Баньизм

Памяти В.В.Ж.
Вся верхушка города N. прошла через баню Сергеича — рубленую, сосновую, с каменкой на осинничке.
По деревянной лестнице с берега вниз, и в омут раскалёнными, шипящими головёшками кувыркались с порога видные N-ские мужики, а зимой, кто смелый — в прорубь.
А какие дела в этой бане проворачивались под шлепки веников! Какие разговоры слышали эти калёные стены между кряхтеньем и уханьем! Какие суммы тут всплывали, какие комбинации складывались! И гостеприимный Сергеич, конечно, свой процент всегда имел от этих сделок. Орден свой получил здесь. Газопровод в самую дальнюю колхозную деревню.
При демократах, когда колхоз обнищал, председатель так же и новорусских стал залучать на банную приманку. Вдобавок к парному сервису теперь ему приходилось подбрасывать клиентам экологически чистых огурчиков, столбить охоту, наводить на сазана в пруду. И опять что-то перепадало.
Но когда окончательно и бесповоротно переменились ценности жизни, когда заморской бросовой, но дешевой едой завалили город N те самые новорусские, а за электричество и бензин стали огребать с колхоза громадные суммы, вот тогда-то уже пришлось Сергеичу в этой баньке вести переговоры ни больше, ни меньше, как о продаже Дома пионеров.
Приехал этот паскудник-купец часа за два до общего собрания: по уставу колхозники проголосовать должны были за продажу недвижимости, без их согласия затея юридически мертва.
Приехал, вышел из своей чёрной машины с закопченными стеклами, в дубленке по самые каблуки. Сразу чем-то дамским повеяло на Сергеича от подола этого необъятного. И слегка насторожила привычка бледнолицего, сдобного, длинноволосого человека закидывать голову и колыхать кудрями за воротом, будто отряхивать с них снежок.
И ещё каким-то тоскующим, нудным глазом он сразу стал прожигать Сергеича, будто противным подогретым постным маслом обливал орденоносного председателя с головы до пят.
-В баньку прошу‚— смущенно лепетал Сергеич.— Массажик. Венички трёх сортов...
-В баньку! В баньку!— всплеснул руками гость и жеманно пошёл по селу, дыша неровно, взахлёб, потряхивая головой, красуясь перед Сергеичем.
Раздевался в предбаннике как-то многозначительно, и чем меньше на нём оставалось одежды, тем он внимательней и прилипчивей поглядывал на Сергеича, так что
орденоносец вроде бы беспричинно даже засмущался своей наготы. Поспешил к градуснику, чтобы, окунувшись в банное дело, успокоиться и начать испытанным способом обработку клиента, доводку его до такого состояния, когда в самой низкой точке расслабления человек добреет душой и становится особенно покладистым.
-Какой парок любите? С кваском? Веничек — можжевеловый? Дубовый? Берёзовый?— изысканно спрашивал Сергеич.
А гость вместо ответа вдруг взял, да и погладил Сергеича по его ягодицам, крепким, как два ореха.
Сергеича ознобило. Сознание его искривилось. Душа дала трещину.
Тело купца перед его глазами стало вздыматься по ступенькам на верхнюю полку и раздуваться до неимоверных размеров, заполнять всю баню, лезть Сергеичу в рот, уши, глаза. Одновременно оно, это мягкое, липкое от первого пота тело, колыхалось, вибрировало и стонало в ожидании приятностей обещанного массажа.
Запустив пальцы в телеса на жирной спине, Сергеич опять собрался с силами. Любая работа лечила душу потомственного крестьянина, даже такая: щипание, поколачивание, размятие чужих мясов. Тем более, что цель имелась высокая и благородная — сохранение земли русской, народа русского — в пределах хотя бы колхоза.
Минут через десять клиент «поплыл», расслабился.
Ерзал на полке в такт нападкам Сергеича. Пускал слюни с вывороченных алых губ. Самое время настало вымолвить Сергеичу вожделенное:
-Так, значит, мы с вами остановились на ста пятидесяти? По рукам, значит?
-Сто сорок‚— как в бреду, промычал покупатель.
Будто ковш холодной воды вылили на голову Сергеича. Как раз на эти десять тысяч разницы он хотел справить себе новую машину.
Но самое ужасное было впереди.
Пока озадаченный Сергеич, будто из теста, вытягивал свои пальцы из распаренного тела клиента, стряхивал их, обтирал о свой живот,— тем временем лежащая ладонью вверх рука гостя делала свое страшное движение.
Только что, казалось, разомлевший покупатель пальцем не мог пошевельнуть, а тут вдруг рукой своей волосатой, этой своей потной ладонью забрал мошонку Сергеича и стал массировать её примиряюще:
-Согласен на сто пятьдесят, но сегодня едем ночевать ко мне,— разобрал Сергеич бормотанье гостя.
