Тобиас Вулф - В саду североамериканских мучеников

[перевод с английского]

Однажды в молодости Мэри стала свидетелем того, как блестящего, выдающегося человека выгнали с работы за выражение идей, пришедшихся не по вкусу попечителям колледжа, в котором они оба преподавали. Она разделяла его взгляды, но петицию в его защиту не подписала. В конце концов, она и сама находилась под их пристальным оком – как преподаватель, как женщина, как историк.

Мэри вела себя осторожно. Перед каждой лекцией она писала ее полный текст, используя трактовки, а зачастую и дословные выражения других, одобренных авторов, чтобы не сказать ненароком что-нибудь возмутительное. Собственные мысли она держала при себе, и со временем их словесные формы поблекли: не исчезнув полностью, они съежились и походили теперь на маленькие подергивающиеся точки улетающих вдаль птиц.

Когда кафедра превратилась в осиное гнездо, Мэри не совала свой нос в чужие дела и делала вид, что не знает о царящей там всеобщей ненависти. Чтобы не казаться пустышкой, она предпочла обзавестись налетом безобидной чудаковатости. Увлеклась боулингом, и сумела его полюбить, а еще основала в Брендонском колледже отделение общества за восстановление доброго имени Ричарда III. Она заучивала звучащие с экрана монологи комиков и найденные в книгах анекдоты, которые потом выпаливала, всякий раз вызывая у окружающих сдавленные вздохи усталости и разочарования, что ее, впрочем, не останавливало, и со временем шутки рассказывались именно ради этих самых вздохов, которые служили некой наградой за готовность Мэри выставлять себя в таком свете.

В действительности никто в колледже не находился в более безопасном положении, чем Мэри, которая превращалась в нечто неотъемлемое – в традицию или в талисман, в часть самой идеи существования колледжа.

Время от времени она задумывалась, не ведет ли себя чересчур осторожно. Все, что она произносила и писала, ей самой казалось плоским, волокнистым, будто кто-то выдавил из этого весь сок. А однажды, беседуя с пожилым профессором, Мэри заметила в окне свое отражение: она склонялась к профессору, повернув голову так, чтобы ее ухо находилось как раз перед его шевелящимися губами. От этой картины ей стало тошно. Впоследствии, когда она была вынуждена начать носить слуховой аппарат, Мэри пришла к мысли, что ее глухота явилась следствием постоянных попыток уловить каждое сказанное другими слово.

Ближе к окончанию пятнадцатого года преподавания Мэри в Брендоне ректор пригласил на встречу всех преподавателей и студентов и объявил, что колледж обанкротился и прекращает свое существование. Он был удивлен этой новостью не меньше всех остальных. Отчет от попечителей лег к нему на стол только тем утром. Выходило, что финансовый директор Брендонского колледжа занялся спекуляциями с какими-то фьючерсами и все потерял. Ректор хотел сообщить эту новость лично, прежде чем она попадет в газеты. Он, не стесняясь, рыдал. Плакали и студенты, и преподаватели. Исключение составляли лишь несколько циничных представителей высшего общества, выставлявших напоказ свое презрение к получаемому ими образованию.

У Мэри не выходило из головы слово «спекулировать».  Применительно к деньгам, это означало «играть». Как мог человек проиграть колледж? Откуда у него могло возникнуть такое желание, и как получилось, что никто его не остановил? История не вязалась с современностью: Мэри на ум приходил пьяный плантатор, проигрывавший в карты своих рабов.

Она стала искать работу и получила предложение из нового экспериментального колледжа в штате Орегон. Это было единственное предложение, поэтому она его приняла. Весь колледж помещался в одном здании. Постоянно звенели звонки, в коридорах по обе стороны тянулись шеренги шкафчиков, на каждом углу стояли беспрестанно гудящие питьевые фонтанчики. Дважды в месяц на казавшейся влажной на ощупь ротаторной бумаге выходила студенческая газета. В расположенной рядом с залом для репетиций оркестра библиотеке не было библиотекаря и книг было мало. «Мы еще растем», – любил ободряюще приговаривать проректор.

