Два философа

          Ощущение было довольно мерзким. И в теле, и в душе, и в мыслях. Он вспомнил, как  сначала накатила дикая изжога, потом пошла тошнота, и он ели успел до ведра, а самое печальное было сейчас: ныло и с перебоями работало сердце. Но  главное душа – она давно изнемогла от скверны. Суть этой скверны состояла в полной дезориентации духа, в бесцелье и  бессмыслии существования его на этой планете. И наконец, самый пик скверны состоял в самобичевании: сколько можно лететь в пропасть, это явно дорога в никуда, я безмозглая, и безвольная скотина…
          По своей природе Семён был аналитик. Философ сам по себе. Когда-то, ещё в юности, он  выработал своё кредо жизни. Оно было тщательно рассмотрено во всех ипостасях, и одобрено на всех уровнях его воззрений и совести: бухать по жизни. Ибо опьянение – это высший кайф, данный природой человеку. И тогда почему он должен лишать себя этой радости жизни? Ради чего, каких альтернатив? Кто-то читал книги, смотрел фильмы, занимался любовью, ходил в горы – но это не выдерживало сравнения с опьянением. Вот где была вершина, всё остальное – эрзац жизни.
         Так повторялось каждые выходные уже много лет. В субботу – упитие, в воскресенье – и отходняк. Однако доктрина его стала всё более хромать. Само тело поднимало бунт.

         Придя из армии, Семён должен был  определиться в стратегии – раз и навсегда. Он имел не плохую, востребованную профессию – сварщик, а значит мог хорошо зарабатывать, и не отказывать себе не в чём. А идеологическая платформа уже имелась, и он без сомнений вступил на эту весёлую тропу, протоптанную когда-то Вакхом и козлоногими спутниками его.
          Через год он правда женился. Внезапное очарование, когда вся вселенная пришла и открылась для него в виде простой девчонки. Всё было в гармонии: выпивал он ещё мало, на работе, как мастер, ценился высоко, бабла мог заработать море хоть на работе, хоть на шабашке, и Семён лёг на нужный курс. Лёгкое подпитие даже гармонизировало с его любовным увлечением.
           Жена, Валя, девушка с соседнего квартала, тоже влюбилась в него. Он был парень видный: высокий, внешностью привлекательной, хоть и с несколько угловатым лицом, но как мужчине, это ему шло. А Валюшка, девчонка, как девчонка: обыкновенное личико с острым носиком, средней полноты фигурка, в манерах тоже никаких изысков и ужимок. Но пара беглых фраз, пересекшихся на ходу, и оснащённых улыбками с обеих сторон, затем посиделки на скамеечке, потом поцелуи, ошеломительные тайны двух молодых тел, привели к закономерному финишу, а вслед за ним и к началу: родилась новая семья.
           Валентина была к алкоголю абсолютно равнодушна, в том числе и к запаху его. Но если Симочке нравится, пусть себя ублажает, тем более меру он знал, ему хватало лёгкого подпития, а секс так вообще у них при этом был просто фантастичный.
           Прошёл год, а там и ребятёнок появился – очаровательный крепыш Лёшка. И вот тут Семён первый раз, по-русски говоря, нажрался. Валентина была ещё в роддоме, и хорошо, хоть не видела всё это. С дурацкими словами и выходками, с рвотой, с чудовищной ненавистью ко всему, что есть на этом свете, и наконец с полным отрубом.
           Он очнулся утром с головной болью, на диване, пахнущим мочой, и с некоторой амнезией по поводу вчерашнего вечера. Друзья-собутыльники, которые у него были в тот вечер, исчезли раз и навсегда, хотя вскоре появились новые – у него была широкая душа, и водились деньги, всё, что надо для покупки задушевных друзей–приятелей
           Казалось бы, этот упой – ему предупредительный звонок. Поначалу действительно, Семён хорошо встретил жену с ребёнком, был идеальный семьянин во всём, почти месяц не пил вообще, чем несколько удивил Валентину. Но это его собственный организм подсказывал изменить курс жизни. Организм помнил этот грандиозный перепой, и как ему было плохо, и теперь физически не мог переносить спиртное.
