Три поездки в прошлое. Часть 8. Зубариха

На другой день, а это было воскресение, мы с хозяевами выехали в Зубариху. Зинаида Павловна три года не была в своем доме, там еще оставалась изба ее родителей, и она, конечно, волновалась. Мы проехали мост через реку Лух, дальше на юг по центральной трассе 8-9 км и свернули на местную дорогу, ведущую в село Коньково. Дорога хорошая, с цементным покрытием, построенная на личные деньги местным священником. Человек он богатый, проложил дорогу к местной церкви. Там у церкви батюшка строит целый жилой комплекс для проживания паломников. Говорят, к нему приезжают крутые ребята и высокие государственные мужи исповедоваться.
 
Когда-то он сам был крутым. Мы проехали церковь, не заезжая, решив сделать это на обратном пути. Съехали на грунтовую дорогу. Почва песчаная, сухая. Въехали в село Косицино, где много знакомых Денисовых. Село жилое, одна улица, несколько домов. Таких деревень было много в районе. Жили спокойно, каждая деревня – бывшая колхозная бригада, они вели хозяйство, сеяли, пахали, растили. Но зуд перестройки местных сел овладел Хрущевым. Стали строить громадные цементные холодные коровники, другие фермы. Все объединили, свезли, стали срывать людей с насиженных мест, в результате все развалили. Народ бросился в города, райцентры, молодежь разъехалась, в общем, все как всегда. Загубили Нечерноземье и до сих пор оно в разрушенном состоянии.

Едем по дороге, дорога не наезжена, в выбоинах, когда-то машинами вывозили лес, но сухая, потихоньку пробираемся. Леня осторожно ведет машину, и старики наши успокоились. Слева расстилается низменная местность, заросшая высокой травой. Видно, что несколько лет назад здесь была пашня, но за прошедшие годы появились невысокие березки, земля несколько лет не используется.
 - Когда-то здесь были наши поля, – говорит Зинаида Павловна, – наши деды здесь пахали и сеяли. Сеяли рожь, овес, ячмень, горох, а некоторые большие и крепкие хозяйства и лен. Лен трудоемкая культура, требует ухода и заботы. Все брошено, некому работать.

 Дорога вывела нас к разрушенному скотному двору. Цементные строения стоят, как символы и памятники хрущевского правления. Окон нет, забор развалился.
 – Была деревушка Мохнево, построили ферму, собрали коров с ближайшей округи, – продолжает Зинаида Павловна, – когда Хрущев начал объединять наши села. Села небольшие, в каждом несколько домов, но коровы были отличные, Холмогорской породы, молока много давали. А как объединили коров, да свезли все до кучи, ну ладно, коров объединили, а люди, разве можно было от села до фермы несколько километров по грязи да зимой ходить, так и начал уходить народ. Пытались переселить людей к фермам. Но кто же с насиженных мест пойдет? Старики на пенсию пошли, а молодежь посмотрела, посмотрела, да в город или район подалась. Так и загубили колхозы. И лен в первую очередь. Вот в этом году закрылась последняя ленная фабрика в Пестяках. Нет сырья. Не ткут больше лен в области, хлопок привозят из Средней Азии. Так с последними стариками умерло хозяйство.
Зинаида Павловна вздыхает, смотрит по сторонам, о чем думает?

– А там и перестройка, и совсем все пришло в упадок, никому нет дела. Так все и развалилось. Фермы стоят пустые, разбирают по кирпичикам, растащили, что тащить было можно. А скот порезали, старикам трудно держать, кто сено-то косить будет? У нас в Мыте на всю улицу всего 2-3 коровы, литра молока не купишь, – пригорюнился Александр Петрович.
Я прочитал в Справочнике Ивановской области - число сельских жителей составляет всего 6%. Загублено кроме животноводства и сельское хозяйство, в частности льноводство. Потому и работают ткацкие фабрики на привозном хлопке, заграничном сырье, что из Средней Азии.

