Три поездки в прошлое. Часть 2. Поездка в Приморье

Весной 2008 года я решил совершить поездку в Приморье, в свою родовую деревню Чернышевку. Ровно 50 лет тому назад я летел из военного городка Полярного, где служил на тральщике, в свой первый корабельный отпуск в Чернышевку. Незадолго до этого в деревню вернулись с Урала мои родители. Вернулись на мамину родину, чтобы остаться там насовсем. Я вылетел день в день, как вылетал до этого 15 июня 1958 года. Тогда я летел одним из первых рейсов Ту-105, которые накануне открылись из Москвы в Хабаровск. Теперь я летел на Боинге-747. Такого «прогресса» достигла Великая авиационная держава за 50 лет!

И вот я дома, сижу на широкой скамейке, которую я же по просьбе мамы соорудил несколько лет тому назад в один из приездов у стенки дровяного сарая. Очень удачное место. Передо мною начинается ягодник. Несколько кустов крыжовника и два ряда виноградника. Виноград полудикий, скрещенная привозная виноградная лоза с уссурийским диким виноградом. Ягоды крупнее уссурийского и по вкусу он более сладок, чем местный. Посадил его папа лет тридцать тому назад, папы нет, а виноград растет. Вижу завязи зеленых кисточек. Дальше огород, несколько грядок картошки, по краям грядок посажена кукуруза и подсолнечник. Середина июня, все только начинает расти, оттого огород кажется пустым и голым. Сижу лицом к заходящему солнцу. Местное время половина десятого вечера. Тихий спокойный закат, однако, солнце еще высоко над горизонтом. Сегодня был теплый, нежаркий день. Природа отдыхает. В соседском огороде в кустах стрекочет молодой выводок сорок. К ним подлетел удод, и они подняли крик. Недовольны, он нарушил их покой. Позади меня в балке кукует кукушка. Тишина. Я так люблю такую тишину, без криков, орущих магнитофонов, шума моторов, городской сутолоки!

Небо в перистых облаках. Закат яркий, светлый. Завтра, видимо, будет хороший день.
Заканчивается восьмой день моего пребывания на родине, и я попытаюсь восстановить прошедшие события.

 15 июня меня встретили в аэропорту Женя, мой зять, Андрей, мой старший племянник и его дочь Настасья, студентка первого курса приморского университета. После первой встречи и расспросов Женя уехал во Владивосток, а мы с Андреем и Настей отправились через Уссурийск в Чернышевку. У Андрея японская машина, пятиместная, с небольшим кузовом типа пикапа. Выехали из аэропорта, замелькали пригороды Владивостока, яркая приморская зелень, поля, сопки. Дорога отличная и мы примерно через час подъехали к Уссурийску. На местном рынке купили овощей, разумеется, привозных, заграничных. Они, как впрочем, и во всех регионах России, Украины заграничные. Свои еще растут в виде рассады, а вот из Китая, Кореи, Вьетнама на всех местных рынках их уже предостаточно. Но есть и местные, парниковые, их выращивают корейцы в пригородном уссурийском интернациональном хозяйстве «Дружба». «Дружба» была создана на арендованной в советское время земле жителями соседней Кореи. Хозяйство не развалилось, как наши совхозы, а продолжает процветать. Развал страны, перестройка, смена социальной системы, дикая приватизация и разграбление уничтожили все сельское хозяйство Приморья. На 60-е годы пришелся самый расцвет колхозов и совхозов Приморья. Приморье – уникальный, благодатный край для всех сельскохозяйственных культур. Здесь растет все, чем славятся Украина, Черноземье, Поволжье, Сибирь. Огурцы, помидоры, бахчевые, подсолнечник, кукуруза, соя, сахарная свекла, гречка. Я не говорю о таких культурах, как картофель, капуста, свекла, морковь и другие. Пасеки колхозов и частных владельцев давали тонны меда, благо в тайге были огромные массивы липы, а цветущие круглое лето луга, посевы гречихи и клевера, различных кустарников-медоносов, обеспечивали по четыре-пять качек в лето. Все военные годы Приморье не знало голода, обеспечивало продуктами как своих жителей, так и расквартированные воинские части и флот, помогая при этом фронту.

И вот во времена Горбачевской перестройки и Ельцинского развала страны и смены политической системы все рухнуло. Колхозы разделили на паи, и тут же за гроши предприимчивые люди выкупили эти паи за бесценок. Совхозы были приватизированы ловкими проходимцами из бывшей партийной, советской и хозяйственной краевой и районной номенклатуры. Вся сельскохозяйственная и мелиоративная техника перепродана. Бывшие начальники районного масштаба обзавелись дачами, саунами, магазинчиками. Приморье стало голым. Зарастают поля, которые еще недавно были гордостью местных селян, земля, которую отвоевывал у тайги мой дед. Все это я видел из окна Андреевой машины. Проехали уссурийскую лесостепную низменность, истоки реки Лефу – некогда мощной водной артерии, питающей озеро Ханка. Сейчас Лефу носит название Илистая. История вопроса такова. После советско-китайского конфликта на острове Даманский, Постановлением Советского правительства были переименованы все названия рек, речушек, ручьев, селений, хребтов и т.п., прежде носящие названия на китайском, корейском, маньчжурском, гольдском, удехе и других местных языках, на русские названия. И весь Уссурийский край потерял свою уникальность, романтику, специфику. В 2007 году вышло новое издание «Собрание сочинений Владимира Клавдиевича Арсеньева». Не ищите названий рек, ключей, гор, хребтов, населенных пунктов, упоминаемых в дневниках и первых изданиях нашего великого исследователя Дальнего Востока, на современных топографических картах – их там нет. Старые названия таких знаменитых рек и речек Уссурийского края как Уссури, Даубихе, Улахе, Судзухе, Суйфун, Сучан, Лефу, Кема, Иман, Аннюй, Хор и другие вычеркнуты из истории. Приведу несколько примеров. Два притока, две реки, образующие начало знаменитой реки Уссури, Даубихе и Улахе. Первую переименовали в Арсеньевку, а вторую Улахе (местное название переводится, как «река, где растет трава у-ла, которую вкладывают в обувь»), назвали Уссури, тем самым продлив саму реку Уссури более чем на 250 км. Полноводную реку Лефу (переводилась, как «река, где хорошая охота»), назвали Илистой. А название мощной, горной реки Иман ( это название носил черноморский танкер «Иман») переименовали в Большую Уссурку. Искренне жаль наших великих путешественников и исследователей Уссурийского края Николая Михайловича Пржевальского и Владимира Клавдиевича Арсеньева. Они не заслужили того, чтобы те реки, ручьи, горы, хребты, поселки и стоянки местных жителей, которые они с любовью и уважением описывали, историю названий которых изучали, были забыты и вычеркнуты из памяти.

А передо мной мелькали знакомые поселки: Михайловка, Ивановка, Ширяево. Закончилась уссурийская равнина с мелким кустарником и небольшими рощицами. За поселком Ширяево началась лесная часть нашего маршрута – Михайловский хребет, южная часть знаменитого хребта Сихотэ-Алиня. Когда-то это был таежный край, сейчас редколесье. Проехали речку Снегуровку, Медвежий ключ, Тигровый ключ. Дорога поднимается в сопки. По обе стороны дороги сопки Мещанка (370 м), Поперечная (640 м), возле горы Спутник (400 м) дорога вышла на берег Арсеньевки (бывшая Туда-гоу). Через час пересекли Казачий хребет и подъехали к райцентру Анучино. Здесь прошли четыре года моей мальчишеской жизни. Здесь я стал заядлым рыболовом, сплавлялся по реке на бревнах, тонул и научился плавать, впервые начал ставить петли на зайцев, съезжать на самодельных лыжах с окрестных сопок и вообще стал самостоятельной личностью.

Я попросил остановить машину. Вышли с Андреем, осмотрели окрестности. Бывшая некогда полноводная река Даубихе, ныне Арсеньевка, обмелела. Даже не верится, что когда-то при слиянии двух притоков шумел перекат, река катила потоки воды мощно и с напором. Обмелели берега, стали зарастать травой. Трехметровая насыпь шоссейной дороги просела до самого основания и сравнялась с обочиной, как сравнялись и откосы, которые защищали насыпь и село от наводнений. Наводнений просто не стало. Вырубленные лесные массивы окрестных сопок и прибрежных участков рек перестали быть источниками бывших наводнений. Село стало каким-то неуютным, то ли селом, то ли поселком городского типа с редкими двух-трехэтажными домами, хаотично разбросанными по поселку без четко обозначенных улиц. Все, не мое это Анучино! Ничто мне не напоминало в нем мои детские годы.

Поехали дальше, до города Арсеньева оставалось сорок километров. Арсеньев – город молодой. До войны это был большой поселок. В конце тридцатых годов, а во время войны особенно, развернулось большое строительство. Были построены три мощных завода: металлургический, авиастроительный и приборостроительный. В пятидесятых годах поселок Семеновка получил статус города Арсеньев. Сейчас это небольшой, современный, чистый, зеленый город со всеми городскими условиями проживания
Не доезжая 8 км до Арсеньева, свернули влево на второстепенную дорогу, переехали мост через теперь уже Арсеньевку, и через 20 минут подъезжали к нашей Чернышевке. Еще пара минут и мы у отцовского дома. Встретила нас сестренка, стол был накрыт, и мы окончательно дома. Поздний обед перешел в ужин. Я рано лег спать. В полете в ожидании встречи я ни на минуту не сомкнул глаз. Однако и в первую ночь в родительском доме спал беспокойно. Просыпался несколько раз, выходил во двор, опять засыпал. Сказывалась разница во времени между Севастополем и Владивостоком и первые впечатления от встречи с родными и близкими. Несколько дней потребовалось для акклиматизации.