           Однако доктрина оставалась. Она просто свернула свои знамёна и дремала, дожидаясь подходящего часа. И разумеется, дождалась. Рефлекс неприятия спиртного постепенно ослаб, а затем и вовсе прошёл. Да и появилась мотивация, теперь уже с другой стороны.
           Жила молодая семья у Семёна, благо дом  большой, со всеми удобствами, построенный его отцом, но было и ещё одно действующее лицо в этой истории – его мать, Анна Ивановна. Почему-то она сразу невзлюбила свою невестку. Как обычно, в таком случае, в ход был пущен стандартный набор гадостей: она неряха, неумеха, тупая, и вообще убогая во всех остальных смыслах. И дело здесь, как всегда, было банальным до глупости: когда Семён был ещё в армии, она приглядела ему невесту, дочку своей закадычной подруги. Подруга торговала, имела денежки, дочка её, Светка, училась в институте, а сынок  пришёл, и сразу положил глаз на Вальку-голодранку. Да-да, главный недостаток Валентины была бедность, не образованность,  и беззащитность. Матери уже десять лет, как не было в живых, отец женился и ушёл в другую семью, нажив там ещё одного ребёнка, а жила теперь в отеческом домишке сестра Ольга с вечно скандалившим и гулявшим мужем и двумя дошкольными детьми. Так что Валентине было только в радость покинуть родное гнездо, что, впрочем тоже приписывалось ей в вину лихой свекровью.
           А изначала всего этого дела было отсутствие любви. Анна Ивановна знала о явлении любви только понаслышке. Она была слишком логичным человеком для любви. Ведь любовь по своей сути предполагает в той, или иной мере сумасбродство, вызов, дерзость, не признание канонов. Всё это логичной Анной Ивановной отвергалось на корню. К сожалению, а с её точки зрения, к счастью, она ни разу не попадала в любовный омут. Когда-то вышла замуж вполне удачно – за зам начальника, который вскоре стал начальником.  Правда, ей не повезло немного: в сорок лет тот неожиданно запил, а ещё через пять умер от инфаркта. Однако Анна Ивановна уже твёрдо стояла на ногах. Материально муж её обеспечил на всю оставшуюся жизнь, так что надобности в новом браке не имелось, и теперь необходимо было обеспечить и направить сына. А тот вдруг стал выкидывать фокусы, да ещё какие: то не захотел поступать в институт, то женился не так, как надо, то вообще запил, подобно своему папаше.
           А Семён действительно начал серьёзно пить. И теперь уже не в кайф – а нейтрализуя ненависть своей матери к жене. Сначала он защищал Валентину, потом пошли ругани с матерью, с её сентенциями: «Я тебя родила, ночи не спала, а ты променял меня на кого-то» «Ты посмотри, кто она такая: уродина, необразованность и нищета». В конце концов, он махнул на всё рукой, и стал просто тупо пить. Валя поплакала раз, поплакала другой, попробовала поговорить, пристыдить – результат оказался нулевым – и семья рухнула. Жена собрала вещи и ушла. Семён в ответ запил беспробудно, теперь уже нейтрализуя морали и слёзы  матери по отношению к себе: «Ты понимаешь, куда катишься?» «Ты посмотри, на кого ты стал похож?» Светка к тому времени вышла замуж и последняя мечта матери рухнула. А вскоре Анна Ивановна умерла – ей незачем было ещё идти куда-то по этой неудалой жизни, что-то делать, чего-то добывать. По её логике, когда всё было сделано безупречно, а результат почему то оказался нулевой, так и осталось не понятно, где допущена ошибка. И с этим пресеклась её стезя земная.
         
           Анна Ивановна умерла через пол года после ухода Валентины. Ни муж, ни свекровь за это время ни разу не посетили невестку, узнать хотя бы что-то о внуке и сыне. Даже случайно они не встречали ни её, ни её сестру Ольгу, ни мужа её. Их не удивляло, почему Валентина не подавала на алименты и на развод. Но матери с сыном было не до того: у них щла война друг с другом.
           Похоронив мать, в тот же вечер, Семён пошёл к Валентине. Эта была первая осечка его доктрины. Разум в первый раз восстал: либо семья – либо одиночество, и он, спиваясь, окончит свой путь на свалке. Он был трезв, купил цветы и игрушечную машину Лёшке, и пошёл. Он должен был, он хотел ступить на новую тропу.
