Я видел

«Железяка» — так в моём подъезде называли особую лестницу: конструкцию в два пролёта, соединяющую бетонную площадку девятого этажа и люк в потолке. Тот вёл в маленькую будку с дверью на крышу.

По сравнению с обычными ступенями железяка была весьма узкая, поэтому свободное пространство по бокам для безопасности закрывалось решёткой.

Во дворе, помню, ходили разные байки. Особенно про будку над люком. Старшие пацаны рассказывали, как слышали оттуда тихий смех, а одна бабка говорила, что ночью видела в глазок два огонька в темноте за решёткой. Меня завораживали эти истории, но потом я вырос и перестал в них верить.

До недавних пор.

В конце мая не стало дедушки, и его квартира на восьмом этаже досталась мне. А в начале сентября надо мной поселился одногруппник — Пашка.

Как человек он мне не нравился: чересчур жеманный, с какой-то гнильцой. Воспитывался Пашка мамой и бабушкой, имел нездоровый интерес к пожилым женщинам и терпеть не мог, если я заводил разговор с его лучшей подружкой в институте. Связывала нас лишь учёба.

Но всё изменилось, когда родственники купили ему квартиру.

Я отнёсся к нашему соседству равнодушно, Пашка же, наоборот, зациклился на этом. Зачем-то растрепал всей группе, стал называть меня «соседушкой» и приглашать в гости.

Пару раз я заглядывал к нему, даже заносил пиво, думал, посидим, пообщаемся: вдруг на самом деле Пашка окажется нормальным малым. Но он не пил. Сидел с довольной рожей и по полчаса болтал о себе, хвастался рисунками, коллекцией винила и раритетным проигрывателем.

Несмотря на то, что дружбы у нас не выходило, он не переставал звать меня. Мне это порядком надоело, и я ляпнул ему первое, что пришло на ум: «Боюсь железяки!»

И рассказал все байки, которые помнил. Тут на руку сыграл ещё один момент: освещение в подъезде. Летом установили новые лампы с датчиками, те включались с противным щелчком и работали, пока улавливали движение. Но странно: тех, кто спускался, замечали ещё на лестнице; однако, если кто-то шёл наверх, то свет зажигался поздно, когда человек уже добирался до этажа.

— Понимаешь, у тебя же тут железяка на площадке… — говорил я. — Не хочу к тебе по темноте подниматься… Тем более, по-моему, на девятом из четырёх квартир жилая только у тебя. Ты прикинь, встречу кого-нибудь, сразу инфаркт поймаю!

И его это озадачило. А спустя несколько дней начались странности. Вечером Пашка не включил свою музыку, хотя это он делал регулярно, ставил так громко, что даже я, этажом ниже, различал слова в песне. Но в этот раз из его квартиры донёсся только быстрый топот среди ночи, а затем — тишина.

На следующее утро мы увиделись.

Погода стояла тёплая, а в квартире жарило отопление. Я вышел на балкон, раскрыл окно и высунул голову, хотел подышать свежим воздухом. И вдруг услышал шёпот сверху.

— Пашка, ты? — спросил я.

Всё разом затихло, а спустя две секунды из окна девятого этажа показалось бледное лицо.

Я поёжился от неожиданности:

— Случилось что?

— Помоги мне… — прошептал он, и губы его затряслись.

На все мои расспросы он качал головой, изредка повторяя свою просьбу.

Я, признаться, совсем не переживал. Мне стало банально интересно, что его так перепугало. Брякнул, что скоро буду, нацепил тапки и вышел из квартиры.

— Открывай давай! — кричал я, вдавливая кнопку звонка.

Пашка говорил через закрытую дверь:

— Это ты?

Я цокнул и помахал ему в глазок:

— А кто ещё?!

Он помедлил немного и открыл.

Только я вошёл, как Пашка сразу захлопнул дверь и потянулся к замку. Я остановил его, предложил спуститься ко мне и всё обсудить. Это выглядело как забота, но мне просто не хотелось оставаться в чужой квартире.

Пока мы спускались, Пашка украдкой поглядывал на железяку, и в его глазах читалась настоящая паника. Так маленькие дети, оставшиеся дома одни, заглядывают в соседнюю комнату, когда слышат оттуда шорохи.

У себя я усадил Пашку за стол, налил чаю, дал валерьянки. С расспросами не приставал, ждал, пока успокоится.