На следующее утро, по установившейся традиции, я взял бутылку водки, Людмила приготовила несколько бутербродов, ещё какую-то закуску, и я пошел на кладбище. Так сложилось при строительстве села, что два брата и сестра моего деда построили дома на ближайшей к кладбищу улице, дед свой дом построил в трех кварталах от братьев, мои родители поселились недалеко от дедовой хаты. Идти до кладбища мне недалеко, я шел мимо хат моих двоюродных дедов, так знакомых мне с раннего детства. Шел я медленно, болела нога. Вот и кладбище. Ничего на нем не изменилось, заросло только больше, и стал заболачиваться край у дороги. Откуда появилась там вода, непонятно, вроде как возвышенная часть? И вот я у могил своих близких. Здесь все наши: могилы деда, бабушки, отца, мамы, дядьки Андрея, а подальше дедова брата Акима и его жены Катерины, второго брата Емельяна и его жены Прасковьи. Все они лежат рядом. Обычно на кладбище тихо и пустынно, но в этот раз кое-где мелькал народ – в этот день был православный праздник Святой Троицы. Я обошел могилы, сел у столика, налил в стакан водки. Мысленно поговорил с отцом, мамой, дядькой и остальными родственниками, вспомнил разные случаи, связанные с детством, да и со взрослой жизнью, выпил за упокой, разложил печенье и конфеты у всех могилок и вернулся домой. На следующий день в понедельник обошел усадьбу, осмотрел дом, все постройки, забор. Все требовало ремонта и перестройки. Никто из ребят сестры и ее мужа усадьбой не занимался. Дом и другие постройки медленно старели и разрушались. Убрал мусор, поправил забор, частично крыльцо. Но все это, как мертвому припарка. Поговорил с Людмилой, нужен ли родительский дом? Если нужен, значит надо серьезно заняться хотя бы «косметическим» ремонтом, поставить новый забор и т.п. Обещал сам поговорить с Женей и племянниками. Я на свои средства построил родительский дом, мне не нужна никакая доля, я хотел бы сохранить его в нашей семье, пока я жив, потом делайте, что хотите. Я понимал, что от сестры ничего не зависит, будет так, как решат мужики. А вот с зятем и племянниками у меня предстоял серьезный разговор. И он позже состоялся.
Во вторник сестра собрала соседей, родных и близких. Накрыли стол, я было воспротивился, но Люда заявила, что так всегда было при маме, это традиция и не мне ее нарушать. Действительно, так было всегда. Пришла двоюродная сестра Наташа, дочь дядьки Андрея – самая младшая из моих сестер, она зимой живет в Арсеньеве, а на лето приезжает в деревню в дедову хату, сажает огород и следит за усадьбой. Пришли мой троюродный брат Леня Барбаш с женой – единственный из оставшихся братьев когда-то большой и дружной семьи Кожушко. Была соседка Галина, самая надежная мамина помощница и советчица, более пятидесяти лет она рядом с нами. Галя вечная труженица. Война тяжелым бременем легла на плечи молодых девчонок. Эти девчонки в свои 14–16 лет стали основной рабочей силой в колхозе. Во время войны они да старики трудились на полях и фермах. Тяжело складывалась личная жизнь Галины с мужем-инвалидом, да к тому же и пьяницей. Одна растила и воспитывала троих детей, держала корову, свиней и разную живность. Сейчас дети выросли. Дочки имеют свои семьи, живут рядом, а вот сын уже дважды побывал в зоне, разошелся с женой, пьянствует, перебивается временными заработками, так что Гале приходится воспитывать внуков. Мои родители всегда помогали и поддерживали, чем могли, свою соседку, и она относилась к ним, как к родственникам. У нее отличный голос, собираясь за столом, мы всегда поем с ней старые украинские песни наших прадедов.

Сегодня 22 июля – день скорби и печали, день начала страшной войны, которая катком прошлась и по моей деревне. Более пятидесяти мужиков из села не вернулись с этой войны.
За прошедшую неделю мой оптимизм несколько поубавился. Продолжает болеть нога, и я не чувствую улучшения. Мой поход на речку Телянзу (ныне она называется Тихая) откладывается. Осмотрел снасти, которые подготовил для меня Андрей. Снасти отличные. Два пятиметровых легких пластиковых удилища, прочные японские лески, набор разных крючков, поплавков и грузил – все прочно, выверено и отрегулировано. Спиннинг с набором блесен и грузил. Андрей рыбак отличный. По профессии – геолог. Окончил Приморский политехнический институт по специализации разведка и золотодобыча. Любит тайгу, работал в геологоразведке, но все нарушила перестройка и развал всей геологической отрасли. Сейчас работает на небольшом частном прииске в районе озера Ханка. Прииск еле сводит концы с концами. И вот теперь я жду его в отпуск, чтобы проехать по южному Приморью. А сейчас хотел бы проверить снасти на местной речушке, но пока не могу. Наташа пытается меня лечить. Приготовила настойку, натирает мне ногу, прикладывает капустные листья и лопух. С утра боль поменьше, но к середине дня усиливается. И все же, думаю, через несколько дней я выберусь на речку. Ну, а с Андреем тогда совершим длительную поездку. Андрей, после того как привез нас, на следующий же день выехал на прииск. У него с первого июля отпуск, затем по плану пройти техосмотр машины, и потом мы с ним выберемся на несколько дней в район озера Ханка, в устье реки Лефу и к истокам Даубихе, проедем по южной части Ханкайской низменности. Поездка обещает быть интересной и для меня желанной. Машина у Андрея удобная для длительной поездки, пятиместная кабина и кузов, куда можно уложить необходимые вещи, снасти, одежду, палатку, спальные мешки и т.п. Когда это случится? Обещает к 5 июля закончить все необходимые мероприятия и…в путь. Надеюсь, что в этот мой приезд сбудется моя мечта проехать по степному Приморью, порыбачить в чудесных местах нижней Даубихе, на озере Ханка, вспомнить места, где я бывал много лет назад и куда мысленно возвращался в своих воспоминаниях.
Заканчивается день, 22 июня. Вечер, солнце село. Весь запад золотисто-светлый. Выше над горизонтом небо переходит в голубоватый цвет. Стало прохладней. Запахло скошенным сеном. Наш сосед Сашка, сын Галины, накануне моего приезда выкосил наш палисадник у дороги. За три дня трава высохла и сейчас во дворе стоит чудесный запах сена. Где-то в балке кукует кукушка, а у реки бормочет дикий голубь. « На дубе сижу, под дуб гляжу» – так комментировал мой дед это бормотание.
Кошка, по имени Багира, черная, как смоль, с желтыми медовыми глазами, ходит по коньку крыши сарая. Она здесь хозяйка. Тишина, начало сумерек, все затихает. Как я люблю эту тишину! Как мне ее не хватает в городе! Слышу гул самолета, вижу его. Он идет с юга на север, в Хабаровск. Это Боинг. Он ярко блестит в лучах заходящего солнца.

Сегодня уже 5 июля. Я сижу на своей лавочке, вечереет. Восстанавливаю события последних дней. Идет полным ходом июль. Прошло три недели, как я в своей деревне. 25 июня мы с Людмилой съездили в Арсеньев. Купил сестре в подарок отличную соковыжималку – необходимая вещь. Огород дает массу различных овощей, и переработка их становится проблемой. На следующий день я все же сходил на речку. Утром стоял сильный туман. Солнце только взошло, но его не было видно. Я взял заранее подготовленные снасти, вещмешок и вышел на дорогу. Соседние дома просматриваются темными пятнами. Дорогу вижу в двух-трех шагах. Посреди дороги повстречался теленок, он внезапно возник передо мной, но даже не обратил на меня внимания. Прошел мимо стаи гусей, они ночевали у обочины дороги. Гусак проводил меня взглядом, стая спокойно осталась на месте. Перешел железнодорожный путь. Раньше был переезд для гужевого транспорта и редких автомашин, сейчас переезд разобран, улица здесь заканчивается и только редкие пешеходы проходят через рельсы и идут через пустырь на следующую улицу. Действующий переезд метрах в двухстах западнее, там проходит главная улица, через переезд дорога ведет к мосту и далее в деревню Телянзу. Туман начал подниматься, дали расширились, видимость улучшилась. Прохожу пустырь. Здесь в конце 30-х годов при строительстве железнодорожной ветки Манзовка–Семеновка–Варфоломеевка был построен городок для военных строителей. Три двухэтажных дома для семей комсостава, казармы, мастерские, вспомогательные постройки, гараж. Во время войны вместо инженерного батальона разместился зенитный артдивизион. Он прикрывал от авиации противника два наших аэродрома, где базировались две авиационные эскадрильи ПЕ-2. На вооружении артдивизиона состояли 76-мм зенитные установки на четырехколесных платформах, буксируемые автомашинами. Они по сигналу могли быстро выдвинуться в район аэродромов. Мы, жители села, наблюдали это постоянно во время учений. А мы, мальчишки, были в курсе всех событий, так как с нами в школе учились дети и зенитчиков, и авиаторов. В конце 50-х годов и артдивизион, и жилые городки авиаторов вместе со службами были снесены. Армия в районе чернышевского куста прекратила существование. В 60-х годах в старых постройках разместился штаб полка ПВО.

