История одной переписки

Глава I
       В моем детстве все мы были пионерами, у нас была газета «Пионерская правда», журнал «Пионер» и радиостанция «Пионерская зорька». И мы все это читали и слушали. Как-то в «Пионерской правде» появилась идея переписываться с одноклассниками из социалистических стран. Мне она очень понравилась. Недолго думая, я написала в Прагу, придумала номер школы, а в ней какой-то 6-й класс и написала о себе и моем желании переписываться с чешкой.
       Отправила письмо и забыла о нём. Через несколько месяцев приходит ответ из Праги от девочки Яны, которая проявила интерес к изучению русского языка, и учительница посоветовала ей как метод закрепления навыков установить со мной контакт. С Яной у нас оказалось множество общих интересов, и мы переписываемся до сих пор. Нам удалось повстречаться и в Москве, и в Праге, и даже в Париже. Я теперь хорошо представляю себе, как выглядит «сердце Европы» — Злата Прага.
       Первое письмо от Яны пришло 21 февраля 1954 года. Нам было по 12 лет. Начиналось оно так: «Здравствуй, советская подруга Лида! Пишет тебе Яна Черминова, ученица 7-го класса средней школы в Праге». И дальше она сообщала самые первые сведения о себе: чем занимается и что её интересует. Она успевала, помимо учёбы, ходить в кружок русского языка, кружок физкультуры, седьмой год занималась музыкой и шестой год изучала французский язык. В конце письма она написала по-французски басню Лафонтена «La Cigale et la Fourmi», известную нам как «Стрекоза и муравей», благодаря И.А. Крылову.
       Яна просила меня то же рассказать обо мне: чем я увлекаюсь, как учусь. Моя новая подружка весьма меня заинтересовала. Я тоже любила физкультуру, была физоргом, занималась скоростным бегом на коньках и мне тоже нравился французский. А дальше началась наша долгая  переписка.
       Наверное, с третьего или четвертого письма чопорное обращение «советская подруга» сменилось просто на моё имя, а ещё через какое-то время наши отношения стали более тёплыми,и я стала «Лидочка», а она — «Яночка». И заканчивали мы неизменно: «крепко обнимаю» или даже «целую». Так ведётся и до сих пор:  хотя мы уже бабушки, а я ещё и прабабушка, называем друг друга и посылаем друг другу нежности.
       Мы обменивались не только письмами, но и посылками: пересылали друг другу пионерские значки и галстуки, сувениры, книги. Первый полиэтиленовый пакет и красивую шариковую ручку я получила в посылочке из Праги. В Москве тогда ещё этого не было: мы писали чернилами, обмакивая в них перо №86 или №11, вставленными в деревянную ручку. Как-то Элишке, сестре Яны,понадобился томик М. Зощенко: она  писала по его произведениям дипломную работу, и я была рада послать ей книжку. А когда я никак не могла купить в Москве книгу А. де Сент-Экзюпери из-за малого тиража, меня выручила Яна. В Праге был магазин советской книги, и Яна легко исполнила мою просьбу. Этот томик и теперь для меня самый дорогой и желанный. Потом, когда её сын учился в музыкальном училище, я разыскивала для него ноты и пластинки с записями наших пианистов.  Тяжелейшую часть моего багажа, когда я впервые летела в Прагу,составляли как раз грампластинки. А потом у мамы Яны возникли проблемы с глазами, и я регулярно высылала ей уколы алоэ.

Глава II
       В первый раз мы встретились с Яной в год нашего двадцатилетия (мы родились с разницей в один месяц). В один прекрасный день раздался телефонный звонок, и Яна сказала, что приехала в Москву в группе туристов, и спрашивала, когда мы сможем с ней встретиться.
