Севера... Про Дракона

Хочу сразу извиниться, наверняка ещё буду переписывать, переделывать, исправлять.

         

           Попить водки в промсезон, на прииске им. Алискерова, очень затруднительно. Директора приисков, пользуясь своей, почти неограниченной, властью, вводят с мая по октябрь включительно, на подвластной им территории - сухой закон. Вся жизнь на Чукотке, посвящена одному – добыче золота! Понятное дело, совсем без водки и сам директор не может, поэтому вводится прямое управление, выдача и распределение этого важного продукта, через талон. Подписанный лично директором. Всё и все, подчиняются воле директора прииска…

           Причина, для получения заветного литра водки или пол-литра спирта, должна быть, ну о-о-очень уважительной. Чтобы директор проникся… Никак не меньше, чем день рождения (проверяется у новеньких в отделе кадров), юбилей похорон любимой тещи (с трудом, но верится только старым кадрам и не больше, чем два раза за сезон…). Сильная простуда и приисковый врач прописал компрессы (вообще-то не верится, но раз медицина просит...).

           Ну, и конечно, кто-то прилетевший из отпуска или с очередного «кувыркания» за пределами Алискерова, точнее в Билибино, привез контрабандный мешок водки. Разумеется, в бутылках. Ежели он прожженный Северянин, то в медицинских грелках! Зачем лишний вес тащить? Да и не так явно цокает стекло – могут и не взять на борт вертолёта. Про Сухой закон все знают. В «наглую», нарушать не позволят. Есть некие правила, вот их и надо соблюдать: «Ты не наглеешь, мы не видим!»
 
            Вертолётная площадка - это центр всех дум и мечтаний на прииске. Все и всегда, отслеживают прилетевших! Предвидя их возможности...  В общежитие, куда завезли алкоголь, ручейками стекается народ. Без объявлений по местному радио, без беготни посыльных…   Начинается праздник жизни. Истосковавшиеся по алкоголю, пьют не закусывая. Спешат. Весь смысл в "посидеть -поговорить, сказать тост" - исключён. Главное - употребление живительного лекарства.

           Запрокинута назад, голова. Жадно и хищно дергается кадык на жилистой шее... Обязательное "кряканье" после выпитого... Выдох в рукав, в корочку хлеба. На лице не радость от употребления, а горькая гримаса отвращения и насилия над собой. Радость от удовольствия придёт потом, чуть попозже! После третьего круга очереди.

           Кружек не хватает, пьющих торопят освобождать посуду, не задерживать. На Северах, выпившему и задерживающему общую тару для выпивания, говорят:" ... не грей кружку, грей живот!" Разливающих тут нет. Это главная особенность выпивания на Северах - каждый наливает себе сам, "СВОЮ" норму. У всех она разная. Попытки новеньких, проявить инициативу и налить самим и всем поровну - иногда приводят к мордобитию.

Всё объясняется просто и доходчиво: "С какой стати, ты .... (такой сякой! ) за меня решаешь, сколько мне выпивать, сколько мне можно?!  "Ты, ...,  ....,  ...., (такой сякой ! ) -  за мной в ментах ходишь"?! Профессионализм, по разлитию водки на слух, по количеству " бульков" в стакан, всем ровненько — это на Большой земле поощряется, здесь - это личное оскорбление! Наказуемо!

       Водка - для радости души, а не для сытости живота...
Сначала, пьют привезённое, только близкие друзья! А уж потом, когда всё и всем, становится " по барабану" - и остальные страждущие. Совершенно не жадничая. Сегодня тебе, завтра - ты по возможности угощаешь! Вот теперь, начинают закусывать. Обычно, холодная тушенка - ложкой из банки, хлеб нарезан ломтём. Если выпить много, а народ только свой и его мало - тушенку греют, режут колбасу, вскрывают рыбные консервы... Это уже красиво и празднично. Выпивают всё, без остановок и рассусоливаний!

            Единственный шанс, летом попить водки вволю - нужно выбираться в славный город Билибино, на Чукотке - Бильбао! Там Райком партии, Советская власть. Гастрономы. Кафе «Северянка» и «Пингвин». В то время, единственный Ресторан - «Золотинка». Выбираться летом, можно только на вертолетах. Которые довольно часто, один – два раза в неделю, прилетают по заявке прииска. Прииск - живой организм и постоянно требует подвоза необходимого с центральных складов. На прииск - с грузом, а обратно - с желающими вылететь горняками.

