сошли?! В таком виде...здесь!!» и она затряслась от негодования.
Ее собачка из солидарности и холуйства тоже синхронно затряслась вместе с ней, зашлась истошным лаем и наложила на асфальт еще одну кучу.

Тут я понял, что на Невском мне делать нечего — я не собачка и крыши в виде кружевной старушки у меня нет.

...я вдруг почувствовал себя страшно одиноким и ненужным в этом городе.

Хотя, может, если бы я поведал этой старушке свою историю - была бы исчезающе малая вероятность, что она войдет в мое положение, пригласит к себе, предложит помыться и прощально махая платочком, благословила меня на поход до ближайшей станции метро.

Как же я завидовал этой собачке! Да будь я любым домашним питомцем, от котика или собаки до игуаны и тарантула — такая бы старушка запросто привела меня домой, будь даже я покрыт дерьмом с головы до ног!

Но мне пришлось идти какими-то закоулками, которых оказалось в центре города на удивление много. В результате через час я окончательно заблудился и куда я шел, я уже и сам не понимал, ориентировался только по солнцу, потому что спросить дорогу возможности не было — все встреченные мною пешеходы бежали от меня, как черт от ладана, и разговаривать никто не хотел.
Выглянув из одной из подворотен, я заметил такси и в отчаянии все же решился.

Прижимая к груди пиджак, я помахал рукой таксисту.
Издали я еще напоминал человеческое существо, еще не собрал на себя полтонны грязи и пыли. А может у таксиста было плохое зрение.
Машина подъехала, я запрыгнул на заднее сиденье и облегченно выдохнул воздух: «В Автово!». Ничего не произошло.

На меня, обернувшись и закрыв нос рукавом, внимательно смотрел таксист.
- Смеешься? А ну, вылазь!
Я полез в карман за деньгами, достал две десятки, но при этом неосторожно оторвал пиджак от рубашки.

Пахнуло так, что в салоне просто стали видны флюиды и даже молекулы вони.
Шофера отбросило и он бешено завертел ручкой, опускающей боковое стекло, но этого было мало — он выскочил из машины, обежал ее, распахнул заднюю дверь и проревел мне прямо в ухо: «ВЫ-ЛЕ-ЗАЙ!!!».
От его рева я вывалился из противоположной двери, завизжали шины и мой шанс добраться до дома умчался в голубую даль.

А я так и остался стоять обгаженный и с двадцатью рублями в руке.

За эти деньги, вообще-то, я мог весь город проехать вдоль и поперек — 20 копеек километр тогда стоило такси! И не один раз. И уж если даже таксист не позарился на такую баснословную сумму — дело явно в очередной раз подтверждало глубинную суть древней китайской поговорки «Дорога в тысячу ли начинается с первого шага».

Философией дзен я тогда еще не интересовался, а то плюнул бы на все, залез в метро, сделал морду кирпичом и через сорок минут был дома. И стоило бы мне все это пять копеек и сорок минут позора.

Но я уже подозревал, что меня просто сдадут милиционерам, а те, чтобы не везти меня такого в околоток, просто, подгадав момент, выбросят меня в Фонтанку под винты прогулочного пароходика, да еще и выстрелят пару раз для надежности.

Прикинув положение солнца, я повертелся, сориентировался и пошел в сторону Кировского района.
На самом деле, разумеется - непонятно куда, потому что переулки, закоулки и проходные переплетались в немыслимый лабиринт и я бродил по нему, как Тезей, потерявший нить Ариадны. А точнее — как муха по паутине.

В одном из дворов - колодцев, облупленных, черных и старых, с кучами битого кирпича под стенами, я увидел старенькие Жигули, возле которых, напевая, возился с гаечными ключами дедок, выглядевший весьма колоритно в такую погоду в зюйдвестке и резиновых сапогах.
Видать, собрался на рыбалку — пучок удочек торчал из заднего окна машины.

