Андрей Платонов и его современники

Андрей Платонов и его современники
1935 год
Журнал «Наши достижения»: письма молодых

Серия статей «Андрей Платонов и его современники», которую я планирую опубликовать на Прозе.ру, базируется на моей многолетней работе в архивах. Статьи эти не являются продолжением генеральной линии платоноведения и даже уходят в сторону – иногда довольно далеко – от творчества и биографии моего любимого писателя. В них я буду включать тот материал, который был мне интересен и который позволяет воспринимать время, когда жил и творил Андрей Платонович, более объёмно.
***
Платонов видел величайшее проявление «безвестной знаменитой» человеческой жизни в каждом деятельном дне, а сохранение памяти об этой жизни считал предназначением искусства: «Мы должны сберечь в памяти и в образе каждого человека в отдельности, тогда будут сохранены и все во множестве…» (Записные книжки. 1947). Он следовал этой задаче в каждом произведении – на протяжении всего творческого пути.
***
Первую статью я начну с самого интересного – с писем. В архиве журнала «Наши достижения» в папке с неопубликованными материалами, отклонёнными редакцией, содержится интереснейший материал: письма молодых людей, которым в 1935 году было 16–18 лет.
 
В том году редакция журнала готовила тематический номер, посвящённый молодому поколению. «Что это за молодёжь? Каковы стимулы её деятельности? Как воспринимает это поколение сквозь призму социалистического действия – труда и учёбы – многовековую культуру человечества? Как кристаллизуется социализм в поведении этого поколения, родившегося и выросшего в советскую эпоху?» – вопрошала редакция. И молодые люди начали присылать свои размышления о жизни – в ответ на вопросы. Назову темы шести сохранившихся в архиве писем (нумерация по оригиналу):
«2. Почему советская молодёжь должна учиться и учиться самоотверженно, не щадя своих сил и не уменьшая их в учёбе, а наоборот, укрепляя их при помощи наук. (Мой ответ редакции журнала «Наши достижения» на вопрос, как моё поколение сквозь призму социалистического действия труда и учёбы воспринимает и перерабатывает многовековую культуру человечества). (Рассказ комсомольца, ученика, сына школьных работников)»;
«3. О том, как полезно каждому из нас приглядываться к любой детали из окружающей нас действительности, чтобы брать для подражания хороший пример и избегать плохих поступков.
(Рассказ комсомолки, дочери ответственного секретаря комитета РОККа)»;
«4. О том, как надо комсомолкам перевоспитывать своих отсталых матерей, чтобы иметь в них подруг для жизни в новом быту. (Рассказ комсомолки, счетовода Леспромхоза)»;
«5. О товарищах, правильно воспитываемых родителями и о лицах, не уплачивающих родителям социалистических и личных долгов. (Рассказ комсомольца, ученика средней школы)»;
«6. О том, как здоровому комсомольцу научиться избавлять от пьянки беспартийных отсталых ребят, покупающих на трудовые копейки дорогое горькое вино. (Рассказ комсомольца, монтёра райотдела связи)»;
«20. О предстоящем радостном рождении моего ребёнка и об изжитости нашей молодёжью ужасной тяги к абортам. (Рассказ заместителя секретаря райкома ВЛКСМ)»;
«7. О том, как мой отец обижал мать и изуродовал быт нашего дома и о том, каким я себе представляю своего будущего мужа (Рассказ комсомолки – наборщицы провинциальной типографии)».
Приведу тексты двух писем. Вычеркнутые фрагменты текста даны в прямых скобках [], мои краткие комментарии – в угловых <>.

I
О том, как полезно каждому из нас приглядываться к любой детали из окружающей нас действительности, чтобы брать для подражания хороший пример и избегать плохих поступков.
(Рассказ комсомолки, дочери ответственного секретаря комитета РОККа).
(О комсомолке, мещанке, цыганке и маленьком ребёнке).

Я родилась в ноябре 17-го через несколько недель после того, как совершилась мировая революция. [Следовательно, я дитя Октября в том смысле даже, что родилась в этом месяце].

Кто в основном произвёл большую работу. Чтобы воспитать наше поколение, так как я воспитана, чтобы меня учить, внушить неизмеримую любовь к наукам, к литературе, привить любовь к труду, к любому труду, вообще, к труду, к физическому и умственному, уважение и внимание к товарищам, а к себе относиться всегда критически для того, чтобы не повторять ошибок и всегда идти вперёд в развитии и никогда и ни в коем случае не зазнаваться, потому что даже товарищ Ленин самый способный человек на земле и то не позволял себе зазнаваться, и товарищ Сталин самый знаменитый человек на земле и то не позволяет себе зазнаваться.

Кто мне внушил дружески относиться ко всем нациям, одинаково любить и уважать народы, которые волею истории облагорожены до пределов совершенства, которые разработали способности до конца, до известного предела, к таким народам, как украинцы, французы, англичане и шведы и несчастные по воле истории по причине классовой эксплоатации в различные времена остались отсталыми, тёмными, забытыми как африканские негры или сибирские национальные меньшинства?
Во-первых, мой отец член партии, друг революции с детства, ученик своих братьев, старых большевиков.

Он сам по национальности еврей тридцать пять лет тому назад, в девятисотом году женился на русской крестьянке, которую встретил в деревне, где работал фельдшером по окончании школы. Хотя это был ещё тёмный век капитализма, и национальная вражда, раздутая капитализмом в нашей стране, особенно ожесточённо проявлялась между русскими и евреями, он, сирота с детства, чуждый предрассудков, чуждый шовинизму национальному, нашёл правильным жениться на нашей маме, очевидно, потому, что она ему больше всех нравилась, и она оказалась отличной его подругой и женой и никогда они не ругались за целых тридцать пять лет.

