Северные ленты или Метель в сочельник Ч. 3, гл. 15

Глава пятнадцатая

Дверь им открыл невысокого роста, слегка полноватый человек лет сорока в застиранной майке, старых штанах и шлёпанцах с отваливающейся подошвой. Его добродушное округлое лицо лишь ещё более расплылось в улыбке при виде Румянцева и его товарищей.

- Привет, Володя, - сказал он, пожимая ему руку, - а этот усатый с рюкзаком за спиной - он и есть тот самый гость из Саратова, так жаждущий со мной познакомиться?
- Нет, я Арсений Евгеньевич Щербицкий - поэт и штатный фотограф клуба «Восток», - отвечал тот, о ком шла речь, - а саратовец - это Алёша – вот он стоит за моей спиной!
- Здравствуйте, Геннадий! – Ольгин вышел вперёд, как только прозвучало его имя, - да, я сотрудник одной из саратовских студий звукозаписи, проделал большой путь для того, чтобы встретиться с Вами по заданию своего руководства.
- Ну, раз твои руководители, находясь более чем за тысячу километров от Ленинграда, знают обо мне, то в таком случае я просто обязан тебя принять и выслушать. Заходите, ребята, домашних тапочек на всех у меня, к сожалению, нет, так что кому-то одному из вас придётся ходить в одних носках.

Сказав это, Геннадий принялся закрывать входную дверь, снабжённую какими-то мудрёными замками, наподобие тех, которые фигурировали в знаменитой комедии Гайдая «Бриллиантовая рука». «Не квартира, а какой-то сейф, - подумал Алексей, глядя на то, как он закрывает задвижки, - интересно, если вдруг какой-нибудь из этих механизмов сломается, как в таком случае мы выберемся отсюда?».

Щербицкий между тем сбросил свои полуботинки и вошёл первым, издав при этом возглас восхищения от того, что увидел. Единственная комната в квартире Жаворонкова оказалась полностью оборудованной под студию, вдоль стены напротив двери гордо возвышались металлические стеллажи. Они были забиты под завязку аудио и видеомагнитофонами, причём аудио техника располагалась ближе к приоткрытому окну, возле которого дислоцировался небольшой стол и два стула. У другой стены смежной с  кухней стояли старенький диван и шкаф для одежды, а немного в стороне – картонные коробки, поставленные одна на другую. Присмотревшись, Ольгин  заметил на их торцах надписи фломастером – «диско», «металл», «джаз»,  «рок-клуб», «блатняк» и тому подобное.

- Вот так я и живу, -  сказал владелец всего этого имущества, принеся с кухни ещё два стула для гостей, - как говорится, в тесноте, да не в обиде, но скажите, что же вы такое ко мне притащили?
- Надо же как-то отметить наше знакомство, – прогнусавил Арсений, развязывая свой заплечный мешок и доставая бутылки, - ведь не так часто собирается такая душевная компания, как сегодня.
- Нет, парни, я пью только чай! – замотал головой Жаворонков при виде спиртного.
- Ген, - ласково сказал ему Румянцев, - войди в наше положение, ну, правда, не выкидывать же нам всё это, ты только посмотри, какой хороший «Оливье» мы тебе принесли, сразу видно – прямо из ресторана, а курочка, ну просто загляденье! Давай хоть разок немного расслабимся, ну не всё же время сидеть напротив этого твоего железа и покрываться пылью!
- Хорошо, уговорил, – нехотя согласился его друг, - сейчас всё организуем!

Эти его слова вызвали радостную улыбку на лице Арсения. Пока он с энтузиазмом открывал шампанское, Геннадий с Владимиром принесли  столовые приборы. Вскоре приготовления были закончены, и великолепная четвёрка уселась за стол.

- Ну что же, - взял слово Румянцев, разливая коньяк, - раз такое дело – выпьем за нашу встречу, мне очень приятно находиться сегодня здесь рядом вами.

Он первым выпил до дна. Жаворонков после некоторых раздумий последовал его примеру, а Щербицкий, видя, что открытое им шампанское никого не интересует, присосался прямо к горлышку бутылки, опустошив её почти наполовину, затем вытерев губы рукавом, громко крякнул от удовольствия и запихал себе в рот большой кусок рыбы.

