Не звони, не надо!

Похоже, что нам никогда не уйти далеко,
туда, где всемирный потоп нас не сможет достать.
Нас смоет дождями и, может быть, станет легко
постигнуть всё то, что казалось, уже не понять.
Похоже, что мы растворяемся... в этом вся соль.
Волнуясь, смущаясь, мы пробуем слёзы на вкус.
Но сумма у наших слагаемых, кажется - ноль.
Не будет весны. Я её никогда не дождусь.
Светлана Севастьянова
– Светка, Светулька, это… в самом деле ты, – ликовал Артём, схватив женщину за руки, – я так рад тебя видеть! Дай разгляжу. Похудела, расцвела. Загар ненашенский, заморский. Карибы, небось, или Греция. Зеленоглазая-то какая, надо же! Мне всегда казалось, что они у тебя серые. Сколько же лет мы не виделись? Покрутись, а-а-а… удивительная, обворожительная… прекрасная! Вот я дурак!
– Только понял? Двенадцать, Тёма, две-над-цать лет минуло. Ты изменился. Повзрослел что ли. В плечах раздался. Морщины у глаз. Рубашка белоснежная… ухоженность, уверенность во взгляде, дивный мужской запах. Мужчина с перчиком. А руки убери… и не смотри на меня так, словно раздеваешь, словно ты питон, а я бандерлог, мечтающий стать твоим ужином. Я женщина пылкая, но скромная. Замужем, между прочим. Двух сыновей воспитываю.
– Кокетничаешь. Хвалишься или дразнишь? Могу тем же ответить. У меня молодая жена, две дочурки – Диана и… и Света, между прочим… квартира, машина, дача. Зачем обороняешься, почему нападаешь? 
Женщина как-то странно посмотрела на своего визави, насторожилась. Кожа на её груди мгновенно приобрела пятнистый малиновый оттенок, – ты сказал Света, почему?
– А что такого? Да, мне всегда нравилось это светлое имя. Что тебя удивляет? Ладно, расслабься, чего ты на самом деле. Рад, что у тебя всё хорошо. Хорошо ведь… ты счастлива? Дети большие?
– Ромке одиннадцать. Тёме… шесть.
– Не забыла, значит. И я… я тоже… всё помню. Ты лебёдушку с руки кормила, а её кавалер… приревновал, наверно. Цапнул тебя за руку и в воду уронил. Мне тоже от него досталось, пока потерпевшую  вытаскивал. Ты стояла на берегу, обтекала… вся такая растерянная, мокрая. На тебе было тонкое платье лимонного цвета, прилипшее к телу. Оно ничего-ничего не скрывало, напротив, выделяло интимные детали. Я заворожено смотрел на твою удивительную грудь…
– Вот, значит, куда ты смотрел! Никогда бы не подумала, на что ты глаз положил. Я думала –  влюбился.
– Конечно, влюбился. Одно другому не мешает. Потом я привёл тебя домой. Ты целый час просидела в ванне, тихо ревела. Я слышал. Только потом до меня дошло, что ты стесняешься выйти, что поняла, почему я тебя так внимательно разглядывал. Тогда я постучался, предложил полотенце, мамин халат. Ты в нём была такая смешная, такая милая.
– Ты тоже выглядел забавно: корчил рожи, хохотал невпопад и болтал, болтал. Мне было неловко, хотелось убежать, но платье и волосы никак не сохли. Тогда ты предложил сушиться феном, а сам… прожёг утюгом платье.
– Я не знал, что утюг прилипает. И потом… я же нашёл выход, согласись. В рубашке и джинсах ты мне тоже нравилась. А платье моя мама новое сшила.
– Да, Артём, твоя мама замечательная рукодельница, но мне домой пора. Дети, сам понимаешь, хозяйство, муж.
– Светочка, прошу тебя, давай в кафе посидим. Двенадцать лет не виделись. У меня сейчас такое настроение… такое…
– Игривое… матч-реванш замыслил? Вижу, куда ты уставился, дырку протрёшь. Тебе жены не хватает?
