Криминальная нога

     Дело было летом, в понедельник. Звонит мне после работы домой начальник нашего поселкового отделения милиции, бывший у меня в приятелях. Был он меня немного постарше и звал меня просто – Макс. Максим, значит. Я вроде по имени называть его не решался, звал по отчеству - Петрович, но тоже на ты.
    - Слушай, Макс, - говорит, - ты можешь со мной в одно место съездить.
    - Куда? – спрашиваю, а самому неохота, как бы отвертеться думаю.
    - Да тут недалеко, - темнит Петрович, - по работе, за час управимся. От дома и до дома на машине. Обещаю.
    Знаю я ваши ментовские машины, «Уазик» раздолбанный, табаком пропахший, или в лучшем случае «девятка» самого Петровича, который ее по работе в крайней нужде использовал.
    - Тогда на «девятке, - говорю.
    А сам думаю, пожадничает Петрович, не будет свою «девятку» по работе гонять. Может случай и не очень важный, может завтра или вообще в другой раз поедем. Но видно случай серьезный был, Петрович сразу согласился.
    - Выходи, - говорит, - я уже здесь, во дворе стою, как раз на «девятке».
    Как знал, или чувствовал. Пришлось выходить.

    Сел я в машину. Молчу, что за дело не спрашиваю. Сам расскажет. И точно.
    - Слушай, Макс. У нас на свалке труп расчлененный нашли. Мне сейчас начальник из горотдела звонил. Вставил. «Ты, говорит, про труп на свалке у себя знаешь?» А я ни сном, ни духом. Какой труп? Какая свалка? Дал час разобраться и доложить.
    - А я при чем? – спрашиваю.
    - Тут дело такое… - объясняет Петрович. – В городе, в центре вчера ночью стрельба была. Кого-то подстрелили, кровищи полно, а пострадавшего нет. И в больницы в городе никто не обращался.
    А тут наш водила на мусоровозке мусор на свалку привез, смотрит, а из кучи, что до него выгрузили, нога отрезанная торчит. Тот даже мусор не высыпал, по газам и в автобазу. Залетел в диспетчерскую… Так и так, говорит, на свалке труп расчлененный, звони в милицию. Диспетчер и позвонил. Только не к нам, а сразу в горотдел, ноль два. Дежурный к начальнику… Тот и сообразил, что нога эта может быть подстреленного в центре. Где-то ее отрезали втихаря, да на свалку подальше от города и вывезли, выбросили. А где больной – не известно…

    - А я тебе, Петрович, зачем? Тебе судмедэксперт нужен…
    - Да едет судмедэксперт, едет. Только когда он будет? А мне надо за час управиться и доложить – огнестрельная это нога или не огнестрельная. Ты только посмотри – есть там рана или нет… Да и как ее отчленили? Топором, что ли?.. Я что-то не очень с ногами отрубленными монтируюсь. Целый бы трупешник какой, еще туда – сюда, а то … по частям…
    Какой нежный Петрович оказался, и не подумаешь.

    Свалка у нас была в старой разрезовской выработке за поселком. Километров пять всего, так что доехали мы быстро. Огромная яма с объездной дорогой вокруг, куда свозили мусор все, кому не лень, пахла не очень приятно, но все же терпимо. А уж как в книжках пишут… Нет, терпимо… Только грязно еще было. И ворон на деревьях вокруг много.
    Где-то в середине ямы рядом с дорогой и кучами мусора стояла оранжевая мусоровозка, и водитель рядом прохаживался, но на свалку не смотрел. Опасался что ли?.. К нему мы и подъехали.
    - Показывай, - Петрович твердо так ему говорит.
    А сам бледный, потный… Действительно с частями трупа не монтируется.

    Из кучи мусорной, где мешков мусорных, бутылок пластиковых ну и всякого другого хлама в достатке, действительно нога торчит. Человеческая. Где-то середина бедра с белой костью, вверх выступающей, колено, а голень и стопа дальше под мусором спрятаны.
    Уставились мы на эту расчлененку, молчим. Подойти к ноге трудно, мусора вокруг много, но мне и отсюда видно, что края-то у раны на коже  ровные, да и кость вроде как отпилена. Не сломана, не отрублена, не отстрелена, а ровненькая такая. Неужто правда подпольный хирург в округе завелся?
    - Петрович, - говорю, - нога хирургическая, ампутированная.
    И доводы ему привожу. А он мне:
    - Ты посмотри поближе… Там где-то рана от пули должна быть…
    Далась ему эта рана. Взял я лопату, что водитель мусоровозки одолжил, да полез поближе к ноге отрезанной, да осторожненько, чтоб уж совсем не извозиться.

