Тобиас Вулф - Бедные всегда с нами

[перевод с английского]

Досадно, что, когда ездишь на Порше, все время ломается какая-нибудь мелочь. На этот раз стала западать педаль тормоза. На Пасху Рассел собирался в дальнюю поездку, поэтому в пятницу он рано ушел с работы и поехал в Менло-Парк к своему автомеханику Бруно. Бруно был австриец. Стена позади его письменного стола была увешана дипломами, большинство из которых были на немецком и свидетельствовали об успешном прохождении различных курсов по ремонту и обслуживанию Порше. Из офиса Бруно открывался вид на боксы мастерской, где они с помощником, облаченные в белые накрахмаленные комбинезоны, трудились над машинами, орудуя ключами, блестевшими, как хирургические инструменты.

Когда Рассел приехал в автосервис, Бруно был один. Он поднял голову, махнул рукой и снова полез под капот винтажного зеленого Порше Спидстер. Рассел пару раз обошел вокруг Спидстера, потом посмотрел через плечо Бруно, как тот внимательно осматривает электропроводку, наводя на нее фонарик, тонкий серебряный луч которого выглядел твердым, словно вязальная спица.

– Ну? – спросил Бруно.

Когда Рассел описал проблему, Бруно поворчал и произнес:

– Ладно, ладно, раз плюнуть, старина.

Он сказал, что займется этим, как только закончит со Спидстером, минут через сорок пять, может, через час. Рассел может подождать или забрать машину в понедельник.

Рассел сказал, что подождет.

В офисе Бруно сидели двое мужчин. Они взглянули на Рассела, когда он вошел, потом продолжили беседовать, перекрикивая стоявший на столе Бруно радиоприемник, передававший хиты 1950х. Рассел невольно слушал их разговор. То, что они друзья, было понятно по тому, как они беспрестанно друг друга задирали. Они не давали спуску один другому, особенно тот, что был крупнее – черный мужчина в темных очках и куртке «сафари», то и дело щелкавший костяшками пальцев. Всякий раз, когда белому удавалась меткая тирада, черный ухмылялся, встряхивал головой и выдавал что-нибудь еще более удачное. Дважды Рассел вслух рассмеялся, и после второго раза белый повернулся и уставился на него. Глаза у него были воспаленные и навыкате, будто какая-то сидевшая в нем сила пыталась выдавить их из глазниц. Кожа у него на лице была так туго натянута на кости, что даже сейчас, когда он не улыбался, видны были зубы. Уставившись на Рассела, он произнес:

– От любопытства кошка сдохла.

Рассел опустил глаза в пол. После этого он старался их не замечать до тех пор, пока они не заговорили о человеке, работавшем в компании Рассела и недавно арестованном по обвинению в продаже информации о новом компьютере японцам. Рассел один раз пересекался с тем человеком и из произнесенного этими двумя заключил, что оба они несколько лет назад работали вместе с ним в компании Хьюлетт-Паккард. Рассел понимал, что надо держать язык за зубами, но все-таки решил встрять. Он пристально следил за тем делом, и у него было твердое мнение на этот счет. Но, по большей мере, ему просто захотелось поучаствовать в разговоре.

– У каждого из нас есть цена, – произнес черный. – Да, блин, они бы любого из нас упекли за решетку, если бы могли прочитать мысли в наших головах в течение всего одного часа. Любого часа. – добавил он.

– Можно подумать, все остальные в этом городе не занимаются тем же, – сказал белый. – Тем же, если не хуже. Свиньи. Они рвут и мечут просто потому, что он быстрее их добрался до кормушки.

– У меня другое мнение, – встрял Рассел. – Я считаю, что его надо упечь и ключ от камеры потерять. Он предал людей, которые с ним работали и ему доверяли. Предал свою команду. Как по мне, так он полностью конченый.

Белый вперился в Рассела и сказал:

– Гроувз, это что за хер?

– Ну, будет, будет, – сказал Гроувз.