Проехали заброшенную ферму, пустую деревню с двумя полуразрушенными избами, потом еще 2-3 километра и остановились. Дорога шла дальше, а справа был виден незаметный съезд, заросший травой. Это была когда-то дорога к деревне Зубарихе. В нескольких десятках метров были видны полуразвалившиеся дома. Весь подъезд к ним и сами развалины заросли высокой травой выше человеческого роста, кустарником, так что машиной нашей было не проехать. Мы остановились. «Вот наша Зубариха», – сказал Александр Петрович. Да, это было наше родовое село, родина моего отца и Лениного деда. Прошло три года, как выехали Денисовы из деревни, а заросла улица так, будто прошло уже десяток лет. Оставили машину у обочины дороги, и пошли к деревне. Через 50-60 шагов подошли к первому дому. Дом без окон, дверей, разрушены сени, крыша, у дома старый заросший сад.
– В этом доме я родилась, – подходя к разрушенному крыльцу, сказала Зинаида Павловна.

С этого дома начиналась улица, кстати, единственная улица деревни Зубариха. Деревня насчитывала более трех десятков домов, и все они располагались на одной улице. Правее первого дома виднелся другой, тоже весь в траве и старых деревьях. Я сначала не мог сообразить, как располагались дома, но потом увидел вдали еще одну постройку и понял, что улица протянулась с севера на юг, один ряд домов смотрел на восток фасадом, второй на запад. Мы пробираемся через заросли лопуха, крапивы и гигантской полыни. Я никогда не видел, что бы полынь имела у корня диаметр 10-12 сантиметров. Самые мощные заросли у бывших домов, а посреди улицы - она была широкая - трава ниже и направление улицы просматривается. Мы зашли в несколько оставшихся домов. На кухнях полки, осталась кое-какая посуда, старая мебель, старые дырявые кастрюли, в комнатах железные кровати, металлические панцирные сетки. У нас бы давно уже на металлолом отнесли. Кое-где старые сгнившие матрасы. На стенах старые картинки и даже фотографии. Как уходили люди или людей уже не было в живых? В некоторых домах мы увидели остатки бывшей трапезы, пустые бутылки, грязную посуду. Это уже дела недавних дней.
– Это шофера здесь ночуют, спят, водку пьют. От них и пожары, было больше домов, а теперь единицы остались, скоро все сожгут.
– Александр Петрович, а почему дома не вывозят в жилые деревни?
– Кто вывозить будет и чем? Молодым не надо, а старикам тем более, сколько той жизни осталось?
Я подумал, сколько же таких еще крепких, добротных домов можно было перевезти, например, в Подмосковье, почти готовых к проживанию, поставить за несколько дней, а никому не нужно. Жгут дома варварски. Хотя бы на дрова разбирали.

 – Вот здесь стоял наш дом, – остановился Александр Петрович у еще свежего пепелища. Еще не совсем зарос сад, в конце сада стоит баня, целая, топи и мойся. Мы с Леней осмотрели баню. Осыпалась вишня, осыпается перезрелая смородина, яблоки и груши еще не созрели. Собираем горстями смородину, ягода спелая, сладкая. Леня привез из первой поездки фотографию дома. Дом – красавец: шесть окон на одну сторону, голубые резные наличники, голубое крыльцо с красивой дверью, аккуратная ограда из штакетника. Но не могли больше два старика жить в нескольких километрах от ближайшего жилья! Собирались продать, и покупатели нашлись, да злые люди постарались, сожгли дотла, как только рука поднялась? Страховку получили, да сколько той страховки? А боль и обида осталась.
 – А вот здесь, кажется, стояла изба вашего деда, - Александр Петрович подвел нас к небольшому пригорку, – а усадьба располагалась в ту сторону, – показывает рукой, – там баня стояла и сараи.
– Тоже спалили?
– Нет, дом продали в соседнюю деревню, вот в Мытах живет столетняя бабка, она помнит Кручининых, сходите к ней, может что вспомнит.