    Раскидываю я мусор, чтоб ногу полностью откопать, а сам все приглядываюсь – что-то нога больно знакомая. На бедре в самом верху, спереди, где кость торчит, на коже татуировка – ноги женские, ну, и что чуть выше ног у женщин. Остальное все, похоже, на не отрезанной части ноги осталось. Знакомая такая татуировочка.
    - Петрович, - говорю, - это Васьки Маслова нога. Никакой это не огнестрел. И уж тем более не расчлененка.
    - Ты что, Макс, - спрашивает Петрович, - дерьма на свалке нанюхался? Какого Васьки Маслова?
    - Да такого, - отвечаю, - диабетика. Он на тепловозе машинистом  работал. Да запился совсем. Вот у него гангрена диабетическая и началась. Пришлось ногу ампутировать. Я сам ее три дня назад отрезал. А Васька в больнице. Хоть сейчас поехали, посмотришь.
    Петрович глаза вытаращил, бледность его прошла, даже покраснел немного.
    - Как сам отрезал? Какая гангрена? А вы разве такие операции здесь делаете? У вас же анестезиолога нет.
    - Хреновый ты опер, Петрович, хоть и начальник. Анестезиолог перед тобой стоит. Разведка у тебя никуда не годится, или стукача в больнице еще не завел? - смеюсь.
    Петрович совсем ноги бояться перестал, чуть не к ней подскакивает.
    - А как ты ее отрезал, если ты анестезиолог, - чуть не кричит. – И чем докажешь, что это Васькина нога?
    Ну ни хрена себе! Еще и доказывать надо.

    К слову сказать, работал я в начале девяностых в небольшой поселковой больнице. Советская власть к тому времени вроде как кончилась, а оптимизация здравоохранения еще не началась, поэтому было в нашей больнице аж целых сто пятьдесят коек. И терапия была, и хирургия, и гинекология. Даже роддом на десять коек был. Это потом уже, в двухтысячных все оптимизировали и оставили из полутораста коек двадцать. Чисто пенсионерских. И роддом закрыли. Зачем он.

    Одна беда – не было у нас анестезиолога. Ставка-то была, самого анестезиолога не было. Приходилось в случае необходимости его из города, что в пятидесяти километрах, вызывать. Ездили друзья – анестезиологи к нам неохотно, но пока еще горздраву, к которому и мы относились,  подчинялись.
    Понятно, что с такой службой о больших операциях в хирургии да гинекологии проще было забыть, но не давал все тот же горздрав.
    Когда приходилось из-за форс-мажорных обстоятельств больного на машине скорой помощи отправлять в город, неугомонный зав горздравом,  товарищ Кузнецов Михаил Андреевич (господа тогда еще только начали появляться, и вроде бы даже поначалу стеснялись себя так величать), лично звонил в хирургию и, не стесняясь, орал в трубку: «Вы что там, мать – перемать… аппендицит прооперировать уже не можете!?».

    В конце – концов, мне это надоело, и решил я сам на анестезиолога проспециализироваться, чтобы и объем операций расширить, да и крики Михаила Андреевича по телефону не выслушивать.
    Тогда это проще было, сертификатов никаких не требовалось. Главное, чтобы умел и мог.  Позвонили в областную больницу, договорились и через два с половиной месяца появился в нашей больнице готовый анестезиолог.

    Проблем, конечно, хватало, но крутились, тяжелых больных вытаскивали, и чувствовать себя мои коллеги – доктора стали увереннее.
    А вот я через месяц затосковал. Друзья мои, хирурги да гинекологи, режут и режут себе в удовольствие больных под наркозом, а я по-прежнему, хоть и заведующий, только под местной анестезией операции делаю. Неправильно это.

    Прикупили мы тогда аппарат ИВЛ «РО-6» с кучей универсальных функциональных возможностей, простого в управлении и надежного как лошадь. Вздохнул я полегче. Интубирую, параметры «рошки» выставляю, а сам мыться, и за стол. Одним глазом в живот смотрю, другим на больного, как бы чего не вышло нехорошего. Но пока бог проносил. Так и работали. Так я и Ваську Маслова прооперировал. Сам наркоз дал, сам ногу ему и отрезал.