       Я спросила, что у них входит в программу, и стала подстраивать свои намерения к их мероприятиям. Мне повезло, что обедали они в «Национале», совсем рядом с моим факультетом на Моховой. Там мы и встретились, и пошли гулять по центру Москвы. Я ей показала, где учусь; мы постояли у памятника Ломоносову и пошли в направлении Большого Каменного моста. Яна, узнав, что я изучаю латинский язык, прочла несколько стихов Катулла и Апулея на латыни, чем восхитила меня в очередной раз.
       На следующий день моя семья устроила Яне приём у нас дома, где она впервые в жизни попробовала алкоголь — выпила бокал шампанского. Вспоминаю, как после застолья, немного захмелевшие (шампанское еще не выветрилось) бежали на эстрадный концерт, запланированный для ее группы в саду Эрмитаж. Бежали и беспричинно смеялись — мы были молоды, и нам было хорошо. Много позднее, когда я была в гостях у Яны в Праге, её мама, видимо, памятуя об этом, купила для нашей встречи пятизвёздочный армянский коньяк. При всем при этом  мы все трое были непьющими и мало сведущими в алкогольных напитках. По-моему, и коньяк-то я пила тогда впервые — для меня это было крепко. Но отказаться тоже не могла — мама так старалась…
       Чтобы больше проводить времени вместе, я ходила с Яной на мероприятия ее группы и на экскурсии. Особенно мне запомнилась посещение высотного здания не так давно воздвигнутого МГУ им. Ломоносова. Его тогда называли не иначе, как храм науки, и  водили туда все экскурсии как наших туристов, так и иностранных. Где-то очень высоко, кажется, на 28-м этаже, куда мы поднялись на скоростном лифте, располагался просторный концертный зал и стоял рояль. И моя Яна села к нему и сыграла пьесу чешского композитора.
       Помню, меня прямо распирало от гордости за мою талантливую подругу. Потом мы вышли на балкон, откуда вся Москва была видна, как на ладони. Только представьте себе этот вид: с 28-го этажа высотки, расположенной на высочайшей (80 м над уровнем реки) точке города — Воробьевых (Ленинских) горах. Это был восторг!
       У Яны вышла интересная жизнь, и я была в нее посвящена. Благодаря знанию нескольких иностранных языков (французский, английский, русский, арабский), Яна работала на всемирных торговых ярмарках сначала в Брно, в 1962-63 гг. была в командировке в Тунисе, а в 1967 году провела несколько месяцев на всемирной ярмарке в Монреале (Канада). Именно оттуда она прислала мне поздравление с рождением моей старшей дочери Светланы.
       В эти же дни младшая сестра Яны Элишка, студентка отделения русского языка Пражского университета, была сначала в Ленинграде, а потом приехала в Москву и, по поручению Яны, пришла ко мне посмотреть на новорожденную. Яна обещала по возвращении в Прагу написать мне большое письмо о своем житье-бытье в Канаде.
       Но этого не случилось. Мой свекор был военным и по службе имел серьёзную степень секретности, поэтому ни он, ни члены его семьи не могли иметь отношений с заграницей. Однажды он очень деликатно попросил меня прекратить переписку с Яной, сказав, что у него могут быть из-за этого неприятности по службе. И мне пришлось, чуть не со слезами на глазах, намекая на непреодолимые обстоятельства, написать Яне прощальное письмо. А вскоре случился ввод наших войск в Прагу, ещё больше осложнивший ситуацию. И наше общение надолго прервалось.
       За время нашей вынужденной разлуки я лишь однажды получила письмо от Яны без обратного адреса, которое по всем правилам конспирации было, очевидно, опущено  прямо в наш почтовый ящик. В нем Яна сообщала о своих главных новостях: что вышла замуж, что мужа зовут Ян и что он на днях едет в командировку в Москву. Скорее всего, благодаря именно ему,письмо и дошло до меня. И еще Яна сообщила, что у них теперь есть сынок, зовут его тоже Ян, а пока он маленький, его зовут Гонзик.