Пейзажи, однако, были великолепны, и Мэри могла бы ими наслаждаться, если бы только дождь на приносил такие страдания. У нее было что-то не так с легкими – врачи не могли ни определить, что именно, ни вылечить – как бы там ни было, но от сырости ей становилось хуже. В дождливые дни в слуховом аппарате Мэри накапливался конденсат, и его то и дело коротило. Она стала бояться беседовать с людьми, никогда не зная, в какой момент придется снять аппарат с уха и постучать им об ногу.

Дождь шел почти каждый день. Если дождя не было, он либо собирался, либо только что закончился. Земля под травой блестела, а воздух имел желтоватый оттенок, становившийся более насыщенным во время грозы.

В подвале дома Мэри стояла вода. Стены разбухли, а за холодильником выросли мухоморы. У нее было ощущение, что сама она ржавеет, как те старые автомобили, которые у местных было принято оставлять на своих участках, подставив под них чурбаки. Мэри знала, что все умирают, но ей казалось, что она умирает быстрее многих.

Она продолжала искать другую работу, безуспешно. И вдруг осенью, на третий год ее пребывания в Орегоне, она получила письмо от женщины по имени Луиза, которая когда-то преподавала в Брендоне. Луиза добилась большого успеха благодаря своей книге о Бенедикте Арнольде1  и теперь находилась на преподавательской работе в знаменитом колледже на севере штата Нью-Йорк. Она писала, что кое-кто из ее коллег по окончании учебного года выходит на пенсию, и спрашивала, не заинтересует ли эта должность Мэри.

Письмо удивило Мэри. Луиза считала себя великим историком, а почти всех остальных ничтожествами. Мэри и не предполагала, что Луиза могла думать о ней как-то иначе. Более того, Луиза была просто неспособна ратовать за других и имела обыкновение с шумом втягивать воздух всякий раз, когда при ней упоминались известные имена, будто знала об этих людях нечто такое, распространяться о чем ей не позволяла лишь дружба с ними.

Мэри ни на что не рассчитывала, но выслала резюме и экземпляр своей книги. Вскоре после этого позвонила Луиза и сообщила, что комиссия по подбору кандидатов, председателем которой она является, приняла решение пригласить Мэри на собеседование в начале ноября.

– Только не стоит питать особых надежд, – посоветовала Луиза.

– Нет, конечно, – ответила Мэри, а сама подумала: а почему это я не могу надеяться? Ведь не станут же они тратить на нее время и оплачивать ее расходы на поездку в колледж, если не настроены серьезно? А то, что собеседование пройдет хорошо, в этом она была уверена. Она сумеет им понравиться или, по крайней мере, не даст им повода ее невзлюбить.

Во время чтения о местах, в которые ей предстояло ехать, ее охватывало странное чувство чего-то родного, будто и те места, и их история, были ей давно знакомы. А как только самолет вылетел из Портленда и поднялся в облака, взяв курс на восток, Мэри почувствовала себя так, будто возвращается домой. Это ощущение не оставляло ее и только усилилось, когда они приземлились. Она попыталась описать его Луизе, когда, покинув аэропорт города Сиракузы, они ехали в сторону колледжа, находящегося примерно в часе езды.

– У меня будто бы дежавю, – сообщила она.

– Дежавю – это выдумки, – заявила Луиза. – Это всего лишь что-то типа химического дисбаланса.

– Возможно, – согласилась Мэри. – Но у меня все равно такое ощущение.

– Вот не надо мне тут серьезных разговоров, – сказала Луиза. – Это не твой конек. Будь прежней собой – смеши, отпускай шуточки. А теперь скажи, только честно, как я выгляжу?

