Тихое дело

Сын тщедушного плотника и могучей  колбасницы, Жбанчик Егор Акимович дослужился до капитана госбезопасности. Он был благодарен родителям за рабоче-крестьянское происхождение. И все. Ни сытое детство, где от матери всегда на столе была похлебка из требухи и кровяная колбаса, ни отцово пьяное, или похмельное безразличие он не ценил. Если, вдруг, вспоминались они, то отец с ящичком инструментов, уходящий вверх, по холму, а мать, в живой картинке: никак у нее не получалось заколоть крупного порося, тогда она сжала его шею на сгибе локтя, да так и задушила. Обвис он быстро.
Сын плотника и колбасницы оказался в далеком  городке «одной из восточных республик».  Его, результативного сотрудника по польскому делу НКВД, отправили «в командировку, для укрепления местных кадров» из родной Смоленщины, за малую провинность, разовую краткую связь со свидетельницей по делу.
 Егор Акимович   сидел в кабинете и листал «дело» в три странички. Контрольная карточка, без пометки «срочно», и тетрадный листок, где аккуратным девичьим почерком было написано заявление.  Начиналось оно словами «Ассалому алайкум, начальник!».  Далее, бдительный сосед сообщал о соседе, как хранителе зловредной религиозной литературы. И, вообще, как о неблагонадежном субъекте, потому как сын бывшего казия городка. На другом  листке была нарисована карандашом схема расположения комнат соседа.  В одном углу стоял жирный чернильный кружок, место хранения литературы.
Лейтенант Елисеев уже выяснил кое-что, и доложил Егору Акимовичу, что заявление написано дочерью, студенткой техникума, под диктовку своего же отца, гражданина Холмирзаева, работника местной почты. И, да, действительно, вторым соседом оказался гражданин Мавлонов, сын казия,  учитель таджикского языка и литературы в местной школе. Сын Мавлонова сейчас, будучи красноармейцем, служит на границе с Финляндией.
И уже вполголоса Елисеев сообщил, что поводом к написанию заявления, как ему видится, послужил «межевой спор». Соседи же.
Капитан встал из-за стола и прошелся по кабинету, прислушиваясь к скрипу портупеи. Скрип этот ему нравился. Он напоминал, что владелец этого скрипа обладает властью над судьбами людей. Нравился ему и запах портупеи, чуть древесный, возвращавший его в отцову мастерскую, и терпко-горьковатый, менявший свои оттенки, в зависимости от погоды, времени дня, и того, что делал в определенный момент капитан. Волшебное, по своей живости, свойство кожаных ремней!
Глядя на тощую папочку  и думая о  его содержимом, Егор Акимович  окончательно утвердился в мысли, что случай этот никак не тянет на «громкое дело». «Но, не будем торопиться с выводами», завершил он свою мысль. Точку своим размышления поставил, расправив плечи  и резко скрипнув портупеей.
-Елисеев! – громко крикнул он.
В дверь вошел худой и высокий, с изможденно-одухотворенным лицом славянского идола, лейтенант.
-Бери нашего  фотографа, сходим к этому, - он кивнул в сторону стола.
-Есть!
Фотографа Якубова, гражданского сотрудника ведомства, Жбанчик держал на коротком поводке. В штате не держал, но привлекал при случае. За это Якубов  получал кое-какие льготы. Его фотоателье, контролирующие и проверяющие органы, особо не беспокоили. Жбанчик же получал от него много информации о клиентах ателье. И, самое главное, Якубов умел читать арабскую вязь, чем здорово помогал при определении всякой враждебной литературы. Для «чала», потомка таджика и бухарской еврейки, это было редкостью. Эту подробность своего  происхождения Якубов старался умалчивать, а капитан, прекрасно зная слабый пункт  его биографии, пока этот факт не использовал. И, даже больше, иногда давал Якубову служебный ФЭД «командирский», чему тот был несказанно рад. При работе «на выезде» ему не надо было брать с собой громоздкий «Фотокор» со штативом. По негласным условиям, все проявленные пленки ФЭДа сдавались капитану. Такие отношения Жбанчик считал полезными, а  Якубов  и полезными и тревожно-тягостными.
