Сказание об Анжелике. Глава XXIX

Авторы Ольга и Дмитрий Лейбенко


XXIX
1982
Что я должен сделать, чтобы быть с тобой? Написать роман, прорыть канал в пустыне, свергнуть общественный строй? Что я должен сделать? Скажи, не молчи. Сделаю всё, что скажешь, чтобы не потерять тебя. …. …… ………. …….. …… …………. ….. …….. ……… …….. ……. ……. …… ….. ………. …… ……. ……. …… …… ……. …… ……. …….. ……. ……. ……
. . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
– Я мог позвонить в квартиру, и сказать в открывшуюся дверь: «У меня важное сообщение. Речь идет о жизни вашей дочери и жизни всей вашей семьи».
Меня бы впустили. После таких слов кого угодно впустят. Прошли в зал. Уселись.
– Я, (назвав себя), я люблю Анжелику и прошу у вас её руки.
– Но… послушайте, Вы сказали, что речь идёт о жизни.
 – Именно так, – оборвал бы я говорящего. – О жизни. А не о жизни и смерти.
– Но почему Вы…
– Именно поэтому, поэтому. Чтобы войти к вам и сказать это. Выста-вить меня вон, сейчас, всё же труднее, чем просто захлопнуть дверь на пороге. Теперь, прежде чем выпихнуть меня в шею, вам придётся кроме мускул поработать ещё и головой.
Я и ваша дочь любим друг друга. Но…
– Я не люблю его! ( Заметьте, даже не тебя, а его!)
– Вот видите, я и говорю, мы любим друг друга. Но она ещё об этом не знает. Да что вы стоите. Напоите меня чаем. И за столом обсудим моё предложение, прежде чем вы его примите.
( А дальше – по обстоятельствам.)

Я не мог. Я обещал не появляться вблизи её дома.
. . . . . . . . . .
Но мог поступить так. Придти и сказать, я нарушил слово, пришёл сюда. У нас два выхода – или ты возвращаешь мне слово и прощаешь меня, что я явился, или же я умираю вот от этого ……, который принёс с собой, поскольку, нарушив слово впервые в жизни, я не смогу жить дальше, если ты его не вернёшь.
. . . . . . . . . .
Не мог я так поступить. Не мог. Мы стояли под холодным дождём и, вцепившись холодными пальчиками в лацканы моей куртки и дрожа, она повторяла просьбу, больше похожую на заклинание, не приближаться  к ней. Я видел, что она жалеет, и капли дождя на лице смешивались с её слезами. Чтобы она перестала плакать, я готов был согласиться на что угодно, отказаться от чего угодно, даже от жизни. Что я и сделал. Согласился.  Отказался. Я ещё не видел, так отчётливо, что Она – это моя жизнь. Отказавшись от неё, я отказался от себя, от своей жизни.
Следующая жизнь была совсем другая. О, это была совсем чужая, незнакомая мне жизнь.
Она дрожала и слёзы катились по её щекам и меня трясло не меньше, но внутри. И я любил её и видел, что она любит, и говорил слова и слушал в ответ слова прощания.
И все люди шли поодаль мимо нас, торопясь от дождя в метро, а мы стояли друг против друга, стояли мимо людей. Я тогда ещё не знал, что моя жизнь закончилась. Прошла мимо. Как эти люди. Мы стояли друг против друга. Друг против друга. Она же предложила «остаться друзьями». И вот стояли два друга, но не рядом, один  п р о т и в  другого. Нам так и было суждено оставаться – противниками – друзьями – противниками.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Всё это вышло нерасчетливо? Она сама не знала, как это получилось. Это знала только любовь. Но она промолчала. И,  л ю б я, она полюбила меня.
Что было причиной решения. Стало ли ей стыдно за своё невольное веселие, за отвлечение, сочла ли, что осквернила священную память, кто скажет? Явился ли ей призрак с горящими глазами и, простирая руки, сделал повелительный жест?
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Я продолжал сидеть на полу в холодном храме, продолжая складывать Слово из осколков цветных витражей, выбитых взрывом. Не получалось. Только зря порезался:
– Если женщина просит прощения, значит, она уверена, что виноват ты.
– Человека нельзя остановить, если он не дорожит жизнью.
– Рядом за плечами большой любви всегда стоит смерть.
– Мне не нужны цветы с помойки.
– Как часто причинами фатальных судьбоносных событий является недоразумение.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . …….  …….     ………     ………   ……   …….
Я как спартанец, соблюдал свою чистоту, чтобы построить свой организм, как древний индейский воин я хранил чистоту, чтобы ничего не отвлекало меня от более важных дел. Древние считали полное воздержание мужчины до двадцати четырех лет, безусловно, полезным и необходимым условием для создания идеального организма. Чем я и занимался.
П.С. Что касается количества часов в сутках, поделенных надвое, то вышло это по незнанию. …. …………., а разговоры – разговоры и есть. Видимо что-то услышанное я и принял за чистую монету. Впоследствии чего, я честно отрабатывал ….. ….. . Дама же оказалась столь коварной и хитрой, что с напускным равнодушием подписывала один наряд за другим. К моему счастью через пару недель, один из моих знакомых со смехом поделился со мной сведениями, которыми в свою очередь поделилась с ним пораженная до глубины души дама. Я сделал выводы. Больше такое не повторялось.
. . . . . . . . . .
Жизнь пошла по другому витку, да сердце-то, не пошло. Я сдержал своё слово, я ждал двадцать лет.
. . . . . . . . . .
Измена. ………… …….. …… …… …… …… …… …… ….. …….
Иначе он исчезнет в неизвестном направлении.
Трудно поверить во что-то, на что не способен сам, например – вечно любить, что кто-то делает то, чего ты не можешь.
. . . . . . . . . .
Твой взгляд – камушек, сорвавший лавину.
 