[Существуют испокон веков разные национальности. Так они и будут существовать вплоть до коммунизма и ещё при коммунизме будут нации, пока не создастся (если это когда-нибудь будет) общий интернациональный язык.
Не знаю, все ли в настоящий момент понимают национальный вопрос правильно. Ребята, которые учатся, конечно, понимают. Национальные предрассудки вышли из моды и превратились в неходовой товар.] Даже в таком старинном городке, как наш, где было тридцать шесть церквей, пятнадцать процентов духовенства, много купцов, а вся остальная публика мещане, где не было ни заводов, ни фабрик, сейчас в среде молодёжной и в среде [социалистической] трудящихся вообще нет и корешка национальных предрассудков, постепенно сами вытравились они из сознания масс, по мере того, как могучим лесом произросла культура советского героизма.
И нам кажется дикой сама возможность существования национальных предрассудков, где бы то ни было в нашей огромной и цветущей стране. И если бы сейчас на улицах нашего провинциального города появился молодой человек, который бы стал проповедовать националистические мысли, посмотрели бы, кто он такой, поисследовали бы его подкладку, [подкладку, так сказать, его сюртука], и возможно даже, что его сочли бы сумасшедшим и отправили бы, если не к фашистам, то в дом умалишённых.

А если человек более пожилой, какая-нибудь мещанистая старушка оскорбила бы у своего дома или где-нибудь на улице цыганку, пристающую к людям с предложением погадать, и задела бы её национальное лицо каким-нибудь обидным грубым словом, оскорбляющим не только её одну, но весь её народ, то каждый сознательный комсомолец, свидетель этой сценки, заступился бы за цыганку, эту отсталую женщину, которую нужно перевоспитывать и оказался бы разгневан на эту мещанку, может быть, читающую книги и газеты и ничего не понимающую в национальных делах.
И на основе одной этой лишь оценки, в которой так невыгодно выступает [русская] мещанка и так принципиально правильно проявляет свой справедливый человеческий гнев бродячая цыганская женщина, можно было бы предположить, что данную неграмотную цыганку легче перевоспитать, чем эту читающую книги и газеты мещанку. Во всяком случае мне, комсомолке, приятнее было бы заняться перевоспитанием первой из них, потому что легче, во-первых, перевоспитать – у неё меньше знаний, но и меньше предрассудков, а знания дать человеку гораздо легче, чем искоренять предрассудки.

[Оседлые есть цыгане и есть такое, которые едут с таборами. Допустим, что данная цыганка из табора. Конечно, она труднее поддастся, чем оседлая. Она ведь всё время едет с табором, вечно передвигается туда, где ей кажется лучше. Они не трудятся.] Как их перевоспитать? Привить любовь к труду?

[Хорошо.] Я бы поручила цыганке для первого урока сделать какое-либо дело, и, чтобы заинтересовать её, предложила бы ей немного больше платы, чем она может заработать на гадании [если она будет приставать к прохожим и гадать. С этого я бы начала.]. Я бы ей объяснила, что то хорошее, что она себе представляет в жизни, это не так уж хорошо, и можно жить много лучше, чем она живёт.
Возможно, что её и удалось бы перевоспитать. Конечно, не в час, и не в месяц, но, скажем, в год.

Дальше больше можно было бы её вовлечь в социалистическую стройку, привить ей интерес к определённому ремеслу, заинтересовать её культурой, и она бы стала учиться, и, если способна, достигла бы известного уровня во всех отношениях, и можете представить её любым отличным работником.

Такую цыганку можно бы перевоспитать, хотя это может быть и нелегко сделать.
Но возьмём вторую личность. Эту чисто одетую и белолицую старую или молодую самоуверенную в своих тупых, косных, позорных взглядах мещанку, воспитанницу церкви и купечества. Можно ли было с такой же готовностью взяться её перевоспитать? Её перевоспитать невозможно? [Нет.] Всё возможно. В наших условиях нет невозможного. В наших условиях только невозможно встретить такого комсомольца, который стал бы сочувствовать вот этому гадкому типу, выученику своего буржуазного класса.

Она не понимает, насколько низок её поступок, обижающий достоинство живого человека из другой народности, приходящей как бы в гости к нам, которого мы должны принять приветливо.
А она умеет принимать хорошо только гостей из своего класса, каких-нибудь попов и таких же мещан, как она сама. Она умеет быть приветливой и строить улыбчивое лицо, когда это полезно в её личных интересах, когда ей материально или как-нибудь ещё это выгодно. А вот когда нужно проявить элементарнейшее хорошее отношение к живому человеку и с приветливым хотя бы словом отнестись к нему, она оказывается отсталой по сравнению даже с четырёхлетним ребёнком наших товарищей, и грубость её подхода к данной цыганке заставляет обратить на себя внимание и даже возмутиться рядом стоящего маленького мальчика.

Почему так случилось, что наш маленький ребёнок превзошёл её, взрослого человека, в этических даже отношениях, маленький человек, который ещё не понимает интернационального вопроса, который даже не знает, что существуют нации, и не понимает, что такое народ, превосходит того человека, который имел тысячи возможностей убедиться в несправедливости притеснения наций.

