Гауф. Шпессарт. Финал

   Около пяти дней минуло, пока Феликс, охотник и студент ещё находились в плену у грабителей. Хотя предводитель и его подчинённые обращались с ними вполне сносно, всё жаждали пленники свободы; к тому же чем больше времени проходило, тем больше боялись они, что всё откроется. К вечеру пятого дня охотник открылся товарищам по несчастью в своём намерении бежать сегодня ночью, даже если это будет стоить ему жизни. Он побудил своих друзей к тому же и показал, как могут они претворить в жизнь мечту о побеге.

   - Того, кто к нам ближе всех, беру я на себя; мера, конечно, вынужденная и нужда всякое заставит сделать, но придётся, видать, ему умереть.

   - Умереть? - удивлённо переспросил Феликс, - вы его убьёте?

   - Я твёрдо это решил, уж коли до того дойдёт, ибо я тем самым спасаю две жизни. Знаете, я подслушал, что шептал недавно разбойник с обеспокоенным лицом, что-де по лесу ходят патрули, да и местные старухи в гневе своём показывали злые намерения бандитов и обругав нас дали понять, что если на их шайку нападут, то перережут нас без всякой жалости.

   - Господи! - воскликнул пораженно юноша, лицо в руки.

   - Они ещё пока не воткнули ножи нам в горло, - продолжил охотник, - поэтому давайте-ка их опередим. Когда стемнеет, я подкрадусь к ближайшей страже; они окликнут меня, а я прошепчу им, что графиня-де внезапно сильно занедужила, и пока один осматривается да отходит, тут-то я на него и насяду. После чего я забираю вас, юноша, и второй уже нам двоим недолго сможет противостоять; а с третьим совладать нам вообще труда не составит.

   Говоря эти слова, охотник приобрёл столь пугающее обличие, что Феликс стал его бояться. Хотел уже было юноша отговорить старшего товарища от столь кровожадных мыслей, как дверь хижины тихо приоткрылась и внутрь прошмыгнула фигура. То был предводитель. Тихо закрыв дверь, главарь знаком попросил обоих пленников сохранять спокойствие. Подсев к Феликсу, он произнёс:

   - Госпожа графиня, вы оказались в скверном положении. Ваш господин и супруг не сдержал своего слова: мало того, что он так и не прислал нам выкуп, так он ещё и всю власть в округе поднял по тревоге и теперь лес прочесывают команды вооружённых до зубов солдат, чтобы изловить меня и моих людей. Я пригрозил Вашему мужу умертвить Вас, ежели на нас нападут, но то ли он не особо-то и ценит Вашу жизнь, то ли не верит он нашим угрозам. И что вы на это скажете?
Пленные растерянно потупились, не зная, что и ответить; а Феликс, пожалуй, обнаружил, что обнаружение его тайны подвергает его жизнь ещё большей опасности.

   - Но мне представляется невозможным, - продолжил нежданный гость, - подвергать опасности столь уважаемую мной даму. Посему я хотя бы попытаюсь вас спасти, единственным путём, который у вас ещё остался: я убегу вместе с вами.

   Оба пленника посмотрели на него с удивлением, если не сказать пораженно; предводитель же продолжил:

   - Большинство моих людей решили или  уйти в Италию или прибиться к одной из  расплодившихся в этой местности разбойничьих банд. Мне же в свою очередь не составляет никакой радости служить под чьим-либо ещё началом, поэтому я не желаю иметь с ними ничего общего. Ежели дадите Вы мне слово замолвить за меня словечко, госпожа Графиня, и ваши высокие связи обернуть в мою защиту, я могу освободить Вас, пока ещё не слишком поздно.

   Феликс смущённо молчал; честное сердце его противилось тому, чтобы человека, желающего спасти жизнь юноши, намеренно подвергать опасности, от которой не сможет он после защитить. Но пока ювелир подбирал слова, орденоносец продолжал:

   - В данный момент солдаты рыщут повсюду и я буду рад даже самой малости: зная, что Вы можете многое, я же не хочу от вас ничего более, чем слова, что Вы хоть что-то сделаете для меня в этом случае.
 
   - Тогда, - ответил Феликс, потупив глаза, - я обещаю обернуть вам на пользу всё, что в моих силах. Однако для меня, как Вы могли бы постичь, отрадно то, что осознанно и добровольно сошли Вы со скользкой дороги разбойничей жизни.

   Растроганный поцеловал полковник руку доброй дамы, прошептав ей ещё к тому же о готовности через два часа после наступления ночи, после чего вышел из хижины так же осторожно, как до этого вошёл. Лишь только дверь закрылась, пленные вздохнули с облегчением.