1980. То, что могло быть, но не было.
– Я хочу показать тебе что-то интересное. – Он достал авторучку и записную книжку. И на мгновенье отвернулся. Затем вырвал лист.
– Теперь отвернись, возьми ручку в свою ручку. Теперь проведи линию прямую. Так. А теперь главное. У нас есть рыболовная сеть? Нет. И сита нет. Так. Подожди, забыл как там дальше. В общем, в главном так. Снова возьми авторучку. Нет, лучше монетку, нет, деньги здесь не при чём. Возьми вот этот ключ. Это от моего дома. Или нет. У тебя есть с собой ключ от твоего дома? Давай. Так, смотри. Сейчас главное. Я предлагаю взять тебе мою руку за запястье. Так, теперь посмотри, посмотри. Нет. Ещё вопрос. Ты крепко держишь мою руку, а в ней лежит моё сердце, которое пронзила ты. Ведь это твоя стрела, линия? Ещё ты сказала, что взяла мою руку и сердце и держишь крепко. И не бросишь. Теперь ты понимаешь. У меня твой ключ, ключ от тебя. А у тебя моё сердце, пронзённое тобой и моя рука. Я сделал тебе предложение, и ты приняла его. Теперь мы поженимся. Поэтому ты и доверила ключ от своего дома. Сейчас мы едем к твоим родителям и завтра мы подаем заявление в ЗАГС. Но ты не беспокойся. Но ты не беспокойся. Никто тебя насильно замуж не тащит. Ты идешь сама добровольно, так как хочешь этого. А для того, чтобы убедиться в том, что ты счастлива, у тебя впереди целый месяц.
Пошли. Познакомимся с родителями. Я переночую у тебя. На балконе. Завтра с утра, с утра едем ко мне. Познакомишься с моими родителями. Затем я возьму сберкнижку, едем в кассу, снимем деньги, затем в ЗАГС, подадим заявление. Затем поедем, я куплю кольца, и дальше, дальше, дальше.
«Сверчок: – Я же говорил, что тебя ждут страшные приключения.
 Буратино: – Но без приключений ничего не добьёшься».
(«Золотой ключик»)
Не  мог я делать предложение в первый, второй день. Не мог. После того, что я узнал, после всего я не мог. Говорить о своих чувствах, да и зачем? Она всё понимала и так. Да и всё казалось впереди. «Ладно, мы будем встречаться, только никогда не ври мне и не хвастайся». Простая фраза. Для всех. Только не для меня. Я е понял первого. Что мне пообещалось. Это же и был ответ на мой вопрос/жест. Мне ответили, хотя я не знал, что задал вопрос. И как много в этом крылось, «встречаться». И второго я не понял, то, что меня посчитали вруном и хвастуном. Но и на то и на другое посмотрели снисходительно, как на необходимые, но не единственные атрибуты мужского внимания. Она обещала позвонить. Она и позвонила, через тринадцать дней, ради разрыва. И она это сделала. Она разорвала моё сердце.
. . . . . . . . . .
– Насчёт хвастовства и вранья. Обманывать тебя я никогда не обману. Не предам. Если хочешь, дам клятву на крови.
Теперь дальше. Ты ходишь сейчас по земле, хоть и Богиня. И все ходят по земле, а небо сверху. Деревья растут корнями вниз, а листья сверху. И ты с этим не споришь. Хоть и небожительница. Это законы природы Вами же и установлены. Но теперь послушай. Весной птицы сбрасывают блёклое оперение и облачаются в яркие наряды. Природа даёт им такое право и такую возможность приукрасить себя, показать себя в лучшем свете. То есть: птицы и звери тоже хвастаются. Это не только разрешает, но и приказывает Природа. Понимаешь, она их не спрашивает, менять ли им мех и перья. Меня она тоже заставила поменять мех и перья. Поэтому ты считаешь, что я хвастался, когда старался привлечь твоё благосклонное внимание. Если бы я был уверен, что ты любишь, хоть в десять раз меньше, чем я, но любишь, и мы будем всегда вместе, и если бы ты разрешила мне молчать, я был бы счастлив. Но я готов пойти против законов природы, если тебе это угодно. То есть я готов выполнить твою волю, только не знаю, как у меня это сразу получится. Это как если бы ты сказала, что я должен ходить вверх ногами. Но я научусь. Я научусь, только не сразу. Ходить на руках я умею, правда, не далеко. Я приму какие угодно требования. Но прояви снисходительность на первых порах.
. . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Что сказать:
– Можно мне идти рядом с тобой?
(А если нет, да конечно же будет нет, тогда что?!):
– Можно мне ползти рядом с тобой на коленях?
(Ну, очередное нет, что дальше. Точка. Здесь напрашивается знак во-проса. И, кажется, не он один, но спросить не у кого.)

