На посту

Живым и ушедшим советским
вахтерам посвящается эта статья


Если подойти к понятию постмодернизм до банальности просто, то это потребует выявления черт и признаков, унаследованных им от модернизма, и отличий, оправдывающих приставку "пост". В сущности она мало чем отличается от сходного по смыслу "нео". Но в "пост" как бы подчеркивается стремление или тенденция к преодолению предшествовавшего явления. А в "нео" - связь, родство, обновление и развитие явления в последующий период.

"Пост" - это промежуточная стадия, момент некоторой растерянности и поиска выхода из тупика. "Нео" - ситуация, когда выход найден, перед явлением открывается новый простор, пространство для развития, лишенное преград, перед которыми оказался "пост". В такой связи находятся неоклассицизм (*) и постмодернизм, если под этими терминами не понимать устоявшиеся в эстетике и искусствоведении термины, а рассматривать их шире - как перманентно повторяющиеся этапы развития человеческой культуры. Оснований для такого подхода много. Достаточно вспомнить, подчеркиваемое многими исследователями, родство постмодернизма и эпохи барокко.

Поэтому первое, что следует сказать практически о всех терминах, начинающихся с "пост" - это то, что они неадекватно отражают взаимоотношения явления со временем. Это не стадия "после", как следует из перевода на русский язык, а скорее нечто, обозначающее переход, т.е. этап "до", когда цель еще не достигнута. И в сущности никто не знает какова эта цель и куда совершается движение. Более того, отвергается сама необходимость поиска этой цели.

Ну вот мы и пришли к первому признаку, четко указывающему на родство постмодернизма с модернизмом. Ибо последний выступал прежде всего против ЦЕЛЬности классического взгляда на природу человека и культуры. Отсюда акцентирование фрагментарности любого явления культуры, часто теоретиками постмодерна выдаваемого за его существеннейшую характеристику. На самом деле уже для Ницше страница была "выразительнее главы, предложение ярче страницы", отдельное слово кричало, заглушая СМЫСЛ предложения.

Можно подробно остановиться и на других признаках, роднящих постмодернизм с его предшественником, но и сказанного достаточно, чтобы подтвердить тезис о его противоречивой природе "после", оказывающегося в ситуации "до". Как неразумное дитя, кусающее кормящую его грудь, постмодерн нападает не столько на модернизм, сколько на всю предшествовавшую традицию, классическую прежде всего, используя единственное доступное ему оружие - иронию.

Впрочем, еще одну общую черту рассматриваемых парадигм мы не можем обойти. Это идеологическая и политическая ориентированность их обеих. И.Ильин говорит, что деятельность постмодернистов - это бунт одиночек против государственных структур. Недаром ведущим теоретиком новейших установок в понимании культуры становится Мишель Фуко, чьи идеи пронизывает понятие власти, распространенное им из политической сферы на все области человеческого бытия. Левизна и революционность, как это не покажется странным, спокойным образом перекочевали из модернизма в постмодернизм, что, если и не обессмысливает сам этот термин, то показывает, что преодоление предшествующего явления, о котором мы говорили вначале, не ДОстигнуто.

Радикализм и непримиримость по отношению ко всему устоявшемуся в культуре (что хорошо видно на примере новейшего российского концептуализма и нападкам молодых критиков и писателей-постмодернистов на цвет художественной интеллигенции советского периода) и идейно-политическая направленность (ибо, выражаясь театральным языком, борьба с моралью и традициями общества представляет собой сверхзадачу в сочинениях Виктора Ерофеева или Владимира Сорокина наряду с художественными целями, которые эти писатели перед собой ставят) - характерные черты претендующего на новизну подхода к культуре.

Иными словами, несмотря на декларируемое стремление к толерантности и терпимости, постмодернизм по-прежнему НА ПОСТУ. Рисуемые художниками предшествующей эпохи картины советской действительности приобретали общечеловеческий характер. У постмодернистов же пародоксальным образом рефлексия по поводу советского прошлого становится идеей фикс. Создается впечатление что они недоборолись с советской властью. Каждая новая книга рождает ощущение, что все это происходит ПОСЛЕ драки. Очевидно, лишь новое поколение писателей сможет изжить этот ПОСТсоветский синдром.