– Я тебе богом клянусь, – сказал белый. Он вытолкнул себя из стула, на котором сидел, и, тяжело ступая на пятки в своих шнурованных ботинках, подошел к окну, выходившему на боксы. Он остался там стоять и когда повернулся, Рассел увидел, что его верхние зубы были почти полностью обнажены. Он, прищурившись, посмотрел на Рассела.

– Полностью конченый, – сказал он. – Тебе сколько лет, вообще?

Гроувз хрустнул костяшками.

– Полегче, – сказал он. –  Остынь, Дейв.

У Рассела не было знакомых Дейвов, но этот вот был настроен против него.

– Двадцать два, – ответил он, прибавив себе год.

– Ну, тогда ты уже все на свете знаешь. С невероятной высоты своих двадцати двух лет.

– Я не все на свете знаю, – сказал Рассел. – Но я знаю, в чем разница между правильным поступком и неправильным. (Вообще-то я почти никогда не говорю в такой манере, хотелось добавить Расселу. Слышали бы вы, как я дома с друзьями разговариваю.)

Штаны на Дейве были ему малы и теперь выглядели еще меньше, потому что он засунул руки в задние карманы.

– Иди отсюда, – сказал он Расселу. – Иди, позже придешь, понял?

– Полегче, – повторил Гроувз.

Он положил на стол Бруно маленькую серебряную трубку и начал набивать ее коричневой марихуаной из целлофанового пакета с застежкой.

– Трубка мира, – сказал он.

Он поджег и передал трубку Расселу. Рассел затянулся и протянул трубку Дейву, но Дейв продолжал стоять, не вынимая рук из карманов. Рассел положил трубку на стол Бруно. Он уже жалел, что не отказался.

– Раз уж мы об этом заговорили, – сказал Дейв. – Больше никого конченым обозвать не хочешь?

– Невероятно, – воскликнул Гроувз, делая приемник погромче. – «Распутница Сью», чувак! Лет восемьдесят «Распутницу Сью» не слышал.

Дейв мрачно поглядел в окно.

– Это твоя Тарга? – спросил он. Не дожидаясь ответа Рассела, он продолжил:

– Откуда у тебя Тарга? Папаня подарил на выпускной?

– Я сам купил, – ответил Рассел.

Дейв спросил Рассела, где тот работает, и, получив ответ, сказал:

– Та еще контора. Одни японские шпионы и малолетние гении. Богом клянусь, они скоро первоклашек нанимать будут.

– Я очень люблю Порше, – сказал Гроувз. – Я готов на что угодно ради того, чтобы у меня был Порше.

– А чего ты себе не купишь? – спросил Дейв.

– У жены моей спроси.

– У какой жены?

– Ты понял мою проблему, – сказал Гроувз. Он снова подпалил трубку и протянул ее Расселу.

– Давай, сынок, давай, – стал он настаивать, когда Рассел помотал головой, и продолжал протягивать трубку, пока Рассел не взял. Рассел сделал еще одну затяжку, подержал дым во рту, потом выпустил и произнес:

– Грасиас. Убойная травка.

– Убойная! – откликнулся Дейв. Он ухмыльнулся Гроувзу, который сложился пополам и издал звук сдувающегося воздушного шарика. Гроувз затопал ногами по полу.

– Грасиас! – продолжил Дейв, на что Гроувз откинул назад голову и завыл.

В офис с доской-планшетом в руке вошел Бруно.

– Ну, вы, ребята, – сказал он. – Вечно смеетесь.

Он сел за стол и стал что-то подсчитывать на калькуляторе.

Гроувз произнес:

– О, боже. Боже, боже, боже.

Он сдвинул очки на лоб и потер глаза.

Бруно выдернул лист бумаги из доски-планшета.

– Семьдесят два пятьдесят, – сказал он Дейву.

– Завтра занесу, – сказал Дейв.

– Лучше сейчас, – сказал ему Бруно. – Завтра может что-нибудь плохое случиться.

Дейв медленно отсчитал деньги. Он уже убирал бумажник в карман, когда Гроувз ткнул в него пальцем и сказал:

– Что это играет, назови!

– «Дай мне волю», – ответил Дейв. – Куки Бирнс. Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой.

– Фабиан, – сказал Рассел.