- Почему скучаешь? – спросил он у сидевшего рядом с ним Алексея, - Плохо себя чувствуешь?
- Я стараюсь не выпивать, - с деланным сожалением ответил Ольгин, - но в этом есть некий плюс – тебе достанется больше!
- Разумеется, - Арсений забрал у него стопку, моментально её осушил и запил шампанским, - добро не должно пропадать!
- Пока не забыл  - обратился  Владимир к домохозяину, -  возьми эти две мои кассеты, я очень хочу записать Костю Беляева, особенно его концерт на дне рождения Давида Шендеровича 1976 года!
- На фиг тебе дался этот матюжник, – недоумённо пожал плечами Геннадий, - что ты в нём нашёл такого хорошего?! Ну да ладно, давай сюда эти кассеты, через неделю сделаю их, а ты, Алёша, не молчи,  расскажи, о том, что же тебя привело сюда ко мне?
- Дело в том, - начал Алексей, осторожно подбирая каждое слово, - что некоторое время тому назад в фонотеке студии, где я работаю, появился концерт Саши Зубко с ансамблем «Моисей». Всё бы хорошо, да вот качество звучания этой фонограммы, мягко говоря, посредственное.  Мой директор узнал, что оригинал этой записи находится у Вас, вот поэтому я сейчас здесь.
- Интересно, от кого он это мог узнать?
- Вероятно, от Толи Синицына, этот ваш земляк тоже занимается музыкальными делами.
- Я знаю Синицына, это очень милый и душевный человек, - вставил своё веское словцо в разговор Щербицкий.
- Ну, студии как таковые меня не интересуют, я работаю сам по себе, - произнёс со значением Жаворонков, доедая кусок колбасы,- да, оригинал концерта Саши Зубко у меня действительно имеется, хоть я и не записывал его. А дело было так – в 1985 году мой товарищ Саша Егоров по кликухе «Фогель» загорелся идеей сделать свой собственный музыкальный проект наподобие тех, что когда-то делал Сергей Иванович Маклаков с Аркадием Северным и Александром Розенбаумом. В Белгороде у Саши имелись согласные записаться знакомые музыканты: их солист - тот самый  Зубко, а так же необходимая аппаратура. Не было лишь одного – денег,  чтобы оплатить это мероприятие, и вот тогда Егоров обратился за помощью ко мне. А у меня с баблом дела как раз тогда обстояли просто великолепно, служил  моряком загранплавания, ну, ты понимаешь, что это такое: каждый день обедал в «Метрополе», имел целый штат любовниц, носил только фирменные шмотки.  Я сказал Фогелю: если хочешь записать блатной концерт, хорошо - деньги на это дело ты получишь, но оригинал готовой записи будет моим, а тебе достанется с него мастер-копия, дальше уже делай с ней всё, что посчитаешь нужным. Он согласился и получил от меня под запись бобину с очень дорогой и дефицитной лентой, которая была тоньше обычной, что позволяло уместить  два часа записи на девятнадцатой скорости: по часу каждая сторона. Вот значит, с этой бобиной и поехал Фогель в Белгород. Пробыл он там пять дней, записывались они в каком-то местном областном ДК исключительно по ночам, чтобы никто не мешал. Назвались – «Саша Зубко с ансамблем «Моисей»», не знаю, кто такое название придумал, наверно Фогель. Кстати, он там сам одну песню исполнил, «Скрипач» называется. Потом я получил на руки готовую бобину и, согласно нашему договору сделал ему с неё «мастер». Для этого «мастера» Егоров принёс хорошую ленту, MAXELL, если мне память не изменяет, но она была уже не такая, как моя, а стандартная, продолжительностью где-то девяносто минут с хвостиком. В процессе записи мною были отсеяны неудачные дубли с музыкальными проигрышами, но, несмотря на это, все песни на бобину всё равно не влезали, поэтому одну из них - «Ванинский порт» я не включил в версию для раскатки среди слушателей, она осталась лишь на оригинале. Почему именно её - да потому что с моей точки зрения она была исполнена хуже всех остальных, Саша по этому поводу не возражал. Вот так и пошёл по народу ходить этот концерт. Для себя я потом сделал вторую - точно такую же копию для раскатки, но тиражированием особо не занимался, поэтому затраченных денег в итоге так и не вернул. Заработал ли что-то Фогель – не знаю, скорее да, чем нет, ведь концерт удался, и то, что твой директор им интересуется, лишний раз это доказывает. А оригинал – вот он, в целости и сохранности, раз в три месяца я его обязательно завожу и слушаю!

