Три поездки в прошлое. Часть 1. Ностальгия

Ностальгия – болезнь. Эта болезнь называется «тоска по родине». Обычно считалось, что ностальгия – болезнь эмигрантов. И в первую очередь, эмигрантов первой волны. Сотни тысяч русских оказались вдали от России. Произошло это в результате первой мировой войны, революционных событий и Гражданской войны. Эти сотни тысяч в силу различных обстоятельств оказались за пределами своей исторической родины. И вот в среде эмигрантов, оторванных от близких, от родных мест, прежнего уклада жизни, «совершеннейшего и счастливейшего детства» (писал Набоков) ностальгия стала настоящей болезнью. Тоска по родине, по родному дому, по местам, где прошло детство, которые пришлось покинуть и в которые до боли хочется вернуться. Это щемящее чувство тоски, вызывающее комок в горле и тяжесть под сердцем. Что такое тоска, депрессия? Это когда давит сердце, когда не хочется ничего делать, никого видеть. Не хочется ни читать, ни писать, куда-то идти. Все валится их рук. Одно желание – забиться так, чтобы тебя никто не видел и не трогал, и ты никого не видел. Тогда достаешь старые фотографии, и начинаются воспоминания, возникают в памяти какие-то события. Но чем больше воспоминаний, тем больше чувство безысходности. И тогда уже не помогают фотографии. И тогда хочется бросить все, пренебречь всеми сложностями и опасностями, связанными с возвращением, и вернуться. Вернуться хоть на миг, посмотреть, увидеть, а там «будь, что будет» Так поступали многие, возвращаясь в Россию, что бы увидеть и умереть.

Ностальгия всегда связана с воспоминаниями о прошлом. У эмигрантов – это тоска по Родине и в первую очередь по географической родине. Ностальгия – болезнь, поражающая только взрослых. Только взрослый человек устает от своей свободы, самостоятельности, ответственности. В период слабости, сомнений, внутреннего кризиса его охватывает ностальгия, тоска по уютному миру детства, где рядом были близкие люди, и где он не был одинок. И он стремится вернуться в тот мир.
Но часто, возвращаясь, человек не находит на прежнем месте знакомого дома, людей, которых он покинул или находит их изменившихся до неузнаваемости, как не находит знакомых до боли мест, которые тоже изменились. Я сам неоднократно попадал в такие обстоятельства.

Мы не можем, как бы нам ни хотелось, вернуться в мир нашего детства, юности, прежней жизни. И тогда человек начинает осознавать, что время истории и нашей жизни необратимо, потери невосполнимы, а прошлое недоступно. И только воспоминания становятся лекарством, помогающим пережить ностальгию. Вылечиться от этой болезни нельзя.

Ностальгию может вызвать не только отрыв от географической родины. Ностальгию может вызвать тоска по прежней жизни, которой лишился. Такие обстоятельства, как распад государства, изменение его границ, политического строя, социальных ценностей. Были ли подобные ситуации у моего поколения? Да, были. Внезапно, в кратчайший срок перестала существовать страна, которую мы считали своей родиной. Страна нашего детства, нашей юности, страна, которую любили, гордились, в которую верили. В любой точке этой необъятной земли мы были своими.
Пришли другие жизненные ценности, и большинство жителей, особенно старшего поколения, оказались в глубокой депрессии, тревоге, тоске по прошлому и спокойному, защищенному государством, образу жизни.

И сразу в стране появился целый класс рвачей, бизнесменов, торгашей и просто грабителей, которые мертвой хваткой вцепились в то, что было нашим общим достоянием. Они готовы растоптать, перешагнуть и идти дальше по трупам своих сограждан. Сколько горя принесла нам ельцинская революция! Вот откуда тоска по родине, хотя люди остались в прежних географических границах.

Оказался и я, и мои близкие в таком положении. Все, чем я гордился, а гордился я причастностью к тем, кто выбрал путь служения защите отечества. Тридцать пять лет отдано флоту. Курсантская юность, «подпоясанная ремнем», лейтенантская молодость на задворках Заполярья, на Русском острова, в Советской Гавани, на Сахалине и Камчатке. Затем командование кораблями – мечта каждого морского офицера, на Тихоокеанском и Черноморском флотах, воспитание и обучение будущих офицеров в ВВМУ, советническая работа в воюющей Африке – вот этапы моей службы. Казалось бы, вот и заслуженный отдых, заслуженная пенсия! И все рухнуло в один момент.
 