Потому что ребёнку с детства прививаются чувства, который имеет взрослый, в данном случае его отец, рабочий советской страны. Потому что наши дети не воспитываются так, как воспитывает своих детей вот эта взрослая мещанка. [которая иной раз не постесняется гусю отрубить голову на глазах четырёхлетнего ребёнка.
Он не понимает, что этого нельзя делать уже потому, что всякий ребёнок боится крови, и недопустимо делать, чтобы не развить в нём инстинкт жестокости тогда, когда он не в состоянии совершенно будет его преодолеть, будучи ещё так мал и не понимая, что происходит вокруг него, разовьёт в себе вредное воображение.
Конечно, и эту мещанку перевоспитать можно, но браться за это дело не хочется. Слишком много труда надо в это дело вложить, а есть у нас дела поважнее.]
Мы родились в октябре и воспитывались комсомолом. Мы призваны учиться, чтобы впоследствии быть полезными социалистической стройке. Учиться мы должны на всяких примерах и не в последнюю очередь на примерах самих себя. Я, мои родители, братья, сёстры, товарищи, соседи, учителя, прохожие, проезжие, приезжие, - все должны быть примером нашего внимания для того, чтобы с них брать пример, учиться подражать на хороших поступках и критическому подходу на примерах плохих.

II
1.
О том, как надо комсомолкам перевоспитывать своих отсталых матерей, чтобы иметь в них подруг для жизни в новом быту. (Рассказ комсомолки, счетовода Леспромхоза).

До вступления моего в комсомол в нашей квартирке, в деревне, вблизи города, висели на стенах большие иконы, изображавшие препротивные хамские лица, нарисованные поддельным золотом на гладко обстроганных досках. Прошло три года, и из четырёх икон выброшены три. Ещё год пройдёт, и выбросим последнюю.
Кто замедляет эту выброску старых художеств из помещения трудовой семьи, в которой пять человек детей и все учатся, из которых две дочери, я и сестра Зинаида, комсомолки?

Это наша любимая. Дорогая мама, которая внушает нам с малых лет любовь к науке, но сама не может разбежаться так быстро, как может быть, хотелось бы ей. И хочется ей выбросить икону, а рука дрожит.
Но мы с сестрой Зинаидой не тревожим её с настойчивой резкостью – ведь мать. Разъясняем, толкуем с ней, учим её и говорим:
– Мама, ты нас посылала учиться. Вот мы выучились и говорим тебе: ты сама не училась и потому не понимаешь, что за чудовище висит у нас на стене. Если бы ты была грамотная, то конечно бы рассуждала бы так, как рассуждаем мы теперь. Выбрось, пожалуйста!
– Уж больно мне жалко, – отвечает она, – с ними красивей. Пусть будет в квартире.
Привыкла. А привычка, что натура. Можно привыкнуть к любому аду. Надо только попасть под соответствующее научение и воспитание.

[Бывают у комсомолок разные матери. У хорошей комсомолки может быть очень плохая мать. Против она может быть всех мероприятий жизни, против учения, против развития родной дочери, может она увлекать по неправильному пути своё дитя. Потому что она несознательная или потому что она вообще духом своим враждебно идёт против нашей советской жизни. Что сделать такой хорошей комсомолке с плохой мамой? Конечно, лучше всего попробовать убедить, рассказать, учить, воспитать. Да, да, да, да. В наше время передовая дочь должна воспитывать свою отсталую мать. (Также отца.)

Я не буду брать такие истории, в которых хоть на рожон лезь, хоть пруд воды выпей, хоть ломай всё на своем пути, ничего толкового не добьёшься. Когда мать твоя, комсомолка, отпетый тип. Как много слушала она пение попов, что никак её не оттащить от дурманной рясы. Настолько она убеждена в золосиянности царизма, и не веришь ты сама себе, что она твоя родная мать. В таких случаях, разумеется. Борьба в семье трудна и необычна.

Но в большинстве случаев нашей местной жизни мы, комсомолки, в возрасте 17–18 лет, имеем отцов и матерей, если не передовых людей, у которых мы сами можем учиться, то таких более или менее отсталых по сравнению с нами родителей, которых мы, во-первых, обязаны воспитать, так как они-то как раз со своими стараниями, трудом, преданностью нам сделали нас более передовыми, чем они сами (например, моя мать, ведь она не учила же себя, а меня, она могла бы себя учить, а меня оставить беспризорной), а во-вторых, мы очень успешно можем их воспитать.]
Считайте, как хотите. Считайте, что я и моя сестра хорошо перевоспитываем свою мать, считайте, что не совсем хорошо, но ведь из четырёх икон одна, и последняя уже висит на волоске.

И висит она в родительской комнате не как кумир для поклонения, а как художественная, по выражению матери, картинка, изображающая убийство Георгием дракона, копытом своего коня. А завтра я раздобуду картинку поинтереснее, приду к маме и скажу:
– Ну, Александра Тарасовна, убирайте ваши художества, я принесла другое художество, которое более понравится вам, а вдобавок всей семье придётся по душе.
И это будет художественная картина, изображающая, как товарищ Ленин беседует с рабочими на заводе, или как товарищ Сталин беседует с трудящимися колхозницами в кабинете у себя.
Так вот, по-моему, воспитывать нам надо наших матерей и отцов, если они от нас отстали, учиться у них, если мы ещё не догнали их.
Хорошая комсомолка должна добиться того, чтобы её мать была её подругой.

2.
Мою подругу зовут так же, как и старшую сестру – Зинаидой. Она тоже комсомолка. Она нравится мне всем своим содержанием, и развитием, и рассуждением. У неё я учусь, как жить и как понимать переживаемое. Она не больше меня во всех отношениях понимает, но мы друг друга дополняем. В политике она сильнее меня, кое в чём я её посильнее. Мы делимся мнениями, друг с другом советуемся, в случае какой-нибудь неясности или затруднения, или радостного, или огорчённого настроения, когда обязательно хочется с кем-то говорить.

