Три образа Оли Кошкиной, гл. 4

Синей фольгой отдавалась загрязнённая лужа на дороге, когда мы проходили между домами.
Ольга молчала.
- Кэтери? – Спросил я, - интересно, что - значит?
Девушка будто очнулась, встрепенулась.
- Что? Имя? Я вам говорила.
- Вы говорили, что так вас называли в детстве.
- Ах, это. Да, кукольное детство такое. Проницательность означает, коммуникабельность, любопытство, романтичность, ну и доброта,  - в общем, тонкая душевная организация.
- Вот как! – Я посмеялся.
- А что не так? Что-то не так?
- Тонкая душевная организация бывает у людей, как правило, очень замкнутых.
- Ух, ты! А я по-вашему не замкнутая? Но вы ещё меня не знаете, какая я замкнутая.
- Это да, - вспомнил я поцелуй.
Мы зашли в подъезд.
Ольга не оборачиваясь, цокала каблуками, поднимаясь по ступеням. Характер их менялся: цоканье то было чётким, то вдруг затихало, и, казалось, что она вот-вот споткнётся, упадёт.
- Ну, я, пожалуй, пойду, - произнёс я, останавливаясь у лифта.
Ольга обернулась.
- Я не могу пойти одна. Вам со мной ещё один этаж. Всего-то, а?
- Вы…, - начал я, сунув глубоко руки в пальто. Она заметила мое раздражение.
- Я кое-что вспомнила. Да. Мне нужно вам рассказать. - И, вы, наконец, психолог, а не кто-то там, и не можете, не можете оставить меня одну, - Ольга смотрела на меня требовательно.
Но не это заставило меня повиноваться, - в глазах ее таяло явное какое-то отчаяние.
«Готовится к новому укусу поцелуя?»
Ольга подошла ко мне, потянула мою руку из кармана.
- Ну же, не злитесь, пойдёмте.
На стенке, за ее спиной я увидел угольный рисунок кота с распашистыми больше чем он сам усами.
Перевёл внимание на Ольгу, она глядела на меня уже смягчённо, манипулятивно улыбаясь. Здесь: хитрость, настоящая просьба, тайна, дальнейшего сюжета игры.
«Чем все это кончится?»
Закономерность женского мышления не понять - оно все время в действии, движении, шпагах метаморфоз.
- Идемте, - вынув мою руку, и объяв ладонь, и похлопав по ней, она настаивала, – я не стану вас мучить долго, просто зайдём. Увидите, как я живу и все такое прочее.
Рука моя закостенела.
«Чем все это должно закончиться?»
«А, впрочем…»
- Вы эдакий строптивый, - прочитала она мои мысли, - порядочный излишне. Забавно. А я, видите, - просто живу.
- Ладно, - согласился.
Помявшись ещё немного, принимая свою ладонь назад, я отправился за девушкой.
«Чем все это может кончиться?»
Поднялись на второй этаж пешком.
Ольга щёлкнула замком.
Прошли тамбур. Она стала открывать дверь.
Я чувствовал, как во мне поднималось давление.
«Только так: ничего не профессионального  не может быть!»
«Утром если проснёмся - я уйду с побитым сознанием…»
Она толкнула дверь, щёлкнула включателем.
Коридор озарился множеством мелких звёздочек-лампочек из бра под потолком.
Все пахло женской заботой: пёстрые обои снизу подведены темно-коричневыми, цвета самана плинтусами, мебель лакированная вычищена до блеска, край персидского ковра в большой комнате.
Она бросила ключ на полочку, стала снимать обувь.
- Ну, что же? Проходите.
Я принялся стягивать пальто.
Через четверть часа мы сидели, друг напротив друга перед пышущими чашками с цветочным чаем и глядели друг на друга.
- Даже веские слова имеют подтекст посредственности, не так ли? – начала она, поднимая за ушко чашку и отпивая из неё, и морщась.
- Это как? – Спросил я, повторяя ее действие.
- Это как те две прощальные записки.
- Вы так и не вспомнили кто такой Григорий?
- Вспомнила. Это тот, который после Константина, - она посмеялась.
Чашка ее подпрыгнула и едва не расплескалась.
- А у тебя, Миша, бывает так, что если очень хочешь забыть человека – ты теряешь память вообще?
«Кто передо мной сейчас? – Думал я, - Ольга прошлая: Кэтери? Ольга настоящая: Абек? Ольга будущего: Оля?»
- И что с этим Григорием? – Спросил я.
- Он бросил меня. Сначала было наоборот: я не принимала его, но он был настойчив, и ему удалось все перевернуть в моей жизни. И … понимаете, -посредственность. Эта. Я жила спокойно и ждала свою половинку, а он вторгся в мою жизнь и обманул.