К 7 часам я подошел к мосту. Сквозь туман просматриваются речка, солнце, кустарник у воды. Спустился к берегу. Речка сильно заросла лозняком, обмелела, стала узкой. Раньше была глубокой и с медленным течением. Сейчас течение усилилось. От моста повернул вправо и по насыпи прошел метров 50-60. Насыпь появилась недавно. Дело в том, что раньше при весенних паводках и летних многодневных дождях, за счет сброса воды с окрестных сопок и речушек, вода поднималась на несколько метров от своего среднего уровня и выходила из берегов, затапливала низину возле речки Телянза и подходила к крайним домам и железнодорожной насыпи. Несколько лет тому назад открыли залежи угля в нескольких километрах от моста на другом берегу от села. Решили уголь добывать открытым способом, провели железнодорожную ветку к мосту и, чтобы избавиться от затопления, прорыли широкую дренажную канаву параллельно руслу реки, которая принимала воду, не допуская затопления низины. Вот так появилась насыпь. Все было бы правильно, но оказалось, что угля кот наплакал, и стройка прекратила существование. Как памятник бесхозяйственности, осталась вырытая канава, проложенная трехкилометровая железнодорожная ветка и громадный котлован за мостом, в котором надеялись найти уголь.

Я прошел по насыпи, свернул влево и вышел к повороту реки. До боли знакомые и берег, и поворот. Много лет назад мы часто ходили с отцом в эти места. Вышел к яме. Ее называли Солдатской. Это была относительно глубокая до двух метров заводь, шириной более 30 метров. Река здесь делала поворот. Это было место купания личного состава артдивизиона. Сюда приводили на купание солдат. Так эта яма и стала называться солдатской. Там же летом днями плескалась деревенская детвора. Сейчас от ямы осталось одно воспоминание. Заводь перестала существовать. На месте заводи образовался перекат, она обмелела. И вся река ранее с медленным течением, глубокими ямами и заливчиками, превратилась в большой ручей с малыми глубинами и быстрым течением. Ни ямок, ни заливчиков, одним словом – ручей. Я остановился у знакомой дикой яблони. Ей много лет, я ее знаю с детства. Разобрал удочки, закинул. Поклевка, и я вытащил пескаря с палец величиной, затем еще и еще. Понял, рыбалка не получится. Соседский Сашка сказал мне накануне: «Дядя Юра, в Телянзе перестал брать на удочку карась, вот уже более 5 лет, его просто не стало. Ночью может клюнуть маленький соменок». В чем же причина? Когда я увидел речку своими глазами, решил, что одной из причин может быть изменившееся течение. Речка стала мелководной, стал меньшим приток воды из-за вырубленных лесов, меньшего снежного покрова, а дренажная система, о которой я писал, большой приток воды взяла на себя. Может быть, какие-то изменения климатических условий повлияли на водную систему нашего района. Не только наша маленькая речушка, но и Даубихе стала мелкой и быстрой в ее среднем течении. Раньше, там, где она выходила на равнину, река была спокойной и многоводной. Теперь же обмеление, исчезновение ям и заводей заставило малоподвижных рыб - карася, сазана, крупного конька и сома - уйти в нижнее течение и Телянзы, и Даубихе, и других рек и речек Приморья, весь климат которого изменился. А на смену хорошей рыбы пришли мелкие пескари, гольяны, горчаки и другая мелочевка.

Я просидел с удочками около часа. Стало ясно, что рыбалка не состоялась. Насадку теребила мелочь, мои крючки были явно не рассчитаны для такой рыбы, и я стал собираться домой. Туман поднялся, жарко пекло солнце, разболелась натруженная нога. Два с половиной километра я тащился более часа. Пришел потный, усталый и злой. Получил от Люды нагоняй. И все же я не жалел, что сходил на речку, увидел своими глазами то, что хотел увидеть и…разочаровался. Все не так, все не так, как раньше. Буду ждать Андрея.

Весь конец июня стояла исключительно жаркая погода. Утро начиналось сплошным туманом, который к 10 часам поднимался. И раскаленное солнце неутомимо жгло землю, при этом сильная влажность вызывала слабость. Люда волновалась – еще несколько дней такой жары и урожай пропадет. На полив, в первую очередь овощей, использовали весь запас воды, собранный во время дождей в бочки и баки, а так же воду из местной копанки в балке. Настя уехала во Владивосток отмечать свой день рождения. Мы с Людой остались одни, стало спокойней. Я терпеть не могу магнитофонную музыку, она Насте нравилась, а меня раздражала.
Однако 2 июля небо нахмурилось. Все располагало к дождю. Ночью я вышел во двор. Стояла тихая звездная ночь. И тут я увидел явление, которое не наблюдал много лет. Над грядками картофеля летали светлячки, при полете от них исходил фосфорический свет, как будто маленький фонарик описывает дугу, периодически включаясь и выключаясь. Это приморский светлячок – пироцелия, небольшие жучки со среднюю муху с жесткими крылышками. Они обладают способностью испускать в темноте мягкий фосфорический свет. Их орган свечения – фотофор – располагается в конце брюшка и состоит из трех слоев. Там происходит сложный биологический процесс, реакция, результом которого является свечение (биолюминесценция). Этим органом обладают и самцы и самки светлячков. Светятся, но слабо, и личинки, и куколки светлячков, но я такое явление не наблюдал. В детстве мы ловили светлячков, но при дневном свете они были просто серенькими жучками, брюшки у них белые, они не светились, и мы их выпускали. В июле–августе у них брачный период и они активно ищут друг друга. У В.К.Арсеньева в его путешествиях есть упоминание о приморских светлячках, которых первые переселенцы из России принимали за нечистую силу и даже стреляли по ним из ружей.

Утром проснулись с дождем. Он шел спокойно, без ветра, такой нужный для огородов. Дождь шел весь день. Люди радовались, огороды спасены. На следующий день дождь прекратился, но было пасмурно. Потом вышло солнце и стало жарко. К концу дня над Синегорьем небо опять затянуло тучами. Дождевыми. Пошел дождь. Но пришел он не севера, с Синегорья, а с юго-запада. Он подкрался незаметно. Небо быстро затянуло тучами, прогремел гром, затем молнии и громовые раскаты. Гроза. Дождь хлынул как из ведра. За полчаса огород превратился в болото, вода не успевала проникать в почву. Однако, через полтора часа дождь прекратился, гроза ушла на северо-восток. Ночью развиднелось, утром с восходом солнца сразу стало жарко и душно.

Суббота. Люда затопила баню. Мы с ней остались одни. У нас тишина и покой.
Воскресение, 6 июля. Я сижу на своей лавочке, пытаюсь проанализировать события. Солнце заходит. Сегодня был исключительно жаркий и душный день. Я это испытал, находясь три года в Эфиопии. Даже жара в 40 градусов переносится легче, чем 30-ти градусная с влагой и духотой. Вот и у нас после дождей начались сильные испарения. От духоты никуда не скроешься. Позвонил Женя, рассказал, как прошел юбилей. Сказал, что Андрей хочет в течение недели пройти техосмотр. Это сообщение повергло меня в уныние. Оказывается, отсутствует знакомый «гаишник», который обеспечивает техосмотр. Пропала еще одна неделя.

Вечер 8 июля. Солнце садится, закат желтый, но небо покрылось облаками, возможно, будет ночью дождь. Сегодня опять был очень жаркий день. Местные говорят, что такого жаркого лета не было давно. Оно началось на две-три недели раньше календарного срока. Таких жарких дней в начале июля не бывает. Мои надежды на предстоящую поездку и рыбалку тают, как весенний снег. Люда находит себе работу. Прополка, окучивание, борьба с сорняками и колорадскими жуками – это перечень ее постоянных работ. Делает она свою работу качественно, работает с раннего утра до 11 часов, затем начинается духота, и работа прекращается. Я пытаюсь хоть чем-то помощь ей. Но нога продолжает болеть Видно, это не растяжение, а какой-то артрит, артроз? Моя работа носит подсобный характер. Собираюсь еще раз сходить на вечернюю рыбалку. Но в 20 часов еще душно, а потом как-то быстро заходит солнце, наступают сумерки. К тому же к ночной рыбалке нужно готовиться основательно: брать дополнительную одежду, фонарь, набрать для костра топлива. Для этого надо иметь здоровые ноги или, по крайней мере, помощника.

Начали поспевать овощи. Редиска, лук и прочая мелочь на столе уже давно, поспевают огурцы скороспелые, для засолки они не идут. Люда начала подкапывать молодую картошку. Отошли клубника и жимолость. Собрали и пересыпали сахаром смородину. Начала поспевать малина, но ее немного, она вымерзла, будучи плохо укрытая на зиму. Я занимаюсь сбором ягод.