На выходе у здания, у стола дежурного переминался Елисеев, рядом, вытянувшись , с прижатым к ноге штативом и кофром на боку, стоял Якубов. Мужчина был по-восточному красив, брови вразлет, и большие, печальные глаза, густо отороченные ресницами.
Дежурный встал и отдал честь. Капитан движением руки усадил его обратно.
-Якубов, оставь свою треногу. Возьми наш. Елисеев, дорогу знаешь? Кто поведет? – открыл входную дверь Жбанчик. Елисеев кивнул  вглубь двора, где на лавочке сидела девушка с накинутой на голову белой жатой шалью из крученого шелка.
Мавлонов пообедал в школьной столовой. Он любил борщ, который там готовили. Поэтому, когда вернулся после уроков домой, попросил жену  оставить на столике в беседке у сада только виноград. Сам же улегшись на курпачу, узкое ватное одеяло, подоткнул под бок валик-подушку и взялся читать свежие газеты.
Первое же, что бросилось ему в глаза на первой странице, это Заявление Советского и Германского правительств. Он начал читать: «…После того, как Германское Правительство и Правительство СССР подписанным сегодня договором окончательно урегулировали вопросы, возникшие в результате распада Польского государства, и тем самым создали прочный фундамент для длительного мира в Восточной Европе, они в обоюдном согласии выражают мнение, что ликвидация настоящей войны между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой стороны, отвечали бы интересам всех народов…»
Мавлонов отложил газету на столик и протер подолом не заправленной рубашки  вдруг запотевшие стекла. Огляделся. В небе натужно гудел почтовый биплан,  направлявшийся в сторону столицы. Небо чистое. Вот дворик, пусть не большой. Абрикосовые деревья и, тенистым  пологом, виноградник. Дом тоже не большой, из сырцового кирпича, прохладный летом и теплый зимой. Горлицы воркуют. Ничто не предвещает войны.
Подошла жена, держа на подносе чайник и пиалу. Мавлонов смотрел, как она освобождает поднос, но мысли его  были не здесь. Жена это заметила.
-Что, отец-душа наша? – спросила она ласково.
-Войны не будет!
-Как же так?  А вы говорили, что в холодных краях война может быть. И, что сын наш именно там и служит.
Мавлонов сел, скрестил ноги и щелкнул тыльной стороной ладони по газете:
-Это с Финляндией, и то, может быть. А теперь не будет. Ни большой, ни маленькой  войны не будет!
-Маленькая война, большая… Они смерть несут людям. Да убереги моего сына, Всевышний, - сокрушенно сказала жена, - все войны против Бога.
-Не кощунствуй, женщина ,- сердито сказал Мавлонов, и уже уходящей вслед жене добавил, -Лучше подыскивай невесту! Скоро сын приедет.
Взяв в руки газету, он продолжил читать: «…Поэтому оба Правительства направят свои общие усилия в случае нужды в согласии с другими дружественными державами, чтобы возможно скорее достигнуть этой цели. Если,  однако, эти усилия  обоих Правительств останутся безуспешными, то таким образом будет установлен факт, что Англия и Франция несут ответственность за продолжение войны, причем в случае продолжения войны Правительства Германии и СССР будут консультироваться друг с другом о необходимых мерах. По уполномочию Правительства СССР В. Молотов. За Германское Правительство И.Риббентроп».
Дальше Мавлонов ничего читать не хотел. Он отложил газету. В его понимании все складывалось хорошо. Две страны хотят мира. Принуждают к этому и Англию и Францию. А Польша получила по заслугам. И, конец всем войнам! Или?..
Входная дверь резко открылась, отчего массивная щеколда лязгнула как передергиваемый затвор карабина.
«С добром так не входят», - подумал Мавлонов и встал.
Во двор вошли трое, двое в форме и один гражданский, с фотоаппаратом через плечо. Последнего он узнал. Фотограф. Он ходил в школу в кружок таджикско-персидской поэзии. Именно этот, местный своим видом несколько успокоил Мавлонова.