- Это вы говорите от имени Кэтери?
- А как же ещё?! – Удивилась Ольга.
Нахмурилась и качнулась вся на стуле, коснулась кончиками пальцев лба, постучала, перебирая ногтями.
- Знаете, что-то нехорошо себя чувствую. И зачем, скажите, нужна эта любовь, которая мучает и только?
- Любовь, как лакмусовая бумажка. Если вы поражены ею, здесь несколько вариантов, факторов, в том числе, но в основном два.
- Интересно, какие же два? Факторы?
- Или вы не развиты до состояния собственного развития, или он не в состоянии природно двигаться. Все дело в природе.
- Вы добавьте сюда ещё ваше одно излюбленное слово: идентификация.
- И это именно так. Теряя идентификацию, мы начинаем липнуть, к кому попало.
- То есть, Григорий, по-вашему, кто попало?
- Я не сказал относительно кого-то конкретно.
- Факторы, хм, интересно, - повторила Ольга и нервно отпила из чашки, и еще раз повторила, - интересно.
Я выдержал паузу. Ольга думала, ныряя глазами в смолу чёрного озера чая.
- Если я сначала его отрицала, отбрасывала от себя, если я выключала телефон, требовала прекратить дурацкие звонки, если я отключалась на пару дней вообще от него, и ничто во мне не двигалось, то потом все обернулось вспять – как это? Какая такая идентификация, если он просто выпил из меня кровь?
- Но вы же позволили сделать то над собой?
- Интересно, а что ещё отвечать мужчине, плачущему под дверью и валяющемуся в коленах. Факторы! И еще он дарил великолепные подарки…
- И вы брали? И что тогда желаете?
- То есть, он меня купил за несколько тысяч, хотите сказать?
- Я не знаю. Я, честно, не знаю.
- Нет, Миша, ты должен мне ответить. Что теперь мне делать? Душа болит.
- Он где сам?
- Григорий?
- Да. Я к нему езжу каждый выходной, но прежде он должен ответить на мой звонок, чтобы я знала, что он дома.
- А он?
- А он не отвечает, зараза!
- Он пьёт?
- Да, бывает в запое.
- Вот, что интересно! – Воскликнул я, - мужчина пьёт, а вы его забыть не можете! Ха-ха!
- Мне жалко его. В него поселилось нечто, что противоречит нашему союзу, и он пьёт.
- Он, извините, Оля, то есть, Кэтери, он просто алкоголик.
- Нет. Это не так. Это случилось с ним не так давно. Он раньше не был таким. Он изменился.
- Откуда вам знать: каким он был раньше.
- Ну, я же вам говорила: Константин и Григорий – это память с детства.
Они оба хороши, но Константин обрёл семью, а у Григория ничего так и не сложилось, и он хотел семью со мной…
- Нет, Олечка, то есть, Кэтери, вы объясните: почему вы не можете понять, что пьющий человек – это… Ну, ему же самому рот не открывают, и не заливает никто.
- Заливает. В том-то и вопрос.
- То есть: заливает? Подпаивает?
- Наверное, так. У него была семья, была. Есть дочь, он ездит к ней, а меня игнорирует. Он хотел со мной семью, но сказал – я не перспективная.
Я вымыла ему полы, выдраила квартиру, я была с ним близка насколько можно и в духовном плане тоже, - поддерживала его во всем, советовала, а он просто бросил.
И вот, доказательством, что ему подливают – это…
- Это его прошлая пассия?
- Нет. Я зажгла свечу в том доме, и она дымила черным и трещала вовсю.
Я задумался. С паронормальным мне приходилось сталкиваться. Я не знал, что ответить.
- Вот-вот, - кивала Ольга, - вы понимаете, в чем штука-то?
- И что теперь делать?
- Я приезжала к нему в другой город, где он работает, и всегда забывала церковные свечи, всегда. К чему это? Волшебство!
- Подождите, э-э, Кэтери, если вы там: то да се, явления - вам не ко мне. Я лишь просто социальный психолог. Вам, как минимум к вашему же таинственному Киру, который черт знает, зачем мне вас передал, и что все этим – вами обоими – хочется надо от меня. Вам - к целителю – экстрасенсу.
- Нет-нет, вы обязаны мне помочь. Я страдаю. Вы должны знать, как лечить душу, пусть - этой вашей, э-э, идентификацией.
- Знаете, - возражал я, - мне много приходилось втолковывать людям всякой всячины, но вся любовь, если она порочна, то есть страдательна и болезненна, обычно шла на убыль за один сеанс, но с вами Кэтери, мне кажется, придётся повозиться не одно полугодие. Мне это не нужно. И больше скажу: бесполезно. Действуйте радикально.
- А что вам нужно? Радикально не можете? Деньги нужны? – Ольга установила на мне глубоко осуждающий вид.
