Главный проект Бога часть 13

                Главный проект Бога.

                (часть тринадцатая)

    Три существенных обстоятельства, которыми закончилась жизнь божественного Учителя: Тайная  Вечеря, суд над Мессией и Воскресение из мертвых. Эти три обстоятельства в полной мере отражают всю судьбу Христа и всю будущую историю христианства.

     Тайная Вечеря.

    Двенадцать апостолов, составляя вместе с Учителем тринадцать, собрались в горнице одного из Иерусалимских домов. Неизвестный приверженец Иисуса, хозяин дома, украсил комнату богатым ковром. По восточному обычаю ученики и Учитель возлегли  на четырех ложах, расположенных четырехугольником вокруг стола. Когда был подан пасхальный агнец и чаши были наполнены вином, а также и золотая чаша, поставленная перед Иисусом, Он,  имея по одну сторону  Иоанна, а по другую Петра, сказал: «очень желал Я есть с вами сию Пасху прежде Моего страдания; ибо сказываю вам, что  уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием» (Лука. 22. 15, 16).

    После этих слов в воздухе повеяло тяжелой грустью. По иудейскому  обычаю на празднике Пасхи  полагалось есть пасхального агнца с горькими травами и пресным хлебом в молчании. И тогда Иисус «взял хлеб и, благодарив, переломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творити в Мое  воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается» (Лука 22. 19, 20).

    Так была учреждена Тайная Вечеря во всей ее простоте. В ней заключается более того, о чем обыкновенно думают. Это не просто символический и мистический акт, которым завершается все учение Христа, но она, кроме того, освещает и обновляет чрезвычайно  древний символ посвящения.  У посвященных Египта и Халдеи, также у пророков и Ессеев, братская вечера означала первую ступень посвящения. Приобщение под видом хлеба означало знание мистерий земной жизни и в то же время разделение земного имущества, последствием чего явилось совершенное единство членов братства.

    На высшей ступени, приобщение под видом вина, которое можно считать кровью лозы, проникнутой солнцем, означало общность небесных благ, сопричастие к духовным  мистериям и к божественной науке.

    Эту чашу истины, идущей из пророческих веков, эту золотую чашу посвящения, которую Он  Сам принял из рук ессейского старца в день Своего посвящения в пророки, когда Он на ее дне увидел свою собственную кровь, - ее Он протягивал Своим возлюбленным ученикам с невыразимой нежностью последнего прощания.

    Но увидели ли и поняли ли апостолы Его искупительную Мысль, обнимавшую все миры?  Она должна была сиять в глубоком и скорбном взоре, который Учитель переводил со своего любимого ученика на того, который должен был предать Его. Нет, они еще не поняли Его, и их удивило небывалое выражение на лице Христа.  И когда Иисус объявил им, что Он проведет ночь в саду Гефсиманском на Елеонской горе и предложил им идти с Собой, они все еще не подозревали ближайшего будущего.

     Суд над Мессией.

    Иисус провел в Гефсиманском саду ночь, полную скорби. Со страшной ясностью видел Он как сужается роковой круг, в котором Ему суждено погибнуть.

    Отдаленный звук голосов, колеблющийся свет факелов, усиливающийся звон оружия, все этот говорило о приближении солдат, посланных синедрионом. Иуда, шедший впереди, поцеловал своего Учителя, чтобы солдаты могли отличить Его. Иисус, отдав ему поцелуй, сказал с невыразимой жалостью: «друг, для чего ты пришел?».

    Действие этой кротости, этого братского поцелуя, данного взамен самой черной измены, подействовал так сильно на эту жесткую душу, что после этого Иуда, охваченный раскаянием и страхом, наложил на себя руки.

    Грубые солдаты схватили Учителя. После непродолжительного сопротивления, испуганные ученики разбежались. Лишь Иоанн и Петр держались в отдалении и последовали  за Учителем во двор судилища, но сам Иисус был совершенно спокоен. Решение Его было принято и после этого ни единого вздоха, ни единого протеста не сорвалось с уст Его.

    Синедрион собирается с поспешностью, в качестве полномочного собрания. Несмотря на ночной час, в судилище приводят Иисуса, так как трибунал старается как можно скорее покончить с опасным пророком.