Был вечер, в машине было слишком темно и лица Луизы было особо не разглядеть, но в аэропорту она показалась Мэри исхудалой, бледной и напряженной. Своим видом Луиза напомнила Мэри эпизод из книги, которую она как раз сейчас читала. В ней было описание того, как воины племени ирокезов подолгу воздерживались от еды, чтобы вызвать у себя галлюцинации. Вот такой был у Луизы вид. Но она вряд ли бы захотела услышать подобное.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказала Мэри.

– На то есть причина, – объяснила Луиза. – Я завела любовника. Пропала рассеянность, ощущаю постоянный прилив сил, и я сбросила четыре килограмма. А еще на щеках появился румянец, а может это просто от мороза. Настоятельно рекомендую попробовать. Хотя ты, наверно, не одобряешь.

Мэри не знала, как на это реагировать. Она ответила, что, мол, конечно, Луизе лучше знать, но этого, похоже, было недостаточно.

– Институт брака – это замечательно, – добавила она, – Но кому охота вечно торчать в институте?

Луиза разочаровано вздохнула.

– Я тебя знаю, – сказала она. – И знаю, что сейчас ты думаешь «А как же Тэд? А как же дети?» По правде говоря, Мэри, они меня совсем в этом не поддерживают. Тэд меня уже достал.

Она протянула Мэри свою сумочку.

– Будь умницей, прикури мне сигаретку. Знаю, говорила тебе, что бросила, но так мне тяжко от всего этого, так тяжко, что вот снова закурила.

Они ехали на север через холмы по узкой дороге, под нависавшими над ними высокими деревьями. Когда они одолели очередной подъем, Мэри увидела простирающийся во все стороны лес, беспросветно черный под сливовым небом. Виднелись несколько огоньков, но они лишь подчеркивали величие тьмы.

– Тэду удалось полностью настроить детей против меня, – рассказывала Луиза. – Никакие доводы ни на кого из них не действуют. Более того, они вообще отказываются это обсуждать, что само по себе весьма парадоксально, потому что многие годы я старалась воспитывать в них готовность видеть ситуацию с точки зрения другого человека. Ах, если бы только они познакомились с Джонатаном, я уверена, они бы отнеслись к этому иначе. Но они и слышать об этом не желают. Джонатан – это мой любовник, – пояснила она.

– Ясно, – сказала Мэри.

На изгибе дороги они осветили фарами двух стоящих на обочине оленей. Мэри видела, как напряженно замерли олени при виде проезжающей машины.

– Олени, – произнесла она.

– Не знаю, – продолжила Луиза. – Я просто не знаю. Я стараюсь изо всех сил, а им все мало. Ну, ладно, что я всё о себе? Давай о тебе поговорим. Что ты думаешь по поводу моей новой книги?

Она гоготнула и хлопнула обеими руками по рулю.

– Не, серьезно, как ты? Вот уж явно был нежданчик, когда старый добрый Брендон почил в бозе.

– Это был удар. Вообще, дела неважно, но все станет гораздо лучше, если я получу эту работу.

– Хотя бы у тебя уже есть работа, – сказала Луиза. – Тебе надо смотреть на это с оптимизмом.

– Я пытаюсь.

– Что-то ты смурная. Надеюсь, ты не переживаешь по поводу собеседования и лекции? От переживаний никакого проку. Считай, что это у тебя отпуск такой.

– Лекции? Какой еще лекции?

– Лекции, которую ты должна провести завтра после собеседования. Я тебе разве не сказала? Прости, дорогая, прости великодушно. Что-то я в последнее время стала на удивление забывчива.

– И что же мне делать?

– Расслабься, – сказала Луиза. – Просто выбери тему и выступи экспромтом.

– Экспромтом?

– Ну, знаешь, когда просто открываешь рот, и там что вылетит. Импровизируешь.

– Но я всегда веду занятия по подготовленным лекциям.

– Ладно. Вот что. Я в прошлом году написала статью о Плане Маршалла, но мне стало скучно, и я ее не опубликовала. Можешь зачитать ее.

Зачитывать написанное Луизой, будто попугай, поначалу показалось Мэри неправильным, но потом она сообразила, что именно так и делает уже многие годы, и не время сейчас испытывать угрызения совести по этому поводу.