Кошка Багира стала моей приятельницей. Я ее друг. Утром она подходит к моей кровати и говорит: «Мяу». Я должен встать, выпустить ее, дать воды и корма. Багиру подобрал Андрей в тайге, в нескольких километрах от небольшого таежного поселка, когда возвращался в зимовье. Он привез ее в зимник, где жили старатели, а на другой день она родила им шестерых котят, таких же черных, как она сама. Когда котята подросли, их разобрали, кошка осталась у Андрея. Он и привез ее во Владивосток к матери. И вот Людмила второе лето привозит ее с собой в деревню. Кошка – хозяйка. Вся усадьба, дом, постройки – ее вотчина. Она следит за порядком, гоняя чужих котов и кошек. Ходит за Людой по пятам. Когда Люда работает в огороде, Багира ложится под куст или устраивается между грядок.

Солнце село. и сразу выпала обильная роса. Но небо какое-то ненормальное, как и облака, возможен дождь, хотя при такой росе дождь не должен быть. Прошел Боинг, он проходит точно по расписанию, его курс на Хабаровск. Мне вспомнилось военное время, когда мы жили у деда. Радио в селе не было. У деда были часы «ходики» и он их сверял по нескольким местным показателям. Первым показателем был местный поезд. Ежедневно он проходил в Семеновку (ныне Арсеньев) рано утром, в Чернышевку он прибывал ровно в 5 часов 10 минут. По его гудку дед выставлял точное время. Во время войны железнодорожный транспорт был самым точным и надежным транспортом. Нарком путей сообщения Л.М. Каганович добился строжайшей дисциплины и четкости работы транспорта самыми строгими мерами, и эта дисциплина поддерживалась всю войну и еще долго в послевоенное время. Дед рано утром уже был на ногах, и проход поезда фиксировал подведением стрелок и гирек своих ходиков. Вечером в 22.30 поезд возвращался, и это был еще один точный фиксатор времени. Были и другие ориентиры. Так, утром, в 6 часов на аэродроме, где базировалась эскадрилья Пе-2, техники начинали прогревать моторы, запуская стартовые агрегаты, и треск их разносился по всей деревне. А вечером в 11.00-11.15 пролетал маленький У-2 из аэродрома Варфоломеевки, где был штаб авиаполка, в нашу эскадрилью. Он летел низко над речкой и мы, находясь на вечерней рыбалке, говорили: «Приказ везет». Это был наш ориентир – пора домой! А вообще-то, наши деды могли по солнцу определять время с точностью до 15-20 минут. Да и мы, мальчишки, могли по солнцу приблизительно определять время. Однако я отвлекся от своей хроники.
В первый раз я чувствую, что живу дома. Спокойно и размерено. Встаю рано, выхожу на крыльцо. Туман, роса, тишина. Я сажусь на крыльцо. Где-то кукует кукушка, у речки бубнит голубь. В соседних дворах тихо. Старики-пенсионеры еще спят. Хозяйство почти никто не держит, потому и тихо, кое-где кукарекают петухи. Я обхожу огород, срываю свежий, покрытый росой, огурец. Он хрустит. Такой на рынке не купишь. Кошка Багира идет за мной следом, сопровождая меня при обходе. Люда еще спит, а я начинаю готовить завтрак, для меня это не проблема, тем более, что молоко, яйца, геркулес, малосольная горбуша, овощи – все под руками. Первый раз я не связан с отпускным временем, а потому меня ничто не подгоняет. Жаль, что не получается с поездкой по Приморью.

Сегодня 12 июля, суббота. Приехал из Владивостока Женя. Андрей, к сожалению, техосмотр не прошел. Теперь, возможно только через 2-3 дня Андрей освободится, а до отъезда останется уже 10-12 дней. Что можно за это время сделать? В эту поездку я ставил себе цель привести в надлежащий вид могилы родителей. И отец, и мама были похоронены без меня. Люда, в силу своих возможностей, поставила скромные цементные памятники, поставили их прямо на холмик могилы, цоколь и бордюр не были сделаны. Подсыпают ежегодно сверху крупный песок – дресву. За зиму и летние дожди песок осыпается, земля проседает. Я решил поставить на могилы цоколи и облицевать мраморной плиткой. Сам я такую работу проделать не могу, поэтому решил сделать ее с помощью городской фирмы «Скорбь». Раз не сложилось с поездкой, хотел во вторник поехать в Арсеньев и сделать заказ на работы. Всю работу могли сделать мои племянники, но люди они не надежные. Однако, возмутился Женя. Он категорически против приглашения арсеньевских, заверил, что сделают сами.

Заканчивается суббота, сегодня опять был очень жаркий день. Солнце село, и сразу выпала роса. Я сижу на лавочке, Багира крутится рядом, занимается своими кошачьими делами, обходит свои владения, ловит кузнечиков. Хотелось бы сходить на вечернюю рыбалку, но жара держится до захода солнца, а к концу дня натруженная нога устает и начинает болеть, и совершить пятикилометровый бросок на речку и обратно для меня не под силу. Просто не дойду. Да и к вечерней рыбалке надо готовиться: дрова для костра, фонарь, сиденье, средства от комаров – все это надо донести, разложить, снарядить снасти, для этого необходимо время и помощник, но помощники завязли с техосмотром. Написал письмо Инессе, но отправить не успел – выемка писем до 12 часов и почта работает через день. Теперь только во вторник.
Солнце село, вечер, сумерки. Жизнь затихает. На соседней улице лает собака, их почти нет в селе. Далеко, далеко над речкой кукует кукушка, чуть шелестят на северном ветерке в палисаднике мамины березы. Их одиннадцать. Первые две посадили в дни рождения внуков Лени и Андрея, остальные в день свадьбы Людмилы, день рождения Павлика и нашего Андрея. Они составили аллейку. Березы стареют, хотя 50 лет для них не возраст. Начали сохнуть верхушки, видимо что-то им не хватает для роста. Опускается темнота, и яростней набрасываются комары. Спрей против комаров, который приобрела Люда несколько лет назад, не дает эффекта, то ли старый, то ли некачественный. Я убедился на себе. А что же делается у речки? Там комаров – тьма! И эта тоже одна из причин отказаться от вечерней рыбалки. Багира сидит черным сфинксом на коньке крыши дома, там ее комары не беспокоят, там ветерок. Умница кошка.

Несколько дней я не делал записей, за это время произошло несколько событий. Восстанавливаю их. 14 июля мне позвонила моя двоюродная сестра Тамара из райцентра Кавалерово. Этот райцентр находится в 250 километрах от Арсеньева. Тамара – дочь дяди Васи и друг и спутник моего раннего детства. Она узнала от Жени о моем приезде и возмутилась моим молчанием. «Что ж ты, братец, месяц, как приехал, и молчишь?» – был первым ее вопрос. Тамара по жизни была для меня самой близкой сестрой. Все детство в дедушкином доме прошло с ней. Она на три года младше меня. Ее отца, а моего дядю, посадили на семь лет за паникерство в самом начале войны. А заключалось оно в том, что он на политзанятиях сказал политруку: «Товарищ лейтенант, уж очень далеко немец продвинулся на нашу территорию, к декабрю, пожалуй, его не выбьем!» (шел сентябрь 1941 года). Этого было достаточно, чтобы солдат в казарму не вернулся – дали семь лет колонии. Жена Василия быстро забыла мужа, загуляла напропалую, трехлетняя дочь ей мешала и она привезла ее к бабушке – ваша внучка, забирайте.

Так до конца войны Тамара и прожила у бабы с дедом, вместе с нами. Ее оберегала младшая сестра моей мамы Марфа и моя мама. Мы же с ней, хоть и дрались, но жили дружно. Потом дядя привез ее в Ишим в новую семью. После окончания 7 класса Тамара возвратилась к своей матери в Приморье, окончила техникум, работала на узле связи ТОФ. Там я ее нашел, когда приехал в первый офицерский отпуск. Тамара взяла недельный отпуск, и мы приехали с ней в Чернышевку, к большой радости деда, бабушки и моих родителей. Тогда же я нашел и вторую сестру, тоже Тамару, дочь дяди Алексея. Она после техникума работала в Арсеньеве, и тоже приехала к нам. Вместе с братьями и школьными товарищами собралась хорошая компания, и мы отлично проводили время. Это было ровно пятьдесят лет назад.

И вот теперь разговор с Тамарой. Я объяснил, что, планируя поездку с Андреем, имели в виду обязательно заехать к ним в Кавалерово, но обстоятельства складываются так, что поездка не состоится.
– Тома, не обижайся, буду рад видеть вас с мужем, приезжайте. Когда сможете?
– Завтра к обеду.
– Тома, ждем.

Тамара человек решительный, бывший авиадиспетчер. Решения принимает сразу. После разговора я сразу выехал в соседнее село Ново-Покровку, где каждое лето проживала в деревенском доме другая Тамара-младшая, дочь Алексея. Я с ней встречался в прошлый приезд. Живут они с мужем, отставным военным, в чудесной деревушке у самого отрога Синего хребта, почти в лесу, в восьми километрах от Чернышевки. Я пригласил их на завтра к обеду, попросил передать мое приглашение Лиде – младшей сестре. Самая младшая моя сестра жила рядом, так что я смогу встретиться со всеми моими сестренками. После возвращения мы с Людой начали подготовку к встрече. К вечеру все было готово: салаты, овощи, малосольная и жареная рыбка, мясные закуски, Наташины фирменные блины и т.п.