            Это тем, кому будет дозволено Директором прииска. По очень важной причине – ведь идёт сезон, лишних людей на замену не держат! Вылетают в порядке живой очереди, явочным присутствием или по записи. Конечно, имея на руках некую бумажку с подписью директора - вылет гарантирован вне очереди!

            Одно лишь маленькое «НО». Но, если позволяют погодные условия. Можно прождать неделю, вторую - плюнуть и снова выйти в смену на добычу. Конечно, у тех, кто живёт постоянно на прииске, семьёй, с детьми - там всё по-другому, культурней. Жены, не дают особо разгуляться без причины! Но, большинство женатых и семейных, мечтают - хоть немного пожить в общежитии, по-Чукотски - "бунгало", вольным казаком...

            Как же тебя звали, Дракон? Тогда у тебя было или имя, или другое погоняло. Драконом ты стал попозже... Вспомнил - Анатолий, Толик, Толян!

            Хотел было, интригующе начать рассказ, написав: "Рано утром, чуть забрезжил рассвет…" Да вовремя, поймал себя за язык! Давно я покинул те СеверА - ночи-то, т.е. темноты - летом на Чукотке нет! Уважай читающих... 
Всё начиналось проще.

            Спозаранку, на приисковой вертолетной площадке, а это, выровненная бульдозером, старая отработка на окраине прииска, одиноко маячила небольшая человеческая фигурка. В длиннющем, с чужого плеча, брезентовом плаще - дождевике. Человек нервно курил, то и дело, поглядывая на часы. Время остановилось. Он спрашивал сам у себя:
           - Когда же, начнет подтягиваться народ, желающий вылететь в Билибино или еще куда, лишь бы отсюда. Придут, а он уже здесь, первый!
           - Вчера, или сегодня? Вчера, точно вчера!

        Приехал с дальнего полигона в общагу, и не был-то в ней, всего два дня. На дальнем полигоне, была перестановка прибора. То, да сё, закончили работу поздно. Чего переться на вахтовке в поселок? Доспать ночь, можно и в неработающей компрессорной. Ведь утром, опять на смену. После пересменки, приехал в общежитие, а там пьянка уже заканчивается! Допивают последнее, из того, что привез Коля-Хохол из отпуска. Только и успел, даже не став тратить время на умывание после смены, в последний вагон - три резиновых грелки самогона. Но, то ли самогон хохлы – гады, на чем-то замешивают, то ли надо было почаще на тушенку отвлекаться, так плохо не было уже давно.  Плохо, имеется в виду, без продолжения банкета. С самогоном, было бы полегче.

          Сухой язык не умещается во рту, слабость во всем теле. Тяжелый и липкий пот не стекает по лбу, а постепенно увеличиваясь в размерах, каплями капает на грудь. В голове не то, что пустота, а даже её нет! Только звон, нудный, как писк оголодавшего комара. Ощущение – тяжеленная голова, существует отдельно от туловища…

          Вот, если бы выпить, хотя бы полкружки, водочки холодненькой. Да растеклась бы она потихонечку, да полегонечку, по всем жилочкам да по веночкам! Да не дать спугнуть это действо, резким движением каким, или выдохом не к месту…

          Сначала, резко вдарит жаром по туману в голове, по морде пятна пойдут красные... А уж потом - отхлынет теплой волной, к ногам да рукам. Докатится до каждого пальчика – суставчика!
          Во взоре ясность, в башке светлость, на сердце радость! Тогда можно и снова на полигон, в хомут!

          Но, где их, заветных 250 граммов, взять? К Петровичу (тогдашний директор прииска, Владимир Петрович Локоцынин), идти бесполезно – всё, что можно было придумать, из уважительных причин, уже использовано. Тем более после того, как у него просто и честно, попросили похмелиться, завалившись в его кабинет делегацией от «ветеранов – горняков».   Он в удивлении, от такой наглости, только кивнул завскладу: «Дай! Но, чтобы завтра, как штык на вахтовку и из поселка! Чтобы я вас не видел здесь, до конца недели!»