Перестала существовать страна, которую мы считали своей родиной. Страна нашего детства, нашей юности. Страна, которой служили и которой гордились. И вдруг мы – жители единой и мощной державы - оказались по разные стороны границы. Мизерная пенсия, которая не выплачивалась месяцами, унизительное социальное положение, обесцененные вклады и накопления – вот разбитое корыто – итог нашей жизни. Надо было искать работу. А где работать? Специальность – корабельный артиллерист, профессия – командир боевого корабля. Друзья помогли устроиться на вспомогательном флоте сменным помощником капитана пассажирского катера и еще 16 лет службы на флоте, теперь уже на вспомогательном. Какова эта должность 70-летнему деду? Но жить-то надо! Так, наверное, чувствовали себя блестящие царские флотские офицеры, работая таксистами в Париже в эмиграции? И такая тоска и безнадежность от такой жизни! А вы спрашиваете: откуда ностальгия? Конечно, ностальгия – тоска по прошлому, по прошлой жизни. Чаще вспоминается детство. Тоска по любимым и близким сердцу местам детства, по чудесному Приморью, по сибирским просторам ишимской лесостепи, по школе и школьным друзьям и товарищам. По тому, где тебе было уютно, хорошо, радостно, где были родные и близкие тебе люди, где ты был счастлив. Вспомните слова: «…я тоскую по родине, по родной стороне своей…»

Родина

Моя малая родина – остров Большой Шантар, расположен он в юго-западной части Охотского моря. Это самый большой остров из семи островов архипелага. В далекие времена самая большая бухта острова Якшина была прибежищем зверобоев-браконьеров. Здесь били морского зверя: сивуча, лахтака, ларгу, топили китовый жир, ловили кету и горбушу, запасались пресной водой. С приходом советской власти с браконьерами навели порядок. На острове построили лесопильный завод, открыли лисий питомник, был создан пограничный пост во главе с командиром и шестнадцатью пограничниками. Туда в 1934 году, получив назначение начальником погранпоста, привез молодую жену – мою мать, мой отец. На Шантарах 22 октября 1935 года родился я. Там я впервые увидел серое Охотское море, мрачное холодное небо, бьющие в скалы холодные волны, зеленую даль тайги, обветренные лица пограничников
Там первыми звуками, услышанными мною, кроме маминого голоса, были завывание ветра, рокот волн в прибрежных скалах, крики чаек, лай ездовых собак, голоса окружающих меня людей.

Там я, маленький человек, впервые ощутил запах моря, морских водорослей, рыбы, болотного багульника, хвои, свежих опилок, северной ягоды черники и морошки.
«Запахи, скорее, ежели звуки и образы, заставляют звучать струны сердца» (Д. Киплинг). Вместе с молоком матери я узнал вкус малосольной икры, вяленой корюшки, мясо отварного краба и дальневосточной креветки, оленины, черники, морошки и брусники.

Несколько десятков лет я был оторван от моря, морского берега, скал, морских туманов, но потом, вернувшись в места моего детства, я все это ощутил и вспомнил – звуки и запахи моего детства. Прав К. Паустовский: «Одна из загадок нашего обоняния – таинственная связь его с нашей памятью».

 А после возвращения с острова отец служил в бухте Де-Кастри и городе Николаевске. И там, на побережье Татарского пролива и бухты Чихачева было серое море, северный холодный ветер, запах водорослей и рыбы, и пограничники. Суровое Охотское море, летние туманы, зимой снега и морозы, а в августе духота и марево комаров – все это моя родина. Видимо, тогда на генетическом уровне в раннем детстве я неосознанно полюбил этот суровый край. Я полюбил побережье со старыми рыбацкими причалами, ржавыми или прогнившими, ободранными льдинами, сваями, со сломанным настилом. Когда-то к ним швартовались баркасы с выловленной рыбой и морской капустой. Я полюбил берег моря с разбитыми старыми шлюпками, обрывками рыболовных сетей, выброшенными морем сломанными спасательными кругами, стеклянными поплавками, сломанными веслами и другим хламом, который море не терпит. А для меня все это было каким-то своим. Оно сохранилось в детской памяти: «…Кто-то и мне прямо в глаза, молча, глядит, словно забыть старый причал мне не велит…».

И до сих пор я вспоминаю места моего детства, и меня неудержимо тянет туда. Так малек дальневосточного лосося, вылупившись из икринки, в верховьях чистой горной речушки, скатывается в море. Через годы, став взрослым лососем, идет и находит устье реки, а затем и свою маленькую речушку, и идет туда, преодолевая течения, отмели, перекаты и другие препятствия, чтобы добраться до своего ручья и там отметать икру и…закончить свое существование.