Он начал разговор первым:

— Побудь со мной ночью, а? Меня убить хотят… Я вчера в универе задержался, домой поздно вернулся. А у нас лифт почему-то не работал. Я по лестнице поднимался и всё об этой железяке думал. Дошёл до своего этажа, весь мокрый уже был. Не знаю, адреналин в голову ударил или что… Короче, решил я к люку подобраться, страх перебороть. Залез, толкнул крышку и увидел… — Он запаниковал. Разводя руками, Пашка силился выдавить из себя объяснения, но не мог: — Красное… И чёрное… Всё какое-то неправильное…

— Ну ладно, ладно… — поддержал я. — А потом что?

— Домой побежал… — тихо ответил он. — Закрылся, сел на пол и… Заплакал, в общем. Слышу — датчик щёлкнул, выключился. И следом ещё раз! Я подскочил к глазку, а там ничего не видно, темнота одна. Не пойму… Вдруг сообразил: кто-то с той стороны есть! Не то глазок прикрыл, не то в него смотрит…

— Что он так увидит?.. — поморщился я.

— Не знаю! — выпалил Пашка. — Мне не до того было. Как отпустило немного, пустырника выпил и пошёл спать. А ночью — звонок в дверь. Проснулся, чуть с кровати не рухнул. Сидел, боялся ноги на пол спустить. А мне звонят и звонят… Я маме набираю, она не отвечает. Ладно, думаю, пойду хоть в глазок посмотрю. А там мама! Только лицо синюшное, в морщинах. Стоит с открытым ртом, зубы жёлтые… И не моргает. Звуки какие-то издаёт, очень странные. Как одышка. И я на неё таращусь, взгляд оторвать не могу от ужаса. А она как улыбнётся! И спрашивает: «Видел?»

Меня пробрало. А Пашка глотнул чаю и продолжил:

— Как иголкой в сердце… Чувствую, ноги подкашиваются. Попятился — и на балкон. Всю ночь там просидел, задремал. С утра проснулся, молиться начал. Потом ты меня окликнул…

Я не знал, что ему сказать. Услышанное не укладывалось в голове. Но Пашка рассказывал убедительно. Сидел бледный, с трясущимися руками, и часто дышал, точно вот-вот расплачется.

— Переночуй у меня, пожалуйста… — шёпотом попросил он. — Если не чудится мне, то к маме уеду. А если привиделось всё, то в дурку лягу…

Мне стало его очень жалко. И я согласился.

Пашка был у меня, отсыпался. А вечером, пока ещё не стемнело, мы поднялись к нему, заперлись и расселись по местам. Он ушёл в комнату, а я остался на табуретке возле двери. Никакой опасности не чувствовал, не ждал чего-то мистического и уж тем более не мог представить, что после всего пережитого обнаружу на макушке несколько седых волосков.

До трёх ночи было тихо. Потом до меня донёсся отчётливый металлический лязг, и спустя пару секунд в подъезде щёлкнул датчик.

Я посмотрел на Пашку: он сидел на кровати с широко раскрытыми глазами, его подбородок трясся. Кажется, я даже слышал глухой стук зубов.

Стало не по себе. Но впадать в панику я не спешил. Пока в дверь не позвонили.

Пашка вздрогнул и завыл, как раненый. Меня это не на шутку встревожило, и я посмотрел в глазок… К горлу подкатил ком. От увиденного мне подурнело.

С той стороны была женщина с синюшным лицом. Точь-в-точь, как описывал Пашка.

Её губы растянулись в улыбку, и она тихо спросила: «А Паша дома?»

И от звука её голоса у меня заложило уши, в глазах на мгновение потемнело, а голова стала чугунной.

«Позови мне Пашу! — прорычала тварь и начала громко тянуть: — Па-ша! Па-а-а-ша! Посмотри на меня!»

Тот опять застонал.

Я резко обернулся на него. Пашка слез с кровати на пол, сел посреди комнаты и тихонько захныкал.

А тварь вопила:

«Ты меня видел?! Ты. Меня. Видел?»

Пашка не отвечал. Он плюхнулся на бок и свернулся калачиком. Не уверен, что он вообще был тогда в сознании.

Но это безумие длилось недолго. Спустя ещё пару звонков в дверь всё затихло. Однако в прихожей запахло чем-то гнилым. Так обычно тянет от раздавленных тушек птиц на дороге.

От ужасного смрада меня вырвало. И, видимо, с непереваренным ужином вышел и страх, и оставшиеся силы. Я добрался до дивана, лёг на него и, к удивлению, очень быстро уснул. А с утра трусливо убежал к себе, даже не поговорив с Пашкой.