Подруга – спутница в свободные времена, помощница в случае затруднения, консультантка в случае недоумения, близкий человек на пути юношеского развития.
Вот близким бы другом сделать свою мать! Это было бы хорошо для матери. Вот когда бы она шагала действительно в ногу с нами, понимая каждый изгиб нашей мечты, правильность или неправильность каждого нашего жеста. Вот к чему бы должна стремиться сознательная мать, если же дитя вперёд её ушло по пути накопления социалистических ценностей.

А если, например, мать передовой комсомолки не умеет красиво одеваться, не чувствует красоты костюма, а её дочь, хорошая комсомолка, изящно, красиво одевается, и вот если мать поймёт свою дочь, она может тоже научиться хорошо одеваться. И так во всём мать может брать с дочери пример.
Когда-то так ставить вопрос было бы странно, когда родители были господами и хозяевами своих детей и даже по рассказам стариков выдавали замуж дочерей за неведомых супругов и отдавали своих детей в распоряжение чуть ли не злодейских повинностей, родители буквально порабощали своих детей, тогда бы конечно в капиталистической эпохе говорить о том, что дочь может учить свою мать, было бы смешно. А сейчас это становится не смешно, а вполне осуществимо, вполне реально, совсем нелегендарно, и об этом с чувством достоинства говорит комсомол.

[3.
Мы так беседуем иногда с подругой.
– Сейчас мы дружим очень хорошо и наша дружба для нас первое социалистическое достижение. А вот выйдешь замуж ты или я, тогда наша дружба врозь?
Задаём сами себе вопрос.
– Или же останется у нас опять по-старому? – спрашивает каждая из нас.
И так мы отвечаем:
– Конечно, дружба наша никогда не пойдёт врозь. И кто бы ни вышел замуж, любая из нас. Дружбу нашу перебить не может никто, разве только далёкое расстояние. Если выйдешь замуж и уедешь далеко, то ведь удлинится и дружеская переписка между нами.

Так рассуждаем мы о своей дружбе, любуясь ею и мечтая не прекращать её никогда, потому что она, эта дружба, даёт нам многое, потому что мы друг друга воспитываем и много удовольствия испытываем в своём общении. Расставаться друг с другом нам всегда бывает тяжело и жалко. Лунная ночь – мы её готовы прогулять всю, беседуя. Минута перед расставанием на более долгое время для нас трогательна.
Вот если бы сознательная мать комсомолки нашла путь к дружбе со своей дочерью родной, быстрее бы во много раз развернулось наступление социализма в недра старого быта.

А то ведь жаль хороших людей, которые по своей отсталости не умеют шагать с нами в полный революционный шаг, тем более жаль, когда эти хорошие люди – наши родители.]

***
Теперь позволю себе сделать надлежащий комментарий к опубликованному материалу. Сначала несколько слов о журнале.

Журнал «Наши достижения» был создан в 1929 году по инициативе М. Горького и выходил до июня 1937 года, когда был неожиданно закрыт. В первый год он выходил один раз в два месяца, затем стал ежемесячным. «Наши достижения» предлагали читателям в первую очередь очерки. В 1929 году в советской литературе разразилась «очерковая буря». Споры о жанровой природе очерка, разграничение очерка и рассказа, видов очерка и более частные вопросы по теории и содержанию этого жанра – всё отражало задачи времени: показать в литературе современного человека.
В редакционную коллегию, помимо М. Горького (ответственный редактор), входили в 1929 году А. Халатов, А. Гольцман, в 1935 году – М. Кольцов, П. Крючков, С. Урицкий, А. Халатов. В 1932 году вместо Крючкова – М. Разин, в 1933-м снова Крючков. Заведовали редакцией сначала И. Шкапа (писал под псевдонимом Гринёвский), затем М. Разин. В 1933 году заведующим редакцией стал В. Бобрышев, которому Горький писал, что считает его «отличным редактором и организатором» (письмо от 20.05.1935).

В разные годы состав редколлегии несколько менялся. Редакторами отделов первоначально числились известные люди:
• науки – профессор Н.К.Кольцов, академик А.Е.Ферсман, О.Ю.Шмидт;
• техники и производства – А.З.Гольцман и профессор Л.К.Мартенс;
• сельского хозяйства – профессор В.Р.Вильямс и Я.А.Яковлев (нарком земледелия с конца 1929 г.);
• культуры и быта – С.И.Канатчиков, П.М.Керженцев, М.Е.Кольцов, Г.И.Крумин, М.С.Эпштейн, А.А.Фадеев;
• искусства – А.В.Луначарский (нарком просвещения в момент организации журнала), А.И.Свидерский, В.М.Киршон;
• хроники – С.Б.Урицкий.