Отодвинув в сторону свою тарелку, Жаворонков достал из коробки с надписью «блатняк» белый пластиковый футляр с бобиной, продемонстрировал его гостям и тут же снова вернул на место.

- Да, увлекательная история! – произнёс Румянцев, - Вот Алексей, благодаря таким подвижникам, как Гена и делается этот музыкальный жанр. Давайте же выпьем за него, пусть будет больше новых хороших записей и концертов!
- За тебя, друг! – подал голос Щербицкий,  успевший к этому времени в одиночку приговорить всю бутылку шампанского, и теперь плавно переключившийся на коньяк.
- А почему других записей этого ансамбля больше не было? – поинтересовался Ольгин после того, как вся компания приняла на грудь.
- Заниматься этим стало некому, - ответил Жаворонков, покончив с «Оливье», -  Коля Рышков умер, Фукс уехал в Штаты, Маклаков, Калятин и Корниенко отошли от дел, а у Фогеля были вечные проблемы с финансами. Конечно, тщеславие из него било просто фонтаном, он думал, что я снова дам денег, уже для записи его собственного оркестрового альбома, даже умудрился сделать персонально для меня некую гитарную демонстрационную версию того, что задумал, но я ему отказал. Есть у меня этот гитарник, ничего интересного в нём нет, всё нудно и однообразно. Ну а насчёт ансамбля «Моисей» и Саши Зубко – если хочешь, давай, сейчас сделаю тебе копию со своего мастера, стоить это будет десять рублей, плюс к этому цена носителя, бобины или кассеты, в зависимости от того, что сам выберешь.
- Геннадий, мне не нужна копия с мастера. Запишите мне с вашего двухчасового оригинала. Я заплачу, сколько скажете.
- Нет, Алёша, с оригинала я ничего не записываю! Это моё железное правило и я не стану его нарушать.
- Я могу предложить хороший обмен. Вот, посмотрите, - Алексей достал из  пакета свою бобину BASF, - здесь московский концерт Аркадия Северного в ресторане «Печора», существует только в единственном экземпляре. Предлагаю его сейчас послушать!
- Не буду, не хочу, Северного у нас в городе выше крыши, его записи продаются  в каждом кооперативном ларьке, и, между прочим, не особо покупаются.  Другое дело Саша Зубко – он сейчас гораздо более востребован.
- Тогда продайте мне Ваш оригинал. Предлагаю тысячу баксов наличными.
- Даже за пять не продам, и хватит об этом. Если не хочешь копию с  «мастера», значит не получишь ничего, - Жаворонков демонстративно отвернулся от Ольгина в сторону Румянцева и завёл с ним разговор о том, какая в этом году уродилась картошка на его дачном участке.

Пока они обсуждали картофельные дела, Щербицкий всё больше пьянел. Некоторое время фотограф «Востока» болтал сам с собой, а потом закачался, и чуть было не свалился со стула.

- Я думаю, ему уже хватит! – сказал Геннадий с нескрываемой тревогой в голосе.
- Как это хватит, –  недоумённо воскликнул Арсений, - у нас же ещё курица и портвейн остались!
- Вот что, - вмешался Румянцев, - Ген, давай мы сделаем небольшой перерыв, как раз курицу разогреем!
- Хорошая идея, у меня ведь к ней итальянские макароны имеются! – согласился его собеседник, который был тоже уже слегка пьян, - Пойдём, Володя на кухню, а ты, Лёш, присмотри тут за этим чудиком!

Ольгин остался наедине с Щербицким. Какое-то время Арсений порывался прочитать свою очередную поэму, а потом, успокоившись, свесил свою голову на грудь и мирно закемарил. Мысли кубарем прокатились в голове Алексея – все его планы летели к чёрту из-за тупого упрямства Жаворонкова, вчера  - неудача с Крестовским, а сегодня ещё и здесь, необходимо было срочно что-то предпринять, но только что?! Его руки достали и раскрыли белый футляр с оригиналом вожделенной записи, решение созрело в тот же миг: бобина была аккуратно извлечена и переложена в коробку от BASF, а сама родная лента отправилась в полёт из открытого окна квартиры прямо на улицу. Подойдя к Щербицкому, и убедившись, что тот продолжает  спать, Ольгин вложил пустой футляр в принадлежащий ему рюкзак, а затем вышел на кухню, где Геннадий при помощи Владимира уже сливал воду с готовых макарон.