Я стою на пригорке, где была изба. Грустные мысли, вот здесь родился мой отец, здесь он бегал мальчишкой, играл с друзьями в мальчишеские игры, ходил на болото за клюквой… Тоскливо и тяжело на душе, я на своей исторической родине. Стало жалко отца. Он очень хотел побывать на своей родине. Но постоянная работа, да и отпуск надо использовать по другому назначению: косить сено, заниматься огородом, хозяйством, да и сколько нужно денег, что бы совершить длительную поездку из Приморья? В последние годы жизни отец все чаще вспоминал о своей Зубарихе. Так и унес эту мечту с собой. И меня не было рядом с ним, с кем он смог бы поделиться этой мечтой.

 Я прошел через заросли травы, туда, где когда-то стояла баня, никаких следов, только кусты одичавшей смородины, но это уже более поздние посадки.
Возле двух домов небольшое, но, видно, глубокое озерцо, на берегу две громадные, более полутора метров в диаметре ивы. Они при моем отце ещё, наверное, были.
– Здесь хороший карась водился, а сейчас, смотри, неводом все выцедили, приехали, не поленились.
На берегу были видны волоки невода, примятая трава. Еще одно маленькое озерцо и тоже две громадные ивы. Мы возвращаемся, проходим мятую траву, изрытую кабанами, их лежки. Это действительно дикие кабаны отдыхают. Вернулись обратно. Зинаида Павловна с нами не ходила, тяжело, она ожидала нас у родительского дома. Грустные и молчаливые возвратились они к машине. Я их понимал.
 На обратном пути остановились в Косицыно. Зинаида Павловна зашла к своей школьной подруге. Они и учились вместе, и работали на ферме. Александр Петрович подошел к группке мужиков, все знакомые. Пока старики общались, мы с Леней обменялись впечатлениями.
 – Вот, сын, мы и увидели наше семейное гнездо, грустно только, вряд ли еще когда-нибудь мне придется побывать здесь. Я рад, что мы смогли приехать, спасибо тебе.
 – Может быть, Андрей когда-нибудь приедет.

 Вернулись наши старики, и мы поехали дальше. Мы должны были заехать в село Князьково, туда, где местный священник восстановил и облагородил местный храм, построил большой жилой дом, где могли бы останавливаться паломники и прихожане. Святой отец живет на широкую ногу. У него хороший, современный особняк, все окрестные дороги к храму асфальтированы. Рядом с церковью небольшое ухоженное кладбище. Кладбище старое. На нем похоронены родители Зинаиды Павловны, там же покоится сын Денисовых. Умер он 11 лет тому назад. Парню был 31 год. Вернулся из армии, женился, работал в Подмосковье. Что-то случилось на работе. Страшное горе для родителей. Похоронили рядом с бабушкой.

Леонид и Александр Петрович пошли в храм, Зинаида Павловна осталась у могилы сына. Я сел на обочине кладбищенской дорожки. Стоял теплый, светлый, солнечный день. В окрестностях храма и районе построек стояла тишина. Я смотрел на высокие березы, чистое небо, белый храм, а на душе горько и тоскливо. Так быстро проходит жизнь, и вот невысокий холмик, все, что остается от человека на земле. День сегодня грустный, много воспоминаний и впечатлений от всего увиденного. Вернулись мои спутники, и мы поехали домой.
Чувствую себя лучше, но ночью просыпаюсь от кашля, грею и пью молоко, помогает. Кузя спит со мной, от него исходит тепло и покой. Он приходит и ложится около меня аккуратно, я даже не чувствую его прихода. Спасибо, Кузя, за помощь и сочувствие.

В понедельник мы поехали в райцентр Пестяки, что в 35 километрах от Мыта. Главная задача поездки – отвести наших стариков в районную поликлинику. Зинаида Павловна на днях вернулась из Ивановского военного госпиталя. В военный госпиталь она попала по путевке. Военные выделяют путевки на лечение в госпиталь в виде оказания медицинской помощи заслуженным ветеранам. Я впервые узнал о таких льготах заслуженным людям. Пример, достойный подражания. Зинаиде Павловне надо было показаться после лечения своему районному врачу. Жаловался и Александр Петрович на сердце. Вот мы и решили посвятить день нашим хозяевам и свозить их в район. В центре Пестяков проходила ярмарка. Дело в том, что в области по графику в каждом районе и крупном поселке проходят ярмарки. В Пестяках ярмарки проходили каждый понедельник и четверг. Вот мы и попали на ярмарку. Она была организована в центре поселка, проезд через него был закрыт. Были развернуты ларьки. Продавались овощи, фрукты местные и привозные южные, одежда, промышленные товары, изделия местного промысла. В общем, ярмарка была разнородная. Мы остановились, прошли по рядам, купили арбуз и поехали в поликлинику. Старики пошли по своим врачам, а я решил показаться терапевту. Кашель не проходил, я чувствовал слабость. В регистратуре я показал российский загранпаспорт и попросил талон к терапевту.