Задачи журнала так определялись в редакционной статье, написанной Горьким для первого номера: «Он <журнал> должен развернуть свои страницы, как ленту кинематографа, который будет показывать нашу “мелкую” ежедневную работу: удачное проявление личной инициативы единиц, наши успехи в деле изобретательства… наши удачные попытки изменить к лучшему старый быт – вообще всю “мелкую” работу на фабриках и на полях, которая, хотя и понемногу, но обновляет жизнь» (От редакции. [Горький М.] О «маленьких» людях и о великой их работе // Наши достижения. 1929. Кн. 1. С. 9). В статье среди тех, кто имеет «право на титул великих людей нашего мира» названы работники науки и «“маленькие” герои честной, трудовой жизни».
Цель же издания (и не только этого конкретного журнала) Горький видел в сообщении трудящимся знаний о строительстве, которое велось в стране, для того, чтобы об этом «знали все грамотные крестьяне и рабочие, чтоб это знал каждый из них и чтоб этим знанием своего творчества они делились с неграмотными. <…>
Это будет самопознанием трудового народа… Это самопознание должно убедить “маленьких” мастеров великого и нового дела в том, что они вполне способны делать его и что их труд — не пропадает зря… а, всё возрастая, обогащает страну, и близко время, когда результаты этого труда облегчат жизнь рабоче-крестьянской массы». Таким путём «маленький» человек будет учиться самоуважению.

23 мая 1935 года Горький в письме В. Бобрышеву ещё раз проговаривал характерные особенности журнала: «…строится на фактах, преобладающих в действительности, – допустим, что это – покамест ещё – преобладание количественное, – допущение спорное. … “Наши достижения” дают обильнейший материал фактов для организации понятий, идей, которые – в свою очередь – способствуют созданию новых фондов <вероятно, – фактов; опечатка машинистки>. Вот – приблизительно и грубо – в чём особенность нашего журнала».

Отметим, что редакция журнала, по примеру Горького, работала очень тщательно и не совсем обычно для того времени. В статье «Наш редактор», опубликованной после смерти Алексея Максимовича и посвящённой его памяти, будет описан новый подход к организации периодического издания: «Прямой заказ литератору темы, намеченной по плану редакции, предварительное обсуждение идеи задуманного произведения, предоставление возможности ознакомления с объектом, включённым в поле зрения редакции, коллективная работа над отдельными номерами, посвящёнными специальной теме…» (Наши достижения. 1936. №7. С.6). Конечно, не все условия выполнялись всеми писателями. Но всё же редакция довольно жёстко вела свою линию в отборе материала. Даёт об этом представление и заинтересовавший меня специальный выпуск – одиннадцатый «молодёжный» номер журнала за 1935 год.

Надо предварительно сказать, что до «молодёжного» номера было решено создать номер, посвящённый обслуживающим профессиям. Тема – «За культуру обслуживания» – стала основной для третьего номера за 1935 год. Установка на дегероизацию образов в периодическом издании имела воспитательное значение. Как писал Горький Бобрышеву, уборщиц в стране «солидная армия», и необходимо не просто формировать уважительное отношение к любой профессии, в том числе и к этой, но и стимулировать процесс «стирания грани между умственным и физическим трудом». Алексей Максимович выступал против «аристократизации науки, техники, искусства», потому что считал, что «у нас уже начинается вздёргивание носов, и местоимение “я” звучит слишком часто, слишком громко» (из письма В. Борышеву).

В 1935 году журнал «Наши достижения» дал литераторам новую установку. К восемнадцатилетию Октябрьской революции редакция готовила тематический номер, посвящённый поколению молодых людей – её ровесников. Характерно, что здесь тоже было решено предотвратить «вздёргивание носов».

Уже десятый номер журнала за 1935 год содержал объёмный материал, посвящённый молодёжи. Это очерки В. Полонского «Тайна», В. Панова «Молодые агрономы» и несколько интерью «Молодые специалисты о себе. Год после выпуска». Следующий же, одиннадцатый, был полностью посвящён молодым. «Героям настоящего номера нашего журнала – восемнадцать, девятнадцать лет. За свою короткую жизнь они не совершили ничего выдающегося, героические поступки и подвиги не выделяют их из общей массы ровесников, хотя любой из них, не задумываясь, отдаст все силы и свою жизнь делу социализма… Это – обыкновенные юноши и девушки со всеми хорошими и плохими свойствами этого возраста, из дела и дни тоже обычны, будничны» (Бобрышев В. Счастье быть молодым // Наши достижения. 1935. № 11. С. 8).

Содержание номера: Е. Габрилович «Рождение», Н. Одоев «Этого он не видел», Л. Овалов «Трудности любви», Е. Босняцкий «Опыт», Н. Атаров «Зимвока», К. Горбунов «Экзамен», П. Слетов «Разрешите пришвартоваться», П. Скосырев «Племянники и их друзья», А. Сбитнева «Наши дети (Рассказы родителей)», П. Воробьёв «Обман», В. Канторович «Личная жизнь», Э. Миндлин «Возвращение Мичраиля», А. Сбитнева «Комсорг», М. Дальцева «Разочарования (Рассказы молодых)». Между очерками публиковались фрагменты книги французского автора В. Кутюрье «Несчастье быть молодым».

Тематический сборник, посвящённый молодёжи, – показательное явление времени, но «фактами», которые он дал для осмысления и которые лишь условно можно назвать фактами, не все читатели были удовлетворены. В «Литературной газете» 10 января 1936 года появилась статья А. Каменногорского «Ровесники Октября». Автор «постигает намерение редакции избежать невыносимых “бодрячков”, которых столько развелось в литературе, театре и кинематографии, отказаться от эффектных, но исключительных положений, пойти путём наибольшего сопротивления»: «…в ежедневном, будничном отыскать черты, которые дают право назвать нашу молодёжь лучшей в мире». Но Каменногорский не согласен, что для этого необходимо было изображать жизнь только «средних ребят»: «Разве не расцветают в нашей стране таланты молодых, разве мало выдающихся юношей и девушек у нас, разве не стали они обычными в известной мере? <…> Разве не следовало показать… разнообразную и увлекательную деятельность молодых?» Так воспринимал задачу и Горький, говоря о том, что планка «среднего» стала намного выше. Позитивное завершение критической статьи никого не обмануло: «…и всё-таки её берёшь в руки с уважением, эту тонкую книжку журнала…» Рецензия была и не разгромная вроде бы, но нелестная. И после её выхода в редакции «Наших достижений» собрались редакторы и авторы для обсуждения критики. О предстоящем заседании уведомляла сноска в конце критической статьи.