Утром первыми приехали Тамара с мужем из Кавалерово. Привезли сумки со всякой снедью, ягодами, овощами. Через два часа подъехали Тамара и Лида тоже с мужьями, и тоже с сумками со всякими вкусностями. Мы поставили стол во дворе под березами и кленом в тени. Накрыли стол, он оказался отменным. Каждая сестра привезла что-то свое, особенное и вкусное. И вот мы дружно уселись.

Я смотрел на своих сестер. Все они крупные, но не толстые и не рыхлые. «Дебелые», – сказал бы наш дед. Наполнили рюмки, и оказалось, что пьют только я, Тамара Васильевна и Люда. Остальные сестры не пьют, а мужья их за рулем. Так что пили в основном соки и воду. Однако, это не повлияло на общий настрой и радостную обстановку за столом. Я сказал тост. Говорил, как рад их всех видеть, какое счастье, что мы собрались все вместе. Я говорил, как трудно было всем им сразу после войны и в послевоенное время, как много лет прошло после нашего детства. И как много для нас сделали наши дедушка и бабушка, как оберегали нас наши родители. Я говорил, а у меня стоял ком в горле и я боялся, что не выдержу. Мы поднимали наши рюмки и стаканы, говорили, вспоминали обо всем. Я смотрел на своих сестер. Тяжело им пришлось в жизни. Не все складывалось в замужестве. Дважды выходила замуж Тамара-старшая, дважды Лида, двух мужей похоронила Наташа, дважды замужем Люда. Всенародное пьянство и всеобщий алкоголизм в стране коснулся семей и моих сестер. Не все хорошо складывалось и у детей в их семьях. И там алкогольные говорили о своих проблеы. И все же, мои сестры – великие оптимистки! Они вспоминали и хорошее, и радостное, что было в жизни, и смеялись, и вытирали слезы. Я был счастлив. Я понимал, что эта встреча будет последней для всех нас и особенно для меня. И от этого понимания ком в горле и тяжесть на сердце не проходили. Мы вспомнили деда, бабушку, наших родителей, могилы которых здесь, и тех, которые лежат вдали от родных мест: дядя Вася в Сибири, в Ишиме, дядя Алексей в Башкирии, за Уралом и рядом нет ни родных, ни близких, кто пришел бы на могилу. Шло время, а мы никак не могли расстаться. Перед отъездом Тамара Васильевна предложила съездить на кладбище, на могилы близких нам людей. И действительно, как же мы, собравшись, не посетили кладбище? И мы поехали и положили цветы на могилы их деда, бабушки, моей мамы и отца, отца Наташи – дяди Андрея.

Первыми уехали Тамара со Славой в Кавалерово. Им добираться три с лишним часа. Затем Тамара и Лида, им ближе. Наташа с Людой все привели в порядок. Для меня эта встреча с сестрами была самым счастливым днем в моей поездке.
С тех пор прошло пять лет. Многое изменилось. Через три года после встречи умерла Тамара Алексеевна - цирроз печени. Вот уже два года борется за жизнь Лида, у нее онкология, но она оптимист. Звоню ей, она мне: «Братишка, я еще повоюю!» Болеет Тамара – старшая. Но она держится: «Когда мне невмоготу, я иду в лес, в тайгу. И она мне помогает, успокаивается головная боль, я начинаю дышать. А зимой надеваю рыбацкие одежды и еду в Ольгу (поселок на берегу Татарского пролива в 150 километрах от Кавалерово), останавливаюсь у знакомой бабки и день - два сижу с удочкой, ловлю корюшку и навагу и боли начинают покидать меня». Вот такие у меня сестры. Спасибо вам, мои родные, за встречу, за радость общения, за память о детстве и молодости нашей. Спасибо.

На другой день после встречи я решил пройти по знакомым ранее улицам села. Солнце склонялось к закату. Я по нашей улице прошел к дедушкиной хате. Она в трехстах метрах от нашего дома. Прошел мимо заброшенного колодца. Много лет и семейство деда, и семьи двух его братьев брали воду из этого колодца. В нем была исключительно вкусная, чистая и холодная вода. Даже в жаркие лета на дне оставался лед. Однако, при строительстве сельскохозяйственного училища на месте бывшего МТС, поставили водонапорную башню. Стали закачивать ее, и вода в колодце пропала. А в башне оказалась мутноватая и солоноватая, непригодная для питья вода. Ее стали использовать в хозяйственных целях, в основном для полива. Почему в колодце за триста метров от башни пропала вода, почему в башню пошла совсем другая вода? Видимо, никто не провел предварительное бурение, не сделал анализ воды, вот и загубили колодец и оставили людей без питьевой воды. Срочно стали бурить и строить новую башню и проводить водопровод к колонкам.

Старый колодец я помню с детства, сам носил на дедовом коромысле воду. Теперь вспомнил еще раз и подумал о дилетантстве местных властей. Возле колодца прежде росла целая рощица тополей. Сейчас осталось два чахлых дерева, которые продолжают бороться за жизнь. Сорвал листок, потер между пальцев – знакомый запах. Подошел к дому. Дом заколочен. Сестра Наташа, владелица и наследница дома и усадьбы, приезжает на лето из Арсеньева, живет в летней кухне, в дом не заходит. Я пошел дальше по нашей улице, она идет на запад с небольшим уклоном. Дошел до главной сельской улицы Советской, она идет с севера на юг и пересекает нашу улицу Пролетарскую. Я повернул вправо и пошел в сторону бывшей колхозной конторы, амбаров и молочной фермы. В прежние годы в вечернее время там всегда толпился колхозный люд. На крыльце правления собирались бригадиры, докладывали о проделанной работе. Колхоз жил активной жизнью. Возвращалось с пастбища колхозное стадо. Пригоняли стадо личных коров, их встречали хозяйки, разводили по дворам.
Я прошел мимо конторы. Пустота и тишина, дворы пустые, контора полуразрушена. Вокруг ни души. Подошел к бывшей молочной ферме. Здание пустое. В военное время я ходил на ферму за молоком. Отец оплачивал счет за молоко, и я каждый вечер ходил с котелком за литром молока. Ферма была недалеко от дедовского дома. Итак, я шел по знакомой с детства дороге, а все было незнакомо. Только два старых амбара остались от прошлого, рядом с ними дома, построенные уже в наше время, но дворы их были пусты, вроде как никто там и не проживал. Возвращаюсь обратно. Ходил около часа, еще светло, а я за весь свой маршрут встретил трех человек. Не видно у дворов и во дворах домашней скотины, птицы, не лают собаки. Такое впечатление, что я иду по вымершему селению. А ведь солнце еще освещает своими лучами верхушки старых вязов.

Вспоминаю, как во времена моего детства в селе бурлила жизнь. Мычали коровы, подходя к своему двору, где их уже поджидали хозяйки, блеяли овцы. Овец держали по десятку – полтора в каждом дворе. Овцы целыми днями паслись в кустарниках и полянах, а к вечеру собирались у своих дворов. А молодые девчата, вернувшись с колхозных полей и ферм, умывались, прихорашивались, собираясь на гулянье. И нипочем был им тяжелый крестьянский день, молодость брала свое. И вот уже где-то в конце улицы звучит девичья песня. Собирались у сельского клуба. Там кино и танцы. И вот сельский баянист Паша Моторный звуками баяна собирает молодежь. И до глубокой ночи звучат девичьи песни.

А еще было три военных гарнизона. В военном городке на восточной части в полутора километрах от села, где размещался штаб полка, был клуб и жилой городок, там по воскресным дням были танцы и кинофильмы. Там, как правило, собиралась молодежь с железнодорожной станции, МТС и восточной окраины села. На западной окраине села, где расположился военный городок и различные службы эскадрильи, тоже был клуб и были танцы. Туда ходила молодежь с западных улиц села. А через железную дорогу в городок артдивизиона ходили в кино, там танцев не было, а кино показывали каждый вечер. Летом и осенью, пока было тепло, фильмы крутили на лужайке. На скамейках и стульях сидели семьи военных и солдаты, мы располагались на траве, и это были самые отличные места. Так что жизнь бурлила в нашем селе, на радость жителям, молодежи и мальчишкам.

Сейчас сельский клуб, построенный в 60-х годах, стоял пустой и тихий. Может быть зимой и собирается там молодежь из училища, но летом все было пустынно. Мне рассказывали местные старушки, что в один из осенних дней отмечается «День пожилых людей», тогда там собираются старики и старушки и просто пожилые люди. Они приносят с собой водочку, закуску, накрывают столы. Выпьют, попоют песни, вспомнят молодые годы. Возвратился с этой прогулки расстроенный воспоминаниями.
В пятницу, за десять дней до окончания отпуска, приехали Андрей с Пашей. Ни о какой поездке на озеро Ханка не могло быть и речи. Момент был упущен. Надо было срочно принимать меры по работам на кладбище. На следующий день в субботу и начали этим заниматься. Сняли размеры цоколей могил, стали подбирать доски на опалубку, изготовили каркас, подвезли песок, цемент, щебень, емкости для воды. Весь день прошел в подготовительных работах. Утром все заготовки привезли на кладбище. Установили каркас на мамину могилу, подготовили и залили раствор. К обеду работу закончили, теперь надо ждать два дня пока не станет цемент. После обеда взяли снасти и поехали на речку. Переехали мост и остановились на берегу карьера. Я писал о попытке начать здесь разработку угля открытым способом и о том, чем все это закончилось. Громадный котлован заполнился водой, там завелась рыба, вот мы и решили там порыбачить. Спросил у Андрея, в чем причина прекращения работ? Как геолог, он мог объяснить эту причину. Андрей сказал, что все эти работы – афера. Еще во времена советской власти там проводились изыскания, результаты показали небольшой слой угля, для промышленной разработки непригодный, а в данном случае кто-то просто пытался отмыть деньги. В общем, так или иначе, остался большой водоем. Вот к нему мы и проследовали. Остановились на сухом пологом берегу. Поймали десятка два-три небольших карасиков, на том рыбалка закончилась, не принеся нам никакого морального удовлетворения. Понедельник у нас оказался днем свободным. Цемент еще не стал. Решили после обеда поехать на Шкляевское водохранилище.