Заметив мое приближение краем глаза, старичок резко развернулся, присмотрелся, принюхался и схватил монтировку.
- Какого...Ты кто?! Чего надо?!

На душе у меня стало легко и радостно — судя по выражениям, одеждеи растерянно-свирепому выражению лица это не был коренной рафинированный ленинградец, в которых я, благодаря даме с собачкой, полностью разочаровался, а такой же провинциал, как и я! По крайней мере — бывший или, по крайней мере -в душе.
Я остановился метрах в пяти от дедка (взмахом монтировки он дал понять, что ближе подходить не нужно), честно рассказал ему свою историю, достал из кармана два червонца и намекнул на временный наем с целью поездки.
- Шалишь! - решительно отверг возможность заработка дед, - у нас тут один в гараже в машине задохнулся, через два месяца нашли — он и то так не вонял!

Да я, по большому счету, в общем-то и не надеялся..так, пробный шар.
-
 Ну, не знаю..бензина могу дать немного — может запах обобьет?

Я, как утопающий за соломинку, схватился за эту эфемерную возможность.
- Давайте!!!
Дед нацедил в банку из канистры бензина, поставил на асфальт и предусмотрительно отошел подальше.
Схватив банку, я сразу большую часть опрокинул себе на грудь, остальное побрызгал на штаны.
Принюхался…
- Да не...Не может быть! - подумал я, когда почувствовал новый аромат. - Так не бывает!!

Новый шмон от меня пошел страшный! Даже не знаю, как и описать...Пожар и взрыв в канализации? Подожженный коктейлем Молотова морг? Сгоревший мусоровоз?
Во дворе нечем стало дышать и дед-автомобилист замахал на меня руками: «Иди отсюда!! Вон туда!»
-
 Отовсюду гонят! - горько думал я, направляясь в арку и чувствуя себя каким-то гаврошем.
- Эй, погоди! - крикнул дед, - ты, это - не кури!
Вовремя! Потому что я механически уже тащил из пачки сигарету.
Спасибо, дед!! От всего сердца — спасибо тебе — человек в зюйдвестке!
А то сгорел бы я, к чертовой матери, обосранный в обоссаной ленинградской подворотне!

Опять я куда-то шел, поворачивал, выглядывал, прятался, перебегал напрямик оживленные улицы, прикрыв от позора лицо полой пиджака…
Наконец рухнул на скамейку в очередном дворе, чтобы подумать что делать дальше и куда идти.

Из подъезда вышла толпа наголо стриженной гопоты с бутылками пива и чётками, из чего я сделал вывод, что все они сидели, судя по татуировкам — пожизненно.
- Опаньки! Какие люди!- обрадовались они хором.
Я сидел на скамейке, как золотая рыбка в окружении стаи улыбающихся акул.
- Закурить есть?

А что? Это логично — перед убийством у жертвы всегда спрашивают закурить, чтобы усыпить бдительность.
Я полез в карман — сигарет у меня, если и оставалось штук пять, то и они пропахли бобровой струей с бензином впреремежку.

- Не… - неуверенно понюхал предложенную сигарету старший из пожизненников, - чё-то..Ты вообще кто? откуда здесь взялся?

Я во второй раз изложил свою историю.

Компания посмеялась, один из них осторожно похлопал меня по плечу, типа, бывает, но все же сказали, чтоб я очень тут во дворе не рассиживался, потому что с минуты на минуту тут должен был появиться некий Михалыч, причем, предположительно — пьяный в доску.

- Ну и ладно! - легкомысленно произнес я,- меня в таком виде с проспектов ваших выжимают в подворотни, а тут получается — и из подворотни опять в шею гонят? Мне что — по подземной канализации домой идти?

- Если тебя заметит Михалыч — ты по ней и пойдешь! Точнее — поплывешь. Мертвый! Вон люк незакрытый видишь?

Вдруг почти прямо на нас откуда-то сверху посыпались стекла разбитого окна, под ногами разбилась бутылка и рядом в асфальт впечатался ботинок.
Я вопросительно посмотрел на гопников.