Интересно, что в том же номере «Литературной газеты» на первой её странице был размещён репортаж корреспондента из Ленинграда, посвящённый книге французского писателя В. Кутюрье «Несчастье быть молодым». В этом репортаже рассказывалось о том, что молодой читатель после знакомства с книгой Кутюрье направили письмо А. Жданову с предложением создать в ответ свою книгу, в которой будут собраны письма «самых счастливых людей мира» – советских молодых людей. И назвать её «Счастье быть молодым» – статья редактора «Наших достижений» В. Бобрышева с таким же названием открывала молодёжный выпуск журнала.

Совещание по поводу критики в адрес «Наших достижений», действительно, состоялось в этот же день: статью Каменногорского показали, конечно же, редакции заранее, ещё до выхода «Литературки» назначили встречу. Но, как можно понять по репликам некоторых выступавших, готовились они всё-таки в срочном порядке: многие не успели прочитать номер, кто-то пролистал его лишь накануне. Но оправдаться очень хотелось. Оправдание начал весьма неудачно редактор журнала, продолжили авторы – иногда довольно яростно.

Совещание открыл редактор журнала Василий Бобрышев. Первая его реплика – лукавство в оправдание неудавшегося номера: «Содержание номера о молодёжи – это совершенно новая область человеческих отношений… для всей литературы в целом. …мы шли по целине, нетронутой целине…» (РГАЛИ. Ф. 617). Для подготовки номера редакция собрала писателей, и оказалось, что «наши писатели, которые много видели, слышали и изучали, они этого поколения, о котором мы хотим рассказать, они этого поколения не знали. Лучше всех знал это поколение Скосырев, и то только потому, что у него 23 племянника. Менее счастливых положение было хуже». Почему-то это вступление мне напоминает начало юмористического рассказа.
Он также отметил, что выбор «негероических» характеров для данного номера был основной задачей издания. Надо думать, что именно таким отбором редакция пыталась поддержать горьковский тезис о том, что исключительные характеры среди советской молодёжи становятся обычным явлением.

Цель сборника, сказал Бобрышев: «…показать новое поколение с его кругозором, жизненным опытом и одновременно анализировать процесс формирования человеческого характера». Далее он несколько неточно воспроизводит претензии критика Каменногорского. Он якобы упрекает редакцию в отказе от изображения героев в исключительных обстоятельствах. Но в критической статье совершенно очевидно звучал упрёк в другом: в том, что писатели не увидели тех героических дел, которые стали нередки, не изобразили деятельные характеры, становящиеся нормой жизни современной молодёжи. Этот взгляд как раз является продолжением высказываний Горького. Но Бобрышева поддерживают другие авторы, не понимая или не желая понимать критика. Например, В. Важдаев: «Я в корне не согласен с Каменногорским. Он хотел, чтобы здесь были написаны очерки о больших молодых людях. Очень хорошо, что здесь этого нет. И если бы здесь были показаны молодые люди с орденами, то это была бы витрина. Витрины здесь нет, и в этом большая заслуга».

Дружное передёргивание проблемы – в собственное оправдание не совсем удачного выпуска. Это подтверждает редактор. Он говорит о том, что журнал интересовали «средние люди», «типичные для большой группы людей», потому что именно на таких образах можно показать «узел влияний, который идёт, с одной стороны, от партии и комсомола, с другой – от школы, и, наконец, от семьи». Напечатанные 15 очерков были выбраны из почти 30 заказанных, – эти цифры отработанного материала ставит в заслугу себе и редакции Бобрышев, трижды повторяя их, чтобы дать понять, что работа проделана значительная и очерки опубликованы не первые попавшиеся. И всё-таки он признаётся, что уровень полученного материала оказался значительно ниже ожидаемого. Это звучит в ответе Слетову, который спросил Бобрышева о его отношение к выпущенному номеру.

В «специальном номере» (так называют номер тематически единый, Бобрышев считает, что номер «идейный», а не «тематический») «приходится допускать вещи, которые не пошли бы <в обычном номере> …и часто для полноты темы приходится жертвовать качеством – нельзя весь номер составить на одном уровне», – говорит Бобрышев.
Помимо тематического единства журнал ставит целью отразить требования времени: «…через несколько лет будут предъявлены требования, и мы не сможем ответить на них. Какой писатель отразил 1935 г. в такой мере, что это вошло своими событиями в историю человечества? <…> Мы занимаем правильную позицию. Мы организуем писателя, даём ему освоить материал злободневный, необходимый, который должен войти в литературу, усиливая пропагандистское значение журнала».

С одной стороны – войти в историю человечества, с другой – злободневность. Заказной материал – и упрёк писателям, что они не знают темы. Сложное положение Бобрышева можно понять: он высказывает эти требования, и сам, кажется, понимает невозможность их соединения в произведении высокого уровня: «Очерк Одоева я не считаю очень хорошим, и поэтому вы вправе спросить меня, почему он пошел на первое место. Очерк Одоева средний, но он ставит большую проблему и берет событие, которое можно назвать политическим актом со стороны восемнадцатилетнего юноши (чего нет в остальных очерках). Откровенно говоря, меня напугала эта масса очерков (почти 30 очерков) с бытовизмом, суженностью круга событий и обстоятельств, которые окружают эту молодёжь, и отсутствие темы, о которой говорил т.Канторович, меня просто напугало. Выпустить номер о молодёжи, о миллионах людей, во многих отношениях совершеннолетних, принимающих участие в политической и общественной жизни страны оказалось просто невозможно. И мы должны были вот этот средний очерк выдвинуть на первое место».