         Получили у завсклада. Похмелились. Добавили. Какой нахрен - «штык»?! Тут, кто-то, нечаянно вспомнил о наболевшем! У новенького, из славного города Кишинёва, видели лосьон, которым он, скотина пижонистая, мазал себе морду. После бритья! Нет, сначала, конечно, хотели попросить по-хорошему: «Мол, мил человек, тебе для баловства, для издевательства, а тут - хорошие люди умирают. Ты же не враг, хорошим людям?» А его гада - не было в общаге! На смене. Так что, его теперь ждать до утра?

        Вывернули его тумбочку, деньги, тряпки и прочую ерунду, аккуратно засунули ему под матрац, немного скомкали, ну да не барышня, чего выпендриваться. «Нам чужого не надо, а вот спиртное - оно завсегда общее, когда без хозяина!» Взболтали, разлили, выпили. Еще хуже стало...

         От мысли, что где-то люди, без толку, ходят мимо витрин, в которых стоит водка, вино - стали тихо звереть, от такой несправедливости. Как же мы не любили всех, кто живет в Билибино! И как же мы, тоже хотели стать, его жителями! Или хотя - бы, просто попасть туда, сейчас…

         Понятное дело, всей толпой, вылететь в Билибино нельзя. Владимир Петрович, повыгоняет всех на хрен, даже без выходного пособия. Сезон будет в пустую. Сезон без оплаты, по-Чукотски – «Прогар".

         ЧестнАя компания решила, что без Толяна, обойдутся на полигоне, прикроют, если что. Стукачей тут не держат. Тем более, если привезёт «пойла», то ведь на всех!

          Вот, с такой ответственной миссией, иначе и не сказать. Облеченный доверием коллектива, да и сам в радостном нетерпении прилета в Бильбао - сопел, потел и ждал вертолета, этот «Толян - олень».

         «Олень» - человек, облеченный доверием коллектива. С общественными деньгами. Честен, обязателен на слово, скор на ногу. Первый, кто пьёт принесенное или привезенное им спиртное. Тут главное - дотерпеть. На обратной дороге выдержать! Бывали всякие нехорошие случаи, но очень-очень редко! Поэтому их все помнили и рассказывали с осуждением. Не очень хорошие последствия были, для не оправдавших доверие и ожидания честного коллектива. К этому относятся очень строго, могут и спросить по полной программе.

            Стали потихоньку подтягиваться, желающие вылететь. Каждому, вновь подходящему, Толик, с тихой радостью и с какой-то издевкой в голосе сообщал: «А я тут первый с утреца стою, мне очень по важному делу надо.»  Небритый, беспрестанно вытирающий пот, в плаще до земли. Один большой рюкзак, как положено у туристов, сзади за плечами. Второй рюкзак, для увеличения объёма перевозимого - на манер кенгуру, спереди. Рюкзаки старые, большие, испытанные!

            Окинув Толяна взглядом, каждый понимающе кивал: «Знамо дело, по важному делу, не первый год по приискам!»  С каким-то придыханием, протарахтел вертолет и как могут только вертолетчики – северяне, сразу, без захода на круг, плюхнулся на площадку. Подняв ураган пыли и мелких камушков.

          Вертолет, я вам скажу, еще был тот, старая лошадка северного извоза. Родной и проверенный МИ-4.  Вертушка МИ-4, это когда двигатель бензиновый, кабина летчиков где-то вверху «салона», а передние ноги у вертушки длинные и худые. Задние - упираются под брюхо раскосинами.

          Не дожидаясь, когда осядет пыль, с каким-то скрипом старого комода, открылась боковая дверка вертолета. На свет Божий, появился – долгожданный и сейчас самый уважаемый человек - Второй пилот! Он же механик, он же билетный кассир и вообще - представитель Аэрофлота, по связям с общественностью! Это был Сергей Политович Джерелейко. В Миру и теми, кого он не брал на борт -Поллитрович!

          Глядя на него, очень трудно провести прямую, чтобы она вывела как-то на авиацию. Резиновые сапоги - болотники с опущенными голенищами, затертая энцефалитка, на голове, по-пиратски завязан, когда-то белый, платок. Кто угодно – геолог, старатель, но только не летчик, давно вылетавший положенный Северный стаж.

