Комом

За дни, оставшиеся до операции, у меня было неожиданно много посетителей. Позвонили наши англо-саксы, долго выпытывали, что у меня и как оно выглядит. Я рассказал. Потом они появились  –  Линда, Кевин и Фи –  и принесли букетик бледных нераспустившихся тюльпанчиков на коротеньких ножках. Ну да, конечно, прямо по описанию.

Забегал Яцек, спрашивал не нужно ли чего. Приходили какие-то молодые японцы –  я так и не понял, кто они и откуда меня знают –  но вели себя очень мило и оставили приятное впечатление вместе со сладкими рисовыми колобками. Приходил мой начальник профессор Коджима и интересовался, не приедет ли на операцию моя мама. Это было очевидно невозможно, но я просто сказал, что никого не ожидаю.

Еще зашли наши милые медсестрички. Выстроившись в очередь, они улыбались, кланялись и на ломаном английском говорили, что никогда больше меня не увидят. Я, естественно, поинтересовался почему они так считают. Выяснилось, что их всей командой переводят в кардиологическое отделение, а на их место придут другие. Я спросил о причине перевода, и они сказали, что им никогда ничего не говорят, но переводят из отделения в отделение довольно часто.

Наконец настала суббота, когда меня покормили только утром. Вместо обеда пришла неизвестная мне суровая медсестра и поманила меня пальцем.  Заведя в туалет, девушка молча нагнула меня над унитазом, задрала мне кимоно, спустила трусы и всадила литровую клизьму в задний проход. Когда она закончила, я сказал ей “Домо аригато*”, но девушка мою попытку заговорить по японски не оценила и молча ушла.  Остаток дня я провел в непосредственной близости от туалета.

Про то, как в воскресенье меня готовенького ко всему пересек на пути в операционную мой студент Ямада, я уже говорил. Кроме этого помню только один странный момент. В нечетком черно-белом изображении вижу на столе себя и склонившиеся надо мной фигуры в светлых балахонах. Причем вижу на расстоянии и внизу, как будто сам сижу под потолком. Ждала ли моя душа исхода операции, или мой одурманенный наркозом мозг бог знает чего насочинял, судить не берусь.

На следующий день мне рассказали, что вместо планировавшихся трех часов, операция заняла одиннадцать с половиной. Они бы и еще поработали надо мной, но побоялись, что немного дольше, и я уже не проснусь. И еще сказали, что все время операции, все почти двенадцать часов в предбаннике сидел пожилой человек и ожидал результата. Расспросив поподробнее, я понял, что это был профессор Коджима.

Позже мне представился случай спросить профессора зачем он это сделал. “Вы мой младший, я за вас отвечаю” - сказал он, и мне опять стало безнадежно стыдно. Потому что за время нашей совместной работы я часто с ним спорил и бывало, что шел на конфликт. Мне, видите ли, моя научная щепетильность не позволяла подписываться под выводами, с которыми я не был согласен.  Теперь, прошли десятилетия, моя нетронутая щепетильность осталась при мне как подвявшая плева престарелой девственницы. Но я никогда не сидел в приемной больницы, пережидая операцию своего ученика.

На восстановление в госпитале дали неделю. Первый день было больно, и к вечеру мне вкололи морфий. Ощущения оказались удивительными. Только что все было плохо; разрез ныл нестерпимо, соседи храпели, в палате было душно, но когда дверь открывалась, из коридора несло какой-то тошнотворной химией. И вдруг все изменилось. Боль никуда не ушла –  она просто сместилась куда-то в сторону и больше не тревожила. Соседи храпели точно также, но теперь это было хорошо, потому что  означало, что я не одинок.  В палате было тепло и уютно, а запах из коридора пропал совсем. Впрочем, на вторую ночь мне в морфии отказали, сказали, что нечего привыкать. Предложили какие-то успокаивающие свечи, от которых в свою очередь отказался я.

Была еще одна проблема, которую необходимо было решить до того как покину госпиталь. Я неоднократно видел, как при выписке люди с поклонами вручали докторам изящные конвертики.   Что в конвертиках было, представления я не имел. Письма благодарности? Деньги? И то и другое? Если деньги, то сколько?

Был только один способ выяснить. Я позвонил Яцеку. Он и с японцами работает и язык знает. Яцек все разузнал и сообщил мне, что дают деньги, от десяти тысяч йен, что где-то около ста привычных долларов. Реже дарят дорогой алкоголь, но может быть от гайджина ждут именно этого.

- Хорошо, - сказал я - ты можешь купить для меня?
- Могу. На какую сумму?
- Долларов на пятьсот. Я отдам. И коробку хороших конфет, - это я уже медсестричек имел в виду.
- Ты уверен?
- Да.

Зря я был уверен. Яцек привез большой тяжелый пакет, который был так красиво запечатан, что явной ошибкой было бы его вскрыть. Поэтому раздать по частям не получалось, нужно было вручать целиком. А хирургов так трудно было поймать –  то операция у них, то совещание. А время шло. Отчаиваясь, я сидел с пакетом под дверями нужного кабинета, когда ко мне подсел мой анастезиолог. Он расспрашивал как мои дела, я отвечал, а в голове вертелась одна мысль: “Ведь он-то, как я раньше не подумал, тоже провел со мной больше двенадцати часов в воскресенье, и ему тоже хорошо было бы сделать подарок. Кто знает, поделятся ли с ним хирурги”. 

А дальше получилось еще хуже. Потому что старший хирург вышел из кабинета. По его походке, видно было, что в этот раз он не торопится, и я не мог позволить ему уйти. Пришлось, торопливо извинившись, прервать беседу с анастезиологом, что само по себе было грубым нарушением этикета, и броситься наперерез хирургу. Я пробормотал слова благодарности ему и его команде, невольно думая включает ли его команда моего недавнего собеседника, и вручил хирургу пакет. Последний был принят с торопливой благодарностью, но когда, отстрелявшись, я вернулся к лавочке, анастезиолога там уже не было.

Не видел я больше и доктора Такахоши. Он не появился ни разу после объявления диагноза. Очевидно, я интересовал его только как клинический случай. Это не отменяло того факта, что я остался жив только благодаря ему. Можно сколько угодно говорить, что работа врача –  спасать людей, но я прекрасно знаю, что только абсолютно упертый человек мог сделать то, что сделал он.

Не один раз после выписки приходила мне в голову мысль, что надо бы раздобыть подходящий конвертик, вложить адекватную денежку, найти в госпитале доктора Такахоши и отблагодарить его как смогу. Но как-то не сложилось; закрутился с навалившимися делами, то, се. Потом, уже работая в других странах, я надеялся на командировку в Японию. Думал, задержусь на несколько дней, заеду в Город, найду доктора, может он меня вспомнит. Один раз почти получилось, но в последний момент послали другого. После думал, что можно бы и туристом съездить, но жизнь катится независимо, случаются события, требующие немедленной реакции, да и поездка очень уж недешево выходит. Теперь вот ковид.

Еще одна монетка в копилку моих неоплаченных долгов.


*Спасибо большое (яп.)