-Можно войти, учитель!?- громко спросил Якубов.
-Конечно-конечно! Добро пожаловать!
Мавлонов пошел навстречу гостям, пожал им руки  и сделал приглашающий жест к беседке.
Крепкий, среднего роста военный, в ладно сидящей на нем форме лишь скрипнул портупеей и остался стоять посреди двора. Этот был главный. Хозяин дома понял это по нескрываемой властной осанке и внимательному взгляду.  Высокий же человек в форме встал по другую сторону Мавлонова и сказал:
-Нам поступила информация, что вы храните религиозную литературу.
Мавлонов развел руками.
 Высокий продолжил, кивнув в сторону дома:
-Там женщин нет? Я пройду, огляжусь?- и направился к веранде, пристроенной к дому.
 Мавлонов хотел было пойти за ним, но второй военный приподнял руку с растопыренной пятерней, чем создал невидимую и непреодолимую преграду перед  Мавлоновым.
 Хозяин остался стоять на месте. Он перебирал в уме родственников и знакомых, кто мог знать о сундуке с книгами, что были закопаны много лет назад, под глинобитной стеной разделяющих его участок земли с соседом. До этого места было шагов двадцать. И стоял он к этому месту, засаженному фиолетовым базиликом спиной. Он знал, что именно туда ни под каким предлогом нельзя смотреть. За ним внимательно следят люди в форме.
Но, капитан не смотрел на него. Он оглядывал двор и постройки, летнюю кухню под навесом,  откуда из-за занавеси, прикрывающей очаг, на него украдкой смотрели глаза хозяйки, сад с большим абрикосовым деревом и чахлой вишней,  ровный рядок базилика вдоль стены, узловатые стволы виноградника, где на ближайшем из них был прикреплен умывальник с зеркалом, и ведро под ним.
Жбанчик обратился к Мавлонову:
-А что сын? Есть вести от него? Пишет?
Мавлонов вздрогнул, но быстро собрался с мыслями и ответил:
-Спасибо, все хорошо. Писал еще с курсов младших командиров. Артиллерист он. У него с математикой всегда было хорошо. Вот, ждем еще писем.
Жбанчик одобрительно скрипнул портупеей и продолжил:
- Мавлонов, вы не проходили по панисламистскому делу?
 -Отец мой проходил, да упокой его душу Всевышний.
-Он не вернулся оттуда?- участливо и с грустью спросил Жбанчик. Капитан не ленился быть «хорошим». И это всегда срабатывало.
-Он умер здесь, в окружении родных. Мы чисты перед властью.
-Отлично, отлично. В смысле, я соболезную, - Жбанчик заскрипел ремнями.
До сих пор стоявший в сторонке Якубов, вытер пот со лба и,  решив, что все складывается хорошо, сказал:
-Учителю спасибо, это он научил меня читать по-старому. Я ходил к нему в кружок поэзии.
В это время из дома вышел Елисеев с большой книгой в бархатном переплете  в руках.
-Ну, вот, - весело сказал капитан, - сейчас и проверим, какой Мавлонов учитель. Почитайте, - и кивнул головой от Елисеева к хозяину дома.
-Это стихи Хафиза. Хафиза Ширази, - сказал Мавлонов, оглядев гостей, и чуть, на мгновение, задержавшись взглядом на Якубове.
-Почитайте, - подбодрил его Елисеев, - Стихи-то дело хорошее, хоть и не по-нашему.
Мавлонов взял в руки книгу, наугад открыл ее и стал читать, глядя то в книгу, то на гостей.
Жбанчик вслушивался. По мелодичности и ритму капитану было понятно, что это стихи. Но он уже знал, что муллы и ишаны, люди просвещенные, и облекали свои призывы о создании Халифата в стихотворную форму.
-И о чем эти стихи?- спросил капитан.
Мавлонов задумался, потом, подбирая слова, передал смысл четверостишия:
-Он говорит, что вино не учит быть злым, и что он не будет ругать тех, кто не пьет.