Шкляевское водохранилище было создано для обеспечения водой рисового совхоза. Риссовхоз располагался в средней части Даубихенской долины на месте старых рисовых участков, где до революции выращивали рис корейцы. На юге совхоза протекала река Даубихе с севера наша речушка Телянза. По системе канав и шлюзов вода самотеком шла из Даубихе к Телянзе, заполняя рисовые чеки, на которых выращивали рис. С посадки и до колошения рис стоял в воде. Подача воды в чеки и поддержание ее на определенном уровне контролировались в течение всего лета. С началом созревания риса подача воды перекрывалась, вода скатывалась с чеков в канавы и из них в Телянзу. Чеки высыхали, рис окончательно созревал, и комбайны могли работать на когда-то залитых водой чеках. Когда воды в Даубихе не хватало, а с каждым годом река все больше мелела, резервную воду подавали из водохранилища. Для этого оно и было построено, для чего была выбрана широкая балка, построены плотина, шлюз, широкий волновод, подведена в балку вода из Даубихе. Но в основном пополнение водой водохранилища шло от таяния снегов в окрестных сопках и от многочисленных ручьев. Они-то и наполняли это гигантское озеро – водохранилище. Через шлюз и волновод вода подавалась к главным канавам, от них по арыкам и небольшим распределительным канавкам заливала чеки. Во времена всеобщего разграбления и приватизации, рисовый совхоз прекратил свое существование. Вся техника была продана за бесценок, как и все хозяйственные и служебные помещения. Посев риса был прекращен. Это было преступлением, за которое так никто и не понес наказание. Во время войны совхоз давал стране и фронту тысячи тонн отличного высококачественного риса. Это был крупный, белый, вкусный рис. Но кому в наше нынешнее время он был нужен? Вместе с производством риса были уничтожены птицефермы, которые давали сотни тонн утиного и куриного мяса. Три-четыре года назад бригада корейцев взяла в аренду часть земли бывшего совхоза и начала постепенно восстанавливать посевы риса. Пригодилось и Шкляевское водохранилище, были отремонтированы шлюзы, расчищена главная канава, выставлена охрана. Вот на это хранилище мы поехали, до него было около 18 километров. Выехали в 16 часов, взяли с собой и соседского Сашу – школьного товарища и друга Андрея. Андрей готовился к рыбалке основательно. Собирались с ночевкой, хотя к обеду небо затянуло тучами, и стал накрапывать мелкий дождь. По прогнозу шел тайфун со стороны Японии и он левым крылом должен был захватить Приморье. И все же мы поехали, было большое желание порыбачить. Взяли палатку, большой навес, надувную лодку, запас продуктов и все для хорошей ухи. И, конечно, всевозможные снасти и дрова. Выехали, дождь продолжался, правда небольшой, но мы надеялись, что погода разгуляется. Проехали деревню Корниловку, какую-то безлюдную и заброшенную, а ведь там был в советское время колхоз–миллионер! Через три километра свернули с основной трассы и подъехали к плотине. Никакой охраны не было, и мы проехали мимо плотины на южный берег водоема. Остановились возле небольшого заливчика. Несмотря на небольшой мелкий дождь, мы разложили часть имущества и удочки возле машины, а Андрей начал готовить палатку. Однако дождь усиливался. Андрей свернул палатку, мы убрали вещи в машину. Паша надел химкомплект, взял удочки, сидушку и стал ловить небольших карасиков. Мы втроем залезли в кабину в надежде пересидеть дождь. Но дождь шел все сильней, и стало ясно, что погода испортилась окончательно. Небо было затянуто тучами, дождь шел ровно, и по все признакам будет идти всю ночь. Мы быстро собрали свое имущество, к счастью, не совсем разложенное. Не получилась у нас ночная рыбалка с ухой и жареными куриными окорочками. Я с сожалением окинул взглядом все хранилище. Отличное озеро, могла бы получиться хорошая рыбалка! Поехали домой. К 9 часам вечера мы вернулись с хорошим дождем.

Сегодня 18 июля, пятница. Поздравил Леонида Дмитриевича с днем рождения, ему 95 лет! Он в Москве у сыновей. В воскресение позвонила Инесса, рассказала, как отпраздновали юбилей отца. Дождь продолжает идти с небольшими перерывами, тайфун своим левым крылом завис над Приморьем и поливает дождями. День тяжелый, очень болит голова, таблетки не помогают. Ребята съездили на кладбище, выбрав перерыв между дождями, проверили кладку цоколя, потом проехали на Корниловскую сопку в надежде набрать грибов.

Я удивляюсь своими племянниками. Уехали, не предупредив меня. Вроде взрослые уже мужики, а какие-то неуправляемые. Упертые – как решат, так и сделают. Ни мои советы, ни советы матери не принимают во внимание. И все же я заставил их вечером съездить набрать гравия, загрузить в машину все необходимое для завтрашней работы – надо перенести опалубку на отцовскую могилу. По прогнозу завтра ожидается хорошая погода, тайфун прошел через Приморье, дожди должны прекратиться.
В среду 23 июля поехали на кладбище. Сняли опалубку, однако действовали неосторожно и сделали скол и трещину на цоколе. Заделали огрехи цементным раствором, всю деревянную опалубку перенесли на могилу отца, установили и залили раствором. Я вздохнул с облегчением – сделано основное, поставлены на могилы цементные цоколи. В субботу сняли аккуратно опалубку, подсыпали дресвы и песка на обе могилы. Теперь не страшен дождь и снег, они не смоют песок с могил. Сделали уборку, собрали мусор, листья и с соседних могил. Осталось купить плитку, уложить на цементное основание и цоколь. Это сделает Андрей. У меня времени не остается. Утром 24 июля съездили в Арсеньев. После обеда решили повторить поездку на ночную рыбалку на Шкляевское водохранилище. Это последняя возможность для меня побывать на ночной рыбалке. 28 июля начинаем следовать во Владивосток, а 30 июля у меня самолет на Москву. Прогноз обещает хорошую погоду, тайфун окончательно ушел на Камчатку.

В полдень мы выехал на хранилище. Мы планируем провести на рыбалке сутки, ребята хотели и дольше, но я ограничил нашу поездку сутками. Около трех часов по полудни подъехали к озеру, был четверг, и охраны не было Мы проехали к старому нашему месту, хотя мне оно не понравилось в первое посещение. Андрей с Пашей быстро поставили палатку, надули матрас, разложили вещи и снасти. Я, пользуясь старшинством, в работах не участвовал и забросил удочки. И сразу полезли гальяны. Крупные, но гальяны. Солнце, оно после дождей прилипает к телу, печет нещадно. Я посидел недолго, палатка была натянута, матрас надут, и я улегся в ней. Вернее ребята меня уложили. Полы палатки были подняты, с озера продувает ветер, и я спокойно лежу, отдыхаю. Ребята завели машину и, проехав метров 300–400 к ближайшему лесу, начали заготовку сушняка для костра. У Андрея бензопила, у него все есть, так что заготовка дров идет споро. Я лежу, смотрю на озерную гладь, чудесное озеро, чудесная погода. Поднимаются облака, и синева все больше заполняет небо. Вокруг озера пологие релки (увалы, сопки), они покрыты зеленью лиственного леса. Легкий ветерок тянет с воды. Красота, тишь. Я обозреваю окрестности, понимаю в душе, что это мое последнее свидание с моим Приморьем. Слышу голоса ребят, звук пилы – пилят сухостой. Через полчаса они подъезжают, разгружают машину. Мне говорят: «Лежи, дядька, отдыхай, сами справимся». Привезли и установили два шеста, натянули и закрепили большой полог, прикрыв им палатку, кострище, вещи, одежду от возможного дождя, главное – от солнца. Пашка: «Вот еще бы походный стол купить». Андрей: «Ты бы лучше снасти себе купил, рыбак называется». К вечеру жара спала. Андрей настроил свои удочки, спиннинг-закидушку, отошел метров на 50 и там обосновался. Паша выбрал место у заливчика. Я недалеко от машины поставил стульчик и забросил две удочки. Время идет, а рыбалка у нас не получается. Хватают насадку пескари, гальяны, иногда мелкие карасики. Казалось бы, прошли дожди, установилась хорошая погода, рыба должна бы активно питаться, а клева нет. Андрей меняет насадки, забрасывает дальше от берега, но и у него поклевки редкие и берет мелочь. Я наблюдаю закат. Красота необыкновенная. Большое красивое озеро, по берегам лес, невысокие сопки, красивая зелень, красивый закат. Это мой последний закат на озере, больше мы не выберемся на рыбалку. Так и не получилась у нас с Андреем планируемая поездка по Приморью. Стемнело. Я вытащил удочки, снял обувь и залез в палатку. Во сне чувствовал, как у меня сбоку примостился Паша. Я проснулся рано, ребята спали. Забросил снасти. Густой туман стоял над водой. И только верхушки деревьев на берегу просматривались сквозь туман. Клева не было. Забросил снасти Андрей. Проснулся Паша, разжег костер, поставил чайник, готовит завтрак. Изредка клевали карасики и всякая мелочь. Они срывали насадку. Что за напасть? Ни одной приличной поклевки.
 