- Ну что, замучил тебя Арсеньюшка? – с улыбкой спросил его Румянцев.
- Не без этого, - отвечал Алексей, - когда трезвый он вполне терпим, но когда пьян…
- А пьяным, как я понимаю, он бывает гораздо чаще, чем трезвым, - подхватил  Геннадий, - раз уж ты сюда пришёл, помоги нам отнести всё это хозяйство в комнату, сейчас курочку поедим!

Когда все трое вернулись, то застали Щербицкого роящимся в коробках, короткий период  сна сменился у него с периодом повышенной активности.

- Ребята, я курить хочу, - сказал Арсений, подняв голову, - здесь есть где-нибудь сигареты?
- Какие сигареты, тут бобины лежат, и запомни, у меня не курят, мудила! – рассерженный Жаворонков оттащил его к столу, - вот, сиди здесь и будь добр, веди себя прилично!
- Как скажешь, - тот, к кому были обращены эти слова, принялся открывать портвейн.

Быстро оценив ситуацию Румянцев, незаметно для него спрятал вторую бутылку в пакет Ольгина.

- Так будет лучше, - шепнул он ему на ухо, - в противном случае Арсен останется здесь ночевать.

Они посидели ещё минут сорок, съели курицу и выпили портвейна, даже Ольгин позволил себе сделать пару глотков этого напитка на радость окружающим, при этом по достоинству его оценив. «Молдавский розовый» оказался очень неплох, его совершенно не стыдно было выставлять на стол гостям, и Алексей решил обязательно привезти его к себе домой из Ленинграда. Жаворонков постепенно отошёл от обиды на отказ гостя из Саратова от его записей и под конец застолья, положив руку ему на плечо, затянул свою любимую песню – «По тундре, по железной дороге…» к большому удовольствию Румянцева, который слушал это пение с блаженной улыбкой.

- Ну ладно, ребята, как говорится – хорошего понемножку, - наконец сказал он, вставая, - мы, наверно, пойдём, давно уже стемнело. Ген, благодарю за гостеприимство, надеюсь, ты не в обиде на нас.
- Всё нормально, - Геннадий поспешил к своей двери и принялся колдовать с замками, - Ты прав, Володя, иногда всё же надо вот так собираться и расслабляться. Алексей, я был рад встрече с тобой, если передумаешь насчёт Саши Зубко – приезжай снова, ты теперь знаешь, как до меня добраться, я почти всегда дома.
- Спасибо, Гена, подумаю, - Ольгин обнял его, и хотел было выйти на лестницу, но его  обогнал Щербицкий,  с грохотом помчавшийся по ступеням вниз.
- Куда это он? – недоумённо спросил Жаворонков.
- Просто теряюсь в догадках, - пожал плечами  Румянцев, - но мы присмотрим за ним. Счастливо тебе, созвонимся!

Когда Владимир с Алексеем спустились  на лифте и вышли из дома  перед ними предстал распростёртый на траве Арсений. Его рюкзак валялся в нескольких метрах рядом.

- Боюсь, что сейчас он заснул уже надолго, - почесал затылок Румянцев, - самое хреновое в этой ситуации то, что мы не можем его вот так бросить.
- И как тогда следует нам поступить?
- В идеале - поймать тачку и отвезти нашего друга домой, но дело в том, что сейчас уже поздно и отыскать человека за рулём,  здесь, в городской окраине очень сложно. Вот что сделаем, побудь пока с ним, а я посмотрю в округе, может быть, всё же найду кого-нибудь.