Теперь задумался Жбанчик. Мягко поскрипывая ремнями, он покачивался с носков сапог на пятки и обратно.
-Это стихи? Веселый, видать, был поэт. У нас тоже есть такой. Есенин. Слышали?
-О-о, Есенин! Знаю – знаю. Великий поэт! – оживился Мавлонов.
-Якубов!- прервал учителя капитан, -Почитай!
Фотограф, с двумя протянутыми руками двинулся к Мавлонову, и, взяв в руки книгу, полистал ее. Напрягся. Потом начал читать нараспев, ведя пальцем по строкам. Елисеев, как-бы понимая, кивал головой. Учитель, склонив голову, слушал.
-Переводи!
На этот раз Якубов стал подбирать слова, чтобы передать смысл стихов.
- Он говорит, что только за ее родинку он готов отдать Самарканд и Бухару, да еще Багдад в придачу. Такие стихи, - Якубов,  пожал плечами,  осуждая поэта за расточительство, и вопросительно посмотрел на капитана.
Жбанчик забрал книгу, как-бы определяя вес, покачал ее на ладони, и сказал:
-Щедрый поэт. За пядь земли государства идут друг на друга войной, а тут за родинку.
Капитан вдруг широко улыбнулся, отчего окружающие его люди внутренне вздохнули.
Повеселевший Якубов не удержался и добавил:
-У нас по этой книге гадают.
-Мракобесие!-заключил Жбанчик обернувшись к Якубову.
В это время книга соскользнула с ладони капитана и упала на землю, громко хлопнув и подняв облачко пыли. Все замерли. Жбанчик хотел посмотреть, как поведет себя Мавлонов. Поцелует ли книгу, припадет ли головой к ней? Но, уже через мгновение, Якубов поднял книгу и, сдувая пыль с бархата, протянул ее Жбанчику. Тот кивнул в сторону Мавлонова:
-Отдай. Ну, все, пора. Хватит стихов. До свидания.
Вереница гостей ушла, хлопнув дверью. Звякнула щеколда.
Мавлонов сел на землю, и прижав к груди Коран двумя руками, опустил голову. Подошла жена и села рядом с ним, положив руку на плечо. Так и сидели молча, прислушиваясь ко вдруг громкому чириканью воробьев, воркованию горлицы, шумевшей кроне абрикоса.
 Наконец, Мавлонов прочитал суру из Корана. Жена вопрошающе смотрела на мужа. 
-Это тридцать девятая сура, девятый аят.  Означает "не равны те, которые знают, и те, которые не знают".
В это время из-за забора послышался громкий, встревоженный голос соседа:
-Учитель! Учитель, что там у вас? Все в порядке?
В цепи возвращавшихся, Якубов шел последним. Он был рад, что все сложилось тихо. При этом , он  смог довольно ловко помочь учителю. Теперь надо попросить капитана дать ему на день фотоаппарат, завтра есть работка на выезде.
Елисеев тоже шел со своими думами. Никак не мог понять  капитана. Так легко распрощался с Мавлоновым. Улыбался. И ремнями особо не скрипел. А два дня назад? Елисеев вздрогнул от всплывшей картины перед глазами.  Капитан крутил одного и так, и так, потом выбил ему зубы и заставил проглотить. Тот давился, но жив остался. Признался. Все подписал.
Жбанчик шел уверенно. В голове у него все сложилось.
Если реализовать эту схему, то дело это «тихим» не назовешь. Жбанчик видел в зеркало, что висело над умывальником, как фотограф показывал учителю, что надо вести пальцами по строкам, мол, читаешь с книги, а не наизусть. Мавлонов видел знаки ученика и ткнул пальцем в книгу. Их уже двое. Можно еще подтянуть из кружка поэзии в школе. И за домом последить, кто там к нему ходит? Мюриды не бросят своего ишана. Вот и казахские товарищи отправляют запрос за запросом. Что-то большое задумывают.
-Елисеев! Ты чего такой унылый? Ты как?! –капитан  бодро и в шаг скрипел портупеей.
-А никак…
-Не боись. Работы у нас, запасай лопаты!