       Небрежно отодвинул рукой, готовых ринуться пассажиров, а они наверно везде одинаковы, хоть в Москве, хоть на прииске «Алискерова»: Первому забежать, растолкав всех, залезть во внутрь, по пути обругав всех мешающих, занять место, баул под ноги и сразу добрый и нормальный человек! Мир, Дружба, Май!

       Покашляв, для солидности, в кулак, Сергей Политович, оглядев внимательно предполагаемых пассажиров, торжественно объявил:
           - «Кто помогает разгружать вертолет, от меня - личная бронь на первый вылет. Место у окна»!

        Толян, не дождавшись даже команды на выгрузку, ринулся к вертолету:
           - «Посторонитесь товарищи, поможем товарищи, чего ж не помочь, коль надо! Товарищи, нас ведь Сергей Политович попросил!»

        Он не мог, упустить еще один добавочный шанс судьбы, в лице Политовича. Передавая по цепочке, от брюха вертолета связки прокладочного материала, картонные бочонки с солидолом, какие-то подшипники - разгрузили вертушку в охотку и быстренько. Всё оттащили подальше от вертолета, чтобы не разнесло по отвалам, при взлете, от напора винтов. И кульминация - прозвучала команда на посадку. «Первая шестерка в машину!»

        Трудовой энтузиазм Толика был замечен, Политович лично проявил благосклонность:
           - Ты болезный, можешь пройти первым и сесть поближе к кабине, здесь все не так трясёт в полёте. 
Это он, посоветовал Анатолию?! Прожженному Северянину!? 
           -   Да ведь, если первым сядешь, значит последний выйдешь!
           -   Спасибо, я уж потерплю, здесь у двери, у этого окошка…
 
        Последним в вертолёт, всегда заходит механик, удостоверившись, что посторонних предметов и людей, близко от лопастей нет. Ничто не угрожает взлету аппарата.

        Зашел, закрыл за собой дверь. Раньше, на закрываемой дверце, было предусмотрено фиксирующее устройство, одновременно поджимающее и запирающее её, в проёме вертолета. Сейчас там был просто болт с гайкой, в двух проушинах - специфика Севера. Командир дал команду, уж не помню, как, по-моему: «Мотор!» Винты стали хищно хрюкать, разматываясь и раскручиваясь. Толян, наконец-то позволил себе облегченно вздохнуть: «Принимай, Бильбао!»

        Сразу, как-то поникли плечи, стал ещё меньше ростом, совсем плохо человеку. Без борьбы - человек слаб!

        Тут, по непонятной причине, вертолет еще как-то несерьёзно кашлянул и замолк. Винты, в наступившей тишине прокрутили два - три круга и тоже встали. Народ, недоуменно стал вопрошать, кто-то, из глубины вертушки, даже попытался съехидничать:
        - Сейчас скажут, что забыли заправиться?
Сверху, высунулся командир и сам в недоумении проворчал:
        - По рации передали, подождать УАЗик директора…
Уже и без объяснений, был виден столб пыли, от несущегося по гравийке, личного автомобиля директора.

         От нехороших предчувствий, у Толика заныло-заурчало, где-то в низу живота.
         - Ну, не везет - так не везет только мне!
         - Если кого бьют, то это меня, если свадьба - то я жених!
         - Наверное, директор узнал о моем невыходе на смену и вылете за водкой, для всей бригады! Второе хуже. Для меня.

         Открыли дверь, у бедолаги вертолета. Из подкатившего УАЗика, директорский шофер «Витька - Неповязу» (работает первый сезон, приехал из братской Беларуси), осторожно под локоток, выгружает «крупнобеременную» повариху с карьера «Дальний».
         - Та-а-к братцы, сознательные есть? Кто уступит место в вертолёте, для женщины в интересном положении? Это вопрошает Политович. В никуда! Его не слышат... 
         - Забыл сказать (продолжает Политович), врать не стану - сегодня второго рейса не будет. Метеомошенники, обещают закрыть по прямой видимости.
         - Но, вот в следующий рейс, обещаю официально, бронь от меня! 
Из брюха вертолета невнятно:
         - Ты это уже и сегодня обещал!
 
          Народ стал прятать глаза от грозного хозяина вертолета. Усиленно что-то искать в сумках и баулах.
         - Желающих нет? Я правильно понял? Будем тянуть спичку?!