Реплики Слетова открыто характеризуют созданные для номера очерки как срочный заказ: «…никто не знал нашего молодого поколения, и нам пришлось обратиться к непосредственным наблюдениям, чтобы получить облик людей»; «…мы вовремя ухватили эту тему и сделали её как могли». В отличие от Бобрышева, Слетов выдает желаемое за действительное: «…средний уровень, который является, может быть, менее поражающим поверхностное внимание, однако при глубоком подходе этот средний уровень является повышением обычного среднего уровня и является решающим обстоятельством, которое изменит лицо страны». 

Отзыв В. Канторовича, руководившего в «Наших достижениях» отделом критики и высказавшего довольно много замечаний к опубликованным очеркам, в машинописи перечёркнут и карандашом написано: «Не стоит расшифровывать». Наверное, редактору достаточно было сторонних замечаний и не хотелось добавлять критику из своего лагеря. Стенограмма готовилась к публикации, но процитированная машинопись представляет особый интерес. В ней зафиксированы реплики выступавших в том виде, как они были произнесены, в них слышен не только стиль высказываний, но растерянность и неорганизованность сопротивления критике.

Интересно наблюдать, как авторы хвалили или критиковали друг друга. Так, Скосыреву был интересен очерк Слетова, но не нравился Одоев и «недостаточно хорош» Овалов. Канторович ругал Габриловича и Овалова. Бобрышев защищал Габриловича и хвалил Слетова, Атарова, Миндлина. Овалов поддерживал Слетова и Дельцову. Очерк Габриловича большинство выступавших считало абсолютно неприемлем для журнала. В остальном мнения значительно расходились: одним не нравились очерки Одоева и Овалова, а другие считали, что этих авторов молодые читатели «дочитали бы до дыр», «потому что нигде как тут намечается тип» (Воробьёв).

Время от времени, особенно от Слетова, попадает «Литературной газете» за неумение работать. Подразумевают эти выпады, конечно, то, что её представитель, сидящий здесь, не написал хвалебный отзыв. Каменногорский пытался урезонить самодовольную и воинственную редакцию: «В основном задание выполнено, но всё-таки нет места для такого благодушия, которое здесь царит на обсуждении».

Политику журнала и цель данного номера вполне внятно объяснил Н. Атаров, редактор номера и автор: «Вся линия журнала на протяжении двух лет сводилась к тому, чтобы от показа монументальных единиц и достижений переходить к достижениям множественного порядка. Мы заинтересовались многими темами, например, “культура обслуживания”, как менялся подход к вещам. Затем мы подошли к теме о молодёжи, к теме большой и ответственной. Это – огромный материал, и то, что редакция нашла нужный тон – это достижение принципиального порядка. Опыт этот нам будет необходим и в будущем. Хорошо то, что мы не подчёркивали достижений исключительного порядка, а взяли средний материал в его бытовой обстановке. <…> Мы могли бы пройти по выдающимся участникам нашей страны, но мы не достигли бы цели. То, что здесь показано – это потенция будущего. Это более важно, чем отдельные выдающиеся личности…» И в конце он задавал вопрос, который надеялся всё-таки со временем решить: «…как добиться, чтобы материал, написанный по заказу, пошёл в книгу, чтобы он не был отходом?»

Последнее слово в обсуждении принадлежало Бобрышеву, который скромно оценил работу свою и своих коллег: «Здесь мнение одно – журнал справился со своей задачей даже не удовлетворительно, а – хорошо. <…> Очерки, напечатанные в нашем журнале, можно было бы включить в сборник. И я думаю, что если не стыдно показать их в сборнике, – это значит, что к очерку отнеслись, как к своей литературной биографии». Завершил своё выступление редактор замечанием справедливым, но не оправдывающим результат: «Мы знаем, что писатель не обеспечен. Наши гонорары не дают ему возможности работать долго и тщательно…»

Напомню, что совещание проходило 10 января, а в четвёртом номере за 1936 год в разделе «Хроника» была опубликована статья «Счастье быть молодым. (Обсуждение ноябрьской книжки журнала “Наши достижения”)». В отличие от машинописи, набранной, по-видимому, со стенограммы, в отчётной статье всё обсуждение отредактировали самым решительным образом, добавили участников, не выступавших и, вероятно, не присутствовавших на этом обсуждении. В высказываниях писателей сняты все противоречия по поводу оценивания очерков. Так, очерк Габриловича, которого на заседании все критиковали, стоит в одном ряду с остальными, не вызывая нареканий. Разночтения архивного документа и публикации приводить не буду – особого смысла в этом нет. Упомяну лишь, что в публикации объединены мнения, высказанные на совещаниях в Москве и Ленинграде (вероятно, на том, о котором писала «Литературная газета»). И здесь отмечу слова Ю. Германа – весьма показательное и почти абсурдное утверждение: «В этих очерках нет, если я не ошибаюсь, ни одного, в котором люди были совсем благополучны. <…> Но сопоставьте их с несчастьями, описанными Вайяном Кутюрье на Западе. И вы поймете, какое счастье быть даже несчастным у нас». М. Майзель был согласен с этим мнением и уточнял, что фрагменты книги Кутюрье «Несчастье быть молодым», призваны были подчеркнуть, что наша молодёжь счастлива, если сравнивать её с западной, не смотря на свои несчастья.