– Вот и приехали, – сказала Луиза, сворачивая на круговую подъездную дорожку, вдоль которой стояли несколько бревенчатых домиков. В двух домиках горел свет, из труб вертикально поднимался дым.

– До колледжа отсюда еще три километра, – Луиза указала рукой на дорогу. – Я бы тебя пригласила остановиться у меня, но эту ночь я у Джонатана, а Тэд в последнее время так себе компания. Ты бы его с трудом узнала.

Она достала из багажника сумки Мэри и отнесла их вверх по ступеням в темную избушку.

– Гляди, – сказала она. – Для тебя и дрова в камине сложили. Тебе остается лишь поджечь.

Она встала посреди комнаты, скрестив руки и наблюдая, как Мэри подносит спичку под щепки.

– Вот, – сказала она. – Сейчас в два счета у тебя тут будет нормульчик. Я бы с радостью осталась почесать языком, но мне правда пора бежать. Выспись хорошенько, и утром увидимся.

Стоя в дверях, Мэри помахала Луизе, которая, брызнув из-под колес щебнем, рванула прочь с подъездной дорожки. Мэри вдохнула полной грудью: воздух был резок и чист. Видны были звезды в созвездиях и рассеянные потоки летящего в межзвездном пространстве света.

Ее все еще смущала перспектива выдачи работы Луизы за свою собственную. Тогда это станет ее первым законченным плагиатом. Безусловно, после этого она не будет прежней. Это сделает ее мельче. Но насколько мельче – этого она не знала. Но что ей остается делать? Уж точно она не сможет «экспромтом». А вдруг она не найдет слов, и что тогда? Мэри до ужаса боялась молчания. Стоило ей лишь подумать о молчании, она начинала представлять себе, что тонет, будто тишина – это была такая вода, в которой она не умеет плавать.

– Я хочу получить эту работу, – произнесла она и посильнее закуталась в пальто. Оно было кашемировым, и Мэри ни разу его не надевала, переехав в Орегон, потому что местные считали, что если человек носит что-либо отличное от клетчатой байковой рубашки и, разумеется, дождевика, то он явно выпендривается. Она потерлась щекой о поднятый воротник и стала думать о серебряной луне, светящей сквозь голые черные ветви, о белом с зелеными ставнями доме, о красных листьях, падающих на фоне сурового синего неба.



Через несколько часов ее разбудила Луиза. Она сидела на краю кровати, трясла Мэри за плечо и громко шмыгала носом. Когда Мэри спросила ее, что случилось, она сказала:

– Мне нужно знать твое мнение. Это очень важно. По-твоему, я женственная?

Мэри села в кровати.

– Луиза, а нельзя ли потом?

– Нет.

– Женственная?

Луиза кивнула.

– Ты очень красивая, – произнесла Мэри. – И ты умеешь себя подать.

Луиза встала и начала ходить по комнате.

– Вот сукин сын! – сказала она. Затем подошла к кровати и склонилась над Мэри. – Предположим, кое-кто заявил, что у меня нет чувства юмора. Ты с этим согласна или нет?

– Иногда оно у тебя есть. В смысле, есть. У тебя хорошее чувство юмора.

– Что значит, «иногда»? Когда именно?

– Ну, например, если бы тебе рассказали, что кто-то погиб необычным образом, например, от взорвавшейся сигары, ты бы нашла это смешным.

Луиза засмеялась.

– Вот я как раз об этом, – пояснила Мэри.

Луиза не переставала смеяться.

– О, боже, – произнесла она. – Теперь мой черед сказать кое-что о тебе.

Она села рядом с Мэри.

– Говори, – промолвила Мэри.

– Одно только, – сказала Луиза.

Мэри ждала.

– Ты вся дрожишь, – заметила Луиза. – Я лишь хотела тебе сказать… Ладно, неважно. Слушай, ты не против, если я посплю на диване? Я обрубила все концы.