Глава III
       Однако пришли-таки другие времена, обстановка разрядилась. Отношения с зарубежьем возобновились. Яну я никогда не забывала, мне ее недоставало. Я уже тогда работала в крупной газете, у которой были обмены журналистами с дружественными зарубежными газетными изданиями. Однажды, когда моя коллега и приятельница собралась в командировку в Прагу, я попросила ее найти мою Яну. Я думала, что это просто, как и в Москве: подошел к  киоску для справок, назвал имя, фамилию, дату и место рождения, заплатил сущие копейки, — и вот тебе справка с адресом и номером телефона. Но в Праге такого доступного сервиса не было, и моя коллега вернулась ни с чем.
       Я поняла, что уперлась в тупик. И хотя Яна за эти годы уже несколько раз уже меняла адреса, я написала ей по самому старому адресу, откуда пришло от неё самое первое письмо. К счастью, мама её ещё жила там, она  получила письмо и передала дочери: так возобновилась наша многострадальная переписка .
       Как же я была счастлива, когда вновь получила письмо, написанное каллиграфическим почерком, без единой ошибки, через 10 лет! Жизнь шла своим чередом, в моей семье было уже трое детей. А Яна, когда мы расстались, была одна. Но за истекшее десятилетие и у нее случились важные перемены в жизни: она вышла замуж за коллегу-филолога, чешского германиста, создателя словарей чешско-немецкого и немецко-чешского языков.
       В 1974 году у Яны с Яном родился сын Ян, с которым мне довелось познакомиться в мой первый приезд в Прагу (1990 г.), когда я, по его просьбе, привезла штук двадцать грампластинок с записями лучших советских пианистов. В ответ Ян, по моей просьбе, устроил нам четырехчасовой фортепианный концерт. Играл он замечательно, но смотреть на него было забавно и в то же время грустно: мальчику под два метра ростом было явно некомфортно сидеть за инструментом — его коленки были вровень с клавиатурой.
       Прага, которую до тех пор я видела лишь на открытках, присылаемых Яной, совершенно меня очаровала. Мы обошли и объехали все, что было только возможно. До сих пор в ушах звучат слова диктора в метро, объявляющего на чистом чешском языке, «заканчивайте выход и посадку, двери закрываются».
       Мне очень хотелось увидеть дом, где жила Марина Цветаева, чьим творчеством я была увлечена со студенческих лет. Но ни Яна, ни ее сестра Элла, преподаватель русского языка, этого не знали. Помогли её студенты — кто-то из них сказал адрес.  И мы отправились его разыскивать. Когда поднимались от станции метро вверх по Шведской улице к дому Цветаевой, я представляла себя Мариной Ивановной, воображала, о чем она думала и что испытывала. На доме сохранилась мемориальная табличка с ее стихами.
       На следующий день я была в гостях у собкора моей газеты в Праге Никиты Швецова. Я предвкушала, как поражу его своей находкой. Едва переступив порог корпункта, с воодушевлением начала рассказывать о своей вчерашней удаче, о впечатлениях от встречи с домом Цветаевой. Никита, не тратя лишних слов, повел меня в свой рабочий кабинет, где стоял стол, а на нем — пишущая машинка. Показав на заправленный в нее лист бумаги, коротко сказал:
       — Читай!
       Я наклонилась к машинке и стала читать материал, который Никита готовил для газеты. Он был о том самом доме, где жила в годы эмиграции Марина Цветаева, — с указанием точного адреса. Что и говорить, удивлена была я: браво, Никита!
       Было в Праге и еще одно место, которое мне очень хотелось увидеть — вилла «Бертрамка», знаменитая тем, что в ней подолгу гостил великий Моцарт. Теперь там его музей. Но об этом я узнала за два дня до отъезда домой, перелистывая книгу о достопримечательностях Праги. Мы отложили это на мой последний день. Но с самого утра я почувствовала себя плохо, пришлось остаться дома. Яна тоже огорчилась и при первой возможности прислала мне в Москву две книги: поэмы М. Цветаевой на чешском и русском языках и книгу о «Бертрамке». Меня очень это растрогало.