          Политович, окинул взглядом пассажиров: «Этот - в отпуск, этот - в больницу, этому жена назначила телефонные переговоры… Так, мил человек, спичку вытянул ты» - и его палец уперся в … конечно Толика! Тот, непроизвольно схватился двумя руками за алюминиевую скамеечку вертолета и жалобно запричитал: «Мне нельзя, я же первый, я же помогал, ты же обещал, я же обещал, меня же ждут!»  И все это на одном выдохе и повторяя и повторяя. Всё жалобней и жалобней...

     «Не-е-е задерживайте отлетающих», с этими словами, совсем недавно уважаемый Толяном, Сергей Политович, схватил его одной рукой за шиворот, другой за то место сзади, где должен быть ремень на брюках. Очень даже неуважительно, освободил место для раздутой, как баркас, поварихи.

           На краю взлётки, стоял Толик, обиженный судьбой, жизнью, а теперь еще и Аэрофлотом. Маленький человечек, похожий сейчас на Чарли Чаплина. Он все еще не понимал: «Это, что - всерьез, это, что - всё с ним?»  Политович, посмотрел неодобрительно на живот поварихи: «Не хватало еще роды в воздухе принимать, а от такой тряски и у не беременных, симптомы токсикации проявляются!»

        Механик, попытался закрыть люк. Но что - то или кто-то, судорожно дергал дверь снаружи. «Неужто, еще одна беременная?! Ну, это уже перебор!» Открыв дверь еще раз, он увидел перекошенное, от своей решительности, лицо Толяна.  В высоко поднятой руке, он держал, зачем-то снятый с ноги, болотный сапог…

           Увидев, что Сергей Политович полностью показался в дверном проеме вертолета, Толян шагнул к нему навстречу. Подвывая от ужаса содеянного, наотмашь хлестанул и раз, и два, голенищем болотного сапога. По физиономии пилота. Как батюшка перекрестил, справа - на лево... Тишина, мёртвая - это ещё не те слова, что повисли над вертолетной площадкой, над всем прииском Алискерова...

        Внутри вертолета, даже люди перестали дышать. Длинная театральная пауза длилась, казалось, уже вечность. Сергей Политович, стоял с наливающимися нездоровым румянцем, отвисшими щеками и беспомощно пускал пузыри. Из открытого, в немом крике, рта. Толик, смотрел на него, даже с какой-то жалостью, про себя-то, он уже все решил… Наконец, громовой пузырь молчания лопнул.  «Ты чё, охренел?» — это были единственные, пригодные для общего пользования, слова! Политович, сграбастал беднягу за грудки и стал трясти, как Мичурин, наверное, не тряс свою грушу!

       Голова Толяна, на худенькой морщинистой шее, моталась из стороны в сторону, как у куклёнка. Да и самого его, бросало из стороны в сторону. Поняв, что дать вразумительный ответ, выполняя эти колебательные движения, Толик просто физически не может, механик приостановил тряску. 

      Проорал опять тот-же вопрос: «Ты чё, охренел?» Анатолий, с решимостью человека, идущего на амбразуру, выпалил в лицо обидчику: «Я не тебя по морде двинул, я весь ваш Аэрофлот оскорбил и унизил! Меня за такие дела, нужно сдать в милицию, в Бильбао. Я еще бог знает что, могу натворить здесь. Если останусь!  Все, я не сопротивляюсь, везите меня в Райотдел».  И шмыгнул в открытый люк вертолета и прижался к беременной поварихе. Да так шустро. Он просто растворился в ее габаритах!

           Взвизгнув, от такого беспорядка и не подчинения, во вверенном ему хозяйстве, Политович, аки вепрь, ринулся внутрь вертушки. Схватил тщедушное тело и, пятясь из вертолета, попытался вытащить этого злодея на свет божий. Но, не на того напал. Толик, обхватил повариху двумя руками за необъятную талию (???), уткнулся лицом в ее грудь и как клещ, просто к ней прирос. При этом, еще умудрялся отбрыкиваясь ногами, кричать: «Лучше меня не тронь!»

     Конечно, уже такой общий вес, Политович вытащить через люк не мог. Повариха, даже не кричала, она просто визжала на какой-то, ей одной приятной, ноте. Вмешались пассажиры. Кто-то разжимал побелевшие пальцы Толика, пытаясь освободить эту, будь она не ладна, визжащую повариху.

