Хлопоты тяжелые

Хлопоты тяжелые


Позвонил на офис, из другого города. Что поделать, командировка.
Шеф не стал тянуть кота за хвост, зная ,что командировка сложная, заказчик полувоенная организация и мой отъезд будет воспринят не совсем однозначно. В момент пусконаладочных работ изделия # 5*****3. Шеф сказал, оставь там всё как есть, и вылетай мгновенно. Твой папа умер.

Как же мне стало млосно. Воздуху стало не хватать. Папа, как же так , ты же обещал, ты обещал рассказать про семью. Про пропавших в тридцатые и в войну дядек, шестерых братьев моего деда, сгишувшего в огне второй мировой. О таинственном письме из Питсбурга.
И много ещё чего.
Многое я хотел спросить у тебя , папа, ведь я уже взрослый. У меня есть сын, твой внук. И он тоже когда вырастет, станет задавать вопросы. А у  меня нет ответов. И уже не будет.

Я рассчитался за гостиницу. Укутал потеплее шею. И открыл дверь в лютый мороз.
До аэропорта ехать сорок минут. И я, надеюсь , успею на какой-либо самолёт, вылетающий на запад. А там хоть Москва, хоть Питер, хоть Рига.
Прямого рейса на Минск в этот сезон так и не открыли.

Ровно на середине дамбы, аккурат возле самой ГЭС, промерзший троллейбус тихонько испустил дух.
И кабины вышла  водитель-женщина в тяжёлых мужских унтах и голосом , не предвещающего ничего хорошего, объявила, мотор капут. Обледенение.  Пар,вырвавшийся из ее рта, тут же скристаллизовался и упал мелкими алмазами на давно не мытый пол.

Около десяти человек выбрались наружу. Рядом, в бездне, облака пара поднимались из преисподней. Внизу грохотала и бесновалась красавица Ангара, закованная советской властью и планом ГОЭЛРО в железобетон. Миллиарды водно- лошадиных сил крутили турбины. Лампочка Ильича ещё давала устойчивый светопоток.
Я знал , что где-то внизу подстанция. Но облака пара скрыли все вокруг. Все это происшествие венчал мороз градусов под тридцать.

Я брел по дамбе. Через километр я перестал мёрзнуть. Стало даже жарковато от интенсивной ходьбы. А ладони мерзли в пижонских, белой кожи, перчатках.  За спиной раздался звук клаксона.
Такси. Меня подобрало таки в километре от порта.
Растрёпанный, разгоряченный я ринулся в кассы. В стране набирали и обороты челночного бизнеса с Китаем. Улететь было совершенно невозможно.
Я стоял посреди здания аэропорта. Кругом сновали люди-челноки с баулами размером с хорошую корову. Объявлялись прибытия и убытия рейсов. Наверное вид мой был настолько жалок и рестерян, что привлек внимание наряда милиции.
- здравствуйте.
- здравствуйте.
- у вас что-то случилось?
- отец умер. Билетов нет.
- отэц?
Надо сказать , что один из милиционеров был грузин,  я так понял.

- Пойдем, пойдем, дорогой, сказал сержант.
И повел  меня к дежурному по аэропорту.
- вот, отэц умэр. Лэтэц надо.

Меня попросили подождать за дверью.
Надо опять же сказать , что дежурный был тоже грузин.
Минуту за дверью стоял крик. На грузинском. Или они просто громко разговаривали.Горячие кавказские парни. Через минут десять из двери вышел улыбающийся сержант.
Пошли, пошли дорогой.

Я улетел в Киев. На Борисполь. И успел в Жуляны. Маленький L410 через час стоял в старом аэропорту. Почти в центре Минска.

Я успел проститься с Батькой. Именно с этого дня он стал для меня Батькой, родным.

Попрощаться с моим батькой пришло около двухсот человек.
Отдать честь простому, скромному работяге.

Вспоминая Батьку, припомню и своего шефа, помершего несколько лет назад в Канаде. Таксиста, подобравшего меня дамбе. Двух милиционеров - грузинов. И многих, кто в эти тяжкие дни просто помог мне. Сказал доброе слово.
Чтобы как-то облегчить мою утрату.

Прости меня Батька. Что я не успел поговорить с тобой.