           Однако, всё пошло не так. Встретили его, и довольно приветливо, Ольга, и её муж, Геннадий, однако то, что они сообщили ему, повергло Семёна в шок.
           Его посадили пить чай, а потом спокойно убили этой новостью:
           – А Валя вышла замуж.
           – Как? – спросил, ничего не понимая, Семён
           – Да просто. Она, как вернулась к нам, устроила Алёшку в садик, а там и сама пошла на курсы, а потом нашла место менеджера, ездила по командировкам. Там и познакомилась с Иваном. Он правда на десять лет её старше, и двое детей, жена умерла пять лет назад. И как-то быстро они сошлись. Он начальник отдела…
           Больше Семён не слушал, просто не мог слушать. Почти внезапно встав, и быстро попрощавшись со своими уже бывшими родственниками, он чуть не бегом пошёл домой. «Как – я, и она, – плакала его душа. – Я ни с кем, абсолютно ни с кем в это время – а она!» Он действительно наивно верил всё это время, что стоит ему захотеть, и время вернётся вспять.
           Новая тропа оказалась заросшей старой. Он запил уже по матёрому. Пошли женщины, очень много женщин. Ещё имелось, за что их покупать. Сначала были те, кто хотел семьи, затем, кто хотел только секса, затем те, кто только денег. И ранг их с каждым годом понижался, и последние были уже просто сявки, спавшие с ним за стакан бормотухи.
           Через пару месяцев Валентина подала на развод, и на суде он с ней встретился в последний раз. Новый муж её представился корректно  и даже первый протянул руку, трёхлетний Лёшка с трудом узнал его, уже дичился, не разговаривал, видно было, что у него  новый отец, сама Валентина расцвела и похорошела, очевидно,  новая жизнь для неё была благом. После суда, когда они выходили из зала, она отстала от мужа, и вдруг взяв Семёна под руку, тихо, ласково, но твёрдо сказала ему:
           – Сёма, прошу тебя, забудь про нас. И про меня и про Лёшку.
           – Но он мой сын, – угрюмо сказал Семён.
           – Нет, ты его уже проиграл. Поздно уже, Сёма. Ты не сможешь своему сыну дать ничего.  Я обещаю, что Иван не будет его усыновлять. Если хочешь, можешь с Лёшкой встречаться, но только трезвый.
           И снова обида – на этот подлый мир, что постоянно покушается на него, хлестнула Семёна, и он, чуть не плача, прокричал:
           – Пил, пью, и буду пить! Отец пил, и я пить буду! Я так хочу жить – и не мешаю никому, не мешайте мне и вы.
          Валентина остановилась, удивлённо посмотрев на него и отняв свою руку. Её вдруг просто пронзило это открытие – она и не знала про его идею. А идея эта была так проста и логична, что у неё не нашлось слов в ответ.
           Он стал пить в одиночку. Нет, это не было последней формой деградации. Это была его хрустальная мечта: бухать, не слыша и не видя вокруг никого и ничего. Наконец-то никто ему не мешал, совесть его тоже успокоилась – у него была полная свобода и тишина вокруг.
           Странное дело, каждый раз, напиваясь, он испытывал состояние вознесения, в какую-то золотую высь, в реальности же падал в бездну, которую осознавал, но только утром, протрезвляясь.
           Постепенно, за неимением собутыльников, он приобрёл одну скверную привычку: разговаривать с самим собой. Эта привычка у него перешла в ритуал, а затем преобразилась в манию. Когда бух доходил до стадии обезьяны, в нём вдруг всё взрывалось и высвечивалась Истина Неоспоримая, однако кто-то невидимый постоянно покушался на эту Истину и ему приходилось яростно защищать её, доказывая свою правоту. Тогда он садился во дворе под навесом и начинал свои словесные баталии. Причём, он говорил и за себя, и за невидимого оппонента, слегка изменяя голос.  Он и не подозревал вначале, что громкий голос его гремит на весь квартал. К тому же всё это было сдобрено хорошим русским матом. Сначала соседи стали ему говорить об этом в шутку, потом требовали прекратить, потом пару раз расплатилась его физиономия. В результате эти «философские» беседы перешли в комнату, но у него уже появилась кликуха «Два философа», которая и плелась далее за ним всю жизнь.