Владимир зашёл за другую сторону дома, а Алексей приблизился к Арсению, дотронулся до него  – никакой реакции не последовало, и тут ему на глаза попалась выброшенная бобина, она как раз лежала под окном квартиры Жаворонкова. Воришка из Саратова подбежал к мусорному баку, почему-то поставленному около проезжей части, не долго думая, бросил её туда, основательно зарыв  свежими очистками от картошки вперемежку с ещё какой-то дрянью, и сразу же вернулся к спящей жертве алкоголизма. Сделало это очень вовремя, как раз вернулся Румянцев, никого найти ему не удалось.

Склонившись над Щербицким, он потряс его за плечо, ударил пару раз по щекам, но все эти действия не возымели никакого эффекта. Потеряв терпение, Владимир вырвал из рук Ольгина пакет, достал спрятанный портвейн, поднёс его к лицу спящего и громко сказал:

- Арсен, вставай, смотри, что у меня есть!

И тут произошло чудо. Тот, которого казалось, невозможно было разбудить даже пушечным выстрелом, вдруг широко раскрыл глаза, уставился на бутылку и жадно протянул к ней руку, выдавив из себя всего лишь одно слово:

- Дай!!!
- Нет, - Румянцев отошёл на несколько шагов в сторону, - получишь её, если пойдёшь с нами. Вперёд, приятель, знаю, ты сильный, сможешь!

Арсений Евгеньевич действительно смог. Собрав все свои силы, он прополз несколько метров вперёд на животе подобно фронтовому разведчику до ближайшего фонарного столба и, подтянувшись, встал на обе ноги, издав при этом победоносный звериный рык.

- Ну, вот и умничка! – Алексей надел на его плечи рюкзак и взял под руку, -  А теперь, давай, не будем задерживаться!

Автобусная остановка была  недалеко, всего лишь метрах в ста от них. Румянцев пошёл к ней первым, держа бутылку так, чтобы её видел Щербицкий, и тот зашагал вперёд, напевая во всю свою пьяную глотку:

Моя подружка – пивная кружка,
Стакан гранёный – мой лучший друг!
Бутылка водки, кусок селёдки,
Сухарик чёрный, зелёный лук!

Со стороны это всё выглядело более чем смешно, но Ольгину было не до смеха. Он молил всех святых, чтобы автобус подъехал, как можно скорее, но небеса были глухи к его молитвам.

- Да, время позднее, - задумчиво произнёс Владимир, как только все трое оказались у остановки, - но, не будем падать духом, мы обязательно уедем отсюда. Однако, что я вижу, Лёша, посмотри, кто к нам бежит!

Алексей обернулся и увидел Жаворонкова. Несмотря на то, что на улице было уже прохладно, Геннадий бежал к ним в том же виде, в каком их принимал у себя дома – майке, штанах и шлёпанцах, на его раскрасневшемся лице, была написана звериная ярость.

- Стойте, где стоите, - кричал он на бегу, - кто-то один из вас вор и за своё воровство сейчас ответит по полной программе!
- Не кипятись, - Румянцев перехватил его за локоть, - скажи по-человечески, что стряслось?
- Мой оригинал Саши Зубко, - выдавил из себя его друг, - он украден!
- Такими словами просто так не бросаются, сам-то у себя хорошо посмотрел? Наверно, по-пьянке засунул его куда-нибудь  и теперь не можешь вспомнить, куда именно.
- Я проверил всё очень хорошо,  - обвинитель повернулся к Ольгину, - ты этой записью интересовался и поэтому являешься первым подозреваемым!
- У меня на руках только моя личная бобина с Северным, которую Вы не стали слушать! – Алексей раскрыл пакет и продемонстрировал ему фирменную коробку с надписью  BASF, - Ещё вопросы будут?

Его лицо не выражало никаких эмоций, но внутри - напротив, по понятным причинам всё просто клокотало. Если б Геннадий взял в руки то, что он ему только что показал и посмотрел, что там внутри, настал бы финал всему, но этого не случилось.

- А как насчёт тебя? - переключился он на Арсения, - Ты рылся в моих записях, когда мы все были на кухне!

Арсений в ответ промычал что-то невразумительное, совершенно не понимая, что происходит, ещё бы, какие к чертям оригиналы, когда совсем рядом был любимый портвейн!

- Ага, нашёл! – Жаворонков с торжествующим видом достал из его рюкзака свой белый пластиковый футляр, - Но, где сама бобина? Куда ты её дел, урод?

Щербицкий ничего не ответил, и это окончательно вывело Геннадия из себя.