– Пожалуйста.

– Ты правда не против? У тебя завтра важный день.

Она повалилась спиной на диван и сбросила туфли.

– Я лишь хотела сказать, что тебе стоит начать подводить брови. А то их как бы не видно, и из-за этого у тебя вид такой, тревожно удивленный.

Никто из них не уснул. Луиза курила одну за другой, а Мэри глядела на тлеющие угли. Когда рассвело настолько, что им стало видно друг друга, Луиза встала.

– Я за тобой студента пришлю, – сказала она. – Удачи.



Колледж выглядел так, как и должен выглядеть колледж. Роджер – студент, назначенный экскурсоводом для Мэри – объяснил, что это была точная копия одного колледжа в Англии, вплоть до горгулий и витражей. Он настолько соответствовал образу колледжа, что время от времени использовался киношниками в качестве съемочной площадки. Здесь снимали «Энди Харди идет в колледж», а теперь каждую осень здесь проходил День «Энди Харди идет в колледж», с обряжанием в енотовые шубы и состязаниями по проглатыванию золотых рыбок.

Над входом в здание Основателя красовался девиз на латыни, который можно было перевести как «Бог помогает тем, кто помогает себе». Когда Роджер перечислил фамилии прославившихся выпускников, Мэри поразилась, до какой степени они приняли эту заповедь близко к сердцу. Они помогли себе железными дорогами, месторождениями, армиями, штатами и финансовыми империями с отделениями по всему миру.

Роджер проводил Мэри в часовню и показал табличку с фамилиями всех выпускников, павших на поле боя со времен Гражданской войны. Фамилий было немного. В этом вопросе выпускники также явно позаботились о себе.

– Ах, да, – добавил уже на выходе Роджер. – Забыл вам сказать. Алтарная ограда привезена из какой-то церкви в Европе, которую в свое время посещал Карл Великий.

Они посетили спортзал, две хоккейных площадки и библиотеку, где Мэри осмотрела карточный каталог с таким видом, будто собиралась отказаться от этой должности, если вдруг в библиотеке не будет правильных книг.

– У нас еще осталось немного времени, – сказал Роджер, когда они вышли на улицу. – Хотите осмотреть электростанцию?

Мэри хотелось чем-то себя занять до последней минуты, поэтому она согласилась.
Роджер провел ее в глубины вспомогательного здания, рассказывая по дороге об энергетической установке, которую им предстояло увидеть, очевидно, самой современной в стране.

– Люди считают, что наш колледж такой старомодный, – произнес он. – Но это не так. Теперь мы принимаем девушек, и даже некоторые преподаватели у нас – женщины. На самом деле есть закон, по которому, если открывается вакансия, колледж обязан пригласить на собеседование хотя бы одну женщину. Вот мы и пришли.

Они стояли на железном мостике над самой большой установкой, которую когда-либо видела Мэри. Роджер, который учился на геологическом, сообщил, что она была сооружена по проекту, инициатором которого был один из профессоров его факультета. До этого словоохотливый, Роджер вдруг преисполнился благоговения. Было очевидно, что для него душой колледжа была именно эта установка, а истинным предназначением данного учебного заведения было потребление производимой установкой электроэнергии. Облокотившись о перила, они оба стояли и слушали, как она гудит.



В комнату, где должно было состояться заседание комиссии, Мэри пришла точно в назначенное для собеседования время, но там никого не оказалось. На столе лежала ее книга, стоял кувшин с водой и несколько стаканов. Она присела и взяла в руки книгу. Когда она ее раскрыла, переплет хрустнул. Страницы были гладкие, чистые, нечитанные. Мэри пролистала до первой главы, которая начиналась словами «Согласно распространенному мнению…». Какая скукотища, подумалось ей.

Почти двадцать минут спустя вошла Луиза в сопровождении нескольких мужчин.

– Прости, мы опоздали, – сказала она. – У нас мало времени, так что, думаю, пора начать.