– Андрей, может, здесь и рыбы приличной нет?
– Дядь Юра, рыбы здесь много и разной, возможно, что клев связан с погодой, давлением. Такое впечатление, что рыба ушла на глубину или стоит в траве. Может поменять место?

Менять место мы не стали. Наловили почти ведерко всякой мелочи. Решили вернуться домой. До обеда съездили на кладбище, убедились, что все в порядке. Цемент стал окончательно и прочно. Оставалось два дня до моего отъезда из Чернышевки. В планах на субботу была работа по уборке двора, погреба и другая мелкая работа. Собрать часть урожая, чтобы вывести в город. Но как только поставили машину, мои племянники скрылись моментально. Я не успел оглянуться, а Андрей с Пашей уже у Сашки-соседа. И уже за бутылкой. Как я ни пытался вытянуть их оттуда, не получилось – банкет продолжился.

Саша - одногодок, одноклассник и друг Андрея. В 14 лет Саша с дружком выкрали из соседского сарая старый неисправный мотоцикл в надежде отремонтировать и кататься. Однако сосед – участник войны, которую он провел в тылу, козырявший статусом «участника» при каждом случае, поднял шум. Написал заявление участковому, дескать, ограбили ветерана войны. Участковый сразу вычислил виновных, «грабители» и не прятались, мотоцикл вернули на место, где он впоследствии так и развалился от ржавчины, а ветеран потребовал суда. Мать Сашки на коленях молила его отозвать заявление, простить малолеток, но «фронтовик» был упертым. Состоялся суд, Саша, как старший, вину взял на себя и загремел на 4 года в колонию для малолетних. И вышел оттуда опытным уркой. Через несколько лет опять срок. Так и сломали жизнь и судьбу деревенскому парню сосед-ветеран и наша судебная система. На работу не брали, перебивался временными заработками, дважды женился, имеет двух детей, живет у матери, пьет. Андрей учился в нескольких школах в разных гарнизонах, где служил отец, но с Сашей у него сохранилась старая дружба и он, приезжая к бабушке в Чернышевку, никогда Сашу не забывал, и дружба продолжалась. Каждая встреча носила дружеский характер и заканчивалась хорошей попойкой. И младший Паша туда же тянулся. Вот они в субботу и начали «гудеть». Я, видя, что с племянниками ничего мне не поделать, взялся сам за работу. Кое-что подобрал, уложил остатки досок, подмел двор, но основную запланированную работу мне сделать было не под силу.

Заканчивалась суббота. К вечеру прошел небольшой дождь, побрызгал землю. Туча прошла, и я решил пройтись по улице. Поднялся к дедовой усадьбе. Закат ярко-красный. Садилось солнце. Тучи над горизонтом подсвечивались заходящим солнцем. Стало больше темно-золотистого цвета. Последние лучи, но еще светло. Красота. Где-то на соседней улице лают собаки. Их совсем мало осталось на селе. Я иду спокойно, не торопясь, наверно это моя последняя перед отъездом прогулка. Подошел к перекрестку. Вот и дедов дом. Дом заколочен. Дядька, когда был жив, обшил его толем. И вот он стоит в таком состоянии уже несколько лет и зимой, и в летнюю жару. Наверное, бревна превратились в труху без доступа воздуха. Наташа его не трогает. И продавать не захотела, и на ремонт средств нет. Видно так и сгниет дом. А место дед выбрал отличное, на вершине релки. Простор на все стороны. Посадил большой сад, но когда стали урезать участки, оставляя единоличникам 15 соток, больше половины сада отрезали. В саду росли сливы, сливы местные, дальневосточные. Их было несколько сортов, и ранние, и поздние. Поздние – мелкие, но сладкие. Сливы давали отличный урожай. Бабушка их сушила и всю зиму клала в компот. Росли и местные груши. Их срывали зелеными и терпкими, но, выложенные на чердаке, через неделю они становились мягкими и сладкими. А еще за дворами, в палисадниках и на обочинах дорог и улицах росли дикие яблони. И «дикие яблочки». Это были мелкие с ноготь ранетки, кислые и терпкие, но когда они поспевали на дереве или были сорваны и разложены на чердаках, становились красными, мягкими, даже косточки просвечивались. и на вкус кисло-сладкими. Их набирали мешками, они созревали на чердаках, высыхали и использовались хозяйками в киселях и компотах. В каждом саду были пасеки. Их завели переселенцы, приехавшие из России и Украины, и стояли эти пасеки до тех пор, пока жили наши отцы и деды. Пасеки давали сотни килограммов меда. В мае начинали цвести сады: сливы, груши и дикие яблони. Они цвели так, как будто все деревья были покрыты снегом, при этом стоял чудесный запах цветов, а в воздухе - гул миллионов пчел, собирающих мед. В июне начинала цвести липа. В отрогах Синего хребта были целые массивы этого ценного дерева. Начинался сбор липового меда. Это была вторая качка меда. Все лето цвел кормовой клевер, а на полянах белый дикий, называемый кашкой. И на каждом цветке трудились пчелки. А в августе месяце начинала цвести гречиха, ее сеяли в каждом совхозе. И тогда наступала третья качка меда, меда с особым запахом, цветом и вкусом. Так с ранней весны до поздней осени трудились пчелы. Но все меньше оставалось стариков-пчеловодов, молодежь уходила в город, на стройки, в цивилизацию, и все меньше становилось пасек в селах. Вырубались целые массивы липы, липы вывозили в Китай, не стали сеять гречиху, перестали сеять клевер на корм скоту, так как с развалом села ликвидировали скот. Не стало пасек, не стали опыляться фруктовые деревья, перестали родить сливы и особенно дикие яблочки, деревья старели и засыхали. Без опыления перестал расти белый клевер на полянах и пустырях, и поляны стали заболачиваться и зарастать мелкой травой. Не стало совхоза, прекратилась жизнь на селе. Вот такая взаимосвязь в природе.

 Такие мысли навеяли на меня тоску у дома моего деда. И стоит дом более восьмидесяти лет. И только ставни и оконные наличники сохранились в хорошем состоянии, и если их отциклевать, очистить и покрыть лаком, они стали бы произведениями столярного искусства.
Солнце зашло, закат яркий, облака над горизонтом расположились слоями. Первый слой красно-фиолетовый, выше слой остывающего железа, затем светло-серый, еще выше серый, а дальше темный. Где-то на юго-западе идет дождь. Здесь на перекрестке меня догнала машина. За рулем Андрей, рядом Сашка. Оба пьяные. Как в обед уехали, так и ездят, отдыхают. Остановились.

– Андрюша, куда в таком состоянии? Нельзя испытывать судьбу.
– Нам по делам.
– Какие могут быть дела? Вы лыка не вяжете. А встретится ребенок, вывернется из кустов пьяный, скотина или участковый. Пойдешь под суд.
– А мы потихоньку, по-за огородами.

Вступать в спор с пьяными взрослыми мужиками бесполезно. Попробовать вырвать ключ от зажигания машины? Да пошли они к чертовой матери! Своих проблем полно. Встретят участкового или милиционера из местного участка и все. Машину отберут, прав лишат, поездка отменяется. Конечно, мы в понедельник выедем во Владивосток, из Арсеньева маршрутки и автобусы идут постоянно, а до Арсеньева доедем попуткой. А вот что будет с Андреем? Андрей с Сашей уехали. Иду вниз по улице. Прошел новый сельский клуб. О нем я писал, бывшую библиотеку, из которой книги выбросили, а дом приватизировал бывший председатель совхоза для своей дочери. Кому сейчас нужна эта библиотека? Иду дальше. Заря догорает. Край небосвода золотистого цвета, выше красно-розового, затем серого и выше к северу появилась голубизна и еще выше над горизонтом темно-серое небо. По прогнозу завтра ожидается дождь. Возвращаюсь домой. Опять прохожу мимо дедовой хаты. Прошло столько лет. Ушли родные и близкие люди. На душе тоска, грусть, боль утраты. Иду, расстроенный воспоминаниями и встречей с Андреем. Давит сердце. Не стал говорить Люде о встрече с Андреем. Она и так в постоянной тревоге за него и за Пашу.

