Соловушка

Сибирская зима настолько подробно описана в художественной литературе, что добавить к этим классическим суровым картинам что-то новое, пожалуй, невозможно. Январский день в Иркутске начала 1980-х – это неподвижный воздух, мороз хорошо за тридцать, и низкое солнце. Оно совсем тусклое из-за сизой дымки от несметного количества городских угольных котельных.

Одна из них стоит прямо напротив нашей столовой. Из ее кирпичной трубы, клубами вдавливаясь в стылый воздух, валит густой дым. Строго вертикально, как по линейке. Дым мгновенно вымерзает, поэтому он темно-серый у среза и уже в метре над трубой абсолютно белый. Из-за этого он похож на огромную облачную колонну, уходящую в небо. Там на примерно стометровой высоте эта дивная колонна словно упирается во что-то невидимое и расползается во все стороны грязноватой пеленой, сливающейся с шапкой висящего над Иркутском угольного смога.

У нас заканчивается обед. Мы нехотя выбираемся из полуподвальных ворот столовой на предназначенное для построения место. На руках трехпалые солдатские рукавицы, у шапок-ушанок опущены и завязаны под подбородками клапана. Всё равно, чертовски холодно. Мороз ощущается всей спиной, а также обеими руками в шинельных рукавах и ногами через кожу сапог и двухслойные портянки. Горло подло жалит мгновенно замерзающий верхний крючок шинели, а шарфики нам не положены. Вчера были в патруле в аэропорту, проверяли документы у какого-то курсанта Ташкентского танкового училища. Наш начальник патруля сделал ему замечание за то, что тот был в офицерском шарфике. Танкист совершенно искренне удивился и показал нам фото своего курса. Там все они в шарфиках! Стоят, паразиты, среди зеленых деревьев в шинелях и в шарфах! Блин, у них в Ташкенте шарфик положен по форме одежды! А у нас в Иркутске – нет. Мы даже в караул ходим, заматывая лица вместо шарфа вафельным полотенцем. Приходишь с поста и отгибаешь задубевший короб от лица, словно кусок жести... Да, мы не в Ташкенте, это точно.

Занимаем места в строю, топаем ногами, хлопаем руками, подпрыгиваем, чтобы согреться. Напротив нас, на небольшом пригорке у своей столовой  строятся курсанты второго факультета, наши одногодки. Мы обмениваемся привычными дразнилками. Они нам кричат – «Как поела, мазута?!». Мы им в ответ: «Отлично, паялы!» «Мазута» – это мы, первый факультет, механики. А ещё мы «маслопузые», «маслобаки» и «слоны». Почему «слоны» – никто не знает. Однако во всей авиации всего Советского Союза все механики – «слоны». Так же как специалисты по авиационному оборудованию, сокращенно АО-шники, испокон веков именуются «паяльниками».  Вот мы и кричим им про «паялов». Однако сегодня не шутится, холодно до чёртиков.

Народ не торопится выходить на мороз, стараясь до команды «Становись» побыть лишнюю секунду в тепле. Снизу, из фойе столовой, доносятся возмущенные окрики курсового офицера старшего лейтенанта Оношко. Он слегка картавит, поэтому с первых дней заслужил у нас прозвище «Си-ёга», от искаженного собственного имени Сергей – Серёга – Си-ёга. Сергей Васильевич – строгий, требовательный, но очень справедливый командир. Нам, Зайцам, вообще с командирами невероятно повезло.  Серёгу Оношко мы уважаем. Но выходить на мороз не торопимся. А он требовательно и уже даже почти свирепо зовет своего замкомвзвода, сержанта Женьку Кирикова: «Так, Ки-иков, я не понял? Давай своих о-ёликов в ст-ой, бегом!» «О-ёлики» – это «орёлики», просто у него так звучит. Кириков бодро откликается, покрикивает: «Быстрей выходим!». Но ничего не меняется. Все ждут команды «Становись», чтобы по ней пулей выскочить на мороз и занять место в строю.

…Костя Балаганский, засунув руки  в рукава, мелко подпрыгивает и неприязненно смотрит на опаздывающих. Не выдерживает и кричит: «Давайте быстрее, гады! Замерзнем нафиг, вас дожидаясь!». Продолжая подпрыгивать, он крутится и толкает всех, кто рядом. Вдруг Костя приостанавливается: «Пацаны, глядите, какой дым красивый!». Все повернулись на кочегарку. Неподвижный столб, словно неделю назад остановившийся маятник на часах, вызывающе втыкается в небо и вяло растекается мутью во все стороны.

Пересекая пейзаж, пролетает одинокая ворона и садится на дерево перед нами. Осыпается иней с ветки.

Замучавшийся кричать Оношко быстро выходит перед строем и раздражённо приказывает старшине строить курс. Несмотря на мороз, командир не опускает клапана своей шапки – для курсовых офицеров это верх неприличия. Какой бы ни был градус ниже нуля, у сибирского офицера – клапана вверх! Сергей Васильевич морщится, потирает уши и поторапливает старшину.

Женя Ильюк, наш старшина, громким, чуть надтреснутым голосом командует: «Становись!». Всё, дальше сачковать нельзя. Бегом мчатся «опозданцы», врываясь на свои места в строю. Проходит меньше минуты, и перед столовой стоят три квадратных коробки курсантов, выстроенных по росту, «по ранжиру, по весу и жиру». По три учебных группы в каждой. Первый, второй и третий потоки.

Болтовня стихает, ждём команды «Шагом марш». Вдруг в наступившей тишине раздаётся громкое карканье вороны – той самой, что устроилась на дереве напротив. На это Костя Балаганский тоненьким, жалобным, но очень громким голоском произносит: «Соло-о-о-вушка поёт!». Наш поток взрывается хохотом. Оношко с трудом давит улыбку,  командует «Шагом марш», и мы топаем в казарму…