    Первосвященники заседают расположившись полукругом. Посреди них, на возвышенном месте, восседает Каиафа, великий первосвященник. На двух концах полукружия, перед двумя небольшими трибунами, находятся два актуариуса: один – для защиты, другой – для обвинения.

    Иисус, невозмутимый, стоит в центре в своих белых одеждах Ессея. Служители, вооруженные плетьми и веревками, окружают Его с угрожающим видом. Во всем судилище только одни обвинители, ни одного защитника.

    Первосвященник, он же и верховный судья, выступает главным обвинителем. Обвинение определяется  как мера общественной безопасности против потрясения религиозных основ,  но на самом деле это было преднамеренной местью со стороны встревоженного священнического сословия, власти которого угрожала опасность.

    Каиафа обвиняет Иисуса в том, что Он соблазняет народ. Несколько свидетелей, взятых из толпы, сбивчиво дают показания, противореча друг другу. Один из них передает слова, признаваемые за кощунство, которые Иисус бросил в лицо фарисеям: «Я разрушу храм сей и через три дня воздвигну  другой».

    Иисус мочит. «Ты не отвечаешь?» спрашивает первосвященник. Иисус, зная, что Его обвинение уже заранее решено, сохраняет молчание. Но этих обвинений не достаточно, чтобы вынести окончательное решение и для того, чтобы вырвать опасное признание у обвиняемого, ловкий саддукей Каиафа обращается к Нему, задевая самую жизненную сторону Его миссии. Он идет прямо к цели: «Если ты действительно Мессия, скажи нам!».

    Уклончивый ответ Иисуса показывает, что Он понял хитрость вопрошавшего: «Если скажу вам, вы не поверите; если же я спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня» (Лука. 22. 67, 68).

    Каиафа, не добившись ничего судейской хитростью, пользуется правом первосвященника и говорит торжественно: «заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?». После такого обращения, принужденный или отвергнуть, или подтвердить свою миссию перед высшими представителями религии Израиля, Иисус более не колеблется. Он отвечает со спокойствием: «ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных» (Матв. 26. 63,64).

    Выражаясь этим пророческим языком Даниила и книги Еноха, ессейский Посвященный не говорил с Каиафой, как с личностью, Он знает, что агностик саддукей не способен понять Его; Он обращается к первосвященнику Иеговы и через него ко всем будущим первосвященникам, ко всему священству земли, желая сказать всем: «После окончания Моей миссии, запечатленной моей смертью, с царством слепого  преклонения перед религиозным законом покончено  и в идее, и в действительности. Мистерии будут раскрыты  и  человек через человеческое узрит божественное».

    Таково, по эзотерическому смыслу пророков и Ессеев, значение «Сына, сидящего одесную Отца». Понятый таким образом ответ Иисуса на вопрос первосвященника иерусалимского содержит в себе завещание Христа духовным властям земли, подобно тому,  как учреждение Тайной Вечери является завещанием любви и посвящения, данным апостолам и всему человечеству.

    Словами, обращенными к Каиафе, Иисус говорит с целым миром, но саддукей, у которого было определенное намерение, более не слушает Его.  Разорвав сои белые льняные одежды, он восклицает: «Он богохульствует! На что нам еще свидетелей? Вот теперь вы слышали богохульство Его! Как вам кажется?».  Следует ответ всего синедриона: «Повинен смерти!» и вслед за осуждением свыше, следуют злобные оскорбления и грубое надругательство снизу.

    Под этим напором низкой и животной ненависти, божественное лицо страдальца должно было принять мраморную неподвижность ясновидца.  Есть изваяния, которые плачут, но бывают также страдания без слез и молитвы без слов, которые устрашают палачей и преследуют их в течение всей остальной жизни.

    Но не все было кончено. Синедрион мог произнести смертный приговор, но, чтобы его привести в исполнение, необходим был гражданский суд и одобрение римских властей. Беседа с Пилатом, подробно переданная св. Иоанном, не менее замечательна, чем беседа с Каиафой.

    Этот диалог между Христом и римским правителем, вперемежку  со злобными восклицаниями еврейских священников и криками фанатичной толпы, которые играют роль хора в античной трагедии, - запечатлен признаками великой драматической подлинности. Ибо он срывает покров с души действующих лиц. Он ясно показывает столкновение трех больших сил: римского цезаризма, узкого иудейства и вселенской религии Духа, представляемой Христом.