      Кто-то, под шумок, несколько раз основательно заехал Толяну по впалому животу. Наконец повариха поняла, что спасти ее может только она сама, и она впилась зубами в ухо, которое маячило перед глазами. Ухо не Анатолия. Это понятно стало от рева и мата бульдозериста, летевшего мириться с женой по телефону.

      Общими усилиями, в тесном пространстве брюха вертушки, всё- таки оторвали безбилетника от чужой груди и вышвырнули на пыльную посадочную площадку. Там ему еще добавили.  Уже по физиономии. Улетающие и провожающие, стали успокаивать особо рьяных. Помогли оттащить обездвиженное тело Толяна, к краю отвала. Сверху, на него, бросили причину всех неприятностей - болотный сапог. Лишь покачивание грязной пятки безсапожной ноги, выдавало еще какие-то признаки жизни Толика.

      Минут двадцать успокаивался разгоряченный народ, воодушевленный нелегкой победой. Из авиационной аптечки, чем - то успокаивающим, накормили повариху. Мужики, живо и с удовольствием, обсуждали аналогичные случаи из жизни. По команде: «Летим, занять места» - отлетающие счастливчики расселись внутри вертолёта. Толян, услышав команду: «Летим!», сделал попытку, приподнявшись на локтях, двинуться в сторону вертушки. Сергей Политович, грозным рыком предупредил: «Не балуй, прибью!»

          Наконец закрыли дверь, мотор покашлял-покашлял, но завелся. Раскрутившиеся винты превратились в один прозрачный круг. Вертушка сначала просела брюхом, потряслась и лишь потом, как-бы нехотя отрываясь от земли, стала набирать высоту. Повариха, которой все было в навьё, приникла к окошку. Сделав, на малой высоте, круг над прииском, над взлетной площадкой, командир заметил Политовичу: «Нас провожают, машут руками вслед! Что-то не припомню такого слюнтяйства, мельчает Север!»

       Вертолёт сделал еще один разворот, чтобы лечь на курс Билибино, от прииска по распадку. Постепенно набирая нужную высоту, для пролёта над грядой высоченных сопок. Командир вертушки резко наклонил машину на левый борт. Заглушая рев двигателя, в салоне раздался истошный крик, громкоголосой поварихи. С выпученными от ужаса глазами, крича и махая руками, она пыталась, что–то объяснить Политовичу. От такой картины, у того только одна мысль в голове: «Дождались! Рожает! Ну, почему сегодня его смена?»

       Мужик то он в возрасте, теоретически то знает, как это происходит, и поэтому ничего хорошего для себя уже не ждал. Пробравшись к орущей поварихе, он рывком наклонил ее назад, на рядом сидящего мужичка и, чего уж тут стесняться – дело житейское, засунул свою руку, куда- то по наитию, поварихе между ног. Та сразу замолчала, только не приводя глаза в исходное состояние, еще и открыла от удивления рот. «Милая, терпи, я тебя умоляю, я сам боюсь. Еще чуть–чуть и крыши Билибино будут!» Повариха рявкнула и отвесила такую оплеуху Политовичу, что сапог Толяна показался ему семечки!

          «Идиот!  За окном!» Держась, за враз онемевшую щеку, Политович сунул свою физиономию в иллюминатор.  Обхватив руками ногу вертушки, сидя на раскосине идущей от шасси под брюхо и свесив одну ногу в сапоге, вторая грязная, босиком - сидел Анатолий. Его брезентовый плащ развевался по ветру, волосы, торчавшие на земле в разные стороны, сейчас вытянулись по ходу движения. Но, разбитая морда выражала какую-то твердую решимость. Одухотворенный орлиный профиль с большим носом, был как отчеканенный на Римских монетах. У человека, на данном отрезке жизни - была цель!

        «Ёханный бабай! Как дракон! бля...»! Заголосил уже Политович и как-то не солидно, перейдя на фальцет, заверещал: «Витя, сажай машину, срочно! У нас пассажир за бортом!» Вертолет, крутнувшись, как на одной ноге, по уже известному маршруту, лихо шмякнулся на площадку, где еще не осела пыль от взлета…

           Не успел вертолет, как следует устроиться на земле, еще крутились винты, – из отлетевшей на бок дверцы, вывалился Политович. Подбежал к Толяну, обхватил его левой рукой за торчащую из плаща шею, и, колотя ему правой по макушке, потащил прочь от вертолета. В этот раз, даже провожающие не удержались и кто разок, а кто и поболее, приложились кулаками к худенькому, но такому настырному, телу.

