Унылая жизнь советской женщины

Вступительная часть


Был французский фильм о какой-то француженке, которая зачем-то приехала в СССР. А в самом начале фильма показан фрагмент её французской жизни: сначала рыбалка в своем небольшом имении в частном пруду, потом маршировка в духовом оркестре не то с трубой, не то с барабаном. Потом приятный легкий обед в своей роскошной резиденции.
Уж и не знаю, почему, но я этот фильм видел два или три раза. Но запомнились именно эти сцены. А как протекала обычная жизнь обычной советской женщины в обычное в советское время?
Я наконец выцарапал несколько минут, чтобы повспоминать жизнь самых близких мне в моём детстве людей: моей бабушки и моей тёти Роны.
Первым делом посмотрим на мою иллюстрацию.
Мы жили в комнате 28 квадратных метров с двумя окнами на юг, выходящими во двор нашего «Большого дома».
Это была угловая комната в старинном купеческом доме, с толстычми кирпичными стенами, положенными на цементе смешанном с куриными яйцами. Старинная технология, которая делала состав очень прочным и практически «неубиваемым». Дом был оборудован печками во всех комнатах и в центре нашего «пристроя» располагалась громадная русская печь, которая всё там же и всё так же.
В 1960-ом шоду был капитальный ремонт и по периметру всего дома были проложены четыре трубы диаметром сто миллиметров, которые служили системой центрального отопления. Зимой к ним было не прикоснуться и это резко влияло на расстановку кроватей и кушеток в комнате. Печку бабушка сломать категорически запретила. Так что мы продолжали жить с печкой, а когда отопление не справлялось, печка спасала.
Моя мама топила её избирательной макулатурой!
Там где нарисован мой "топчан" на самом деле стояла моя кушетка. Где-то лет с шести я буквально жил в этом углу за печкой. Я часто болел и лежал на этой кушетке месяцами.
Там, где нарисован шкаф, имеется ввиду старинный посудный буфет, который служил нам десятки лет и даже переехал с нами на Шаронова 33 кв.9 в двухтысячном году.
На самом деле именно здесь был вход в эту комнату из второй нашей комнаты. Но перед войной нас всех уплотняли, и одну комнату отняли, прорубили ту дверь, которая на схеме, а эту заложили в один кирпич. А стена была толстая, капитальная. И в нишу поставили буфет, где он при мне и простоял почти половину века.
На стене между двумя окнами висело большое зеркало. Я его отобразил как важнейший элемент обстановки. 6-го января 1963 года оно разбилось. 6-го января Рону парализовало и 18 января её не стало. Это была самая большая трагедия моего детства.
Понятно, что пока оно висело и его ничем не заслоняли, и ничего к нему не приставляли.
Голубей Рона кормила ежедневно на одном окне. Стена очень толстая и на внешней стороне подоконник для гулей-гулей был просто полигоном. Десятка три птиц толкаясь и веселясь питались здесь крошками, зернами, мелкими кусочками снеди «на выброс».
Как я потом это себе объяснял, голуби заменяли бездетной Роне её неродившихся деточек. Так что это были самые сытые гости нашей комнаты.
Выходя из нашей комнаты мы попадали в рекреацию. Здесь пока Рона была жива и жили Варнавины, располагалась наша «кухня». Весь коридор купеческого дома был заставлен шкафами, столами и керогазами на столах. В коридоре готовили пищу. Все соседи ритмично варили то то, то это и коридор был постоянно напоён ароматами.
На весь дом в 9 «квартир» был один единственный туалетик за печкой. Рукомойника в нём при Роне никогда не было. Он появится позже. Незадолго перед смертью бабушки.