    Стал я Петровичу доказывать.
    - Да вот, - ехидненько так говорю и на синюю картинку, вернее часть ее, на бедре показываю, - татуировочка знакомая. Васька просил ее сохранить. Дорога она ему как память. Да не удалось, полпамяти только оставили.
    - Ха-ха-ха, - смеется Петрович, - таких татуировок знаешь сколько?
    - Давай, - завожусь я уже, - возьмем эту ногу и поедем в больницу, к Васькиной культе приставим, да сверим, совпадет картинка или нет.
    Петрович осел немного.
    - Ты, Макс, не заводись. Мне начальнику отвечать надо. Что точно разобрался, все выяснил, да тогда и эксперта тормознуть надо, чтоб зря сюда не ехал, раз нога не криминальная.
    Я уж ногу от злости полностью вытянул. Вспомнил, что стопу с пальцами черными после обработки перед операцией пеленкой стерильной заматывали, а она маркирована. Так и есть. Снимаю пеленку, под ней пальцы и часть стопы черные, мумифицированные, а на краешке тряпки буквы через трафарет напечатанные «х/о, б-ца 7». Стопу Петровичу чуть не в в лицо тыкаю:
    - Пальцы черные видишь? – говорю. – Это и есть гангрена, а никакой не огнестрел. Да и пеленка наша, из отделения. Списанная давно, а вот пригодилась. Видишь буквы?
    Отшатнулся Петрович.
    - Вижу, - отвечает и вроде как успокаивается. - А как ваша нога сюда попала? Вы что их вот так выкидываете?
   А и правда… Как она сюда-то попала? Не должна. Мы все ноги, что отрезаем, в нашей больничной котельной сжигаем. Утилизируем. Но нога-то точно наша. Вернее, Васьки Маслова.
    - Не знаю, Петрович. Честно. Буду разбираться.

    Петрович ожил, в поселок заторопился. А я его спрашиваю:
    - Петрович, у тебя мешка случайно в машине нет?
    - Зачем тебе? - подозрительно так начальник милиции на меня смотрит.
    - Да ногу, будь она неладна, надо в больницу увезти да сжечь в котельной. Не здесь же ее оставлять. Тут и собаки и крысы, и вороны вон все деревья вокруг себе облюбовали. Не хочу я, чтоб они человечиной питались, Васькиной ногой…
    Петрович аж позеленел весь да как заорет:
    - Ты что!? Охренел совсем!? В моей «ласточке» человеческие ноги возить!? Ни за что! Да и воняет от нее…
    От ноги действительно немного попахивало. Чуть похуже, чем от всей свалки в целом. Это и понятно. Жара, июль…
    - Ну ты же с ногами в машине едешь… Какая разница. Просто нога отдельно… Можно с окошками открытыми ехать, - говорю я, а сам к машине с ногой в руках подбираюсь.
    Петрович за машину забежал, на брелок нажал, машину закрыл да водителю мусоровоза закричал:
    - Засыпь ты эту ногу к чертовой матери, чтоб ни одна собака до нее не докопалась, - и мне уже так ласково, - Максим, ты брось ногу-то, брось подальше…
    А меня смех разбирает.
    - Нет, Петрович, - говорю ему, - нам еще к Ваське в больницу заехать надо. Проверить, его нога это или нет. А вдруг я ошибаюсь. Ты же сам говорил таких татуировок полно. Сопоставим, чтоб уж точно было.
    Петрович увидел мое упрямство, опять бледнеть стал.
    - Да верю я тебе, Максим, верю. Васькина это нога. Там же пеленка с вашими инициалами была. Куда уж достовернее…
    Бросил я ногу подальше в яму, а мусорщик уже задом сдает, засыпать ее торопится.

    Уехали мы.
    Видно час Петровичу отпущенный на исходе был. Доехали до поселка за пять минут и сразу в больницу. Только халаты набросили.
    Васька в палате лежит, газету читает. Простынку с культи своей скинул, проветривает.
    Петрович в белом халате над Васькой склонился:
    - Это тебе ногу отрезали? – грубо так спрашивает.
    А Васька обиделся, он же не знал, что с ним начальник милиции разговаривает.
    - А ты что, не видишь? – злорадно так спрашивает, да культю свою чуть Петровичу не в лицо тычет, хоть и больно ему еще, морщится. – Очки надень.
    Петрович от культи увернулся. Тоже обиделся. Ну надо же! То стопу черную в нос суют, то культю…
    - Вижу. Ты татуировку покажи. Следственный эксперимент проводить будем, края сопоставлять.
    Смотри-ка ты как заговорил… Надо было ногу взять… Надо…