- Грязная пьяная свинья! – выкрикнул он и со всей силой заехал ему в левый глаз.

Несчастный взвыл от боли, закрыв лицо обеими ладонями, нападающий снова занёс руку, но тут Ольгин, решивший, что пора вмешаться в происходящее,  с такой силой толкнул драчуна в грудь, что тот покачнулся и, потеряв равновесие, упал прямо на газон.

- И ты тоже хочешь получить?! – нападавший тут же вскочил на ноги, и двинулся было на Алексея, но дорогу ему преградил Румянцев. Высокий, с огромными кулаками Владимир мог одним своим видом поставить на место любого.

- А ну утихомирься! -  приказал он, - Если у Арсена оказался твой футляр, то это ещё ровным счётом ничего не значит!
- Интересно, почему?!
- А потому. Я прекрасно помню, как ты вынимал свою бобину из него, а вот то, что вернул её туда обратно – почему-то нет.
- Значит, ты тоже на стороне этого алкаша?! Да я на всех вас троих заявление в милицию напишу!
- Правда, напишешь?! Это уже становится интересным. И что ты в этом случае скажешь ментам по поводу своей частной звукозаписывающей деятельности? Поверь, у компетентных органов возникнет к тебе очень много вопросов, соответствующие статьи в УК пока ещё никто не отменял. Хочешь  серьёзных неприятностей?

Эти слова стали для Жаворонкова подобием холодного душа. Вся его агрессивность мгновенно куда-то улетучилась, и, видя это, Владимир продолжил:

- Генка, ты сейчас, между прочим, тоже не совсем трезв. Возвращайся домой, отдохни, а утром, на свежую голову ещё раз как следует, поковыряйся в своих коробках, уверен, твоя бобина отыщется.

В эту минуту, наконец, подъехал автобус. Ольгин втолкнул Щербицкого в  полупустой салон и усадил в кресло, Румянцев, естественно, тоже последовал за ними, помахав Жаворонкову на прощание рукой. Геннадий остался  стоять на улице, освещённый светом полной Луны и ближайшего ночного фонаря, на его лице была написана глубокая досада, он так и не заметил торжествующего взгляда Алексея. Взревел мотор и транспорт тронулся, оставляя одного из ведущих музыкальных коллекционеров Ленинграда, как говорится – с носом.

- Давай-ка, Арсений, теперь  посмотрим на тебя, - повернулся к пострадавшему Владимир, - как ты вообще себя чувствуешь?
- Нормально  чувствую, - ответил уже достаточно протрезвевший Щербицкий, - только не пойму, за что Генка меня ударил.
- Ни за что, просто у него от выпитого переклинило. Фингал у тебя теперь знатный, но это не смертельно, пройдёт, будь благодарен Алёше, если бы не он, всё могло бы кончиться гораздо хуже.
- Всегда готов прийти на помощь другу, - скромно сказал Ольгин, - Володя, как считаешь, удастся ли разрулить этот конфликт с Жаворонковым?
- Удастся, гарантирую. Между прочим, я действительно не помню, чтобы Генка положил этот несчастный оригинал обратно в свой футляр, а Арсеньюшка наверняка засунул его к себе чисто на автомате, такое бывает. Пусть это всё тебя не волнует, лучше скажи, когда ты уезжаешь обратно к себе в Саратов?
- Двадцать второго, в 18.03
- У тебя есть ещё в нашем городе какие-то неотложные дела?
- Совершенно никаких.
- Тогда вот тебе номер моего телефона. Позвони мне завтра вечером, думаю, выберем день и прокатимся вместе в Петергоф, я сам там давно уже не был.
- И я тоже поеду! – подал голос Щербицкий
- Почему бы и нет, поедешь,  но сейчас – соберись, мы скоро будем в метро и нам очень важно, чтобы ты добрался до своей станции без приключений.
- Будь спокоен, не подведу. А где мой портвейн?
- Вот это память! – Румянцев рассмеялся, - Получишь его, когда будем расставаться, зуб даю!

«Это не мужик, а просто насос какой-то!» – подумал Ольгин, глядя на счастливого Арсения.

Сегодняшний день, особенно вечер, выдался на славу, пакет с бобиной Жаворонкова ласково грел его руку и душу.