– Тебе-то откуда знать? – спросил Дейв. – Ты еще не родился, когда эта песня вышла.

Рассел сказал:

– Это Фабиан. Спорим, на что хочешь. Спорим на мою машину.

Дейв изучающе посмотрел на Рассела.

– Ты будишь во мне все самое нехорошее, парень, ты хоть понимаешь это? Идет, – согласился он. – Мой Спидстер против твоей Тарги.

Рассел повернулся к Бруно.

– Ты свидетель.

– Документы на машины давайте, – сказал Бруно.

Документы Рассела были у него в бумажнике. Дейв хранил свои в бардачке Спидстера. Пока он ходил за ними, Гроувз встал и начал расхаживать по офису.

– Это черт знает что такое, – произнес он.

Вернулся Дейв. Он отдал документы Бруно, и все они стали дожидаться окончания песни. Но после нее без паузы прозвучали еще две – «Моя молитва» и «Герцог Эрла». Потом радиоведущий назвал только что прозвучавшие песни.

– Офигеть, – вымолвил Дейв. Затем он взглянул на Рассела:

– Вот ты хер.

Вся эта история невероятно рассмешила Бруно. Он хохотал так, что на глазах у него выступили слезы.

– Ну вы долбанутые, – сказал он. – Вы просто, просто долбанутые.



Рассел согласился, чтобы Дейв пригнал машину к нему домой тем же вечером. У Рассела были на руках документы. Если Дейв не явится, Рассел может заявить, и того арестуют за кражу машины. Мысль была не Рассела – она прозвучала из уст Бруно. Все еще смеясь, Бруно достал фотоаппарат и сделал несколько фотографий Спидстера на память об этом случае.

Оставшись в офисе в одиночестве, Рассел дождался, пока Бруно не отремонтировал Таргу, потом поехал домой и там, сидя у бассейна во дворе своего квартирного дома, съел бутерброд. У бассейна он был один. Все остальные жильцы были еще на работе, и ни у кого из них не было детей. У некоторых были собаки, но они были приучены не лаять, поэтому во дворе стояла тишина, которую нарушал лишь шум проезжающих по Пейдж-Милл Роуд машин и шелест пальмовых листьев над шезлонгом, на котором расположился Рассел.

Ему очень не нравилась мысль о том, чтобы вернуть Спидстер. Он хотел оставить его себе и мог привести в пользу этого достаточно аргументов, аргументов разумных. Но каждый из них казался Расселу враньем – враньем из разряда того, в которое мы уговариваем себя поверить, уже зная правду. А правда состояла в том, что он знал наверняка, что песню исполнял Фабиан, и что Дейв примет пари. Он посреди дня накурился марихуаны, как какой-то старшеклассник-двоечник, соврал по поводу своего возраста и вообще выставил себя дураком. А потом, чувствуя себя оскорбленным, подбил человека на спор, в результате которого тот лишился машины.

Такой выглядела правда в глазах Рассела, и это никак не вязалось с тем, что он мечтал быть человеком благородным, добросердечным и честным. Разумеется, не всякий другой рассуждал бы так же. Рассел знал, что большинство людей посчитали бы его чересчур щепетильным.

Сейчас Рассел жил один, но когда только переехал в этот город, он снимал квартиру вместе с одним парнем, работавшим в его же компании, выпускником Массачусетского технологического университета. У парня был план быстро заработать денег, инвестировать их, а затем стать композитором. Он писал элегии для скрипки, которые время от времени исполнял для Рассела. Рассел считал их восхитительными, а автора и исполнителя этих элегий гением. Но тот парень был неразборчив в связях. Каждые выходные, а иногда и посреди недели он приводил в квартиру девушек, постоянно разных, и однажды они с Расселом из-за этого поругались. До того случая Рассел ничего не говорил, но парень знал, что Рассел не одобряет его поведения. И теперь он хотел знать, почему. Рассел сказал ему, что тот ведет себя как дешевка. Парень сказал: «Ты слишком зажат, в этом твоя беда», и вышел из комнаты, но буквально через секунду ворвался и заорал, что никто, ни единый человек еще не называл его дешевкой, и что Расселу это не сойдет с рук. Рассел извинился, снова извинился уже на следующее утро, и после этого они стали жить дальше, обращаясь друг к другу чрезвычайно вежливо и учтиво.