Пойми, мне трудно с этим справиться – я сильный. Будь я слабый, я бы всё забыл, от горя или от боли, и всё бы прошло. Меня же будет корёжить, будет плавить, и я ещё буду долго подергиваться недобитый. У рыцарей был такой специальный кинжал среди вооружения – мизерикорде, кинжал милосердия. Он использовался, когда после схватки победитель обрезал им завязки забрала и из жалости добивал израненного побежденного, по его просьбе. Пожалуйста, если тебе не трудно, возьми этот метод себе на вооружение.
Поверь, есть какая-то несправедливость в том, что я теперь буду бесконечно мучиться. Ты не должна считать, что тебе всё равно. Если бы кто-то осмелился приблизиться к тебе, ты бы прогнала, ты бы имела полное на это право. Конечно, ты можешь прогнать и прогнала меня, но это твоё право не полное, ведь ты подарила мне надежду, и теперь я истекаю этой надеждой как кровью. Ну как мне теперь быть дальше? Потому что это не жить, а быть. Я, правда, не знаю. Может, ты знаешь какой-то выход? Ведь должно быть какое-то средство, неужели люди ничего за тысячелетия не придумали? Может ты слышала или читала об этом, может тебе кто-то рассказывал, и как должен вести себя парень в подобной ситуации, что ему делать? Я слышал только про два способа – пьянка и сомнительные знакомства. Меня это как-то не привлекает. Ну, что же мне делать? Ещё говорят о работе. Но это ерунда. Я уже работаю. Вспоминателем наших встреч. Я только то и делаю, что вспоминаю о тебе, утром, как просыпаюсь и до ночи, как засыпаю. А на работе меня только отвлекают от этих мыслей. Послушай, что со мной происходит? Может, я схожу с ума? Но с каких это пор думать о любимой стало сумасшествием? А что будет со мной потом? Мне так много надо успеть. А теперь я не знаю, я ничего не знаю. И никто ни о чём не догадывается. То есть я хочу сказать, что везде и всюду я внешне как бы ничуть не изменился. Меня того уже нет. Я стал совершенно другим. И я не знаю, что со мной будет дальше.
Я не могу ни с кем посоветоваться. Какой дурак мне может помочь, если он сам ничего не знает, кроме того, что он дурак? Да как вообще можно говорить с кем-то о таких вещах? Мне стыдно. Не могу же я говорить, что готов служить тебе половичком, чтобы ты вытирала об меня ноги, входя в квартиру. Ты подарила мне безумную надежду, и что мне теперь делать и как мне это пережить? Остаток моего прежнего «я» говорит мне, что нельзя, ни в коем  случае упоминать об унижениях, что ты меня просто будешь презирать. Но разве можно меня презирать только за то, что я испытываю к тебе, разве я виноват, что мне померещилось, что мы можем быть вместе хотя бы одну жизнь? Хотя бы мою. Пожалуйста, если тебе не трудно, пересмотри ещё раз моё дело. Ведь я тебе сначала был не противен, ну неужели ты позволила бы находиться часами рядом с тобой человеку, который тебе противен? Или ты просто развлекалась, просто смеялась надо мной, я не знаю, я не могу поверить, что ты могла так поступить. Неужели то, что ты позволила коснуться губами твоих губ, ничего для тебя не значит?
. . . . . . . . . .