Его поставил Бурдин, сменивший профессора Калюжную и её семью. Он провел канализацию и к своей «квартирке», располагавшейся в противоположном от нас углу дома. Впрочем на очередь увод четырех проживающих сильно не повлиял. Всего в нашем доме на нашем первом этаже (под нами был густонаселённый под частенько гуляющий и пьющий полуподвал) проживали по первости Нечаевы – семь человек, Балтрушевичи – два человека, Калюжные – четыре человека, Горшковы – два человека, Фёдоровы – четыре человека, мы – шесть человек, Варнавины – четыре человека, семья с маленькими детьми – четыре человека и Муза Михайловна 0 одна. Но у неё у первой в доме проявился телевизор КВЕ с лупой и мы – дети 0 все ежевечерне бегали к ней смотреть детскую передачу на ночь. Это был ритуал! Таким образом мы видим, что в доме проживало  (7+2+4+2+4+6+4+4+1=34) тридцать четыре человека! Это магическая константа магического квадрата четвёртого порядка! Но там и тогда я этого не понимал! Зато точно знал, выходя в кухню, что прямо за нашей стеной стоят в очереди в туалет два-три а то и четыре человека сразу. По утрам и вечерам это был неизбежный и неустранимый фон.
Я прожил параллельно с этой очередью в туалет до самого ухода в Вооруженные силы.
В конце семидесятых Варнавины выехали и кухню всем миром перенесли в их комнату.
Подвал постепенно расселяли и к девяностым таки расселили практически вест. Последним его жителем был мой брат и у него там внизу любила погостить моя старшая дочурка Светлана. Серёжа именно к Свете благоволил, она была его любимицей и ей разрешалось практически всё!
Муж Балтрушевич умер от рака. Сократилась семья Нечаевых. Умерли Горшковы. Сначала Маринелла, а через пару лет и сам. По старости. В их двух комнатах какое-то время подфартило пожить и мне. Там тоже сохранилась печка. Ирочка Бурдина уехала поступать и потом Бурдины тихо переселились. Леночка Фёдорова стала геофизиком и после ухода мамы и папы получила квартиру в районе Краснолесья. В её комнату перебралась Валечка Нечаева, главная певунья моего детства.
Ушли отец и мать Нечаевых по старости. Особенно тяжело доживал свой век отец – Герой гражданской войны, которому где-то на Урале стоит памятник. Скоропостижно умер самый молодой и здоровый в семь сын. Внезапно от отита! Осложнение на головной мозг. Его смерть меня потрясла на многие годы. Старшая дочь вышла замуж и у них родился сын. Именно они в девяностых стали основными жителями в квартире Нечаевых. Они забрали себе Бобика, когда моей мамы не стало.
Соседи в комнате, где написано "соседи", сменялись. Когда молодая семья выехала, Муза Михайловна умерла и две комнаты объединили. И туда заселился член общества «Знание» профессор сексопатолог. Мы с ним иногда общались на разные темы. Я – молодой болван и он – старый заслуженный лектор на пенсии. Потом он умер. И тогда в эту самую комнату вселились три девушки-выпускницы Архангельского строительного техникума. Я сам училсмя в это время в строительном тезникуме и был абсолютно свободен. Девочек звали Люба, Руфа и Люда.
Интересно, что Люба была родом из под Дмитрова, но выросла в Архангельске. Прикольно, но спустя много лет выяснится, что в Дмитрове поселилась Люда из этой троицы.
У нас как раз жил Виталий. Снимало угол. И мы вместе пошли «знакомиться» к девчонкам. Итог «знакомства» был очевиден. Люба ждала меня три года из Военно-Морского флота и дождалась. В квартире Руфы я провёл свой декретный отпуск по выращиванию первенца, когда Люба с серьёзным осложнением попала в больницу. Но это было уже в Архангельске.
Виталий, пока я был в учебке во Владивостоке, умудрился жениться, и на своём новеньком мотоцикле вместе с супругой разбиться насмерть на трассе в Челябинск. Светлая им память.
В моей первоначальной семье из живших в этой комнате умерли все. кроме меня.
Особо надо сказать еще и о кладовке. Она располагалась прямо над лестницей, ведущей с улицы в полуподвал. Поэтому она не имела окна, а представляла собой наклонный настил из досок, параллельный лестнице, начинавшийся через метр от входа. Однажды именно кладовка спасла жизнь моей маме, её сестре Роне и её брату Мише.
Вот вкратце вводные замечания к повествованию об унылой жизни советской женщины в советское время.
Отдохнём, и если даст Бог, продолжим!
Как всегда!
Впереди самое интересное!