    - Какой на хрен эксперимент, - Васька еще больше обиделся. – Я вам что – собака Павлова?
    Ого. Какой образованный. Не зря газеты читает.
    Пришлось повязку с культи прямо в палате снимать, да верхнюю половину разрезанной женщины начальнику милиции показывать. Женщина ему понравилась. На Алену Апину похожа. Успокоился он.
    - Макс, у тебя тут телефон есть? – спрашивает. – Звонить пора, прошел час. А то пока до отделения доеду…

    Телефон у меня в кабинете был. Петрович номер горотдела наизусть знал.
    - Товарищ полковник?.. Лебедев… Разобрался я с этой расчлененкой. Успел, товарищ полковник… Это не криминальная нога, товарищ полковник… Так точно… Обыкновенная, хирургическая… Так точно… В больнице у нас отрезали… У больного гангрена была… И на свалку выкинули…
    Ну, Петрович, удружил… Так и есть.
    - Есть разобраться и наказать… Все напишу и с утра отправлю… Слушаюсь, товарищ полковник…
    Да-а… Не легко видно Петровичу…
    Достал я из стола бутылку конька початую, налил по капельке, да вспомнил, что он за рулем. А тот, похоже, расстроился очень, распереживался, взял рюмку и мимоходом, в задумчивости, тяпнул.
    - Все, Макс, - говорит. – Давай я тебя домой отвезу. Я же обещал до дома, - потом строго так на меня посмотрел. - А ты все же со своими разберись. Ишь, придумали, ногами разбрасываться. Это хорошо еще эксперт с бригадой выехать не успели.

    Утром уже я следствие начал. Да как-то неудачно сначала. Спрашиваю Ольгу, санитарку операционную, что ногу ампутированную у нас принимала:
    - Ты куда ногу отрезанную дела?
    - Какую ногу? - спрашивает, а сама так глазками невинно хлопает.
    - Обыкновенную. Васьки Маслова, что в пятницу ампутировали.
    - Варваре Семеновне отдала, - с испугом небольшим отвечает. - А что случилось?
    - А то… Съели ногу…
    Это я так пошутил. Хотя, как посмотреть. Не заметил бы мусорщик ноги, собаки да крысы точно бы ее съели. А может и попробовали уже. Были там раны какие-то на коже.
    Видно шутка моя очень удачной оказалась. Закатила Ольга глазки свои хлопающие, побледнела, да по стеночке съезжать начала. Пришлось ловить ее, на каталку укладывать, да ножки выше головы задирать. Нет, не поэтому…, чтобы кровь к голове приливала. Первое средство борьбы с обмороком. После нашатыря, конечно.
    К вечеру все выяснил.

    Забрала постовая санитарка, Варвара Семеновна, отрезанную ногу, слегка старой простынкой обмотала, чтоб людей не пугать, на плечо положила, да в котельную, как обычно, понесла. Тут недалеко, метров сто всего. А там ремонт. Кочегары какую-то запчасть уже два дня меняют, да не могут, накочегарились. Котельную остановили, печь затушили. Когда Варвара Семеновна с ногой в обнимку пришла, пытались ей все членораздельно объяснить, да тоже не смогли. Но та санитаркой лет пятьдесят проработала - хлопнула им ногу чуть не на стол, где еще в бутылке плескалось - «куда хотите - туда и девайте, я ее назад не понесу»,  и удалилась спокойно. Твердая женщина была.
    Кочегары, когда простыню развернули, чуть не протрезвели. Решили до понедельника ногу у себя не оставлять. Вдруг и в понедельник не смогут запчасть заменить. Пахнуть ведь будет. Вынесли ее потихоньку за ограду, да в мусорный контейнер, что за больницей рядом с домами стоял, аккуратно положили, да сверху немного барахлом всяким присыпали, чтобы в глаза не бросалась. Спрятали.

    А дальше все известно.
    Мне главный хотел выговор объявить, за ослабление контроля, да передумал. Потому что я котельную помог быстро починить. Кочегары, как узнали, чем дело с их ногой закончилось, что до горотдела дошло, и что их судить теперь будут за осквернение человеческих останков (это я опять так удачно пошутил), что за полдня котельную отремонтировали. К главного врача удовольствию.

    Вот такая история.