– Причём здесь она, я соскучился. Ты вся такая… вроде прежняя, но совсем другая.
– Без тебя знаю, что время не красит. Но мужики до сих пор слюни пускают, от донжуанов отбоя нет. Облизываешься? Не для тебя мама ягодку растила. Чужие мы, Тёма.
– Ну, ты даёшь Светулёк.! Какая же ты мне чужая! Пять лет, тысяча девятьсот семнадцать дней мы были супругами, а сколько дней и ночей просто так целовались. Неужели ты всё забыла?
– Надо же, математик, подсчитал. Может ты меня выслеживал, готовился в силки залучить? Положим, помню кой чего, в том числе пикантные подробности, но… слушай, а ты не забыл, чего мы с тобой того… развелись-то: почему, зачем?
– А мне почём знать? Ты пришла, злая как фурия, врезала мне по физиономии, сказала, что между нами всё кончено.
– А ты?
– Сказал, что ты сумасшедшая. Я ни сном, ни духом. Провалиться сквозь землю – не было за мной грехов: ни больших, ни малых. Крылья не отросли, но каяться не в чем.
– Ну и…
– Ты метнула в меня чайник… с горячей заваркой.
– Попала?
– Свет… не хочу превращать в допрос романтическое свидание. Я сейчас на такой аппетитной волне. Как тебе объяснить. Вот это, – помнишь, помнишь, мальчик я босой в лодке колыхался над волнами. Девушка с распущенной косо-о-ой…
– Твои кудри трогала губами. Было, не спорю. Не раз было. Двенадцать лет назад мы были единым целым. В прошлой жизни, Тёма. Мне теперь не до любовных репетиций.
– Хочешь сказать, что не любила никогда? Вот и врёшь! Я тебя целовал – ты жмурилась, как котёнок мурчала, ластилась. У тебя на мочке уха точка есть, когда я до неё губами дотрагивался – ты улетала. С тобой… нет, с нами, такое творилось! Каждую ночь, каждый день.
– Да, вспомнила… кажется. Я без тебя задыхалась, сохла. С тобой… сама себе завидовала.  Тыщу лет тому назад. Потом… однажды, утром проснулась, не с той ноги что ли вскочила. Меня всё раздражало – музыка, танцы, прикосновения, объятия, голос твой, любовь эта самая, ликование по поводу и без, оргазмы без конца и начала. А ты… ты весь такой счастливый, улыбчивый – аж противно. Мне плохо, а тебе хорошо. Это что – правильно! Вот я и решила…
– А теперь, теперь у тебя по-другому, теперь ты счастлива вместе с тем, другим?
– Я запуталась. Сначала страдала. Я так боялась, что когда-нибудь ты меня разлюбишь. Мне каждую ночь это снилось. Потом мне стало как бы всё равно. Наверно устала бояться. После развода уехала в другой город. Почему ты меня отпустил, почему не нашёл? Лёша со мной не церемонился: принимал все решения за меня, ни о чём не спрашивал. Я даже не знаю, любила его или нет. Подчинялась. Привыкла, что он имеет право.
Муж грубый, но надёжный. Что-то я на пустом месте расчувствовалась. Глупости это. В жизни главное – доверие, комфорт и стабильность, а любовь, всякие там сладкие ванильные мысли, страсть, азарт и трепет – это для сопливых мальчиков и недозрелых девочек с косичками.
Мы поторопились стать взрослыми, потому наделали ошибок. Теперь выросли, Артём. Поздно менять судьбу, когда от любого опрометчивого шага зависят другие люди, те, кому ты обязан по жизни.
– Ни о чём не жалеешь… никогда-никогда? Только честно.