- САМ! - тревожно переглянулись они, - Михалыч!! Сейчас спустится!
И гусиным шагом цепочкой пересекли двор, скрывшись в переходе.

Я посмотрел на канализационный люк во дворе и прислушался к шуму в подъезде.

А там, судя по звукам, кто-то ехал с пятого этажа по ступенькам на гусеничном тракторе с прицепом, причем в прицепе то ли плясал гопака пьяный цыганский табор, то ли пел перед самим Сатаной хор киркоровых с защемленными плоскогубцами мошонками.
То, что за рулем САМ Михалыч — это я понял на генетическом уровне, ибо так страшно петь сквозь жестяной грохот «Черного ворона» мог именно апокрифический Михалыч. - и никто иной!

Я с ужасом глядел на дверь подъезда, откуда с минуты на минуту должен был выехать чудовищный джаггернаут Михалыча, что означало просто-напросто прекращение моего обосранного существования и уже почти с надеждой смотрел на канализационный люк..

Но тут мои ноги самостоятельно куда-то побежали, причем так, что у меня в ушах засвистел ветер, и волосы, развевающиеся сзади, чуть не оторвались от головы.

Очнулся я , выглядывая из проходного двора - прямо напротив меня на стене висели буквы «Парфюмерия».

Я с размаху ударил себя по лбу — ноги-то мои оказались умнее головы!
Как я сразу не догадался купить какой-нибудь дезодорант и заново не превратиться в достойного гражданина, а не подозрительную личность из подворотни?

Поскольку я вонял невообразимой смесью дерьма и бензина, на проспект выйти я не решился, а уж тем более зайти в такой пафосный магазин, ибо, думаю, небесные создания — продавцы, разорвали бы меня в таком виде на куски еще в дверях.

На мое счастье по тротуару посвистывая и пересчитывая мелочь в ладони как раз в направлении магазина шел бич.

- Товарищ! - из подворотни прошуршал загробный шепот, - можно вас на минутку?
Это я имитировал местное вежливое обращение жителей друг к другу. Конечно, далее могло последовать что угодно: от вопроса, как пройти к Невской Лавре, до удара кастетом по голове — но начало беседы практически всегда было именно таким.

Бич оказался матерым — вздрогнул почти незаметно и тут же расставил приоритеты: «Рупь!»
Желтая бумажка немедленно перекочевала ему в карман и он вопросительно на меня уставился.

- Видите ли…- я указал в сторону магазина, - мне бы…
- Ни слова больше! - он оборвал меня и добавил голосом профессионала — Огуречный лосьон? Тройной? Гвоздика? Розовая вода? Сколько?

Это до чего же я докатился и как я выгляжу, если даже полностью деклассированный клошар решил, что я выглядываю из проходного двора не с благородными целями, а только в попытках купить какой-нибудь одеколон для последующего употребления внутрь?

- Нет, лучше флакон «Дзитарса если есть»!
Он понимающе кивнул и тонко улыбнулся: «Присутствует дама?»
- И два дезодоранта! И вон там — вроде бы хозяйственный? Не затруднит купить мне еще бутылку растворителя? Или керосина?
Бич посмотрел на меня со страхом и уважением, взял деньги и непрерывно оглядываясь отправился по магазинам.

Уж не знаю, что он про меня подумал, но вернувшись с покупками, он мне даже чек принес и вернул всю сдачу до копейки.

Распихав банки, бутылки и флаконы по карманам, я выдал работнику еще один рубль и опять нырнул а подворотню.
Самое смешное — он совершенно не обратил внимание на мое амбре! А ведь обычные пешеходы, даже не видя меня, огибали место, где я стоял, по параболе с выходом на проезжую часть.

- Это какой-то Крестовский, Гиляровский и Горький в одном флаконе, какие-то Петербургские трущобы — думал я, сидя на полуразбитом ящике из-под пива перед емкостями с одеколоном, дезодорантами и ацетоном, - скажи кому — не поверят! На дне!