         Толик, лежал на земле, на боку, закрыв лицо руками, поджав коленки к подбородку.  Единственный способ как-то защититься от серьезных травм при побоях. Жизненная школа у Толяна была богатая, столько раз его в этой жизни били. И на следствии, и в лагере, да и после - всяко, бывало.

         Возмущенная толпа, все еще обсуждала случившееся: «…а главное мы давай махать тебе Политович, ну чтобы ты озадачился. Ведь он гад, в последний миг уже прыгнул к вертолету, вы уже отрываться от земли начали! Ну, удумал! Пожалуй, тебя турнули бы из-за него с авиации, а Политович? Вот скотина, пойти ему еще добавить разве? Хороший бы человек пострадал ни за что!» - и не останавливаясь: «Вы, Политович, в следующий прилет, обратите внимание - я сейчас первый по очереди буду…»

          Отряхнули пыль с брюк и курток, выкурили на дорожку по одной папироске на двоих. Политович, как-то наигранно весело прокричал, обращаясь к пассажирам: «Ну и что, мы, когда ни-будь уже улетим отсюда, или так и останемся здесь до конца сезона?! По машинам!» Вертолет закрыли изнутри, двигатель опять как бы нехотя запустился, зашелестели, засвистели лопасти.

         Не взлетает вертолет... Откуда - то сверху, удивленный голос командира: «Сергей, или ты его уберешь и обеспечишь мне вылет, или ты уже постарел и тебе нужно сидеть дома!» Опять заглушили вертолет. Опять распахнули дверь. Народ повалил наружу. Перед носом вертолета, раскинув руки, как распятый Иисус - стоял желающий вылететь Толя. «Или со мной, или меня убейте!»- громко продекламировал Анатолий.

        Подошедший Политович, долго и внимательно рассматривал, только моргающего, Толяна. «Пристрелить тебя, что ли?» – задумчиво, то ли спросил, то ли постановил механик. И с размаху саданул бедняге по лицу. Из разбитого носа потекла кровь. Согнувшегося по - полам Толика, при полном молчании окружающих, Сергей Политович, практически волоком оттащил к краю взлётки и столкнул куда-то вниз. Послышался шум скатившегося тела, удар, тишина. Сели в вертолет. Закрыли дверь. Затарахтел двигатель вертушки.
               
        Головы всех пассажиров повернулись в одном направлении - с внешней стороны, пыльного вертолетного окошка, закрыв свет, прилипла грязная, вся в крови, физиономия Анатолия. Он пытался рассмотреть кого-то или что-то внутри вертушки. Что-то говорил разбитыми губами.

        Двигатель заглушили, винты больше не крутились. Все молчали. Никто не спешил выходить из вертолета. «А ведь это он тебя Политович ищет…» – подала голос повариха. Второй пилот дрожащими руками отвинтил болт, открыл люк. Не выходя из вертолета, а, только высунувшись по пояс, он слезливо заканючил: «Ну, чё ты ко мне пристал?  Вот зараза!  Всю кровь ты у меня уже выпил, отстань, а?  У меня же сердце больное! Дай спокойно улететь, я ведь тебя почти не трогал! Ты ведь первый начал!»

         Толян, хромая, лицо в крови, одна нога без сапога, подошел к открытой дверке в вертолет. Политович напрягся и отпрянул назад, вовнутрь, поближе к людям. «Возьмите меня Сергей Политович в Билибино…» - с трудом разжимая разбитые губы, прошамкал Толик - «Пожалуйста … Очень надо…» В брюхе вертушки повисла тяжелая тишина.

         Первая не выдержала повариха: «Да люди вы или нЕлюди? А? Ну, мужик ведь просит вас!» Разом загалдели все остальные: «Ты Политович не выёб..ся, мужик уже на пределе, а то ведь можно и тебе рожу – то начистить!  Ишь начальника из себя строит – Бр-о-о-онь от меня…! Хочу – беру, хочу - не беру-у!