   - Воистину! - воскликнул охотник, - Господь ему сердце направил! Каким же чудом нам суждено спастись! Ужель не снится мне, что в мире может быть подобное? Ужель наяву мне было уготовано такое приключение?

   - Однако чудно, - отозвался Феликс, - но правильно ли я поступил, обманув этого мужчину? Что пользы ему в моей защите?   Вы сами-то скажите, господин охотник, не заманю ли я его на виселицу, коли не признаюсь, кто я такой?

   - Ах, откуда у вас такие угрызения совести, нежный вы юноша? - возразил студент, - после того, как он так мастерски исполнил свою роль! Нет, Не след вам того страшиться, ибо сие есть ничто иное, как необходимая оборона. Не совершил ли он святотатство, пожелав похитить находящуюся в пути знатную даму, и если бы не вы, как знать, не уменьшилось бы ей отпущенного времени? Нет, действия ваши не неправильные; он и так добъется поблажек на суде, коли сдаст всю свою шайку.

   Последняя мысль утешила молодого ювелира. Последующие часы прошли в радостном волнении и вместе с тем в ужасном беспокойстве об удачном свершении задуманного. Уже совсем стемнело, когда незаметно, словно тень, в хижину прошмыгнул главарь, положил тюк одежды и промолвил:

   - Госпожа графиня, чтобы сделать наш побег как можно более лёгким, вам необходимо одеться в это мужское платье. Приготовьтесь; через час выступаем.

   С этими словами он покинул пленников; охотнику стоило нечеловеческих  усилий не засмеяться в голос.

   - Уже второе переодевание, - воскликнул он, - бьюсь об заклад, новое одеяние нравится вам куда больше прежнего!

   Они развязали узел и обнаружили охотничью куртку, а также множество других вещей, что великолепно подошли Феликсу. После того, как юноша переоблачился, хотел было егерь зашвырнуть женское в какой-нибудь укромный угол в хижине, молодой ювелир воспротивился: сложив вещи в маленький узелок, он сообщил, что хотел бы попросить графиню подарить это платье дабы на всю жизнь сохранить его в память об этих столь необыкновенных днях.

   Наконец пожаловал и главарь. Был он вооружён до зубов; охотнику он отдал ранее изъятую винтовку, а также пороховницу; студенту также досталось ружьё, а Феликс получил охотничий нож с просьбой на всякий случай заткнуть его за пояс. К счастью для всех троих стояла кромешная тьма, ибо блеснувшие при виде оружия феликсовы глаза легко бы могли его выдать. Когда же беглецы осторожно выбирались из лачуги, охотник заметил, что на привычном месте ближайший к хижине пост выставлен не был; это позволило покинуть хижину незамеченными; однако предводитель пошёл не привычной тропой, что вела по обрыву в лес, а приблизился к скале, казавшейся отвесной и неприступной. Повесив ружьё за спину, он взобрался на уступ, после чего позвал графиню и подал ей руку; последним взобрался охотник. От уступа вела пологая тропка, которой беглецы споро последовали.

   - Эта тропинка, - промолвил предводитель, - ведёт к Аншаффенбургской дороге. Туда-то и лежит наш путь, ибо мне доподлинно известно, что граф, Ваш супруг, именно там и находится в данный момент.

   Они молча отправились дальше, разбойник шёл спереди, остальные за ним. Через три часа сделали они привал; главарь пригласил Феликса присесть передохнуть на ствол поваленного дерева. Там вынул он хлеб и походную флягу со старым вином и предложил угоститься измученным дорогой.

   - Думается мне, не пройдёт и часа, как наткнемся мы на кордон, который расставили военные по лесу. В таком случае прошу я вас поговорить со старшим по званию в пикете, чтоб были ко мне хоть немного полояльнее.

   Феликс пообещал и это, хотя промеж себя мало полагал результата от своего заступничества. Отдохнув ещё с полчаса, снялись они с лагеря. Пройдя пожалуй ещё около часа, путники вышли на проселочную дорогу; занимался день и по лесу уже разливался рассвет, как вдруг шаги их сковало резким окриком:

   - Стоять! Не с места!

   Беглецы остановились; навстречу им вышли пятеро солдат и дали понять, что необходимо проследовать за ними и дать разъяснения их командиру, майору, о пути и цели следования. Проследовав с конвоем ещё пятьдесят шагов, путники увидели заблестевшие справа и слева в кустах винтовки; казалось, что в лесу лагерем встала бригада, а то может и целый полк. Майор с несколькими офицерами и прочими лицами сидел под раскидистым дубом. Когда подвели к нему задержанных и набрал он воздуха в грудь, чтоб начать допрос, загаркав: "Куда? Откуда" - один из сидящих рядом гражданских вскочил и воскликнул:

   - Бог ты мой, кого я вижу! Это же Готфрид, наш охотник!