Она представила Мэри членов комиссии, но, за единственным исключением, Мэри не запомнила, кому из присутствующих принадлежало то или иное прозвучавшее имя. Исключение составлял доктор Хауэллс, декан факультета, человек с пористым синим носом и отвратительными зубами.

Первым заговорил мужчина с лоснящимся лицом, сидящий справа от доктора Хауэллса.

– Итак, – начал он. – Как я полагаю, вы в свое время преподавали в Брендонском колледже.

– Какая жалость, что Брендон был вынужден закрыться, – вставил молодой человек с трубкой во рту. – На свете есть место для учебных заведений, подобных Брендону.

Когда он говорил, трубка его двигалась вверх-вниз.

– Теперь вы в Орегоне, – сказал доктор Хауэллс. – Никогда не бывал. Нравится вам там?

– Не особо, – призналась Мэри.

– Неужели? – доктор Хауэллс склонился в ее сторону. – Я думал, Орегон всем нравится. Я слышал, там очень зелено.

– Это правда, – подтвердила Мэри.

– Наверное, часто идет дождь?

– Почти каждый день.

– Такое мне не по душе, – сказал он, качая головой. – Я люблю, когда сухо. Разумеется, здесь и снег бывает, и дождь время от времени, но это сухой дождь. А в Юте вы бывали? Вот это штат! Каньон Брайс. Мормонский церковный хор.

– Доктор Хауэллс вырос в Юте, – пояснил молодой человек с трубкой.

– В те времена это было совсем другое место, – произнес доктор Хауэллс. – Мы с женой раньше часто беседовали о том, как мы туда вернемся, когда я выйду на пенсию, но сейчас я уже что-то сомневаюсь.

– У нас осталось совсем мало времени, – напомнила Луиза.

– А я тут все говорю и говорю, – отозвался доктор Хауэллс. – Прежде чем мы завершим собеседование, вы хотели бы нам что-то сказать?

– Да. Я считаю, что вы должны взять меня на работу.

Произнося это, Мэри засмеялась, но никто из присутствующих не засмеялся в ответ и даже не взглянул на нее. Все они отвернулись. И тогда Мэри поняла, что они даже не рассматривали ее кандидатуру. Что ее пригласили сюда, чтобы соблюсти требование. Не на что было надеяться.

Мужчины собрали бумаги, пожали Мэри руку и сообщили ей, с каким удовольствием они поприсутствуют на ее лекции. 

– Лично я всегда рад послушать про план Маршалла, – сообщил ей доктор Хауэллс.

– Извини, что так получилось, – сказала Луиза, когда они остались одни. – Не думала, что выйдет так паршиво. Это был конкретный обломчик.

– Скажи мне, – обратилась к ней Мэри. – Вы уже знаете, кого наймете, так ведь?

Луиза кивнула.

– Зачем тогда ты меня сюда позвала?

Когда Луиза начала объяснять про закон, Мэри перебила ее:

– Это я знаю. Но почему я? Почему ты выбрала меня?

Луиза отошла к окну и заговорила, не поворачиваясь лицом к Мэри.

– В последнее время дела у нашей Луизы так себе, – произнесла она. – Я такая несчастная, и я подумала, что, может быть, ты меня развеселишь. Ты раньше была такая юморная, и я не сомневалась, что тебе будет приятно сюда прокатиться – никаких расходов с твоей стороны, тут красиво в это время года, осенняя листва и все такое. Мэри, ты даже представить себе не можешь, как со мной обошлись мои собственные родители. И Тэд – тот еще повод для веселья. И этот сукин сын Джонатан. Я достойна любви и дружбы, но не получаю ни того, ни другого.

Она развернулась и бросила взгляд на часы.

– До твоей лекции совсем немного осталось. Пора идти.

– Я бы предпочла ее не проводить. В конце концов, особого смысла в этом нет, так ведь?

– Но ты обязана ее провести. Это входит в собеседование. – Луиза протянула ей папку. – Все, что от тебя требуется – это зачитать вот это. Не так уж много мы от тебя требуем, учитывая сумму, в которую нам обошелся твой приезд.

