Покрова

Памяти Вахрамеева Владимира Сергеевича

     Люди звёздами врываются в нашу жизнь.
     Иногда оставаясь, а иногда махнув своими, искрящимися в ночном небе, одеждами улетают, оставив после себя мириады звёзд. Сеткой-куполом любви, веры и надежды укрывающие нас от безпросветной темноты.
     Возраста они тоже бывают разными. Простыми и замысловатыми. По юности доступными и не грустными. Недоступными во зрелости и избирательными по жизни. А ведь бывает и так, что раз и навсегда. Вместе.
     Это утро для меня родилось новой звездой. Владимиром свет Сергеевичем…
     Вахромеевым…
     Скромной и чуть лохматой утренним, встрепенувшимся уличным порывом ветра, проседью. Живыми глазами и совсем не теперешней речью. От него веяло, нет, скорее поражало и заражало офицерской статью. Белая офицерская кость, неторопливо прогуливающаяся в шесть утра по проспекту Мира любимого Калининграда. Вдоль мокрой горящей зеркалом утренней росы старой брусчатки, только-только начинающей ловить жёлтые листики надвигающейся осени.
     Мы собирались и поехали на праздник литературы, в Литву.
     На Покрова.
     Сейчас это и сказать страшно – в Литву, на великий православный праздник.
     И уже не важно с кем и о чём говорили и говорили всю дорогу. Что обсуждали и чем делились. Когда звезды зажигают, то никто не спрашивает какой свет они льют на вашу душу.  Никто не оценивает тепло дарящее их светом. Просто они есть и они светят. А ты крутишь баранку и пытаешься уловить, о чём журчат твои спутники в салоне. И не слышишь их, а чувствуешь. Ощущаешь их. Внимаешь их. Завидуешь им. Завидуешь себе. Ругаешь, что сидишь к ним спиной. Упрекаешь себя, что за бытом и делами ты не увидел этот свет раньше, не обратил свой взор на его скромный дар.
     Дружба в зрелом возрасте это уже подвиг. Время, когда телефонов в записной книжке много, но большая часть их обладателей уже ждёт в другом мире. А их стирать нельзя. Не правильно это вычеркнуть возможность позвонить им, когда они уже преступили ту черту, из-за которой нет возврата. Возьмёшь ведь и позвонишь среди ночи, как бывало, а он ответит, и ты трезвеешь, и заикаясь и глотая слёзы снова и снова будешь говорить, говорить и говорить с ним. До тех пор пока не сядет батарейка или не взорвётся в руках телефон… Бывает так. Когда любишь – всегда рядом…
     У каждого есть мечта. В юности чётко обозначиваешь её и прёшь танком-бульдозером. Пока не достигнешь или не сомнёшь её фарфор гусянками. Навсегда и безоговорочно. В конец. А в зрелом возрасте она скромна и тиха. Оберегаема. И узнать про её можно лишь прислушавшись к дыханию и стуку сердца. Прижаться, чтобы расслышать, среди наносной, насеянной, навеянной потоками мыслей речью. Попробуй, выведай у разведчика его самую потаённую тайну-мечту! Здесь сложнее. Узнать невозможно – тоько почувствовать…
     А ведь была! Может быть даже больше чем была. Да, кто не мечтает, чтобы быть признанным в своём Отечестве, да своими коллегами. Друзьями-товарищами, стоящими на книжной полке - признан. Людьми – очень. Но ведь нет официального звания - народный писатель. Нет даже профессии такой. Нет. Но союз есть. Общество есть. И хочется признания. Своими в своей стране. Уже не для себя, а скорее для близких. А близкие и родные тут. В храме, на великий русский праздник. Под сводами храма внимают и слушают. Когда ты в кругу равных нет нужды доказывать и стучать себя в грудь. Талант не нуждается в защите. Он говорит сам за себя. Наверное. Он беззащитен перед обычной завистью и интригами. Стоит выйти из круга единомышленников и стен храма.
     За пределами Великой России – велик и узнаваем. Собирающий и объединяющий оставленных талантов и людей после распада державы. Пытаясь, не смотря на границы связать порванное. Разорвать надуманные политические стереотипы.
     Один…
     Мечтал…
     Но мечты это мечты. И обычные, непонятные творцу интриги, казалось бы, признанных союзом коллег по перу – болото. В котором, кто не хвалит кулика провозгласившего себя царём – не достоин даже кусочка тины. Было озеро, а стало болотом по интересам. Мелким и непонятным. Да и не нужно это болото. За болотом-то океан. Свежий и сильный. Туда. Туда прорваться! Но болото оно сильное. Возомнившее себя вершителями судеб и кораблей… Они ведь туда, за край не смотрят- убеждают и себя, и других, что они вершина всего…
     Пусть живут!
     А я друг, с его книжной полки. И горжусь, что он успел мне подарить свой лучик добра. И про меня нашлось его доброе слово…
     Когда лежал в госпитале с новой непонятной инфекцией, он, в праздник, пробился непонятным образом по телефону. Туда куда никогда не получается сквозь завесу радиопомех. Поздравил и уже кашляя, поведал и рассказал. Откровенно и с болью…
     А через десять дней его не стало.
     Сложно сказать, что убивает, вирус-болезнь или зависть-ненависть?
     Хочешь убить – скажи, что всё сделанное тобой никому не нужно. И пусть это не так. Но ведь кто-то сказал… Как сказал и то, что – не писатель… И говорят, уже после, когда за чертой, привезли членский билет писателя…
     Ложка дёгтя… Просто ложка… Во время и вовремя…
      И сейчас, ночами, снова и снова, хочу набрать его номер и снова и снова полчаса-час-три говорить о написанном и набросках. Час-полчаса обсудить прочитанное и наметить завтрашнее. Час-два слушать его седой офицерский голос. Внимать добрую мудрость и …
     Хочется на Покрова.
     В Литву.
     С ним.
     Туда где его помнят, ценят и любят…
     По заплаканной, до сияния звёзд, старой брусчатке…