          Иногда, трезвый, он и сам понимал, что эта его мания – дичь и сумасшествие. Но как только пойло ударяло по мозгам, тотчас следовал взрыв, из которого выходила опять Истина, и игриво предлагала ему поговорить. Тотчас на неё нападал невидимый противник, со своими убогими доводами, которые надо было срочно разбивать. И тема всегда была одна: ему мешали жить. Теперь уже на работе и соседи.
           Постепенно Семён вышел на некое плато: чтобы пить, ему нужны были деньги, а значит он должен был работать, и естественно быть трезвым. Пять дней он выдерживал, но выходные были его на полную катушку. Он вошёл в этот ритм, что не позволяло ему спиться стремительно, и деградировал лишь нравственно – его не интересовал даже телевизор с фильмами и развлекательными шоу, с нетерпением он ждал лишь выходных, да отпуска – своё законное время.

            И так утекли его лучшие годы, его золотые пятнадцать лет.
            Однажды утром в субботу, Семён проснулся, как всегда, в отличном настроении. Впереди была чудесная эра выходных. Всё начнётся с похода к соседке бабульке за дешёвым пойлом. Завтра утром правда будет хреново и с желудком и с душой, но это завтра, а сегодня будет кайф.
            Но утро приняло неожиданный поворот – кто-то позвонил ему в калитку. Он открыл – перед ним стоял незнакомый парень, довольно симпатичный, и как-то странно, вопрошающе смотрел на Семёна.
            – Семён Петрович? – спросил молодой человек. Взгляд его странный уже что-то искал внутри у Семёна. Однако, не это удивило его. Этого незнакомого парня он где-то уже видел.
            – Да, что угодно? – нехотя ответил Семён. Впереди была весёлая суббота, и этот парень явно не вписывался в неё.
            Парень вдруг улыбнулся – приветливо и просто.
            – Отец, ты меня не узнал. – Он не спрашивал. Он просто это говорил, как свой своему, без задней мысли, предлагая и отцу выйти на этот тон.
           Невольно у Семёна вышибло слезу. «Да как же так, я всегда помнил о нём, но в последние годы совсем о нём не вспоминал!» – вот какая парадоксальная буря взвилась в душе отца. Он почти инстинктивно качнулся к нему, и они обнялись.
           Затем он смешался, заволновался, в душе мелькнуло «как удачно, что я трезв!».
          – Заходи, заходи, сынок, – забормотал он. – Сейчас я подогрею чай, посидим, поговорим.
          – Да нет, папа, я на минутку, меня друзья ждут.
          Возле калитки действительно стояла белая иномарка, в ней сидело два парня, негромко лилась музыка. Семён помахал парням, они ему ответили.
            – Я ухожу в армию, папа, в следующую субботу проводы, приезжай.
           Семёна поразило: его сын вырос, а он и не знал об этом.
           – Я приеду, – неожиданно для себя, сказал Семён. – А куда приезжать, я же не знаю, где вы живёте.
           – Мы в станице живём, – так же просто, без выкрутасов, говорил Алексей. Он назвал станицу, улицу и дом, это была одна из ближайших станиц к городу, собственно входившая в черту города. – Давай свой мобильник, я тебе оставлю номер, если забудешь – позвонишь.
            Они обменялись номерами, но когда Алексей повернулся уходить, отец догадался спросить у сына:
           – Как мама, как папа Иван?
           – Папа Ваня умер год назад. А мама поздравляет тебя с юбилеем. Я чуть не забыл передать. И я с ней тоже. Тебе ведь послезавтра сорок лет.
           – И уже отъезжая, в открытое окно машины крикнул отцу:
           – Приезжай обязательно, мы тебя ждём.
           Ни сегодня, ни завтра, всю неделю Семён не пил. Ему просто не хотелось. Он словно из гусеницы стал куколкой, и та теперь решила стать бабочкой, совсем новым существом. «Она, она звала меня, – вот что главное было для него. – Она помнит мой день рождения – разве это не чудо! Неужели… она ещё любит меня, – от ужаса сладкого замирала мысль. Но тогда… тогда надо ступать на новую тропу. И я готов – я давно хотел этого! И вот момент!».
