Мой фестиваль 1957 года

    Алиса Шишмарёва "Мой первый класс. Усть-Пит" (отрывок).    
  "Начало лета 1957 года. Я с отличием закончила первый класс и в составе делегации Усть-Питской школы № 41 еду в Енисейск на районный фестиваль, посвящённый предстоящему Всемирному фестивалю молодёжи и студентов в Москве. Отбору делегатов предшествовал длительный конкурс, к которому каждый класс готовил свой концерт художественной самодеятельности. Концерты проходили в старом клубе, так как в школе барачного типа, где мы тогда учились, не было помещений, которые могли бы обеспечить как переодевание артистов, так и какого-либо подиума, чтобы зрителям было видно выступающих.  Жюри, составленное из одного представителя от каждого класса и учителя начальной школы Нины Андреевны Антоновой (впоследствии Кондаковой), выставляли баллы за каждый номер. Таким образом выбирали лучших. При этом в зачёт не шли массовые выступления, ведь везти многочисленную делегацию в Енисейск было затратно. Вот так я как исполнительница «Песни о Москве» попала в группу артистов.
        К отъезду меня готовила мама. Черная юбочка и белая блузка (это была форма школьников Усть-Питской группы) у меня нашлись. Труднее было с деньгами, их, по-видимому, сдавали руководителю на непредвиденные расходы. Мама, роясь по всем карманам и коробочкам, наскребла всего 12 рублей, то есть 1 руб. 20 коп. деньгами 1961 года. Этого было ничтожно мало. Выручила баба Лиза Крахалёва, дала взаймы 50 рублей. С продуктами в дорогу тоже было туго. Ведь зимние запасы закончились, а летние ещё не появились. Поэтому мне положили в дорогу 2 шанежки, бутылку какого-то напитка и маленький пакетик сахарного песка.
         Ехали в трюме катера «Мир», дорога тянулась долго. Посадка была вечером, а прибыли уже во второй половине следующего дня, то есть ехали почти сутки. От скуки в тесном помещении дурачились, пока не уснули. Никакого чая не было, поэтому, когда я начала сыпать свой сахар в рот из бумажного фунтика, Гоша Шароглазов легонько стукнул по пакетику снизу ладонью, и сахар высыпался мне на подбородок. Все  смеялись, я тоже, но сахар было жалко.
         Енисейск подготовился к встрече гостей. Тогда в районе было много деревень, в том числе расположенных по берегам Енисея, и детей, прибывших водным транспортом, встречал дебаркадер, украшенный разноцветными флажками. На меня это произвело сильное впечатление, ведь я впервые увидела «дом на воде» и двухэтажные строения. Некоторое время я даже считала, что в городах дома украшают флажками. Городских строений я мало видела, в основном в кино, но киносеансов посещала мало, а те, что смотрела («Семеро смелых», «Море студёное», «Багдадский вор») рисовали совсем другие ландшафты.
         Нас поселили в классах деревянной двухэтажной школы на улице Тамарова, а кормили в столовой, где позже обосновался ресторан «Енисей». Не всё в рационе питания было нам привычно, ведь приехали крестьянские дети послевоенного поколения (а старшие дети – военного), жили тогда в нищете на однообразном скудном питании. У нас в семье хотя бы мама, а потом папа получали небольшие деньги, а в колхозных семьях жили на трудодни и не могли позволить себе что-либо выходящее из рамок обычного рациона. Поэтому когда на завтрак подали бутерброды с сыром, некоторые ребята отказались от сыра, только лишь почувствовав его запах. Тот же Гоша Шароглазов заявил: «Фу, это силос!». Он тут же отложил сыр в сторону и ел только хлеб. Помню, что Надя Мельникова, девочка из беднейшей семьи, всё же бутерброд съела, но при этом на лице её отражалось отвращение. Эта картина повторилась через несколько дней в столовой Маклаковского лесозавода (в Маклаково нас возили на экскурсию в школу, где тогда, как и во многих школах страны, были кружки юннатов и разводили кроликов и голубей). Правда, к бутербродам мы получили очень сладкий чай с мёдом, но был он некрасивым, мутным. Позже, уже повзрослев, я заметила, что при растворении в натуральном листовом чае такого же натурального мёда напиток всегда мутнеет. И теперь, уже став взрослой, я легко могу отличить фальсификат от чистой продукции. Если чай от мёда не помутнел, значит,  производитель «нахимичил» с чаем или мёдом.
     На следующий день с утра началась подготовка к празднику. Нина Андреевна раздобыла утюг, помогала гладить одежду. Помню, что она ругала Надю Мельникову за то, что её блузка оказалась не белой, а бежевой и к тому же с вышивкой на рукавах. Упрекала за то, что могла бы у кого-нибудь попросить белую кофту, но не сделала этого. А Надя тихо плакала, так как и эту блузку ей люди дали, ведь своей у неё не было вообще никакой. Мне тогда эту девочку было очень жалко.
     Музыканты репетировали свои номера. Саша Мылко на баяне и Марина Килина на балалайке исполняли дуэтом какое-то попурри. Потом Лида Захаренко играла на баяне вальсы. Мне нравилось это слушать.