– Ты про сладкие сны, навязчивые видения и прочую волнительную лабуду? Как без неё! Я тебя любила, Тёмочка, ещё как любила. Такое не забыть. Конечно, ты снишься мне. До сих пор представляю в деталях наши очень нескромные свидания. Но чаще встречаю тебя случайно и умираю от страха, что не позовёшь, не обнимешь, отвернёшься. Но это теперь ничего не значит. Сейчас мне страшно оттого, что вижу – готов позвать. Недаром говорят – бойся своей мечты, она может исполниться. Не делай этого.
– Жаль! Хотя, если быть до конца честным, я тоже не готов глобально менять жизнь, потому что не переношу чужую боль. Люблю своих девочек, это важно. Ты только мужу ничего не рассказывай… про нашу встречу. Ни к чему давать повод для ревности. И сама… сама не наделай глупостей. Я же знаю – ты умеешь устраивать шторм в чашке чая. Не обидишься, если я тебя поцелую? Как сестру, как родственную душу.
Света застыла, плотно сжала губы, побледнела, но всем видом показала готовность… подчиниться что ли.
Не удержалась. Бесконечно долгий поцелуй, пылкий, страстный, произвёл на неё неизгладимое впечатление: земля уходила из-под ног, вертелась и взбрыкивала.
Такого трепетного чувства бывшие супруги никогда прежде не испытывали. Это было куда слаще, чем первый юношеский поцелуй.
Перед глазами проносилась череда романтических образов и сцен, сонм эмоциональных порывов судорогами сотрясал возбуждённые тела, противоречивого характера мысли рвали чувствительные души в клочья. Оба чувствовали себя заговорщиками, еретиками.
Потрясённые, они долго не решались разъяться, стеснялись смотреть друг другу в глаза, не отпускали сцепленных рук.
Оба понимали, что настал час истины, пришло время окончательно и бесповоротно расставить, где нужно, все точки, заглушить, наконец, эмоциональную горячность, покончить раз и навсегда с сентиментальными фантазиями и соблазнительными декорациями, которыми щедро обставили ностальгические воспоминания.
Кто они теперь друг другу, после сегодняшней встречи – любовники? Как же это неправильно. Лучше бы этого не произошло!
Или нет – не лучше?
Увы, жизнь – конструктор из парадоксов, неразрешимое, бесформенное логическое построение; головоломка, которую невозможно распутать, не разломав предварительно на части. В ней всё, всё, от первого вздоха до последнего пристанища неразумно, абсурдно, несправедливо.
Света почувствовала, что ещё мгновение и прольются слёзы, что кончаются силы сопротивляться чему-то очень сильному внутри. Она вырвалась, побежала, потом вернулась, протянула визитку, – не звони, не надо. Пожалуйста.
Женщина скрылась в маршрутке, где дала волю поглотившим всё её существо чувствам, отвернувшись к окну, а мужчина в застывшей позе долго ещё не мог сдвинуться с места.
Дома он закрылся в своей комнате, грустил, читая любимые стихи, тем или иным образом связанные с ней, так и не разлюбленной, самой первой в жизни женщиной, к которой судьба позволила прикоснуться ещё раз, возможно последний.
Говорят, мужчины не плачут. Врут.
Читая поэтические строки Вадима Хавина, – “Какая разница что будет, и сколько ждёт меня камней, и кто предаст, и кто осудит, пока смеёшься ты во мне? Когда потери заболят, когда-нибудь, когда подкатит, я вспомню смех, твой цвет, твой взгляд... и мне ещё надолго хватит”, – Артём, заливаясь слезами, размышлял о смысле жизни, о фатальных ошибках, которых можно было не совершать, если доверяешь и веришь, если понимаешь, что нужно уметь прощать простые человеческие слабости.
На столе лежала визитка любимой женщины с чужой фамилией, требовательно транслируя сигнал бедствия, возможность вызвать скорую помощь.
– Она меня не забыла, – рассуждал Артём, – я её буду помнить… всегда. Разве это не счастье? Что на самом деле заставило нас расстаться, почему мы были такими глупыми, такими неразумными, ограниченными, упрямыми? Как теперь жить, зная, что всё могло быть иначе, что ещё может измениться, стоит только набрать заветный номер?