Дом из ракушек

- Аааа,  - кричала она жирным, требовательным голосом.

Девчонка выпрыгнула первая, врачи только успели отскочить, как она сразу все взяла в свои руки, и, как-будто, подгоняла  даже, - "Так-так, давайте, пупок долой, бирку привязываем, подписываем, подписываем... ".

И толстая акушерка слушалась, слюнила карандаш и старательно выводила - "Девочка, рост, вес... "

Мальчик же шел долго, раздумывая, ну не хотелось ему покидать мамкино логово, теплое и влажное, он слышал сестру, которая уже деловито откашливалась во фланелевой пеленке, оглядывалась, и, казалось, совсем не скучает по матери. Он шел медленно, словно, оберегая мать, не давая ей еще напрягаться, уставшей, измученной схватками.

- Ааааа, - беззвучно открывал он рот, и смотрел глазенками на мать.                Та лежала, раскинув мокрые кудри и открыв рот.

- Вот и закончено все, Иванова, можете сдвигать ноги, - наверное, пошутила акушерка.

Ирина Иванна помнит, как она зыркнула на нее  мокрыми ресницами, и раскрыв рот, опять завыла как сирена, в знак возмущения.

Сереженька умер, не прожив и дня. Мать поплакала и переключилась на Иришку. Ее перевязали розовым бантом, и по очереди, выносили гулять, погрузив плотный, тяжеленький сверток в коляску-карету.



Иришка росла сытой и активной девочкой. Мама, папа, бабка и дед угождали пухлой, требовательной Иришке во всем. С огромным бантом на голове она рассаживала семью на ужин, или обед, в определенном порядке, и никто не смел возразить, наоборот, умилялись. Иногда она удаляла бабку или деда, (по настроению),  со стола, закрыв их в комнате, и те сидели  тихо-смирно, но вечером, умиленные, зарумянившиеся от активной внучки, тихонько успевали подремывать за сказкой,  укладывая Иришку спать. Дед с бабкой, так и померли, умиленные, улыбающиеся, за ручку, их и хоронили вместе, Ирина Иванна помнит.

Сама Ирка росла как на дрожжах, румянец не сходил с щек, а капроновый бант гордо стоял на голове. Родители тоже жили дружно,  возили Иришку на арбузы на море, кормили ее чебуреками,  сок от них плыл по щечкам, подбородку вместе с арбузным, Иришка утиралась и говорила "Еще".

Она смотрела вокруг, на горы, море, пляж, летающих чаек, все подбирала, выстраивала по-своему, оглядывала довольно получившееся, и говорила: " Лимонаду".
Папа бежал за лимонадом.

А вечерами Иришка смотрела на вечерний закат через свой бант, розовый, и тогда, солнце казалось еще ярче, пунцовее, и море тоже отливало розовым.

Как-то папа убежал за лимонадом, и не вернулся, и мама долго страдала.
Иришка чувствовала, что беда, и вечером во дворе расставляла подружек в очередь на классики, командовала, выгоняла одних, принимала других, и все слушались.

Однажды мама наелась красивых таблеточек из баночки и умерла.
Иришку определили в Детский Дом.
   
   
      Вечерами, лежа на жестком матрасе, она впоминала большую свою семью, бабушку с дедушкой, их веселые ужины, яркий бант на голове, уверенная, что обязательно вернется в этот дом, где полная чаша и все сидят за одним столом.


 "Муж и двое детей!  - поставила цель Иришка, и приступила к операции . Николай влюбился и сам не заметил, как уже примерял купленный Иришкой костюм.

- Расслабься, ты похож на Дровосека, - говорила Иришка, ласково подергивая Николая за рукав.

- В жизни, и в смерти, в здравии, и болезни, - шевелила желтым,  накрашенным, похожим на устрицу, ртом сотрудница ЗАГСа.

- Зачем это, - спешила Иришка.

- Прошу надеть кольца, - продолжала устрица, затянутая в темно-розовый костюм-панцирь.

- Кольца, кольца, - торопила Иришка.

                *******


Сонечка и Николай родились вместе, сначала Сонечка, затем Коленька, Николай Второй, - как шутил муж.

Иришка готовила, рассаживала всех за столом, Николая Первого во главе стола.

- Ты мой царь, - ластилась, подкладывала кусочек мужу.

Да, первая ложка мужу. Потом сыну, потом Соне, такой порядок. Опоздавшим - выговор.

- Ну, мааам, - протестовал Коленька.

- На том дом держится, - отвечала мать. - Вырастешь, - поймешь.
 
Коля вырос и понял, ушел жить в общагу.


Однажды звезды сошлись, видимо, совсем  плохо.

-  Я ухожу, - сказал муж Николай. Давай, без сцен.

-  Ты - мой царь, -  кинулась Иришка.


- Я тоже ухожу, мам, - сказала Сонечка.

- Беда, - думала Ирина Иванна.


Разноцветные конфетки из баночки, выстроились в определенном порядке, Ирина Иванна брала по две:

-  Две, - и  закачался фундамент.

- Четыре, - зашевелились, затревожились стропила.

- Шесть, - рассыпался шумно домик...

                *******


Иришка проснулась, почувствовав влагу, холодок, чьи-то руки заботливо, мягко трогали ее руки и ноги.

- Это ты?

- Я...

- Дай мне твою руку..

- А ты мне свою..

- Она такая теплая, я скучал по тебе...

- Я иду к тебе!

- Нет, ты останешься. Тебя же ждут...

- Меня никто не ждет, - Ирина Иванна захныкала, высморкалась шумно во фланелевую, почему-то разорванную на две части, пеленку. - Возьми меня, брат!

Что-то мягкое коснулась ее щеки,  как перышко, она слышала стук бутылочек, ей хотелось крикнуть, чтобы брат подождал, не уходил, и она кричала, кричала..

- Ивановой укол! - последнее что она слышала.

 Толстая санитарка, с большими крыльями за спиной, позвякивала железными инструментами.


                ******


- Мам, ну ты чо, - Сонечка гладила ее по ладони, - все хорошо, Колька за соком побежал, я с тобой, - Ну, мам?

Иришка моргала мокрыми ресницами, изумленные ракушки выстраивались в затейливые узоры, как в детстве.

Ирина Иванна смотрела в окно. В обрамлении потрескавшейся рамы и вывалившейся, местами, замазки, стоял густой розовый туман.

Где-то далеко-далеко крикнула чайка.

- Я здесь, - откликнулась Ирина Ивановна.


- Мам, смотри, уже ведь немножко видно? - гладила ладошкой по животу дочь.

 - Кто? - хотела спросить Ирина Ивановна.

Но не спросила.               
               
Абсолютное счастье завладело ею, как-будто ее поместили в огромную перламутровую раковину, защитили круто закрученным, похожим на розу, перламутровым  лепестком, мягким шумом волны, и криком, не предвещающим опасности, розовых чаек.


- Назовем Сережей?  - спросила Ирина Ивановна.

- Конечно, мама, как ты захочешь.


Ирина Ивановна улыбнулась заглянувшему в окно лучику, даже улыбнулась ему, и, перевернувшись набок, ушла в спокойный долгий  сон.