    Пилат, совершенно равнодушный к религиозным распрям, но чрезвычайно недовольный судилищем, так как оно вызвало в нем страх, что смерть Иисуса может повлечь за собой народное восстание, допрашивает Его с осторожностью и предоставляет Ему  якорь спасения в надежде, что Он воспользуется им. «Ты царь иудейский?» - спрашивает он, - «Царство мое не от мира сего», отвечает Иисус. «И так ты царь?» - «Я на то родился и пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине»…

    Пилат не понимает этого утверждения духовной царственности Иисуса, так же как Каиафа не понял Его религиозного завещания. «Что есть истина?» говорит он, пожимая плечами, и этот вопрос римского скептика раскрывает все состояние души тогдашнего языческого общества, находящегося в упадке. Но, не находя в обвиняемом ничего, кроме невинных мечтаний, он прибавляет: «я никакой вины не нахожу в Нем». И он предлагает евреям отпустить Его, но, подстрекаемая священниками чернь, вопит: «не Его, но Варраву отпусти нам!».

    После этого Пилат, не терпевший иудеев, доставляет себе ироническое удовольствие предать бичеванию их предполагаемого царя. Он думает, что это удовлетворит фанатиков, но они еще более распаляются и начинают вопить: «распни, распни Его!».

    Несмотря на эту разнузданность народных страстей, Пилат продолжает сопротивляться. Он утомлен от жестокости, он видел столько пролитой крови в своей жизни, он отправил столько мятежников на казнь, он слышал столько стонов и проклятий, оставаясь при этом равнодушным! Но немое и кроткое страдание галилейского пророка под накинутой на него багряницей и под терновым венцом потрясло его неведомым волнением. Уступая мимолетному видению, пронесшемуся перед его душой, он обронил такое слово: «Ecce Homo»!  Вот Человек! Жесткий римлянин почти растроган, он готов произнести оправдание.

    Священники синедриона, не перестававшие следить за ним, подметили его волнение  и испугались. Они почувствовали, что жертва ускользает от них. Они совещаются между собой и затем, в один голос, поднимая правую руку и отворачивая голову с выражением лицемерного ужаса, восклицают: «он сделал себя Сыном Божьим»!

    Услышав эти слова, Пилат, по словам Иоанна, еще больше испугался. Испугался чего?  Какое значение могло иметь это имя для неверующего римлянина, который презирал от всего сердца Евреев и их религию и верил только в одну политическую силу Рима и Цезаря? Но тревога его могла иметь серьезную  причину. Как ни изменяли смысл имени Сына Божьего, оно все же было достаточно распространено в древнем эзотеризме. И Пилат, несмотря на весь свой скептицизм, был не лишен суеверий.

    В Риме, во время малых мистерий Митры, в которых и римские военачальники принимали участие, он должен был слышать, что Сыном Божьим называют посредника между человеком и Божеством. И к какой бы нации и религии  ни принадлежал такой посредник, покушение на его жизнь считалось великим преступлением.  Пилат, может быть, и не верит этим восточным фантазиям, и все же произнесенное имя могло встревожить его и увеличить его замешательство.

    Заметив это, иудеи бросают проконсулу тягчайшее из всех осуждений: «если ты отпустишь этого человека, ты не друг Кесарю; ибо каждый делающий себя царем, противник Кесарю… нет у нас царя, кроме Кесаря»… Этому аргументу он не мог противостоять; отрицать Бога не трудно, убивать – легко, но участвовать в заговоре против Цезаря, это – величайшее из всех преступлений. Пилат был вынужден отступить и согласиться на смертный приговор.

    Таким образом, в конце своей земной деятельности Иисус становится лицом к лицу с властителем мира, с которым он боролся  косвенно, как оккультный противник, в течение всей своей жизни. Тень Цезаря посылает Его на крест. Глубокая логика событий: Евреи предали Его, а римский скипетр совершил над Ним  смертную казнь. Он убил Его тело, но именно Он прославленный Христос, овеянный своим мученичеством, отнял на веки лживый ореол Цезаря, эту жестокую хулу на государственную власть.