«А хотя бы и деньги. И что?» - Пронеслось во мне, и на память пришла не одна подобная история, где я просто был добрым человеком, просто добряком, а не профессионалом своей области, по одной только причине: клиент не хотел ничего делать сам, сопротивлялся, и все мои россказни по истечении времени были тщетны. И потом мне же самому казались пошлыми. Сверх пошлыми.
«Нет! - Решил я, - это больше не повторится. Даже для Оленьки!»
- Так что мне делать, если он отвергает меня?- Спросила она.
Я сделал плечами.
- Сердцу ведь не прикажешь!
- Да-с хороший вы психолог. Отличное заключение!
Мы молчали.
- Ну, - сказал я, хлебнув остатки чая, - давайте его найдём: выколем глаза, отрежем уши!
И рассмеялся.
Зрачки Ольги расширились.
Она поднялась, выдвинула шкаф из-за стола, где лежали ложки, вилки и вынула оттуда большой кухонный нож.
Положила его на столешницу.
Я замер.
- Этот подойдёт? – Спросила она меня спокойным тоном.
- Вы с ума сошли?! – Я сжался, буквально уменьшаясь в размерах.
- Вы мне поможете ли?
Я нервно, неуверенно посмеялся, пытаясь найти в облике Ольги здравый смысл.
- Поможете мне, мой драгоценный психолог? – Переспросила и взяла в руки нож.
- Послушайте, э-э, Оля!
Ольга покачала лезвие.
- То есть, Кэтери, черт! – Поправил я, все еще пытаясь выискать в лице девушки сарказм.
- А ведь не даром мне вас Кир рекомендовал. Мне б и в голову не пришло такое. И, знаете, на душе как-то легко сразу стало.
Я поднялся и потеснился назад.
Ольга положила нож и глядела на меня снова страдальчески, умоляя мысленно о чем-то.
- Вы хороший психолог: отрезать уши и выколоть глаза – это прекрасно. Он тогда поймёт, что слабее меня, слабее всех. Опустит свои амбиции. Он будет требовать только помощи. Да-с. И я поднимусь мгновенно на несколько ступеней наверх. Ага! Великолепно.
- А в тюрьме кто будет сидеть?
- А не надо сидеть. Вы психолог, вы все придумаете.
- Оля, вы с ума сошли! Я, пожалуй, пойду.
- Сядьте, обдумаем план действий. – Ольга села, пододвинув к себе нож.
Я простоял минуту, но ничего не изменилось.
 «Бежать? Дверь рядом».
 «Босиком бежать?»
 «Это фиаско».
«Но, Боже мой, бежать, чтобы спастись – какое же фиаско?»
- Присядьте, - повторила требование Ольга.
Который раз я повиновался.
«В конце концов, рвануть на выход можно в любой момент. Да и не всадит же она в меня эту нержавейку. Кожа у меня толстая. Ещё попробуй свитер пробить. Ерунда все. Она шутит».
- Вот теперь объясните: почему мне стало легче от ваших слов?
- Ну, можно сказать, это проигрыш ситуации. Это, как ролевая игра. Представил, убил, уничтожил. Все.
- Ну, а на  самом деле? Преступление и исполнение. Ведь так должна поступить нормальная посредственность, если не может вырасти и не хочет расти выше или не знает? Так же?
- Проигрыш. Пожалуй, я вам больше не помогу. Вам нужно к Киру.
- Вы любите меня, я знаю. Я вам докажу, что любите, и тогда вы сами меня захотите убить: отрезать уши и все такое, - заключила Ольга, установив на мне твёрдый взгляд.
«Она сумасшедшая».
В моей душе наступило то блаженное состояние, когда я точно знал – всякая привязанность к этой девушке у меня прошла навеки. Я – свободен.
Теперь нужно выйти отсюда и всякий раз разминаться с ней по дороге, по асфальту.
«Это будет неловко, но - вот и все».
- Какое у вас лицо интересное, - сказала Ольга.
- Что?
- Вы как-будто пряник съели. Я ведь пошутила, а вы… Вам лечиться надо. Что такого вы клиентам советуете? Пугающие идеи в вашей голове, я бы сказала, - она похихикала.
- Ну, знаете... Кэ-те-ри.
- А я теперь не Кэтери – Абек. И вы должны понимать это, пока я ещё понимаю сама это. Вы пробуждаете во мне агрессию, отвагу, но ни то, ни другое в жизни не нужно. Действенность – да, решительность – да. Вы – страшный человек с драматическими мыслями.
Она взяла нож и, не вставая, закинула его на полку за спину.
- Так как это все может происходить, например, а? - Продолжила она,- как? Расскажите-ка подробности.
- Я тоже пошутил, Оля.