Взнузданный, остолбенелый Сергеич едва стоял на дрожащих ногах. Впервые свела его жизнь с женоподобным, хотя он знал о таких, но не верил в их существование, и уж вовсе не ожидал от них такой хватки.
Стояние на привязи надо было как-то кончать. Сергеич робко предложил странному партнеру по бизнесу искупаться в проруби.
Пакостник капризно дрыгнул ногой, не желая в прорубь. И, слава Богу, разжал наконец ладонь, уронил на лавку вялую руку.
«Пропади она пропадом, новая машина‚— решил Сергеич, обретя способность размышлять.— Сто сорок — тоже деньги».
Однако и сто сорок ещё надо было заработать — ублажить этого борова до кондиции, помалкивая об отступном решении, с улыбочкой перенести его игривые щипки и поглаживания. Откажешься — уедет с концами, с деньгами. Народ не поймёт.
Что-то даже кокетливое Сергеич с отвращением обнаружил в себе. Заведенным порядком он плескал на камни, вертел простыней над головой, потряхивал двумя шелестящими веничками над отвратительным телом, припечатывал сверху всей листвой, втирал в новорусские поры дубовый, березовый древнерусский навар. А думал только о том, как бы донести до уже собравшихся в клубе колхозников новую установку — голосовать за 140. Иначе они запродадут председателя стервецу на ночь.
Никакого способа оповестить собрание о новой директиве не находилось. Не голышом же к людям бежать. Оставалось только уповать на собственный ораторский дар, на умение «раскачивать собрание» — ловко управлять колхозной демократией.
Из бани вывел Сергеич покупателя в зал клуба ближайшим путём через правую кулису прямиком за стол президиума, и знобко молвил с трибуны:
-Товарищи…
В голосе его не проявилось никакой прежней силы. Выглядел он совершенно растерянными.
-Разрешите вам представить дорогого...
А дорогой, почётный гость, будущий хозяин Дома пионеров, закинув голову назад, спокойно накручивал в это время прядь волос на палец, как на папильотку.
-В общем, мы тут посовещались с господином предпринимателем и сошлись на ста сорока,— так закончил свою короткую речь Сергеич.
Но блудливый купец, развалясь и покачиваясь на задних ножках стула, возразил:
-Зачем же вы, милый Николай Сергеич, выставляете меня в таком дурном свете? Господа! Я всегда держу своё слово. Даю вам сто пятьдесят. Прошу голосовать. И мы сейчас же с Николаем Сергеичем едем к нотариусу. И завтра утром он возвращается к вам со всем наличным капиталом. Имеется, правда, у нас одно небольшое тайное условие, так ведь, Николай Сергеич? Но, я надеюсь, мы преодолеем это препятствие совместными усилиями. Я вижу ваши счастливые лица. Давайте же голосовать, господа! Кто «за» — прошу поднять руку.
Единственный спасительный для Сергеича голос раздался во всколыхнувшемся лесе рук.
-А что это, интересно, у вас за тайное условие такое?
Сергеич, с великой досады, хотел было так прямо и брякнуть: «Да пидор он, товарищи! Меня к себе в постель тащит. Вот какое его условие!»
Но последняя его воля пресеклась, он остолбенел, с ужасом глядя, как все пайщики радостно, некоторые даже со школярским потряхиванием, тянули вверх руки, и плечи даже тянули, и сами приподнимались с сидений. Уж их головы озарены были цифрами, сметами семейных расходов, зажигались у них в сердцах мечты о всяческих обновках.
Момент был упущен. Теперь Сергеичу хоть заорись — они на попятную не пойдут. Да и то сказать, понимал председатель: грех с такого мерзавца лишку не сорвать.
Сергеича ломало. Какой-то нездоровый, будто похмельный пот прошиб его. Сначала смокла белая рубашка. Затем стала пропитываться этим холодным потом и вся его униформа честного партийца — серый костюм с галстуком.
Люди в зале, земляки, сородичи Сергеича, очарованные тороватостью капиталиста, предвкушая жирный, сладкий кусок, шумно вставали с мест, а многие уже
выбежали из зала и понесли по селу весть о завтрашнем великом разговенье.
Все было кончено. Лысая голова Сергеича потряхивалась в объятиях банкира и обреченно никла.
Те, кто задержался на площади перед клубом, могли ещё видеть, как Сергеич садился в черную непроницаемую машину городского дельца.
Так инфарктники садятся в «скорую».
И одна передовая доярка, не догадываясь ни о чем плохом, в порыве чувств даже помахала вслед любимому председателю и послала ему воздушный поцелуй.
............................................
Впервые опубликовано в газетах "Завтра", "Опасная ставка", в сборнике "Свобода, говоришь?", Москва. "Палея" 2000г.