В конце того же месяца Рассел съехал с квартиры. В течение долгого времени после этого, пока не привык жить один, он вел воображаемые беседы с тем парнем, в которых изливал свою душу и бывал понят и прощен. «Послушай, – обращался к нему Рассел. – Я знаю, что ты считаешь меня зажатым, потому что я не сплю с кем попало, нечасто употребляю наркотики и редко хожу на вечеринки. Но я не зажат, я правда не зажат. Я просто не хочу кончить, как Тэдди Уэллс. Не хочу в пятьдесят лет разводиться в шестой раз, ходить увешанный золотыми цепями, вынюхивать половину своей зарплаты, коллекционировать эротическое искусство и разъезжать по Эль-Камино, пытаясь подцепить малолетку».

На что тот отвечал: «Я никогда прежде не задумывался об этом в таком ключе, но сейчас я понимаю тебя, и ты абсолютно прав».

Рассел просто хотел сохранить рассудок, только и всего. Рассудок было легко потерять, когда ты жил в пяти тысячах километров от дома и зарабатывал куда больше того, что тебе было нужно, почти в два раза больше, чем зарабатывал собственный отец после тридцати лет преподавания математики в старших классах. «Я только начинаю свой путь, – продолжал Рассел. – Я стараюсь изо всех сил».

И на это парень отвечал: «Безусловно. Безусловно».



Дейв пригнал Спидстер в половине шестого вечера, на полчаса позже обещанного. Когда Дейв подъехал, Рассел ждал перед домом. За Спидстером остановился подержанный универсал, за рулем которого была темноволосая женщина. Она осталась сидеть в машине, не заглушив двигатель. Дейв опустил стекло.

– Ментов вызвал уже? – спросил он.

– Я знал, что вы приедете, – ответил Рассел. Он улыбнулся, но Дейв не улыбнулся ему в ответ.

– Забавно, – сказал он. – От такого парня, как ты – «упечь и ключ от камеры потерять» – я ожидал, что мой фоторобот уже в каждом почтовом отделении будет висеть.

Он вылез из машины и аккуратно закрыл дверь.

– Держи, – сказал он и кинул ключи Расселу. – Что будешь делать с машиной? Продашь?

Он посмотрел на машину, потом снова на Рассела.

– Нет, – сказал Рассел. – Послушайте…

– Нет, это ты послушай, – перебил его Дейв. Он пересек узкую полоску газона, отделявшую его от тротуара, на котором стоял Рассел. Рассел почувствовал кипящую в Дейве ненависть и сделал шаг назад. Женщина в универсале газанула на холостых. Дейв остановился и посмотрел на нее, потом засунул руки в карманы, как он уже делал раньше, там, в автосервисе. Теперь Расселу стало понятно, зачем: Дейв таким образом не позволял рукам делать что-то еще.

– Мне жаль, что так случилось, – произнес Рассел.

Хотя Дейв был сантиметров на пять ниже Рассела, он, казалось, смотрел на него сверху вниз.

– Ты никакой не особенный, – сказал он. – Хочешь знать, как мне достался Спидстер?

Когда Рассел не ответил, он продолжил:

– А я тебе скажу. Мне его дали за одну мою идею. Просто отдали мне ключи и сказали, где он запаркован, и всё. Ни речей, ни наградной таблички. Всё и так было понятно.

Женщина в универсале снова газанула. Дейв не обратил на нее внимания. Он сказал:

– Вам, соплякам, кажется, что вы впереди планеты всей, но вы всего лишь подметаете, подбираете придуманное нами. Работа уже сделана. Вы всего лишь кучка подметальщиков.

– Это не так, – сказал Рассел.

– Ты просто подметальщик, – повторил Дейв. – Черта с два тебе достанется эта машина. Ты вообще не достоин иметь такую машину.

Он вынул из кармана монету в двадцать пять центов:

– Разыграем ее в орла и решку.