   - Так точно, господин писарь! - ответил охотник обрадованным голосом, - я, собственной персоной, да к тому же чудесным образом вызволенный из злодейских рук презренной шайки!

   Увидев сие, офицеры немало удивились; егерь же попросил майора и чиновника отойти с ними в сторону и там в двух словах рассказал, как были они спасены и кто тот третий, сопровождающий охотника и юного ювелира.

   Обрадованный данным известием, офицер тотчас же принял меры, чтобы обеспечить дальнейшую транспортировку столь важного подследственного; юношу же ювелира отвёл он к своим товарищам, представив того им как отважного молодого человека, спасшего графиню блягодаря мужеству и силе духа и все присутствующие принялись жать Феликсу руку, хлопать его по плечу и непрестанно просили то юношу то охотника вновь и вновь рассказать ту историю.

   Меж тем день подходил к концу. Майор лично решил довести до города дорогих гостей; с ними и с графским чиновником офицер направился к ближайшей деревне, где их ждала карета, куда должны были посадить Феликса. Чиновник, охотник, студент и множество других всадников скакали спереди и сзади экипажа; так триумфальная процессия въехала в город. Слухи о нападении в лесном трактире и о жертве юного ювелира распространялись по округе, словно лесной пожар и так же быстро из уст в уста шла молва о его освобождении. Нечего и удивляться, что в городе, куда въехала кавалькада, улицы были переполнены людьми, желающими увидеть юного героя; ещё больше народу столпилось, когда коляска медленно въехала в город.

   - Это он! - кричали люди, - смотрите, в кибитке рядом с офицером! Тот самый храбрый юный ювелир! - и от тысячегласового "Ура!!!" содрогнулся воздух.

   Феликс был смущен и растроган шумным ликованием толпы, но ещё более волнующая сцена ожидала его у городской ратуши. Богато облаченный мужчина средних лет встретил его на парадной лестнице и обнял со слезами на глазах.

   - Не знаю, как и благодарить тебя, сынок! - воскликнул он, - ты так много дал мне, когда был я близок к тому, чтобы всё навечно потерять! Ты спас мне супругу, а моим детям - мать, ибо нежное её сердце не вынесло бы столь страшного заточения!

   Промолвивший сие был супруг той графини. Как не противился Феликс тому, чтобы назначали какую-либо награду за его самопржертвование, но и граф, казалось, был непреклонен в своём намерении наградить героя. Тут вспомнил юноша о незавидной судьбе главаря лиходеев; поведал он и о том, как тот их выручил, и как это спасение касалось самой графини. Граф, растроганный не столько поведением предводителя, сколько благородным бескорыстием, которое Феликс выказал выбрав сие прошение, пообещал сделать всё от него зависящее, чтобы спасти головореза.

   В этот же день граф в сопровождении бравого охотника отвёз юного ювелира в свой замок, где графиня, всё ещё беспокоясь о судьбе молодого человека, пожертвовавшего собой ради неё, переполненная томительной тоской ожидала известий. Невозможно описать её радость, когда супруг вошёл в комнату за руку с её избавителем. Графиня принялась непрестанно благодарить юношу и безостановочно расспрашивать; приказала она привести детей и показала им того великодушного молодого человека, которому их мать бесконечно обязана, и малыши жали ему руки, и нежность детских их "Спасибо!", и уверения в том, что после мамы и папы он самый любимый человек на всей земле были Феликсу лучшим вознаграждением за тяготы, лишения и бессонные ночи в разбойничей лачуге.

   Когда первые пароксизмы радости встречи прошли, графиня подала слуге знак и тот вскоре принёс одежду и знакомую заплечную суму, которую Феликс передал ей в лесной харчевне.

   - Здесь всё, - промолвила дама, благосклонно улыбнувшись, - что отдали вы мне в тот страшный миг; эти чудесные вещи, благодаря которым вы перевоплотили меня, сберегая от удара слепого рока, преследовавшего меня. Вот, они снова ваши; однако я хочу сделать вам предложение; я оставляю их у себя в память о вас, а вы взамен примете сумму, которую лиходеи потребовали в качестве выкупа за меня.

   Феликс ужаснулся размеру подарка; честная душа его противилась принимать награду за то, что сделано было актом собственной воли.

   - О, милосердная госпожа! -  растроганно сказал юноша, - я не могу этого принять! Платье пусть будет вашим, коли вы так соизволите, но упомянутую вами сумму взять я не смогу. Но потому как мне известно, что вы всё равно захотите меня каким-либо образом вознаградить, то окажите мне лучше милость вместо награды, и уж коли выпал случай, что позволено мне воспользоваться вашей помощью, то вы можете всенепременно рассчитывать, что я обязательно за нею обращусь.