- Пока в душе моей ворочается боль, я не Оля, - она оскалила улыбку.
«Сейчас я поговорю. Наговорю, что попало и – долой. К черту!»
- Так какой-такой психологией вы занимаетесь? С вами, Миша, просто можно поговорить и все, да? Вы умеете просто войти в доверие, а потом: кроши-метай! Ну, я жду.
- Как это могло бы быть в реальности? – Задался я, тронув кончик носа, нарочно изображая задумчивость, - этак в тёмном переулке застать и сделать дело.
- Отлично! Вот теперь у вас мина – будто вы горчицей обожглись!
- Это не важно, Ольга или кто бы вы там ни были. Шутки шутками, а мне работать нужно. Я пойду.
- Я вам расскажу: как это будет, сидите, - приказала девушка, - когда вы проснётесь завтра, вам придёт нужная идея. Все, что вы тут наговорили, я записала на диктофон. Вот он! – Она засунула руку под стол и вынула аксессуар.
Я сам почувствовал, как побелел.
Она не сводила с меня вид.
- Ну? Видали? Когда вы завтра проснётесь утром, вы займитесь первой мыслью, что придёт к вам. Это будет именно чувство - какого бы качества та мысль ни была – чувство, что сейчас чувствую я, понятно?
Вы удивитесь, что последняя мысль в вашем скором рассуждении на эту тему, будет: как избавиться от меня же? И вот тогда вы мне дадите правильный совет. Можете ли вы пойти на преступление с ваших этих слов: отрезать-выколоть или нет. И каково будет исполнение?
- Вы как-будто…
- Я подготовлена. Меня Кир предупреждал, что вы за птица.
- Зачем вам все это?
Ольга сангвистически раздула ноздри.
- Мне нужно сделать переход.
Мне нужно. Мне нужно освободиться от любой напасти страданий, неизвестных страданий, боли, которых я набралась за время вынужденного одиночества. Этого катарсиса локдауна.
Я знаю – ваша идентификация сработает. Уверена.
Но она должна сработать на сто процентов и окончательно. Я хочу вернуться в самою себя обновлённой. И так. Это будет обязательно. Каждый человек платит определённую сумму за полное попадание в себя, в десятку себя.
Вы любите меня, вы не любите меня. Но вы уже ненавидите меня. А это огромный шаг. И только начало. Отторжение и слияние. За вторым – за мной не убудет.
Вы – посредственность и на вас можно делать ставку. Я же постараюсь передать вам всю себя, чтобы дать вам углубиться в женскую натуру, откуда выбраться весьма, весьма сложно.
- Вы желаете, Оля, унизить меня?
- Я желаю с помощью вас перейти в иное состояние.
- Но это же шантаж! И вообще, мало ли…
- Эта вещь ещё пишет, кстати, - указала она на диктофон.
- Тьфу ты! Я молчать буду! – Заперся.
- «Кто я?» - разве это не самый вмещающий вопрос бытия? Разве вам не интересно, чем все это окончится? Вы же – игрок, я чувствую. Игрок! Или нет?
- Я на шантаж не подамся.
- Вы подадитесь на все. Если тот человек станет калекой, все подозрение ляжет на вас. За это тоже не беспокойтесь.
Ольга поднялась, вынула из пенала целлофановый пакетик, надела на руку и взяла мою кружку, потом перенесла ее в тот же пенал и заперла.
- Вот все. Отпечатки пальцев и все такое разное.
- Это ужас! – Рассмеялся я, - это вы с Киром все придумали?
- Не важно, уважаемый Миша. Важно, что вы будете пыжится там, где надо, чтобы я вам все это вернула и гарантии, впрочем.
- Гарантии? Какие могут быть гарантии? Вы в любой момент выдумаете что-нибудь ещё!
- Когда я перейду в свободное состояние, в Ольгу – саму себя, окончательно - вам будет гарантия. Я не стану унижаться, чтобы вернуться к Абек. Это агрессия, отвага, жестокость. Абек – агрегатное состояние. Но сама по себе я не такая. Вы не поняли?
- Это бред! – Я поднялся и направился к выходу.
Ольга не задерживала.
Я обулся и провернул замок, дверь отворилась.
- У вас руки сильно дрожат, - бросила она мне в путь.
Я вышел, и ноги мои не слушались. Как палицы передвигались, почти не сгибаясь в коленах.
Я преодолел тамбур, стал спустился вниз, крепко держась за перила.
«Кто я? Это важность кармических воплощений любой жизни.
Кто я? Прошлое, настоящее или бесконечно продолжающееся?
И кто Ольга? Любовь ли та настоящая, механическая, которая принудит меня разобраться в самом себе?
Ей помочь? Могу. Вынужден и смогу.
Что ей конкретно надо. Выясню позже».

5