В апреле 1941 года отца комиссовали по состоянию здоровья – язва желудка. Семья решила сначала ехать в небольшой городишко Ишим, где прошло детство отца, где жили две сестры и семьи двух братьев, а затем в Ивановскую область. Там до революции проживала семья Кручининых. Но в Ишиме нас застала война. Отец выехал в Москву в Управление кадров Погранвойск, куда было выслано его личное дело, нас с мамой оставил у старшей сестры. Около трех недель мы ждали отца. Вначале война не чувствовалась. Также работали магазины, на станции торговали мороженым и брынзой, и только железная дорога перешла на военное положение. Через станцию пошли эшелоны с войсками и военной техникой. Мы с мамой часто выходили на станцию. В теплушках ехали молодые ребята в солдатской форме, веселые и жизнерадостные. Всем казалось, что война быстро закончится нашей победой. А потом пошли эшелоны с ранеными и эвакуированными семьями. Жизнь страны и нашего городка стали переходить на военные рельсы. Возвратился из Москвы отец. Он получил предписание следовать в распоряжение приморского военного комиссара. Мы с большими трудностями возвратились в Приморье. Отец оставил нас с мамой в дедовском селе Чернышевка. Его основали в 1906 году переселенцы из украинских губерний, в их числе был и мой дед. Там родилась мама, там была ее родина.

 Отец стал на учет в Комиссариате, а Приморский крайком партии направил его в Анучинский райком на партийную работу. В годы войны семья жила в Приморье. В начале у деда, затем отец перевез нас в Анучино. Так мамина родина стала моей на всю жизнь. Село Анучино было основано на слиянии двух рек, давших начало Даубихе – чистой горной речке, одной из двух истоков Уссури. С прокладкой шоссейной дороги село приобрело особое значение, превратившись в районный центр.
 
Расположенное в самой узкой части даубихенской долины, село с севера и с северо-запада было зажато хребтом Казачий и юго-восточными отрогами хребта Синие горы. Оно постоянно страдало от наводнений, пока не была построена шоссейная дорога, высокая насыпь которой отделила село от реки. Анучино, расположенное в сопках, имеет особый климат. Зима снежная, безветренная, морозы умеренные. В окрестных сопках растут дикий виноград, лимонник, большие участки кедровника, по долинам рек и ручьев манчжурский орех, боярышник, заросли красной смородины. В Даубихе и окрестных озерах много разной рыбы. Это был рай для начинающего рыболова. Это были чудесные места среднего Приморья, с чистыми, быстрыми реками и протоками, сопками, покрытыми лиственными и хвойными лесами, и южной частью приханкайской долины с многочисленными озерами и болотами, травяным морем и кустарниковыми зарослями с массой дичи и зверья. Я полюбил этот край. С семилетнего возраста я с удочкой пропадал на Даубихе и ее протоках. Там я тонул и научился плавать, там мы, такие же пацаны, как и я, катались на бревнах по быстрой Даубихе, зимой гоняли с сопок на самодельных лыжах. Родители давали нам свободу, отец поощрял меня в моих рыбацких делах, и я благодарен родителям за эту свободу.

Родительский дом, отчий дом предполагает место, где постоянно живут родители, где ты родился, вырос, откуда ушел в жизнь. Я один из тех, у кого не было постоянного места жительства родителей. Казенные квартиры в Николаевске, временное проживание у деда в Чернышевке, служебные квартиры в Анучино и в Ишиме, временное жилье на Урале, где отец строил элеватор и куда я приезжал в курсантские отпуска – все это было временное жилье и никак не могло называться «отчим домом». И только после возвращения родителей в родную для мамы Чернышевку они построили с моей помощью свой дом. Это случилось уже в 1961 году. И с тех пор стоит дом моих родителей, и он стал моим. И я стал считать Чернышевку своей родиной. В 1986 году ушел из жизни мой отец – мой добрый наставник в житейских, рыбачьих и охотничьих делах, пример для подражания в жизни. Я в это время был в Эфиопии и не смог проводить его в последний путь. Мама ушла через десять лет после отца, я и ее не смог проводить – такие были времена. Сейчас в родительский дом каждое лето приезжает моя сестра. Она живет во Владивостоке, муж – полковник в отставке, еще работает, два взрослых сына живут с ними.