   Ещё долго уговаривали юношу, но ничто не смогло изменить ход его мыслей. Граф и графиня уже почти отстали и слуга было унёс котомку вместе с вещами, как вдруг вспомнил Феликс об украшениях, о которых запамятовал в порыве радости от сцены столь долгожданной встречи.

   - Постойте! - воскликнул он, - ещё кое-что из сумки должны вы забрать мне позволить! Остальное же целиком и полностью ваше!

   - Распоряжайтесь как вам угодно! - промолвила она, - хоть я и сохранила бы всё на память о вас, но возьмите то, от чего не можете отказаться вовсе. Но, если мне позволено о таком спросить, что же это за столь волнительная вещь, что не можете вы мне её оставить?

   В это время юноша открыл свою котомку и вынул оттуда шкатулку красного сафьяна.

   - То, что принадлежало мне, всё может стать Вашим, - ответил он улыбаясь, - но это принадлежит моей любимой госпоже крестной; я изготовил это сам и должен отнести ей. Это драгоценное украшение, милостивая государыня, - продолжил Феликс, открыв шкатулку и предложив взглянуть, - драгоценность, в которую я вложил всё своё мастерство.

   Она взяла шкатулку, но взглянув в неё лишь мельком, пораженная, вернула обратно.

   - Как? Эти камни? - воскликнула графиня, - так вы говорите, что огранили и украсили их для своей крестной?

   - Точно так, - ответил Феликс, - моя крестная прислала мне эти камни. Как видите, я их обработал и теперь отправляюсь в путь, дабы лично ей передать.

   Графиня выглядела растроганно, слезы выступили на её глазах.

   - Так ты Феликс Пернер из Нюрнберга? - спросила она.

   - Так точно! Но откуда вы так быстро узнали моё имя? - спросил, смутившись, юноша.

   - О, как чудесно распорядились небеса! - растроганно обратилась графиня к опешившему мужу, - это же Феликс, наш крестник, сын нашей камеристки Сабины! Феликс! Я же та, к кому собирался ты идти! Так, сам того не ведая, спас ты свою крестную мать!

   - Как? Стало быть вы и есть графиня Зандау, что столько сделали для меня и моей матери? А это замок Майенбург, куда я хотел прийти? Как благодарен я благосклонной моей судьбе, что свела нас вместе; так я делом, хоть и в ничтожной мере, выказал вам свою бескрайнюю благодарность!

   - Ты сделал для меня гораздо больше, - ответила женщина, - чем я могла для тебя сделать; но сколько буду я жива, я буду искать, чтобы показать вам, сколь бесконечно мы тебе обязаны. Да будет мой супруг твоим названным отцом, мои дети - названными твоими братьями и сёстрами, я же - твоей матерью, а те драгоценности, что привели вас ко мне в час величайшего неустройства, станут моим лучшим украшением, ибо всегда будут они напоминать о вас и вашем благородстве.

   Так говорила графиня и слово своё она сдержала. Она щедро поддержала деньгами дальнейшее феликсово путешествие. Когда же вернулся он обратно искусным мастером, купила она ему в Нюрнберге дом, богато его оставила, и не последней драгоценностью в лучшей его комнате были отлично написанные картины, изображавшие сцены в лесном трактире и жизнь Феликса в плену у лиходеев.

   В том доме Феликс жил уже будучи уже весьма искусным золотых дел мастером; слава же о его мастерстве была неотделима от легенд о его героизме, обеспечивая молодому ювелиру великое множество состоятельных клиентов. Многие чужестранцы, проезжавшие через славный город Нюрнберг, просили отвезти себя в мастерскую славного мастера Феликса, дабы увидеть его, подивиться и заказать драгоценностей у столь искусного ювелира. Самыми же желанными гостями Феликса были охотник, кузнец, студент и возница. Последний же всякий раз, проезжая из Вюрцбурга в Фюрт*, навещал знакомого золотых дел мастера; охотник почти каждый год приносил подарки от графини, а кузнец, обойдя все страны, города и веси, обосновался по соседству с мастером Феликсом. Как-то раз студент тоже к ним приехал; будучи важным человеком в государстве, он тем не менее не погнушался разделить ужин со старыми друзьями по несчастью. Когда вспоминали вместе пережитое, студент рассказал в первую голову, что довелось ему увидеться в Италии с разбойничьим главарем; тот совершенно исправился и служил ныне бравым солдатом у неаполитанского короля.

   Услышав об этом, Феликс обрадовался. Хотя без этого мужчины возможно и не попали бы они в столь опасное положение, но без его помощи также и не освободились они из рук лиходеев. Так и повелось, что у славного мастера Феликса, стоило ему вернуться мыслями в таверну в Шпессарте, возникали только радостные и по-дружески тёплые воспоминания.

* Фюрт - пригород Нюрнберга.