Рундук за номером 17

-Сего сентября, одиннадцатого дня,  одна тысяча девятисот одиннадцатого года, мною, контролёром Полесским-Щипилло в торговом рундуке за номером 17, что на Базарной площади в третьей части города Смоленска, держатель рундука…Макарыч, как ты правильно обзываешься, а?
Небольшой карандаш застыл в толстых, похожих на немецкие сардельки пальцах контролёра. Карие глаза под густыми чёрными бровями, вопросительно глядели на тщедушного рыжебородого мужичка в кургузом пиджаке и застиранной в голубизну, когда-то ярко-синей рубахе. Низкорослый, с широченными плечами, бывший драгунский унтер, Константин Полессий-Щипилло, сейчас, казалось, нависнув над торговцем, стал в два раза себя выше, заслонив семнадцатый рундук вместе с его держателем от яркого сентябрьского солнца. Макарыч, поёживаясь, мял в руках картуз, тихо отрывисто отвечая на вопросы базарного контролёра.
-Константин Дмитрич, да я ж…
-Как тебя правильно записать в протокол, дятел базарный? – знал, прекрасно знал контролёр, как надо разговаривать с мелкой торговой шушерой. Когда-то, в Нижегородском драгунском от его командного рыка кони приседали. А тут что? Мелкий пакостник.
-Попался с казённой водкой, так и не вкручивай мне тут! Как правильно звать?
-Пахаев, Степан Макарович, из крестьян села Спас-Липки, Сырокоренско-Липецкой волости Духовщинского уезда.
-То-то ж. Проживаешь?
-В третьей части, в Ново-Ямской слободе.
-В рундуке за номером семнадцать на Базарной площади, мною, обнаружена запечатанная бутылка казённого хлебного вина, - карандаш вновь забегал по бланку протокола. 
-Константин Дмитриевич, как Бог свят, Софка это моя, дурища. Жёнка, чтоб её намочило, да не высушило. Она енту "гусь" приволокла с казённой лавки. Завтрева ж престольный праздник, гости у нас соберутся. Угостить-то надо. Константин Дмитриевич, ну надо ж ведь, угостить-то? Она, Софка-то, к Девкину купцу в магазин побёгла, за закуской, на завтра-то. А водку у меня в рундуке отставила. Как есть, не  вру.
-Ты что ж, Макарыч, думаешь, я не знаю, что на Базарной площади делается? Уж не раз мне говорили, что ты, паразит, казённым вином приторговываешь. Ан, вот и попался, - контролёр встопорщил в усмешке иссиня-чёрные густые усы, показав  торговцы большие крепкие, желтые от табака, зубы.
-Да вон она идёт, Софка-то моя. Поспрошайте, Константин Дмитрич, она всё и подтвердит. Домой купила водку, домой. Ну, для гостей же ж, на праздник…
 Пять разновозрастных баб, нагруженных бумажными свёртками, кульками да кулёчками подходили, переговариваясь, к семнадцатому рундуку. Да так визгливо-деловито-задорно что-то промеж себя обсуждали, что заглушали даже тот самый постоянный базарный гомон, что висел большую часть дня над Базарной площадью.
-Софка, зараза такая, ходь сюды. Да, быстрей, такую мать,  - голос рыжего Макарыча сорвался на поросячий визг. Бабы аж подпрыгнули от неожиданности, небольшого роста пухлая молодуха уронила большой свёрток, из которого торчали несколько больших селёдочных хвостов. Высокая круглолицая женщина, лет тридцати пяти, в ярко-жёлтой с алыми маками кофте и длинной черной юбке, подошла к рундуку, стрельнув яркими синими глазами в сторону Щипилло. Толстая, пшеничного цвета коса спускалась на высокую грудь из-под яркого голубого ситцевого платка. Из большого бумажного свертка торчал пучок зеленого лука, хвост колбасы, вкусно и заманчиво пахло чесноком, копчёностью и другой разной вкусностью. Полесский потянул широкими ноздрями, и ему тут же представился запотевший, со слезой,  стакан казёнки, в окружении разной закуси. Рыкнув, контролёр мотнул головой, отгоняя наваждение, и строго посмотрел на жены Пахаева.
-Ваш муж, Степан Макарыч, утверждает, что это вы, как вас, кстати, по имени-отчеству?
-Софья Федотовна, я, по мужу Пахаева, - голос у женщины был низкий, с лёгкой хрипотцой.
-Ага, так вот, Софья Федотовна, муж ваш говорит, что та бутылка казённой водки, что у него обнаружена в рундуке, куплена вами.
-Так оно и есть, - Софья часто закивала головой, - на завтра-то гостей позвали. Так вот, для угощения. И вот снеди разной прикупила, на стол поставить.
Полесский с рыком втянул воздух сквозь сжатые зубы. Уже практически оштрафованный им торговец, срывался с крючка, уходил на глубину, слиж недожаренный, махнув на прощание хвостом. НО базарный контролёр сдаваться е собирался.
-А может ли это кто-либо подтвердить, Софья Федотовна?
-Что подтвердить? – баба смотрела в карие глаза Щипилло наивно-удивлённо.
-То, что вы, Софья Федотовна, купили в казённой винной лавке хлебное вино, - зарычал контролёр.
-А, вон оно что. Марфа, Федосья, ходьте сюды. Сюды идите, вам говорят,- к рундуку подошли две, гружёные свертками и кульками бабы. Одна та сама пухленькая, что уронила селёдки, и высокая  худая брюнетка, с желтоватым нездоровым цветом лица.
-Вот они могут, мы вместе с Ново-Ямской сюда шли.
Полесский-Щипилло записал себе в книжку данные Феодосии Васильевны Мотовой и Марфы Степановны Семеновой, проживающих в Ново-Ямской слободе в доме Гришаева, которые подтвердили, что водку Пахаева купила в казённой винной лавке на Базарной площади. И отправился базарный контролёр дальше по торговым рядам искать нарушения. Степан, мелко покрестившись, сорвал с горла бутылки сургуч. Стакан в его руках появился, словно по волшебству. Набулькав ровно половину, Пахаев жадно выпил, выдохнул, отломил большой кусок колбасы, торчавший у жены из кулька. Та попыталась ударить его по рукам, но Степан ухватив  ещё и пучок зелёного лука, смачно захрустел.
-Ух, хорошо. Хлебца бы ещё, - прожевав, пробормотал торговец, - волоки уж, Софка, водку до дому. Фух, пронесло.
  Ровно на следующей неделе контролёр Федосеев обнаружил в рундуке за номером 17 на Базарной площади  бутылки с казённой водкой. Водка была конфискована, а Смоленский окружной суд оштрафлвал Степана Макаровича Пахаева на десять рублей серебром.