Настало утро 27 июля – День Военно-Морского Флота. Это мой праздник. Думал встретить его всей семьей. Однако племянники мои спят. Андрей вернулся поздно ночью. У машины сломано левое крыло, разбита и вырвана левая поворотная фара. Машина грязная, видно ездили на речку, и попали в колдобины. Вышел Андрей. Сонный, мятый и нетрезвый. Состоялся короткий разговор:
– Тебе 50 лет, ты взрослый мужик. Вчера ты испытывал судьбу – ходил по лезвию бритвы. Все могло случиться: выбежал ребенок на дорогу, скотина, вывалился пьяный, угодили под машину. Вот и статья. Как ты не понимаешь, все это может закончиться не только лишением прав на два год, но и уголовной статьей?
– Ну, дядь Юра, я же могу расслабиться?
– Расслабляйся, залейся водкой, ползай на четвереньках, если это ты называешь «расслабиться», но зачем же садиться за руль? Саша тебя подведет под статью. Он сидел, будешь и ты сидеть, будете на равных.
Чувствую, что мои слова до него не доходят. Не скоро мои племянники войдут в строй. Видно будем вдвоем с сестрой праздновать день флота. Перед обедом пошел на деревню. Время в запасе было, и я мимо дедовой хаты прошел в конец нашей улицы, Она заканчивалась после перекрестка тремя домами и упиралась в балок. Это была речушка между двумя релками, она делила село на западню и восточную части. Когда-то в речушке была чистая вода. и впадала она в Телянзу. В ней были небольшие заливчики и омутки. Наш детский сад водили туда купаться. Воды было нам по грудь, и мы весело плескались в одном из таких заливчиков. В первом классе я ходил туда на рыбалку, ловил гальянов и пескариков. В проулке, который вел к речушке, стояла хата моего друга Толи Приймака под соломенной крышей. Сейчас вместо старой хаты возведены два больших особняка с высокими заборами. В одном дворе две иномарки, в другом три. Это обосновались «новые русские» из Арсеньева или Владивостока, скупив за бесценок около двух гектаров отличной земли. Сразу за особняками накатанная дорога закончилась. Дальше к речушке идет тропинка. Через речушку положена широкая доска. Тропинка ведет на другую часть села. И поляна, и речушка заросли высокой травой, появились кочки. Я вернулся на главную улицу села. Прошел мимо клуба, бывшего сельсовета. На месте старого клуба поставлен памятник односельчанам, погибшим в Отечественную войну. Памятник скромный, обелиск венчает звезда. По периметру обелиска восемь цементных тумб, на них положены литые чугунные плиты, на плитах вылиты фамилии погибших. Их сорок шесть, там и фамилия моего дядьки. Памятник поставили при советской власти, при нынешней власти памятника не было бы.

Зашел в магазин, купил все, что заказала Люда. Вернулся домой. Стали готовиться к праздничному обеду. Вынесли стол во двор под тень берез и клена, тень хорошая, ветерок, нежарко. Стол у нас с сестренкой получился отличный. Два салата, овощи, рыбка малосольная и жареная, буженина, поджарка, отварная молодая картошка, соки, водка и коньяк, привезенные мною к этому дню. Стало ясно, что племянники мои после вчерашнего банкета и купанья не в состоянии составить нам компанию. Сестра Наташа из Арсеньева должна было подъехать позже. Сели с сестренкой вдвоем. Выпили по первой, за праздник, затем за нашу встречу, которая была радостной для нас с ней и которая, к сожалению, подошла к концу. Потом вспомнили и помянули родителей и всех наших, которых уже нет с нами. Я был благодарен сестре, она сделала все, чтобы я чувствовал себя дома, как если бы были дома мама и отец. Хорошо, что мы с сестрой были одни, никто нам не мешал в наших воспоминаниях и разговорах. Позже подошла Наташа, принесла свои знаменитые блины. Теперь мы потчевали ее. Потом я пошел в прохладную комнату отдохнуть, а сестры еще долго сидели за столом, говорили и чаевничали. После отдыха, а солнце уже склонялось к западу, я пошел на кладбище, в последний раз побывать у родительских могил. Шел медленно, нога болела, так за полтора месяца я ее и не вылечил. Пошел не по дороге, а по тропинке возле огородов, через небольшой лесок. Ближе и спокойней. Ни с кем не хотелось встречаться, тем более со знакомыми. Посидел возле могил, осмотрел нашу работу и остался доволен. Надо было бы заменить памятник отцу. Он был изготовлен из цемента, стал трескаться и осыпаться. Но эту работу, может быть, сделаю в следующий приезд, если этот приезд состоится, в чем я не уверен. В крайнем случае, вышлю деньги на памятник Людмиле. Я сидел на скамейке, вспоминал прожитую жизнь, редкие отпускные дни, проведенные с родителями, а их было так мало. Я всегда ощущал «дефицит дома». Мне очень мало пришлось пожить с родителями. В школьные годы в 5-6 классах я жил на квартире у знакомых и родственников, так как родители жили в поселке, где отец работал директором подсобного хозяйства. Там не было школы, и я мог только на воскресенье приезжать домой. И я с нетерпением ждал этого воскресенья, а в понедельник опять ехал в город. 7 класс я учился у деда в Чернышевке, 8 класс жил у дяди в Ишиме и приезжал к родителям в поселок на воскресенье. Для меня отрыв от домашних, от мамы, сестренки, от любимой рыбалки и охоты было таким несчастьем, наказанием божьим, что я считал себя самым несчастным человеком. Как я радовался этим воскресеньям и с нетерпением ждал следующей субботы и летних каникул. И только в конце учебы в школе в 9 и 10 классах, когда семья жила в городе, жил нормально в семье. После школы я поступил в Высшее военно-морское училище в Ленинграде и с семьей мог видеться только в отпусках в течение трех недель. А потом офицерская служба и опять ожидание отпуска. Я всегда ехал в отпуск к родителям. Меня не прельщали поездки в дома отдыха, на турбазы, на юг, приглашение друзей. Я с радостью ехал к родителям. Там для меня был отдых, покой, рыбалка с отцом, общение с друзьями детства. А потом была женитьба, и отпуск приходилось делить на две части: «к твоей маме, к моей маме». С каждым годом поездки становились все короче и всё нерегулярнее. Я пытался подсчитать, сколько времени я был с родителями и сделал вывод – очень мало. Вот так сидел я у родительских могил, и такие мысли одолевали меня. Когда в следующий раз я смогу побывать здесь и будет ли этот раз? Пора было возвращаться домой. Пошел окружной дорогой, прошел мимо бывшей усадьбы Скоробогатых. Здесь жила семья сестры моего деда. Ее хата была у самого кладбища. После смерти стариков там жил с женой их сын Петро, мой двоюродный дядька. Пять лет тому назад умер и он. Хату снесли. Усадьба заросла, через 5-6 лет уже и места, где стояла хата, будет не узнать. Прошел мимо дедовой хаты, сделал несколько снимков, вернулся домой перед заходом солнца. Завтра отъезд. Пришли в себя после «банкета» мои племянники. Клятвенно заверили, что утром машина будет готова к рейсу.
Утро началось с помывки машины на речке. Затем была заправка топливом. Долго не могли найти местного заправщика. Отрихтовали левое крыло, поворотный фонарь для замены не нашли, вкрутили лампочку в разбитый. Все это происходило на моих нервах до 12 часов. А собирались выехать рано утром. Несколько раз звонил из Владивостока Женя, волновался. Мотор тянул плохо, видно засорился карбюратор. Машина походила на больного человека. Едем медленно, не больше 60-70 километров, но едем. К вечеру добрались. Во вторник с Людмилой решали различные дела, связанные с банком, открытием счета и другие. Планировали поездить и посмотреть Владивосток, но с утра Андрей поставил машину на техосмотр. Я продумал вариант поездки в аэропорт общественным транспортом, я был сыт выходками своих племянников. От них можно ожидать, что угодно. Люда наводит порядок в доме. Целых полтора месяца мужики хозяйничали одни. Последний вечер в доме сестры. Она готовит ужин. Женя должен прийти с работы в 18 часов. Накрыли стол, ждем. Племянники разбежались, видимо их не будет и это меня не удивляет. А вот Женя опаздывает. Молчит мобильный. В 20 часов сели за стол с сестрой вдвоем. Вспомнили родителей, пребывание мое в родительском доме. Я благодарен сестре за хлопоты, за заботу обо мне, за уют и обстановку в доме, где все напоминало родителей.

Заканчивается моя поездка в родительский дом, к единственной сестре – самому близкому мне человеку. Места моего детства неузнаваемо изменились. Все стало другим. Сменились целые поколения. Ушли те, кто когда-то осваивал Приморье. Нет друзей моего детства, нет школьных товарищей, родственников. В село пришли чужие люди. Появились сельские бомжи. Сменилось два поколения сельских бомжей. Страшные люди. Живут в оставленных хатах и временных халупах, не сеют, не пашут, перебиваются временными заработками: кому-то вскопают огород, кому-то распилят дрова, посадят или выкопают картошку. Они собрали весь металл, что был в деревне, воруют все, что можно украсть. Наплодили детей с психологией бомжей. Грустно смотрел я на зарастающие поля, которые когда-то отвоевывали у тайги наши деды и отцы. Заболачиваются усадьбы, дворы, палисадники, зарастают балки и речушки. Видишь это, и наваливается тоска, тяжелая и беспросветная. И уже не радует свидание с малой родиной. Я улетал с тяжелым сердцем. Единственное, что я оставлял, была моя родная сестра и родительские могилы. Увидимся ли? Мне идет 78-й год, сестре 70 лет. Я уже 5 лет не был в Приморье. За это время еще меньше стало людей, которых я знал и любил. Грустно.