        Из глубины вертолета стал подниматься ревнивый работяга бульдозерист, что летел мириться с женой: «Да я бы этим летунам… Наденут китель, и давай в кабаке к чужим женам приставать!» … Его, за полу куртки, удерживали рядом сидящие.

        Политович зачастил, жалобно и с обидой: «Братцы, да я что, я бы рад, но ведь не положено! Перегруз будет! Человек- то лишний! При посадке в Кепервееме, вдруг кто из начальства увидит! Ну, не положено ведь!» «На твое неположено, знаешь, что у нас положено? Да что вы меня держите, дайте я ему разок по роже приложусь!» - все вырывался бульдозерист.

        Опять запричитала повариха: «Да что вы там говорите, ну сколько в ём весу – то? Сядет со мной рядом и не видно мужичка сердешного! В крайнем случае, собой прикрою!»  «А ты его лучше на руки возьми, пусть он к сиське пристроится, скажешь, не довезли, в полете родила!»  — это подал голос мужик, что летел в больницу с язвой.

          Народ оживился, посыпались советы и предложения, как нелегально провезти Толика. И так живо, как будто уже все решено и Политович дал добро. Толик, только успевал вертеть головой от одного предлагавшего, к другому. Со счастливой детской улыбкой на грязной, в засохшей крови, физиономии.

          Опять, откуда-то сверху, раздался голос, мягко говоря, немногословного командира: «Забираем. Летим. Я так решил.» «Ура-а-а! - Заорал отпускник. «Иди ко мне, вместе будем сидеть!» «Да что он там будет тесниться, иди сюда, здесь на моем мешке можно двоих таких уложить!» Предложения сыпались со всех сторон, Толик даже растерялся.

          Но всех рассудила повариха, властной рукой она усадила Анатолия рядом с собой. Наслюнявила, изъятый откуда-то из пышной груди платок и стала, причитая, оттирать грязь и кровь на счастливом лице Толика. Толян сидел, не только не двигаясь, он даже дышать пытался, только в промежутке между священнодействиями поварихи. «Ну, надо же, такой мелкий мужичок, а насты-ы-ы-рный, настойчивы-ы-ы-й, я тебя прям зауважала! Вот настоящий мужчина, мужик, не трус, не то, что некоторые, у нас на "Дальнем"... – тяжело вздохнула повариха.
         Прокашлявшись, вертушка взвизгнула, раскрутила лопасти. Чуть покачиваясь, как толстая утка при ходьбе, вертолёт потихоньку оторвался от земли, замер и вдруг резко накренившись носом к земле, полетел! Потянулся в небо. В любимый Ьильбао...
          Отпускник, развязав свою котомку, достал оттуда почти новые туфли, переобулся, а свои сапоги протянул Толику: «Ну, не пойдешь же ты по городу в одном сапоге? Разве, что до первого милиционера?»

         Перекрикивая двигатель вертушки, все по-новому, еще раз вспоминали, обыгрывали, кто и что говорил и делал:
        - «… а я ему кулак в морду сую, а он гад еще и укусить его пытается!» Га-га-га! 
        - «… тут Политович, как даст, да промахнулся – я подлез и мне по уху!  Ну, а я думаю, может и мне ему по уху промахнуться разок - другой! Под шумок-то!»  Га-га-га! 
        - «… а Политович, перекрестился и руку ей под юбку, с размаху засунул!» Га-га-га!               
        - «… гляжу в окно - вылитый дракон! Чтоб ему пусто было!» Га-га-га!
        - «Это он то дракон? А что, точно, Дракон!»
        - «А Поллитрович – гинеколог!» «Прилетим в Бильбао - сам всё девкам на багаже расскажу, чтоб зазря в больничку не ходили, когда свой спец под боком!»

         А вертолет, стрекоча и пофыркивая, уже подлетал к Кепервеему – аэропорту, славного людьми Бильбао.  Вот так, в одночасье, «Толян из Алискерова» стал ДРАКОНОМ… На всю, оставшуюся ему жизнь.  А вот «Гинеколог» - к Сергею Политовичу не пристало, всяко ведь бывает, а человек он заслуженный, известный на «Северах».
   
Да, чуть не забыл – повариха Светка, родила пацана, назвала его Толиком.
Вот теперь всё…