Смысл

Непонятно было в далеком детстве, зачем люди ходят на работу? Про деньги все ясно. Но зачем? Я видел, что мой дед ходил на работу. И другой дед тоже. Один из них в детстве был батраком.
Весь год на работу. И дома – замкнутый круг. Каждый год сажается картошка. И выкапывается. А еще  в стайках – две свиньи. И куры во дворе.
Так жили мои предки. И потом они все умерли. И я в детстве это ясно понимал. Только не осознавал: зачем люди ходят на работу и кормят свиней. Чтобы умереть? И никто не помнит моих предков. Их имена растаяли в глубине десятилетий.
Родиться, жить, работать, страдать и болеть. Ухаживать за свиньями и за курами. А затем уйти. И о тебе никто не вспомнит. Смысла нет. Я не видел этого смысла.
Началась школа.  И снова непонимание. Для чего квадратные  уравнения и теоремы о треугольниках? Мне было страшно,  что вызовут к доске, и я опозорюсь перед всем классом – из-за треугольников. А еще какие-то химические реакции с их темным спрятанным смыслом. Зачем?
Много разных аргументов приведут – в пользу треугольников. И химических реакций.  Только почему-то в памяти – иное.
Помню речку Джиду. Костер с желтым кругом, за которым – тьма.  Черная сибирская ночь. Искры летят в звездное небо. Мы с отцом на рыбалке.
Спина мерзнет, лицу жарко. Слышно, как плещется в темноте вода. Пахнет речной свежестью. Утром проверяются удочки. И мы едем с отцом домой – на мотоцикле. В сумке улов. Мать пожарит рыбку, сварит уху. Помню дымящуюся тарелку на столе. И запах ухи.
А треугольники и химические реакции не помню.
В памяти сохранились теплые живые пятна. На мне белая рубашка. Прихожу к другу. Он колет дрова. Поднимает на меня глаза и спрашивает, почему на мне белая рубашка? Нет же праздника. Мы в восьмом классе.
Помню его лицо и его голос. Его давно нет на белом свете. А голос и лицо живы в  моем сердце.  А математика – ушла. Как и химия с физикой. От них не осталось и следа.
Зато  помню другое. Как куры заклевали моего маленького котенка. Он лежал, распластанный, на траве. У меня была истерика. Мне было дурно. И бабушка принесла другого котенка. Он оказался кошкой.
Каждый день на работу и с работы. Она, работа, не всегда торжество творчества. Работа – это пропитание. И несколько поколений потратили на нее свои  жизни.  И ничего не осталось.
Почему так трагично устроена жизнь?
Помню, как отец приносил из тайги елку. Как она пахла в протопленной избе. И как мать доставала большие картонные коробки с игрушками.  И было странно видеть на дне этих коробок – прошлогодние елочные иголки.  Года нет, нет того снега,  и той елки. А иголки до сих пор валяются в комьях слежавшейся ваты.
Елка нарядная хвастливо стоит посреди комнаты. Можно заползти под нее. И лечь на спину. Открыть глаза и смотреть в перспективу летящей к потолку елочки.
В середине января, ободранная и безобразная, она будет валяться во дворе. Придет лето, мать растопит печку в летней кухне, чтобы сварить на воздухе голубичное варенье. И остатки былой красавицы с треском сгорят на благо душистого варева.
В памяти лица одноклассников. И учителей. Синие сибирские горы. Весны и зимы.
Годы пролетели. Мать, которая варила варенье, с трудом топчется по комнате.  И я не хожу на работу. Многие-многие мои работы забыты, как теоремы про треугольники. Вынесло их время прочь.
И дочь выросла. Подрастает ершистая внучка.  И тот же самый  вопрос: зачем все это было? И почему так быстро пролетело? И был ли во всем этом какой-нибудь смысл?
Или его не надо искать? А просто жить? Выращивать картошку, вдыхать запах новогодней елки. Дышать, ходить, огорчаться и радоваться – пока жив. Потому что смысл – пока жив.