    На обнаженной горе, которая носит название Голгофа, или лобное место, на этой зловещей пустыне, которая посвящена в течение многих веков мученичеству и истязанию, не видно ни одного дерева, там растут только виселицы. Именно там один из царей иудейских присутствовал  со всем своим гаремом при казне сотен пленников, там же Вар распял на кресте две тысячи мятежников и там же возвещенный пророками кроткий Мессия должен был подвергнуться смертным мукам, изобретенным жестоким воображением финикийцев  и узаконенным неумолимым Римом.

    Верховный час настал.  Защитник бедных, слабых и угнетенных заканчивал свой подвиг мучительной казнью, предназначенной для рабов и разбойников.  Настала минута пригвождения к кресту, предвиденная Иисусом в видении енгаддийском; нужно было Сыну Божьему испить чашу, предложенную Ему во время Преображения, нужно было сойти до глубины земных ужасов и самого ада.

    Иисус отказался от питья, изготовлявшегося  по обычаю набожными женщинами Иерусалима, чтобы отнять сознание у казнимых.  Он хотел пережить всю агонию в полном сознании.  Пока Его привязывали к позорному кресту, пока грубые солдаты вбивали молотом гвозди в эти ноги, обожаемые всеми страждущими, в эти руки, которые умели лишь благословлять, черное облако раздирающей скорби погасило Его зрение и остановило Его  дыхание. Но в глубине еще не погасшего сознания Спасителя засветилась божественная  жалость к Своим палачам и мольба за них сорвалась с Его уст: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят».

    И обнажилось дно чаши; настали часы агонии; от полудня до заката. Посвященный снял с себя полномочия; сын Божий удалился с горизонта; остался лишь страдающий человек. На протяжении этих часов покинул Свое небо, чтобы измерить бездну человеческого страдания.

    Медленно поднимается крест со своей жертвой и с надписью, последней иронией проконсула: Се Царь Иудейский!  Перед взором распятого, в кровавом облаке смертной муки, проносится Иерусалим, священный город, который Он хотел прославить и который предал Его анафеме. Где его ученики? Исчезли. Он слышит лишь оскорбительные возгласы членов синедриона, которые торжествуют при виде Его агонии. «Он спасал других», кричат они, «а себя не может спасти!».

    И среди всех этих враждебных криков и проклятий, в страшном видении будущего, Иисус видит все преступления, которые корыстолюбивые властители и фанатичные священники будут совершать во имя Его. Именем Его будут пользоваться, чтобы проклинать! Крестом Его будут распинать! И не мертвое молчание закрытого для него неба, а тьма, разостлавшаяся над человечеством, вырвала у Него этот крик отчаяния: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил!». Вслед за тем сознание Мессии, воля всей Его жизни, вспыхнула последней молнией и с возгласом: «свершилось!» душа Его освободилась и вознеслась.

    Божественного Сына Человеческого не стало. Единым взмахом крыльев душа Его нашла свое небо, виденное в Енгадди и на горе Фавор.  Он увидел свой победный Глагол, проносящийся над веками, и Он не захотел иной славы, кроме протянутых рук и возведенных очей тех, кого Он исцелял и утешал.

    Действительно ли закончилась великая драма? Завершилась ли безмолвная борьба между божественной Любовью и Смертью, которая была направлена на Него властями мира сего? За кем же победа?  За этими ли священниками, которые сходят с Голгофы, самоуверенные и успокоенные после того, как видели последний вздох Пророка, или – победа за этим бледным, распятым Сыном Человеческим?

    Для преданных женщин, которым позволили приблизиться и которые рыдали у подножия креста, для устрашенных учеников, укрывшихся в пещере Иосафатовой долины, все было кончено. Мессия, который должен был воссесть на трон иудейский, погиб позорной казнью креста. Учитель исчез, а с ним и надежда, и Евангелие, и Царство Небесное.

    Мрачное безмолвие, отчаяние беспросветное тяготеет над собравшимися.  Даже Петр и Иоанн не могут преодолеть тоски. Темная ночь окружает их. Последний луч погас в их душе.

                Конец тринадцатой части.

    Литература:

    1. Библия. Библейские общества, Москва, 1995 г.

    2.   Толковая библия или комментарии на все книги св. писания Ветхого и

Нового Завета. Издание преемников А.П. Лопухина, 1905 г.
 
    3. Э. Шюре. Великие Посвященные, Репринтное воспроизведение издания.1914г.