Мэри пошла за Луизой по коридору в лекционный зал. В первом ряду, заложив ногу за ногу, сидели преподаватели. Они улыбнулись и покивали Мэри. Позади них зал был набит студентами, некоторые даже расположились в проходах. Один из преподавателей отрегулировал высоту микрофона по росту Мэри. Выходил на сцену и уходил с нее он пригнувшись, будто старался, чтобы его не заметили.

Луиза попросила тишины, затем представила Мэри и объявила тему лекции. Но, после всего, Мэри решила выступить экспромтом. Она взошла на сцену, еще не зная, о чем будет говорить, уверенная лишь в том, что скорее умрет, чем зачитает статью Луизы. Солнечный свет просачивался сквозь витражи, окрашивая лица пришедших. Плотные клубы дыма от трубки молодого преподавателя проплывали над кругом красного света у ног Мэри, окрашиваясь в багряный и закручиваясь, как языки пламени.

– Интересно, многие ли из вас знают, – начала она, – Что мы находимся в «длинном доме» – древнем жилище Пяти племен ирокезов.

Два преподавателя переглянулись.

– Ирокезы не знали пощады, – рассказывала Мэри. – Они охотились на людей, используя дубинки, стрелы, копья, сети и духовые ружья, которые делали из трубчатых стеблей бузины. Они пытали своих пленников, не щадя никого, даже маленьких детей. Они снимали скальпы, занимались людоедством и работорговлей. Благодаря тому, что они не знали пощады, они стали могущественны. Настолько могущественны, что никакое другое племя не решалось противостоять им. Они заставили другие племена платить им дань, а когда у тех больше нечем было платить, ирокезы нападали на них.

Несколько преподавателей начали шептаться. Доктор Хауэллс что-то говорил Луизе, которая качала головой.

– Во время одного из набегов, – продолжала Мэри, – Они захватили в плен двух священников-иезуитов: Жана дэ Бребёфа и Габриэля Лалемана. Они обложили Лалемана торфом и на глазах у Бребёфа подожгли его. Когда Бребёф отчитал их, они отрезали ему губы и влили ему в глотку расплавленное железо. Они набросили ему на шею связанные в ожерелье раскаленные томагавки и вылили ему на голову кипяток. Когда он продолжил проповедовать, они стали вырезать у него куски плоти и поедать их у него на глазах. Еще с живого они сняли с него скальп, вскрыли ему грудь и выпили его кровь. Потом их вождь вырвал сердце Бребёфа и съел его, но прямо перед этим Бребёф обратился к ним в последний раз. Он сказал...

– Хватит! – заорал доктор Хауэллс, вскакивая на ноги. Луиза перестала качать головой. Глаза у нее были круглые-прекруглые.

У Мэри закончились факты. Она не знала, что сказал Бребёф. Вокруг нее воцарилось молчание, но как только она подумала, что сейчас пойдет ко дну и утонет, она услышала, как в коридоре кто-то насвистывает, выдавая трели, словно птица, словно много птиц.

– Исправьте жизнь вашу, – произнесла она. – Гордость ваших сердец и сила ваших рук обольстила вас. Даже если вознесся ты, как орел, даже если средь звезд гнездо себе свил, и оттуда Я тебя низрину, говорит Господь. Обратитесь от насилия к любви. Будьте милосердны. Творите справедливость. Ходите смиренно.

Луиза замахала руками.

– Мэри! – крикнула она.

Но Мэри еще не все сказала, далеко не все. Она отмахнулась от Луизы, после чего выключила свой слуховой аппарат, чтобы больше ее не отвлекали.


------------
Примечания:
1 - Бенеди;кт А;рнольд (1741-1801) — генерал-майор, участник войны за независимость США, прославился в боях на стороне американских повстанцев, но позже перешёл на сторону Великобритании. Долгое время в США его имя было синонимом предательства.