          Он прекрасно знал, что будет ещё битва с телом, что надо разрушать этот симбиоз тела с алкоголем, да что тело, надо перезагружать разум, и принимать новую доктрину – жена, семья, дети. У неё ведь с Иваном был совместный ребёнок, и те двое, старшие, как с ними быть?» И уже накануне, в пятницу, он думал: «Господи, хватит сил у меня: я хочу, но смогу ли?»

           Утром Семён проснулся, как и планировал – в пол пятого утра. Ему надо было успеть на  первый трамвай, выходящий из парка в пять часов, потом ехать сорок минут – и садиться на утренний  автобус в станицу.
           Было достаточно темно за окном, в вагоне находилось всего несколько пассажиров, и минут через десять Семён задремал. Очнулся он от резкого торможения и какого-то странного визга. Его невольно передёрнуло. «Наверно собака попала под трамвай», – подумал он неприязненно (животных он любил, а собак особенно). Однако тотчас из кабины с криком и слезами выскочила молодая водительница:
           – Я зарезала мужика!
           Все пассажиры в салоне оцепенели. Шли секунды, но все продолжали сидеть. Семён оглянулся. Пассажиры были одни женщины, человек восемь. И он понял, что выпало ему. То, что порой бывает раз в жизни, а то и вовсе никогда. И если он вильнёт, тем паче струсит, то будет далее презирать себя сам – все остальные вскоре забудут про его позор.
            Семён вскочил и бросился к заднему окну. Метрах в тридцати, на рельсах что-то шевелилось. Во тьме это казалось кучей тряпья. Его мужское начало окончательно включилось, и он бросился по ступенькам вагона вниз. «Может ему что-то отрезало, и надо срочно перетянуть, иначе кровью истечёт», – уже сформировалась чётко логичная мысль.
            Когда он подбежал, то в свете уличных фонарей увидел, что сбитый трамваем человек лежит вдоль рельс, но не между ними, а с внешней стороны. Человек лежал на боку, неподвижно,  глаза его были закрыты. и Семён стал внимательно осматривать сбитого. К его удивлению, ничего отрезанного не было. Не было даже следов крови, или следов сильного ушиба. «Неужели его просто убило?» – подумал Семён. Он хотел перевернуть пострадавшего, чтобы осмотреть тщательней, но только дотронулся до него, как тот вдруг резко оттолкнул руку Семёна, открыл глаза, и попытался сесть на рельсы.
            Семён от неожиданности отпрянул, чуть не упав. Между тем, пострадавший сделал вторую попытку сесть на рельсы, и  она ему удалась. Это был молодой парень, лет 25. Он сел, бессмысленно улыбаясь, пытаясь что-то сказать Семёну.  Только теперь Семён почувствовал острый мерзкий запах.
            Тотчас подбежала заплаканная водительница.
             – Жив? Жив? Цел? – она начала ощупывать его, совершенно не веря своим глазам. – У неё уже начиналась истерика со смехом и слезами. А затем, удостоверившись, что он абсолютно невредим, да ещё и пьян в стельку, набросилась на него, как волчица:
             – Ты зачем же гад полез под мой трамвай?!
             – Я… голосовал,  – едва ворочал языком «пострадавший». – Я думал, это такси
             Подбежавшие уже водители с других трамваев, сбежавшийся любопытный люд, услышав эти веские доводы, вдруг все грохнули освобождённым, исцеляющим всех смехом.
             А Семён поспешно уходил. Он чувствовал, что не выдержит – и это будет страшно, невероятно – на виду у всех. И только зайдя за угол, он разразился долгим, с при всхлипыванием, плачем.
 
             Через месяц Семён снова сошёлся с Валентиной. Она, с младшим ребёнком, десятилетней Настей, переехала к нему. Насчёт питья он ушёл в глубокую завязку, и в тайне был уверен, что это навсегда. Надо сказать, что многие его зауважали за проявленную силу воли, и он никогда ни с кем не спорил.  Даже когда ему поминали былые «подвиги». И не обижался, когда в шутку звали «Два философа». Истину всему он знал один, и никому её не раскрывал.