Но пора уже было начинать, как хамелеон, мимикрировать под приличного человека и я принялся обрызгивать и обливать себя всеми этими ароматными жидкостями.

То, что получилось...да лучше бы я просто пахнул говном и бензином! Или же просто говном, как это было в самом начале — в конце концов могла бы сработать жалостливая версия с падением в канализацию.
Сейчас же от меня несло так, что вообще было непонятно с какой я планеты появился! Из какого портала вывалился.
Я обреченно сидел и, сдерживая рвоту, обонял.

Какой-нибудь прирожденный пессимист был бы уверен, что хуже уже быть не может. Но я-то — оптимист, поэтому пришел к выводу, что хуже быть — может! Да еще как!

Взгляд упал на ремень штанов. Повеситься, что ли?

Не, рано! Повешусь, когда менты заберут — думал я, решая продолжить поход в тылу по вражеской территории

То ли я от собственного запаха угорел, то ли от всех событий у меня наступила мозаичная амнезия, но остальную часть своего поучительного путешествия по Ленинграду я практически не помню. Какие-то обрывки: почему-то гаражи, как на окраине, кирпичная стена, и я ее перелезал, предварительно перебросив пиджак, железнодорожные пути, между которыми я стоял, вцепившись в столб, а слева и справа от меня шли товарные составы, какая-то яма с гудроном — из нее я доставал свой ботинок — остальное не помню…
Шел полностью под управлением автопилота.

Но до улицы Морской пехоты в Автово я все-таки дошел!
Уже было поздно, в подъезде, помню, уже горели лампочки.
Вот в подъезде-то я в сознанье и пришел окончательно.
Выплюнул сигарету, которую до этого прикурил с фильтра, нажал кнопку лифта и поехал вверх, вышел на этаже и позвонил в дверь.

Ее открыл дядька, ахнул, отшатнулся и зажал нос двумя пальцами: «Напился?! В Красненькую упал? Ты ж в Эрмитаж поехал!»

Красненькая — это речка, протекавшая по пути к дядькиному дому, она была из тех, что в просторечии называли «говнотечками», у нас в Мурманске эту роль до сих пор исполняет Варничный ручей.
В Красненькую после получки регулярно падали неустойчивые к алкоголю труженики с Кировского завода.

Хмуро отодвинув с дороги своего родственника, я, оставляя за собой гудронные следы,  прошлепал прямиком в ванную, где прямо в одежде, как Ипполит, встал под душ.
Мне уже было настолько все равно, что наполнив ванну, я лежал в ней в полном обмундировании даже не сняв ботинок и тупо смотрел в потолок. Перед глазами мелькали неописуемый диафильм из картинок моего анабасиса.

За дверью копошились и раздавался возмущенный шепот — соседи выговаривали дядьке за мое скандальное появление в таком виде да еще и в коммунальной квартире . Дядька неуверенно оправдывался.

Я лежал в воде и вдруг представил себе весь этот мой жуткий день с точки зрения самого дядьки и его соседей, оставив только две реперные точки — начальную и конечную:

А) Утром я со всеми сижу на кухне, все наперебой советуют мне, что в первую очередь посмотреть в Эрмитаже, я тщательно чищу ботинки, сдуваю пылинку с пиджака, перекидываю через плечо ремень фотоаппарата и ухожу.

Б) Вечером раздается звонок в дверь и появляется тот же самый утренний франт, только весь в дерьме и зловонный, как хорек.

Между этими двумя точками возникает такая интрига!!
Это что ж такое в Эрмитаже произошло? Это что же за выставки и экспозиции такие?! Да не опасно ли стало ходить по музеям?!

Меня разобрал такой смех, что я чуть в этой ванне не утонул — ибо из-под воды у меня только нос и торчал.
Народ, услышав предсмертное бульканье, стал стучать и ломиться в дверь.

..а я лежал в воде и хохотал..

хохотал до тех пор, пока не подавился собственным смехом.

ФОТОАППАРАТ!!!