Тихомолов и Бережной в мультипространственном эссе

- Грубияны мы с тобой, Николай Степанович, как есть, грубияны. Всё-таки армия черствит человека. Не находишь? - Тихомолов нырнул под крыло И-16. Бережной лежал на травушке, в тенёчке, и от безделья разглядывал ствол с газоотводом новейшей пушки ШВАК - тот, надо сказать, очень даже впечатлял.
- Отчего же не нахожу. Мы с тобой самые настоящие грубияны и есть. А виною тому наша тяжелая жизнь. Из-за неё, тяжёлой, да многотрудной, мы и стали такими. Ведь жизнь-то у нас тяжёлая?
- Не то слово! И не жизнь вовсе - бедствие! Я вот давечась изволил размышлять об этом. Живём мы в страданиях и лишениях. Да что там говорить, - Тихомолов обречённо махнул рукой, - трагедия одна. Жив буду к пенсии - буду арыльничать. На крылечке сидеть, в пустоту глядеть. А перед крыльцом - трава будет разная низкорослая, полевая, да кукобаки. (но видно было, что старлей переигрывал и валял дурака - вовсе он жил не в страданиях)
- «Арыльничать» слово не ленинградское, - весело бросил Бережной.
- У меня бабка с вологодчины. Люблю вологодчину. У нас деревня была аккурат между Вологдой и Череповцом. Дом на отшибе, на самом краю, да и деревушка, надо сказать, была небольшой: десяток дворов. Между избами метров по сто, а то и больше. Забора у нас не было никакого (забор - такая пошлость!) - вокруг поле: овёс, рожь, а дальше - лес. От станции пешком час идти - километров пять будет. Машина редко какая проедет, так пешочком неспешно и идёшь... Идёшь, стало быть, а вокруг огромные древние ели, иные всякие дерева, да травка полевая, да цветочки. А в небе - жаворонки да ястребочки. Сорока иной раз  пролетит, а то ещё кто... Красота!
- Да-а, - с выдохом протянул майор, - деревня это рай. На старости уеду в деревню. К коровам и козам. Запах коровьего говна, запах покоса... Ох, жизнь будет - легота!
- Да… (Тихомолов не мог прервать поток чудесных воспоминаний) У бабки матрацы сеном были набиты. А на сеновале, на чердаке, жили мышки. Мышки-норушки. Бегают, шебуршатся. Маленькие шебуршавчики. Шебуршата.
- Точно, жив буду, уеду в деревню. Человек я не ашный, не базанистый, не бастрыга,  а вовсе скромный, многого мне не надо. Буду себя бабалюзить. Губу собирать: беляка, груздя, обабка… Наберёшь губарей - ах! Счастье! На засолку! Помню-от в еловой чапарыге таких колосовиков набрал - каких на картинках не рисуют: шляпки всё маленькие, а ножки по дециметру диаметром - фантастика! Ягодками, опять же, буду душеньку тешить. Байню себе построю, да избу невеликую. Буду грядки морковные да картофельные гоить, а опосля - в байню - от трудов отмываться. Так и буду жить. Как заповедовал дедушка Ленин. И  всё прочее - даром. Ничего не надо.
- Вот. Правильно. Тогда скажу про дом. (Тихомолов опять вспоминал) Какой удивительный запах был в доме-то! Запах ветхости, запах тихого уюта и тишины. Под окном росла черемуха. А за домом берёзонька. А еще были яблоньки. А у правой стены дома, под окнами закатными (солнце закатное в них светило), много смородины, у левой же - огромный куст малины.
- Малина! Божественно!
- Да, ветку поднимешь, а она вся красная от спелой ягоды.
- Эх! - Бережной был в восторженном настроении.
- Однако, замечу, нет ничего прекраснее земляники! Дивная ягода! Возле железной дороги росла. Дак стаканчик насобираешь её, в молочке раздавишь - великолепие совершенное! А молоко какое! Парное-то, тёплое, из под коровы - оно не того... А постоит на мосту-от, в прохладе (Тихомолов показал руками, как оно стоит на мосту, в прохладе), остынет, вот тогда, холодненькое, в самый раз. Вкус редчайший! Необыкновенной красоты!
- Ох, и не говори!
- У бабки в комоде лежали «Жития святых», еще в дореволюционной орфографии, с буквами смешными - старорежимными. Так диковинно всё это было, я любил эти сказки-то почитать. Начитаешься энтих сказок-то, стало быть, выйдешь на крыльцо, на травку, а в небе, высоко так, со следом инверсии, пара Ту-95РЦ идёт. Кипеловские машины. Там недалече.
- Ту-95РЦ?
- Ероплан такой. Зело велик, - Алексей проболтался. Вся эта кутерьма с эпохами и путешествиями во времени любого с ума сведёт. Впрочем, надо отметить, майор и сам был непрост. Тихомолов покосился на Бережного: тот жевал травинку и глядел на Алексея веселыми, какими-то хихикающими глазами.
«Вот - человек!» - удовлетворённо думал Алексей. С таким - хоть куда.