Постмодернизм не ограничивается иронией по поводу классики или модернизма. Он готов смеяться и над собой. Вот цитата из Виктора Пелевина:

"А постмодернизма я не люблю. Искусство советских вахтеров.

- Почему?

- А им на посту скучно было просто так сидеть. Вот они постмодернизм и придумали. Ты в само слово вслушайся"

(Виктор Пелевин. Жизнь насекомых. М., Вагриус, 1997 с. 270).

Бдительно охраняя передовые рубежи борьбы с косностью общественных устоев и морали, писатели концептуалисты не замечают, что их ПОСТ предназначен хранить ценности модернистского прошлого. Вахтеры новейшей культурологической парадигмы доблестно охраняют то, что давно не числится на балансе у завскладов культуры. Списанное оружие модернистской эпохи все еще готово к бою, густо смазанное постмодернистской иронией. Все это дает основание рассматривать постмодерн как протоворечивый переходный этап, стремящийся вырваться из тупика модернизма, но все еще находящимся в лабиринте, столь любимом одним из его крестных отцов - Борхесом. Думаю прав был и классик модернизма Кшиштоф Пендерецкий, говоривший, что художнику может быть полезен поиск выхода из лабиринта. Ведь кто ищет, тот всегда  найдет. Сам польский композитор уже давно нашел выход в НЕО-классике.

Даже исследователи, посвятившие постмодерну монографии, если не свои жизни, называют его мифом и химерой (См. Илья Ильин. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М: Интрада, 1998). Видимо доля ироничности по поводу ироничного постмодерна не повредит. В этом докладе, однако, мы лишь пытаемся выявить генетичесую составляющую этого феномена: с чем мы в сущности имеем дело - с постМОДЕРНИЗМОМ или ПОСТмодернизмом.

По-мнению Михаила Эпштейна, попытки определить характер эпохи через такие приставки, как "пост" или "транс" "выдают свою зависимость от того, через что они тщатся перешагнуть". Он полагает, что пришло время "культурного сверхъязыка", объединяющего все предшествовавшие художественные и философские языки (Михаил Эпштейн. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX -XX веков. - М.: Советский писатель, 1988). Он определяет последние десятилетия прошлого века как эпоху универсализма. Любопытно, что Эпштейн сравнивает это новое состояние общественного сознания с мгновенным озарением человека перед смертью, когда перед его мысленным взором проносятся все картины предыдущей жизни. Весьма показательная аналогия в свете того, о чем будет сказано ниже.   

Что вообще представляет из себя этот феномен - культуру, попавшую в тупик лабиринта, из которого есть выход, или сам этот тупик, в конце пути культуры? Тогда логичнее было бы назвать это поставангард. То есть такой этап в развитии человечества, когда возможности его прогрессивного развития исчерпаны. Ибо до сегодняшнего дня классика, прежде чем стать таковой, являлась авангардом, революцией в культуре. Однако ускоренное научное и общественное развитие последних столетий, когда перемены в течении одного десятилетия могут быть приравнены к исторической эволюции в течении многих тысячелетий, создает ощущение ПОСТ как КОНЦА или предела развития. Недаром такой ажиотаж вызывали статьи о конце истории. Полагаю, однако, что сегодня очевидна наивность синдрома Фукуямы как в отношении политических реалий, так и развития культуры.

Западное общество, победившее в холодной войне с коммунизмом, оказалось перед реальной угрозой собственному существованию, которая исходит не от внешнего врага. Это общество готово взорваться на мине, установленной собственными руками. За триумфальными оркестровыми тутти Фукуямы уже слышны звуки траурного марша Бьюкенена.