– Разыграем ее? А вы что ставите?

Дейв обернулся на дорогу, где из универсала за ними наблюдала женщина.

– Универсал, – сказал он.

– Бросьте, – сказал Рассел. – Нет такого уговора.

Дейв подбросил монету.

– Говори.

– Бред какой-то, – промолвил Рассел. Но затем, потому что побаивался Дейва и хотел поскорей со всем этим разделаться, он добавил:

– А, черт с ним. Хорошо. Решка.

– Точно, решка, – сказал Дейв и бросил монетой Расселу в лицо. Монета попала Расселу чуть ниже глаза и упала на тротуар. Дейв подошел к универсалу и постучал в боковое окно и, когда женщина опустила стекло, потянулся мимо нее, заглушил двигатель и бросил ключи в сточную канаву.

– Эй, – сказала она.

– Выходи, – сказал ей Дейв. Он держал дверь открытой, пока она не послушалась. Она была худая и бледная, с влажными карими глазами, как у олененка, и, как олененок, она беспокойно оглядывалась вокруг себя, словно ни в чем на свете не была уверена.

– Я пришлю Гроувза с документами, – сказал Дейв. Он развернулся и пошел по Пейдж-Милл Роуд. Женщина посмотрела ему вслед, потом повернулась к Расселу.

– Простите, – вымолвил он. – Это была не моя идея.

– Не может быть, – произнесла она. Потом крикнула: «Дейв, подожди!», но Дейв продолжал идти, не оборачиваясь.

– Никуда не уходите, – попросила она Рассела. – Постойте здесь, хорошо?

Она сделала два шага и издала пронзительный крик. Затем бросилась бежать, остановившись лишь раз, чтобы снова крикнуть – без слов, только чистый звук полетел мимо черепичных крыш в безоблачное синее небо.



Рассел поужинал в китайском ресторане рядом с автомагистралью. Вернувшись домой, он обнаружил Гроувза сидящим в шезлонге у бассейна. Рядом с ним сидела женщина, которая выполняла у них обязанности управдома. Она была вдовой из Мичигана. Другие жильцы на нее жаловались, потому что она совала свой нос в чужие дела и требовала соблюдения всех правил. За восемь месяцев проживания в этом доме Рассел ни разу не видел на ее лице улыбку, но, когда он вошел во внутренний дворик, она смеялась.

– Это из госпела, – сказал Гроувз. – Клянусь.

Она снова засмеялась.

Было уже темно, но Гроувз был все еще в темных очках. Он полулежал, заложив руки за голову. Увидев Рассела, он указал на него носком ботинка и произнес:

– А вот и наш чемпион.

– Простите, что заставил вас ждать, – сказал Рассел. – Я не знал, что вы сегодня приедете.

– Видите? – сказал Гроувз. – Я не домушник.

Оттолкнувшись, он встал с шезлонга и сообщил Расселу:

– Эмма вот приняла меня за домушника.

– Нет, что вы! – сказала она.

Гроувз засмеялся:

– Нормально все. Любой имеет право на одну ошибку.

Он хлопнул Рассела по плечу:

– Чемпион, поговорить надо.

Рассел провел Гроувза по лестнице наверх, в квартиру. Гроувз вошел вслед за ним и огляделся.

– Это что за келья? – спросил он. – Готовишься стать монахом, что ли?

– Я сюда недавно переехал, – объяснил Рассел.

– Ни фоток, ни музыки, ни ящика, – продолжил Гроувз. – Пусто. Ты сам-то веришь, что тут живешь?

Он достал из кармана конверт и бросил его на барную стойку, отделявшую гостиную от кухни.

– Карамельки от Дейва, – сказал он. – От чокнутого Дейва. Проблемка у нас, чемпион.

Гроувз начал расхаживать по маленькой комнате туда-сюда, сначала задумчиво, потом все быстрее и быстрее, наворачивая круги, как кот в клетке; расстегнутые полы его куртки «сафари» болтались из стороны в сторону.