Помимо стенограммы совещания меня заинтересовала ещё одна единица хранения: недатированная архивная папка, озаглавленная «Очерки, не вошедшие в журнал. Рассказы рабочих о своей специальности, жизни, прошлом» (РГАЛИ. Ф. 617). Сначала в папке, действительно, находятся три рассказа рабочих, но их пока «встроить» в издательский процесс не удалось. За ними следует шесть писем, полученных от молодых корреспондентов – читателей журнала. Эти письма без подписей, не автографы, а машинописные копии. Шесть ответов, выбранные, предположительно, из большого количества. Так, сбой в нумерации (после № 5 идет № 20) показывает, что ответов было набрано больше. Сохранившиеся письма пронумерованы: 2, 3, 4, 5, 20, 7. Отсутствует первое письмо. Вероятно, оно могло стать основой очерка М. Дальцевой «Разочарования (Рассказы восемнадцатилетних)». М. Дальцева – жена сотрудника журнала Н. Атарова. Интересно, что при обсуждении одиннадцатого номера многие выступавшие высоко оценили её публикацию, причём высказывали сомнение, действительно ли это рассказы комсомольцев или авторский текст Дальцевой. Сравнив тексты в «Разочарованиях» и письма молодых корреспондентов, можно понять, почему появились эти сомнения. Письма до литературной обработки очень уж не похожи на тот литературный материал, который представлен писательницей. В то же время и у Дальцевой ситуации явно живые, реальные. В этом, наверное, и состоял секрет успеха публикации.

«Записи Дальцевой… не внушают мне доверия, я лично отношусь к ним как к анекдоту» (П. Слетов); «Лучшие очерки номера это: очерк Следова и записки Дальцевой (чрезвычайно большой документальности и убедительности). Не знаю – выдумано это или не выдумано, но звучит очень правдоподобно» (Овалов); «Если говорить о документальности, то наиболее документальными и блестящими являются записки Дальцевой (вне зависимости от того, правдоподобны они или неправдоподобны, но они производят впечатление документа)» (А. Каменногорский); «Записки Дальцевой, записки о наших детях - это действительно документальная часть номера» (Воробьёв) (Стенограмма заседания).

Целиком публиковать «записи» Дальцевой я не могу, да и нет необходимости: журнал размещён на сайте РГБ в открытом доступе. Процитирую два фрагмента для того, чтобы можно было составить представление об уровне обработки материала (в оригинальных письмах имена заменены – встречается правка, фамилий, конечно, нет). В «Разочаровании» последовательное изложение, ровное повествование, язык – всё указывает на тщательную литературную обработку материалов.

М.Дальцева. «Разочарования (Рассказы молодых)»
1
«По-моему, о профессии надо думать ещё до школы.
В нашем классе таких было трое. Инка Пушас ещё в детском саду полфунта пирамидона кукле под парик высыпала. Всё воображала себя докторшей. Юрка Васильев всегда был философ и технику не терпел, я с автомобилями возился, а остальные… некоторые сразу в четыре вуза заявления подают. Ну как я могу относиться серьёзно к парню, которому всё равно – будет ли он биологом или архитектором?
У меня даже любовь из-за этого кончилась».
2
«Отец у меня начальник военной школы. К нему часто ходил один командир Дмитриев. Мы его звали – дядя Саша. Он в штабе школы работал, а потом перешёл в академию, но к нам всё по-прежнему забегал. Он спортсмен. Учил меня ещё девчонкой в волейбол играть, плавать. А в последний год всё больше разговаривал. <…>
Потом как-то пошла закрывать за ним дверь и расплакалась. Он не понял почему. Стал расспрашивать, утешать и, наконец, сказал, что очень меня любит. Я перестала плакать, и мы пошли на улицу».
(Наши достижения. 1935. № 11)

Теперь обратимся к письмам, хранящимся в архиве. В первом письме так много лозунгов и штампов, что я сначала решила, что оно «литературного» происхождения. Наверное, это не так. В любом случае это письмо оказалось полезным: оно позволило мне найти место данной архивной единице (хранившейся без даты и привязки к номеру) в редакционном портфеле.

В заглавии есть вопрос, на которые отвечал автор письма: «Мой ответ редакции журнала “Наши достижения” на вопрос, как моё поколение сквозь призму социалистического действия труда и учёбы воспринимает и перерабатывает многовековую культуру человечества». Я просмотрела номера журнала, предшествующие «молодёжному», в поисках этого вопроса. Оказалось, что он был задан в конце восьмого номера журнала за 1935 год в анонсе номера, посвящённого молодёжи: «Во второй пятилетке СССР станет самой богатой страной в мире. <…> В 1935 году, вступив в седьмой год своего существования, журнал “Наши достижения” направляет худ. очерк на раскрытие смысла тех грандиозных социально-психологических изменений, которые происходят в народных массах страны в процессе осуществления задач второй пятилетки.
Готовится одиннадцатый (ноябрьский) номер “Наших достижений” – о восемнадцатилетней молодёжи, о сверстниках Октября.
Что это за молодёжь? Каковы стимулы её деятельности? Как воспринимает это поколение сквозь призму социалистического действия – труда и учёбы – многовековую культуру человечества? Как кристаллизуется социализм в поведении этого поколения, родившегося и выросшего в советскую эпоху? Над этими вопросами и работает сейчас – в связи с ноябрьским номером – редакционный и авторский коллективы журнала».