Вот он истинный вызов эпохи: симптомы прогрессирующей врожденной болезни, от которой не отмахнешься как от какого-нибудь коммунизма, ибо порок оказывается в краеугольных камнях, на которых зиждется общество. Идеи либерализма, свободы, демократии, политкорректности и толерантности ополчаются вдруг против тех, кто так долго лилеял и холил их, кто ставил их превыше всего. В своей книге "Смерть Запада" (М.: Изд. АСТ, 2003) американский консерватор Патрик Дж. Бьюкенен склонен винить во всех бедах горячо любимого им американского общества эпоху молодежной контрреволюции 1960-х годов. Достается и пророкам модернизма, таким как Ницше, и отцам постмодернизма, вроде Фуко. Подробно и красочно описав симптомы болезни, автор, как и полагается современному врачу, не догадывается об истинных причинах их породивших. А они уходят корнями в эпоху Просвещения, заложившую основы позитивисткого и рационалистического взгляда на общество и культуру. И хотя модернизм и постмодернизм занимают враждебную позицию по отношению к ним, на практике они их не преодолели. В сущности обе парадигмы культуры продолжали следовать в форватере ледокола, разрушающего остатки европейской христианской цивилизации.

Согласно известному советскому мифу, некий жандарм сказал когда-то Ленину:

- Молодой человек, ведь перед вами стена

- Стена, да гнилая, - отвечал будущий вождь мирового пролетариата, - ткни и развалится.

Беда в том, что последователям радикальных философских учений все еще неочевидна слабость несущих конструкций нынешнего западного общества и они по-прежнему стремятся их разрушить. А люди подобные Бьюкенену уже осознали, подобно юному Ленину, что стены-то - гнилые. Не стоит тыкать в них пальцами. Нам, просидевшим 70 лет в советском сумасшедшем доме, это должно быть яснее чем кому либо другому. Да мы и находимся в более благоприятной ситуации, чем Запад, потому-что у нас и разрушать-то, собственно, нечего. Все что было можно, давно порушено предшественниками. Если Запад, согласно Бьюкенену, должен лихорадочно думать о том, как сохранить свои ценности, то мы до сих пор решаем: принять ли нам их в качестве основы общественного развития или искать свой особый путь. Парадокс России в том, что строя планы возврата к пресловутой соборности, она уже пожинает плоды западного индивидуализма. В сущности наша страна всегда была постмодернистской. Она всегда было на ПОСТУ. И тогда, когда была географической прокладкой между татарами и Европой, и тогда, когда была жандармом Европы, и тогда, когда создавала произведения искусства, о которых Европа могла только мечтать. Она никогда не доходила ДО Европы, поскольку боялась покинуть свой ПОСТ.Теперь, ДОжив до ПОСТлиберализма, общество может в любую минуту стать НЕОсоветским.

В постмодернизме вымысел представляется подлинной реальностью или постреальностью. В ней комфортно существовать. Башня из слоновой кости, выстроенная еще модернистами, не разрушена. Сочинения новейших, прежде всего французских, философов очень напоминают произведения классического авангарда. Трудно сказать, что для них важнее - удивить, шокировать или доставить удовольствие читателю.

Отказываясь от Суперпроекта, "единственного, не признающего множественного числа, предписывающего нам рецепты того, как устроить дела человеческие раз и навсегда" (Бауман З. Спор о постмодернизме. - "Социологический журнал", 1994, №4, с. 69-81), постмодернизм умывает руки, оставляя на совести общества решение его проблем. Даже восторженные его поклонники вроде Дж. Харвея не приемлют подчеркнутого безразличия к объяснению политических и экономических процессов, происходящих в мире (Harvey D. The Condition of Postmodernity. Cambridge, 1994).

Есть теория, гласящая, что могила - это колыбель новой жизни. И все же беззаботные высокоинтеллектуальные и даже высокохудожественные философские трели постмодернистских мыслителей над уже вырытой ямой (ввиду предполагаемой "Смерти Запада") выглядят некоей формой некрофилии. Если постмодернизм даст ответ как соединить порождаемый индивидуализацией гедонизм и социальную ответственность, я первый встану под его знамена.            



 (*) С точки зрения культурологии, под этим термином автор понимает наиболее плодотворное для культуры 20 века соединение новейших открытий модернизма с классической традицией. К этому направлению относятся выдающиея художники, представляющие разные виды искусства, от Шостаковича до Бродского. К нему можно отнести и тех деятелей культуры, которых традиционно принято относить к модернизму, подобных Пикассо. Как и у Стравинского, у него был нео-классический период в творчестве, но в данном случае имеется ввиду некая суммирующая оценка их как художников, не только революционизировавших искусство, но и обозначившие координаты его развития на новейшую эпоху.



28.02.2004