Весь день прошёл в тревоге. Голову занимала навязчивая мысль: подняться на железяку и посмотреть, что скрывается за люком. Но я изо всех сил ей противился.

После обеда я поднялся к Пашке, но он не открыл. В понедельник не пришёл на пары. А во вторник ко мне в гости заявились его мать с бабушкой. Они долго выпытывали у меня, куда пропала их кровиночка, а я сидел растерянный и не знал, что ответить. Следом приехал наряд полиции. Квартиру по просьбе бабки опечатали, а меня допросили и даже убедили съездить в участок. Сами родственницы умотали домой, куда-то в область, а полицейским строго наказали взять меня под стражу и не выпускать, пока не найдётся тело Пашки.

Когда я услышал слово «тело», меня прошиб холод. На секунду я и сам поверил, что моего соседа больше нет в живых.

Уставший следователь, впрочем, к их совету не прислушался, попросил меня расписаться в протоколе и отпустил.

На следующую ночь, уже готовясь ко сну, я вдруг уловил знакомую музыку из квартиры сверху. В голову ударила радость. Я бросился в подъезд. На этаже тем временем открылся лифт, и на площадку вышла небольшая подпитая компания.

Под их заливистый смех я помчался вверх по лестнице. Но стоило мне пробежать один пролёт, как вся радость испарилась. На девятом горел свет. На меня датчик среагировать не мог, значит, сейчас там кто-то находился.

Вмиг продрогший, я опёрся рукой о стену и начал медленно подниматься. А затем посмотрел на Пашкину дверь и окостенел: она всё ещё была запечатана.

Я ощутил слабость в ногах, как перед обмороком. И тут же контрольным выстрелом за моей спиной загремела железяка. Осознание пришло моментально: музыка — это ловушка. Меня попросту выманили.

— Народ! — завопил я, не двигаясь. — Помогите!

Компания затихла и направилась ко мне. В ту же секунду с грохотом захлопнулся люк, и я опрометью ринулся вниз, расталкивая озадаченных ребят.

До сих пор страшно представлять, что было бы, рискни я обернуться на звук. Кто был на железяке? Та жуткая тётка, которую я видел в глазок, или существо из будки в своём настоящем обличье?

Простую истину я понял сразу: покончив с Пашкой, это нечто принялось за свидетеля.

Самое ужасное только начиналось. Я думал, что чудом вырвался из ловушки, но ошибся. Тварь не собиралась расправляться со мной в подъезде, ей нужно было просто вычислить мою квартиру. Поэтому на девятом и горел свет: чудовище сидело на железяке и наблюдало.

Той же ночью меня разбудил звонок в дверь. Собрав волю в кулак, я подкрался к ней. Спросил:

— Кто там?

Тишина.

Смотреть в глазок было до одурения страшно. И я не решился. Повторил:

— Кто там? Ментов вызову!

— Побудь со мной ночью, а? — прохрипели с той стороны.

Я вздрогнул и отшатнулся.

— Пойдём быстрее, я боюсь! — не затыкался голос. — Там надо в люке посмотреть… Я же видел! Я видел!

Силы уходили. Я не мог твёрдо стоять на ногах. А глазок манил к себе, будто гипнотизировал. И я сдался, прильнул к нему и увидел лицо Пашки, восковое, как у покойника.

Он улыбнулся, поднял руку и прикрыл глазок ладонью…

В чувства меня привёл очередной звонок. Я с ужасом осознал, что держусь за барашек замка, уже провёрнутый один раз из двух возможных.

Паника вскипела в груди. Я прокричал что-то, непослушными пальцами крутнул барашек обратно и медленно отступил в комнату.

Звонки не прекращались до самого утра.

***

Вот так оно расправилось с Пашкой. Просто вынудило его открыть. Возможно, так же оно поступило и с другими соседями на девятом этаже. Ведь действительно, до новоселья Пашки там никто уже много лет не жил.

И неужели я привёл беду к нам, на восьмой?

Мне кажется, оно способно воздействовать на человека сквозь любую преграду. Например, внушить, что я слышу музыку из квартиры сверху. Может, и звонков никаких нет, а все звуки идут напрямую в голову? Но пока дверь закрыта, тварь не посмеет меня убить. Наверное.

Я же всё-таки видел. Я видел!

На часах был полдень, когда я в последний раз отважился подойти к глазку. Там по-прежнему темно.

Оно не уходит!


2021

___
Исключительное право на озвучивание рассказа принадлежит каналу DARK PHIL