Человек осени

    В одном чудесном лесу обитали все виды фауны и флоры, которым в таких лесах в самый раз находиться, и сама их жизнь была такой же, как любая другая жизнь в местах, не лишенных внимания Бога, - сытая, приятная и счастливая, которой только и надо вовсю наслаждаться обитателям.
Ни жаркое солнце, ни проливные дожди, ни даже снежные бури - ничто не могло омрачить их привычной счастливой жизни, отгороженной от внешнего мира высокой оградой из кустарника и раскидистых деревьев-богатырей. Им только-то и хотелось, что наслаждаться этой жизнью самим без посторонних - так вот жить годами, как бы пребывая в состоянии аморфного бесконечно радостного сна, от которого по собственной воле совершенно немыслимо отказаться.
   Однако нельзя сказать, чтобы в этом мире они чувствовали себя одиноко. Сразу же за границей леса были устроены автомобильные и железные дороги, в близких полях тарахтели тракторы и комбайны, а из окрестных мест то и дело захаживали в лес местные жители, пробираясь по известным только им тропинкам, - то грибов подсобрать, то ягод, а то и на полянке с семьей поваляться.
   Привычен был лес к своему окружению, был он стар и, хоть издали, но знал о многом, что в прочем мире случалось. Знал он и о несчастьях совсем невдалеке, и о близких пожарах, и пепел со всех этих мест залетал и в его темные чащи, где оседал, а затем смывался дождями в его благодатную землю. Все же настоящие беды обходили лес, войны и напасти проносились где-то рядом, и знали его обитатели, что густые заросли спасут их от природных невзгод, а от житейских - оградит их Господь.

   Как-то, с приходом ранней осени, когда ещё стояли солнечные дни и птицы весело чирикали в раскидистых кронах, появился в лесу человек. Был он таким же, как многие другие, приходящие в лес, люди, и поначалу казалось, что зашел, как и они, ненадолго: грибов подсобрать или прогуляться, но смеркалось, а он из лесу не шел и, мало того, ставил шалаш, собираясь там на ночь остаться.
К вечеру развел он костер, ел что-то из припасов, пил заваренный в старом котелке чай и сидел, призадумавшись, пока не одолел его ночной холод и у ног не остыл догоревший совсем костер.
   Назавтра в лесу он остался, и в следующие дни не покидал его тоже. Приходилось ему отходить от шалаша и подолгу не возвращаться, но однажды, зайдя в лес поглубже, набрел он на небольшое лесное озеро и рядом - поляну, где на водопой собирались местные звери и слетались со всей округи птицы. Так, словно в кадре мультфильма, в одном формате оказались вместе фауна, флора и человек.
   Теперь на краю поляны выстроил он себе новый шалаш, пил из озера воду и ловил в нем рыбу, а иногда с нескрываемым интересом по-прежнему углублялся в лесные дебри, чтобы там оглядеться и поискать себе еду. Костер у его шалаша гас только на ночь и вновь разгорался рано, когда наступало время пить утренний чай.
   По-разному относились звери к чужаку: многие поначалу опасались его, обходили стороной или шарахались, но потом понемногу свыклись. Совсем недобро посматривали в его сторону волки и лисы, а однажды, правда, только раз, исподлобья покосился на него местный медведь.

    - Что это еще за "тварь” такая ? - спрашивали друг друга звери. - Как бы не прижилась она здесь и не притащила кого-то еще…

   На первых порах хотели они устроить по этому поводу совет, но у зверей, что у людей, - почесались, пошептались, да и угомонились до поры, пока не "припечет" по-настоящему.
   А тот человек все ходил, присматривался, приноравливался к здешним местам и, похоже, назад к людям совсем не собирался.
   Тем временем жизнь в лесу меняла свой образ и цвета, и заметно это было не только в кронах деревьев, и не только на ковре опавших листьев, но и на глади озера, не такого прозрачного, как всегда, и в плотных каплях летящего к земле дождя. Плодов у растений оставалось все меньше, и, значит, еда убывала день ото дня, и все чаще стали шуметь в лесу звери, борясь за пищу.
   Однажды, выйдя из шалаша, удивился человек ссоре, устроенной у озера птицами, не поделившими между собой корм. Движимый чувством справедливости, не удержался он и швырнул куском валежника в сторону какого-то наглеца, отчего вся компания сначала разлетелась, но затем, успокоившись и примирившись, вернулась назад к еде - доедать в правильном порядке.
   Видимо, кто-то еще видел эту сцену, потому что с того дня и другие обитатели леса стали устраивать свои разборки исключительно вблизи шалаша, надеясь на реакцию человека и его справедливое решение.
Так он стал их третейским судьей, признанным всеми авторитетом, кому можно было доверить важные решения в их зверином кругу.
Все больше приходили теперь они к нему, а он и сам будто был рад этому, найдя для себя новый способ познать этот мир, до того ему незнакомый.
   В то же время и мир этот продолжал его узнавать. Днем он был на виду у всех, кто проползал, пробегал или пролетал мимо, а на ночь вблизи шалаша усаживались бдительные совы, чтобы подсматривать и сообщать потом всем о том, как он спит, встает ночью, как изредка храпит и ругается с кем-то во сне.
Новости эти, следуя одна за другой, то развлекали, то удивляли жителей леса, став в итоге обычным утренним событием тех мест, как у людей газета становится неизменным приложением к утреннему чаю. Да ведь и стоил того человек...

   Шло время, подходила к концу осень. Теперь чаще прорывалось небо и через серые нависшие грозовые тучи лились, казалось, бесконечные проливные дожди; всерьез похолодало и редким солнечным дням уже не оставалось никакой надежды согреть землю и умерить зябкую сырость и пронзительный, будто нагнетаемый из бездны, холод по ночам.
Звери все глубже зарывались в норы, и сам человек реже выходил теперь из шалаша. Дым его костра по-прежнему кружил над поляной, запах еды еще привлекал, но уже не как прежде был заманчив и силен. Выходы его в лес, тем более в чащи, стали менее актуальны: все сделалось серым, холодным и не говорило ему ни о чем. Оно будто затаилось, спряталось в норы, отгородилось от него завесой - серым бесконечным дождем… Эта его осень - была на исходе...
   Чувствовал ли он в себе такой же, прежний, интерес к чудесному лесу ? Хотелось ли ему дождаться здесь перемен или не терпелось вернуться к привычной своей жизни ? Надо ли было ему снова оказаться там, где он уже раньше был и от чего еще недавно так желал отказаться ? Мог ли он еще надеяться отыскать что-то интересное в мире своем прошлом или, оставшись здесь, найти что-то лучшее в чужом, но счастливом мире настоящем ? И ощущал ли он этот новый мир таковым ?
   Мысли оставляли его и посещали вновь. Они и погода - то сковывали его, то возмущали, путались и рвались в голове, будто крошили мотор перед стартом.
   Внешне днем поведение его не говорило ни о чем, и не возникало ни у кого сомнений, что все у него - в порядке. Однако дотошные совы обратили внимание, что стал он чаще просыпаться и сильнее спорить по ночам и будто с кем-то во сне бороться…
   И прошел по лесу слух, что еще до зимы его не станет.