Кольцевая

Кольцевая
В наше время всё самое интересное происходит набегу.
Если по ряду причин (печальных, но объективных) вы ходите медленно, семените или вообще ковыляете, а по ряду обстоятельств (трудных, но привычных) вы не можете заметить мелькающие, как вагоны метро, события жизни, день ваш пройдёт в душном коконе. И совершенно не факт, что следующие дни — это стадии бабочек. Возможно, кокон вскорости заколотят гвоздями, и следующие стадии — жизнь с червяками.
Так думал не старый ещё, но печально сморщенный (и брезгливо сморщившийся) мужчина, которому только что уступили место в метро. Место ему досталось не по причине возраста, а по той усталости, смотреть на которую уступившему было невмоготу. Паренёк вежливо встал, после чего испарился, сбежал в другой угол вагона, только бы не стоять над этим человеком, один вид которого убивал надежду на лёгкий день и порцию кофе в одноразовом стаканчике: стаканчик так приятно мять и выбрасывать, и собственная рука, выжимающая из стаканчика остаток кофейной жизни, кажется всемогущей, и пусть всё в этот день будет легко.
Примечательно, что на место испарившегося парня никто не встал:  образовалась брешь. Видимо, люди, тесно прижатые к друг другу, сложенные в мясистую массу, в фарш, которым наполняют вагоны, будто гирлянду будущих сосисок, чувствовали, что мужчина этот своим видом (кислым, использованным, как стаканчик из под кофе) испортит им и утро, и день, и аппетит.
Мужчина, привычный к одиночеству (люди пошли грубые, на сочувствие не способные), уставился в брешь. Напротив сидела, интеллигентно скрестив толстые ножки, женщина в растрёпанных, буйных, каких-то детских кудряшках. В ушках наушники, слишком розовые для женщины под пятьдесят, а в них, сразу уверовал мужчина, классическая музыка. Он в это поверил, потому что в руках у неё была трёпаная, бумажная книжка и огрызок обычного карандаша. Конечно, это классика. Вот она что-то сосредоточенно помечает-подписывает на полях; в особо важных местах ставит страстные, требовательные, продавливающие страницу знаки вопроса.;Мило и так старомодно!
Мужчина преисполнился нежности. Смотрел он так, будто перед ним экран в старом кинотеатре, и идёт чёрно-белое кино.;
На «Курской» место рядом с ней освободилось, и он неожиданно проворно пересел.
;— Вы, наверное, преподаёте?;— спросил, и она улыбнулась, кивнула, — детям?;— нет, — говорит, — подросткам.
— Жаль, жаль, что мне в жизни не попалась такая учительница… Что преподаёте? Классическую литературу? Историю? Что это у вас? «Анна Каренина», «Фауст», «Илиада»? Или что-то мо-дер-нистс-кое? (Это слово он с презрением делит на слоги).
Она, захлопнув томик, показывает обложку. На кровавом фоне значится «Секс, власть и пряники». Тут же есть картинка: бестия в латексных перчатках мнёт несминаемые сиськи, разумеется, безрезультатно; сиськи вспучились, вывались на буквы, затопили слово «секс».
Он поднял взгляд, полный тоски и боли.
— М-да, вы меня пугаете… Впрочем, не вы первая.
— А  вы, — говорит она нежно, — не пугайтесь. Книжка интереснейшая, я по ней лекции готовлю.
 —  Это-то и ужасно. Даже мне хочется послушать… весь мир — извращенцы, и я скоро стану таким же...;
—Отлично, поздравляю вас с будущими открытиями! — встаёт, — до свидания! Если вы, конечно, не выходите… Не выходите, значит? — и аккуратно, мягко протискивает к двери пышное тело.
  Мужчина, конечно, остался в вагоне, и вагон, сцепленный железными соединениями с вагоном предыдущим и последующим, со всем поездом, с машинистом, с кольцевой бесконечностью, поехал, почухал по кругу, по беличьему колесу, из которого, полагает наш пассажир, нет выхода.
Однако, выход был да сплыл вместе с женщиной в розовым наушниках. И  платформа, на которой она твёрдо стоит в розовых (вот пошлость-то) кроссовках, тоже сплыла, исчезла...
А если бы он вышел, а? Что ж, случился бы роман, никчёмный, абсолютно бульварный (судя по книжке, которую она читала).
Так что  выход этот – совершенная дичь. И единственная, заговорившая с ним за неделю (да что там, за месяц!), исчезла в яростной расцветке станции «Новослободская», в карнавальной толпе, пахнущей потом, полиэтиленовыми пакетами и бумажными стаканчиками.
Между прочим, женщина эта очень придирчива, когда речь идёт о кофе. Она, между прочим, всегда носила собой бутылочку сливок и самодельное печенье (по рецепту Пруста). Сын этой женщины, весёлый, вежливый пацан, подаривший матери розовые наушники, по утрам воровал у неё из тайника сладкое (возможно ли спрятать сладкое от подростка?), воровал да приговаривал:;
— Переходите на тёмную сторону! У нас есть печеньки!
И тут вспомнилось, что печенье-то она дома забыла.  Всё набегу, всё набегу.