Я всегда с радостью приезжаю в родительский дом, мне в нем легко дышится, живется. Там, в селе и в небольшом городке Арсеньеве все мои родственники: двоюродные и троюродные братья и сестры. Там все для меня родное и близкое. Там особая аура. Там могилы моих деда, бабушки, отца, мамы, многочисленных родных и близких…

Многое изменилось, но меня по-прежнему тянет в эти края. Последней поездке посвящены эти воспоминания.
Я неоднократно приезжал на Дальний Восток, мне довелось служить в Советской Гавани, а это рукой подать до бухты Чихачева. Там расположен поселок Де-Кастри, где служил мой отец. У меня была возможность побывать в поселке. В 1965 году я служил помощником командира на сторожевом корабле. Корабль получил задание прибыть в бухту Чихачева, стать на внешнем рейде на якорь и ожидать подхода из Комсомольска подводной лодки. Лодка следовала в плавучем доке под буксирами через амурскую салму. С приходом дока на рейд бухты Чихачева, подводная лодка выходит из дока и опять же под буксирами переходит во Владивосток. Нашему кораблю следовало сопровождать эту лодку и охранять на переходе. Поэтому мы и оказались так близко от места моего детства. Корабль стал на якорь. Однако, подводная лодка задерживалась с прибытием. Я с помощью бинокля и оптического визира пытался рассмотреть строения на берегу, пытаясь определить, где же был погранпост? Но был туман, видимость плохая, а волнение моря не давало возможность спустить шлюпку и переправиться на берег. Сутки мы стояли на якоре, а я не мог побывать на берегу, почти у порога своего детства. Подошла подводная лодка, и мы проследовали по плану.

И ещё у меня была возможность побывать на Шантарских островах, на моей малой родине. В декабре 1987 года я возвратился из Эфиопии. Служба закончилась, и я ждал приказа Министра на увольнение в запас. Весной я написал письмо коменданту Николаевского-на-Амуре гарнизона с просьбой сообщить: смогу ли я приехать или прилететь на мою родину – Шантарские острова? Ответ пришел довольно скоро. Комендант гарнизона В. Иванов писал: «…для проезда на остров особого разрешения не требуется, достаточно отпускного билета. В Николаевск добираться нецелесообразно, рекомендую Вам брать билет до Комсомольска, там найти воинскую часть (№ указан) и обратиться к командиру корпуса (ФИО указаны). У него в подчинении воинская часть, находящаяся на острове, у генерала личный вертолет, он вам не откажет. Лучшее время июль-август…» Давались советы по снаряжению, одежде, обуви. Я благодарен коменданту за это письмо, ведь он мог просто не ответить или отделаться формальной отпиской.

Одновременно с письмом коменданту, я отправил письмо на остров, адресовав его председателю поселкового совета острова Большой Шантар. И тоже получил ответ. Ответил мне заместитель командира подразделения, расположенного на севере острова, на, так называемой, «точке», старший лейтенант Александр Тарасович Шевченко. Александр писал: «…нам приятно было получить Ваше письмо, узнать, что живут в стране люди, которых свела судьба с этим островком в далеком море. И что мы точно также через десятилетия с такими же приятными воспоминаниями будем обращаться к истории нашей жизни на Шантарах». Он писал, что в поселке, где я родился, осталось только четыре человека, которые обслуживают метеостанцию. Сам поселок, как таковой, перестал существовать. Да еще на севере острова маяк Северный, который обслуживают две семьи. К письму Саша приложил рисунок острова, подробно написал, как лучше добраться до их «точки». Так примерно описал мне маршрут и комендант.

Вскоре я получил от Саши еще и второе письмо. В нем он подробно написал о жизни на острове, охоте, рыбалке. В заключении писал: «…в этом году ожидается массовый ход красной рыбы, приезжайте, вы вдоволь поохотитесь на уток, а может медведь подвернется, а уж рыбалка будет отменной. Для мужика здесь настоящее Эльдорадо».
Время шло, а я все никак не мог принять окончательного решения. По гороскопу я Весы. У меня по жизни постоянные сомнения: быть или не быть, этот вариант выбрать или другой? И еще, я тяжелый на подъем. В моем случае надо было выбирать: ехать к маме, которая с нетерпение ждала моего приезда, или отправиться на остров, где с маршрутом и временными моментами была полная неизвестность. И я выбрал знакомый маршрут, в Приморье. Саша писал, что собирается в отпуск в июне-июле месяце, я пригласил его в Крым к себе или в Приморье к сестре во Владивосток, но ответ я не получил. Начались горбачевские, а потом и ельцинские преобразования, противовоздушная оборона стране была не нужна, началось уничтожение армии и флота. Видимо, радиотехнический пост на Шантарах стал ненужным и «точку» закрыли. Я так и не знаю, где Саша, служит ли или выбросили со службы, как выбросили сотни, тысячи, ставших в один момент ненужных, офицеров. Так я лишился последней возможности побывать на Шантарах и увидеть свою малую родину. Грустно и обидно. И теперь я только мысленно могу представить свой несостоявшийся приезд и события, которые могли бы произойти. Сам виноват.