– Тут у нас неотложное дело, – сказал он. – Потому что ты только что увяз кое в чем тебе непонятном, а непонятно тебе то, что мой брат Дейв сейчас не в том положении, чтобы раздавать свои машины направо и налево. Он, что называется, недееспособен, просекаешь? Здесь мы имеем дело с весьма серьезной херней после войны во Вьетнаме. Там конкретно с головой не все в порядке.

Не замедляясь, Гроувз прикурил сигарету.

– Здесь мы имеем дело с психически нездоровым ветераном. Имеем дело с человеком, прошедшим через долину тени смерти, следишь за мыслью? Я тебе тут про Кхешань1  толкую, чемпион. Про «Яму». Дело было так. Рота Дейва засела по периметру или где-то там еще, и тут на них наваливаются вьетконговцы, сечешь? Минометы работают, вся фигня, автоматы и все такое прочее, и целую кучу корешей Дейва, близких ему чуваков, уже подстрелили. Короче, висят они там на волоске. И тогда мой брат Дейв, в которого тоже попали, но что он делает? Он выползает оттуда и вытаскивает своих корешей. Всех до одного. Даже мертвых. И все это время старина Вьетконг просто поливает его огнем. Я тебе так скажу: его продырявило в таких местах, о существовании которых ты даже не слышал.

Гроувз покачал головой.

– Два года в госпитале, чемпион. Два года, весь перебинтованный, как в каком-то фильме ужасов, а потом что ему дают за это? Дают ему Почетный орден Конгресса и говорят «сайонара», лошара. А то, что у него котелок теперь нормально не варит, это не их забота, так ведь?

Обойдя барную стойку, Гроувз на кухне пустил воду, и затушив под струей окурок, бросил его в раковину.

– Что я хочу сказать: если у тебя есть самоуважение, ты не станешь отбирать автомобили у психически нездоровых ветеранов, награжденных Почетным, бля, орденом Конгресса. Вот что я хочу тебе сказать.

Гроувз облокотился на барную стойку и улыбнулся Расселу.

– Сынок, – сказал он. – Почему бы тебе просто не вернуть человеку его машины?

– Меня зовут Рассел. И этой истории я не верю. Я даже не верю тому, что Дейв вообще был во Вьетнаме.

– Блин! – сказал Гроувз. – Где твое воображение?

Он снял солнечные очки, положил их на барную стойку и начал медленно кончиками пальцев тереть глаза.

– Ну, не знаю, – сказал он. – Хорошо. Давай снова. Речь идет о Дейве.
Рассел кивнул.

– У Дейва хорошая голова, – продолжил Гроувз. – Я готов признать, что в общении с людьми он не ахти, но он неплохой человек. И башковитый. То есть, я сам умный, но Дейв – он действительно умный. Дейв довольно долго был звездой, но последнее время что-то у него не ладится одно за другим. Это как колодец пересох. Со многими такое случается. С тобой тоже может случиться. Сегодня тебе приходят в голову всякие клевые штуки, но нигде не сказано, что так будет и завтра, и вполне возможно, что и не будет. Тебе следует об этом задумываться.

– Я задумываюсь, – сказал Рассел.

– А теперь еще и жена его бросила. Не твоя забота, но, вот такие, черт возьми, дела.

– Я пытался вернуть ему машину, – сказал Рассел. – Но он не дал мне возможности. Рта мне не дал раскрыть.

Гроувз засмеялся.

– Мне было не смешно, – сказал Рассел. – Гроувз, он меня в натуре напугал. И именно поэтому я сейчас не могу вернуть ему машину. Я тогда всю жизнь буду себя спрашивать: сделал ли я это потому, что испугался его? Меня этот вопрос не перестанет мучить.

Гроувз сказал:

– Рассел, я никогда раньше не видел, чтобы восьмидесятилетний старик выглядел так, как ты.

– Я вот что сделаю, – сказал Рассел. – Я отдам Спидстер вам. А вы уже можете отдать его Дейву. С этим я смогу жить. Но универсал я оставлю себе, – добавил Рассел. – Его я выиграл по-честному.

– Ну, что ж, – произнес Гроувз. Он, казалось, собирался сказать что-то еще, но в итоге просто покачал головой и опустил взгляд на барную стойку.