     Фестивальная программа началась с открытия, проходившего на небольшом стадионе в центре города. Его енисейцы называли школьным стадионом, и название такое сохранилось до сих пор. К стадиону направлялось шествие делегаций. Самые большие колонны были представлены школами Енисейска, они же лучше других были украшены. Здесь шли дети в национальных костюмах разных республик Советского Союза и других стран. Школьники несли букеты цветов, цветочные гирлянды и разноцветные флажки. Было очень красиво, но и обидно, ведь делегации из отдалённых деревень выглядели очень бедно, в том числе и мы. Мы и не могли произвести впечатления, ведь были малочисленны, к тому же разного возраста, а значит и роста. Да и форма наша не могла быть одинаковой. Примерно так же выглядели и другие деревенские колонны.
    После открытия фестиваля, во время которого в небо были выпущены голуби, участники двинулись по улице Ленина к педагогическому училищу. В его клубе (одно из зданий бывшего женского Иверского монастыря) проходил концерт, составленный из номеров художественной самодеятельности.
    Концерт получился продолжительным, мы длительное время ждали своей очереди и устали. Многие артисты за кулисами продолжали репетировать. Все солисты исполняли свои песни под аккомпанемент аккордеонов или баянов, а я и Надя Мельникова (она пела негромким, но красивым голосом «Песню о Родине») выступали без музыкального сопровождения. Понятно, что в большом зале, заполненном зрителями, наши голосишки просто потерялись, ведь микрофонов тогда не было. К тому же Нина Андреевна за кулисами, желая поддержать нас, твердила каждому: «Ты только не волнуйся!». В результате я, которая прежде вообще не знала, что такое волнение, начала бояться, и на сцене у меня задрожал голос.
      Кроме концертной программы, фестиваль включал и спортивные соревнования. Не помню спортсменов в нашей делегации, но знаю, что в школе, где мы жили, Гоша Шароглазов и Саша Мылко постоянно играли в шахматы. Видимо, кто-то из них (а может и оба) принимал участие в шахматных состязаниях.
      Следующий день был экскурсионный. Все делегации ездили куда-то для ознакомления со школами и производствами. Мы, как уже упоминалось выше, посещали Маклаковскую школу. Нас знакомили с юннатской работой. Грунтовая дорога до Маклаково была ужасной, вся в колдобинах и ямах. А поскольку мне до этого не приходилось ездить на автотранспорте, то поездка на крошечном автобусе, который бросало из стороны в сторону, не доставила удовольствия. Более того, временами я просто боялась, что где-нибудь мы перевернёмся.  В самом помещении школы мы не были, наверное, там был ремонт.  Кто-то из сотрудников школы рассказывал о том, как они создавали кружок, как содержат животных, но мне, маленькой, это было неинтересно.  Затем нас повели показывать голубятню, для чего следовало подниматься высоко по лестнице.  Я забралась наверх, но поскольку боялась упасть, ничего в чердачном полумраке не увидела. А в крольчатнике тоже обитателей было мало, может быть, в это время зверьки где-то в укромных уголках сидели.
        В Енисейск возвращались на обычном рейсовом автобусе. Автостанции как таковой в Маклаково не было, стояла обыкновенная избушка для ожидания транспорта пассажирами.  Мы сидели на брёвнышках на улице, коротая время, ведь было лето, а погода стояла тёплая. Через дорогу от автостанции находился ларёк с какими-то товарами первой необходимости для пассажиров, и мы от скуки бегали рассматривать в окошечко то, что там продаётся. Ко мне подошёл какой-то мужичонка и попросил, протянув деньги: «Девочка, купи мне медок». Я взяла деньги и радостно побежала к ларьку, но тут меня остановила Нина Андреевна, забрала деньги и, отругав мужика, вернула ему купюры. После чего строго выговорила мне, что нельзя этого делать. Я не могла понять её упрёков, так как в школе нам внушали, что взрослых надо уважать и помогать им. Уже позже я узнала, что «Медок», напиток с таким сладким и приятным названием, был алкогольным, вероятно, наподобие медовухи. А тот проситель был, скорее всего, хорошо известной продавцу личностью, которому  она по понятной причине не отпускала спиртное.
        Так что в воспоминаниях об экскурсии у меня остались в основном дороги и обед в столовой с пресловутым сыром.
        Последний день был посвящён закрытию фестиваля, но мы на нём не присутствовали: нужно было попасть на пароход, ведь ежедневного транспорта тогда не было. Нина Андреевна получила заранее грамоты (или дипломы) фестиваля и вручила их тем, кто был удостоен наград, прямо в школе, где мы жили. Возможно, что грамоты эти и не вручались победителям, чтобы их не помяли в дороге, а только были показаны тем, кто их заслужил  Я, разумеется, не помню, кто был отмечен организаторами фестиваля. Осталось лишь в памяти, что в числе награждённых  были Саша Мылко и Марина Килина за их музыкальный дуэт. Но то, что грамота была не одна, запомнилось хорошо.
      Возвращались домой на пароходе «Маяковский» прекрасным летним днём, поэтому значительную часть времени находились на палубе.  Настроение поднималось не только предстоящей встречей с домом, но ещё и громко звучащей модной песней из кинофильма «Карнавальная ночь» в исполнении Людмилы Гурченко: «И улыбка без сомненья вдруг коснётся ваших глаз…».  Радовало и солнце, и шлёпание плиц по воде, и огромные чёрные клубы угольного дыма из трубы парохода, и короткие приветственные гудки встречным судам, и остановки на пристанях, которых, к счастью, было немного, ведь стоянки не могли быть короткими. Дело в том, что пароход швартовался непосредственно к берегу, матросы выдвигали широкий двойной трап, на всё затрачивалось немало времени.
     А когда я оказалась дома, то впервые испытала непередаваемое чувство счастья от возвращения в родительский дом".