Глава IV
       Когда я впервые гостила у Яны, она жила на восьмом этаже кооперативного дома. Как-то раз за завтраком, сидя за столом у окошка ее крохотной кухоньки, я посмотрела вниз и увидела уютный двухэтажный домик на живописной лужайке. Он был так хорош, что у меня невольно вырвалось:
       — Вот какой дом тебе нужен! Отдельный, просторный, купишь сыну рояль, и он перестанет истязать соседей своими упражнениями (Гонзик упражнялся по четыре-пять часов кряду). — Сказала и забыла.
       А Яна, оказывается, восприняла эту идею всерьёз. Её муж когда-то купил за городом домик, куда уезжал писать книги. Когда случилось несчастье, и муж Яны погиб, дом оказался не нужен. Яна продала его, свою кооперативную квартиру и мамину, где прошло ее детство. Этих денег и хорошей зарплаты заведующей кафедрой французского языка хватило на то, чтобы купить трехэтажный таунхаус.
       Подвальный этаж занял отопительный котел и машинки для стирки и сушки белья. На первом этаже жил сын с семьей, а на втором — Яна с мамой. К дому пристроили комнату, где занимались музыкой Ян и его жена, оба пианисты: здесь они репетировали, занимались с учениками. Вот так я узнала, что стала крестной матерью хорошего дела.
       Я побывала в этом уютном доме, когда через десять лет вновь приехала в Прагу в компании моих коллег из газеты. Был с нами и мой сын Виктор, который был младше Яна всего на год, и я надеялась, что они подружатся. Но этого не случилось. Зато я своими глазами увидела, как моя подруга рада своему новому дому, как творит чудеса на крошечном участочке земли, умудряясь выращивать и клубнику, и зелень, и овощи — всего понемногу.
       В четвёртый раз мне довелось повстречаться с Яной, когда в январе 97-го года я гостила в семье дочери во Франции и узнала, что она везёт своих студентов на практику в Париж. Я сказала об этом дочери и зятю безо всякой задней мысли. Но зять, человек чуткий, услышав историю нашей с Яной дружбы, предложил мне поехать в Париж, где с ней и повстречаться.
       Можно ли описать тот шквал захлестнувших меня эмоций, когда я ехала в Париж и когда встретилась там с Яной! Москвичка и пражанка, любящие французский язык и Францию, гуляли по «городу мира», любуясь его красотами! Я просто ошалела от нахлынувших чувств — это было незабываемо…
       А потом в нашей жизни появились компьютеры, мне повезло довольно быстро его освоить с помощью мужа и сына. И я предложила Яне завести электронную почту. Мне казалось: куда интереснее получить ответ на свое письмо в тот же день, а не через три недели. И когда у нее появился компьютер, мы стали общаться через интернет. Но у Яны нет русской клавиатуры, она пишет мне по-французски. Мой французский не так хорош, я отвечаю ей по-русски ещё и для того, чтобы она его не забывала.
       Больше мы не встречались. А переписываемся и по сей день. Недавно я написала ей большое послание, рассказала, что у меня  происходит и чем живу последние месяцы. К письму прикрепила свежие фотографии моей семьи. Вскоре получила ответное письмо с ее новостями: она сообщила, что  нового у нее, как ее здоровье, как поживает она и ее семья, о чём она думает. Сын стал солидным мужчиной: занимает пост заместителя ректора музыкального училища, в котором когда-то учился сам, а ещё иногда он выступает с концертами. Внук учится на экономическом факультете в Вене и регулярно навещает отца и бабушку.
     А с приходом в нашу жизнь WhatsApp`а вообще всё стало проще и приятнее. Мы теперь, когда соскучимся, звоним: я — в Прагу, а она — в Москву. Уже совсем скоро новый год, и мы непременно напишем друг другу письма, приложив семейные фото. А когда кремлёвские куранты пробьют полночь, по заведённой традиции, я позвоню, чтобы услышать голос подруги:
     — Лидочка? Здравствуй!