Документы были у Рассела в кармане. Он развернул их.

– Как пишется ваше имя? – спросил он.

– А как слышится. Гроувз. Том Гроувз.

Когда Рассел снял с ручки колпачок, Гроувз тихим голосом произнес:

– Пиши: Томас Б. Гроувз, Младший.


                * * *

Рассел больше никогда не видел Гроувза, но время от времени по его спине пробегал холодок, и он оглядывался, готовый увидеть Дейва, следящего за ним из очереди в соседнюю кассу в супермаркете, куда он ходил за продуктами, или сквозь витрину банка, где хранил свои деньги. Дейв не сказал ему ни слова, не обвинил его, но Расселу начало казаться, что за ним следят, и что скоро состоится выяснение отношений. Он пытался к этому себя подготовить. Бывало, вечерами, и даже на работе Рассел делал сердитое лицо, тряс головой и таращился на какой-нибудь предмет невидящим взглядом, снова и снова репетируя слова, которые приведет в доказательство собственной порядочности. Так продолжалось почти год.

А потом, в апреле, он увидел Дейва на Эль-Камино. Запарковавшись у магазина, торгующего алкоголем, Рассел ждал свою девушку, ушедшую купить вина для вечеринки, на которую они направлялись. Он сидел, провожая взглядом проезжающие мимо автомобили, когда вдруг заметил стоявшего на другой стороне дороги Дейва. Рассел был уверен, что Дейв его не видит, потому что все внимание Дейва было сосредоточено на движущихся машинах. Он вертел головой в обе стороны, выгадывая, как понял Рассел, удобный момент для пересечения дороги. Иногда появлялся промежуток в веренице машин, движущихся на север, а иногда в веренице, едущей в противоположном направлении, но сплошного промежутка все не было. Поблизости не было ни светофора, ни пешеходного перехода, потому что на Эль-Камино не бывает пешеходов. Здесь никогда не увидишь кого-то, идущего пешком.

Дейв продолжал ждать промежутка. Дважды он ступал на дорогу, как бы испытывая свою удачу, но оба раза менял свое решение и возвращался. Рассел ждал, что Дейв оскалится, закричит, замашет кулаками. Но ничего подобного не происходило. Он стоял и ждал возможности перейти, слегка наклоняясь вперед, когда выглядывал по сторонам. Лицо его оставалось спокойным. Он принимал ситуацию, не видел в ней ничего возмутительного – ничего такого, что заставило бы его пойти домой, вернуться сюда с винтовкой и перестрелять всех водителей на дороге.

Наконец Дейв увидел свободное пространство и рванул вперед. Двигался он грузно, но бежал изо всех сил, высоко задирая колени, размахивая руками, и Расселу от всего сердца вдруг стало жалко его. В эту секунду он отдал бы Дейву всё, что у него было – деньги, свою машину, свою работу, всё – но какой в этом был смысл? Было бессмысленно пытаться помочь Дейву, потому что Дейву помочь было нельзя. Что бы ни отдал ему Рассел, он бы всё потерял. Ему просто не судьба была что-то иметь.

Перебежав на другую сторону, Дейв остановился и перевел дух. Потом пошел в направлении Маунтайн-Вью. Рассел смотрел, как он идет мимо парковки, и продолжал глядеть, пока тот не скрылся из виду. Заходящее солнце пылало в стеклах расположенного у дороги мотеля. Над крышей мотеля в голубом небе висела едва заметная белая дымка, словно пыль от мела на синем костюме отца Рассела, в котором тот ходил в школе. Мимо взад и вперед проносились размытые очертания автомобилей. Рассел почувствовал себя немного потерянным и подумал: «Я на Эль-Камино». Он был на Эль-Камино. Совсем неподалеку отсюда какие-то люди устраивали вечеринку, и туда он и направлялся.

------------
Примечания:

1 - Осада Кхешани — сражение между Народной армией Вьетнама и Корпусом морской пехоты США за военную базу Кхешань. Является одним из наиболее известных и знаковых сражений Вьетнамской войны.