– Ваш медицинский полис?
–У меня полиса нет, я из Севастополя, мне необходимо получить консультацию терапевта. Вот мой загранпаспорт и удостоверение участника боевых действий.
Регистраторша взвилась.
– Нет полиса, ничем не могу помочь.
Теперь уже я повысил голос:
– Мне нужна помощь не ваша, а врача, как мне пройти к главврачу?
Из-за перегородки выглянула женщина в халате:
– Я приму вас, заполните анкету, – это она медсестре.

Я заполнил анкету и подал в регистратуру. Спустя несколько минут врач приняла меня. После осмотра спросила, на какие лекарства у меня аллергия, выписала какой-то новый антибиотик, дала рекомендации. Я поблагодарил врача, вышел. К этому времени наши хозяева прошли осмотры у своих врачей, и мы к обеду были дома.
После обеда я вышел на берег реки Лух. Это через дорогу, в 50 метрах от дома Денисовых. Берег песчаный, небольшой пляж, местные жители ходят сюда купаться. Передо мной озеро, вернее не озеро, а большой речной залив. До самой реки надо добираться через протоку. Вокруг камыш, посреди залива тоже небольшие островки камыша. Разведку я провел, надо было приготовиться к рыбалке. Проверил одноместную резиновую лодку, разобрал снасти: удилища, лески, крючки и прочее. Во вторник сходили в магазин, купили мяса и минтая, единственной рыбы, которая была в магазине. Леня сварил отличный борщ, а я суп из минтая. Если борщ из ребрышек получился отменный, то суп так себе, минтай есть минтай. И варил я его потому, что Зинаида Павловна любит уху.

В среду я сделал пробный выезд на рыбалку. Накачал лодку, переехал на противоположную сторону, прошел вдоль берега, выбрал на середине залива островок камыша и стал на два шеста. Красота необыкновенная, ясное небо, чистая вода, яркая зелень камыша и осоки. Забросил снасти. Клевала мелкая плотва и красноперка. На червя попалось несколько небольших окуньков. Сказалось отсутствие опыта ловли в этом районе, грубая снасть, крупные крючки и выбор места. Чтобы рыбалка получилась удачной, надо изучить водоем, найти подходящие места, расспросить местных рыбаков о насадке, о рыбе, которая здесь водится, о времени лова. Рыбалкой надо заниматься серьезно, а не так как я, с кондачка. Выловленная мной рыба была добавлена в минтаевый суп, который сразу приобрел вкус ухи. А часть улова я скормил Кузе, чем еще больше приобрел у него уважение и любовь.

В последующие дни я еще два раза выезжал на озеро, менял места рыбалки, но особых успехов не было. Вылавливал десятка по 2-3 плотвичек и красноперок, вот такой скромный был улов. Снасти оставались тяжелыми, на ночную или слишком раннюю рыбалку я не стремился. По опыту ловли плотвы знал, что очень важно выбрать время рыбалки. Плотва рыба капризная, то отличный клев, то тишина. Кроме того, два дня было дождливых, и мы занимались другими делами. Нашли бабушку Галю, ей 99 лет и она долго жила в Зубарихе. Мы с Леней долго беседовали с ней. Живет она сейчас с внучкой в Мыту. Спросили, помнит ли Михаила Кручинина. Вспоминает:
– Я дядю Мишу помню, еще девчонкой была, жили по соседству, и дом их помню, куда он потом уехал - не помню. Это так давно было.
 Познакомились мы еще с одним земляком, жителем Зубарихи. Это был сосед Денисовых.

Его небольшой аккуратный дом стоял на самом берегу залива. Зовут его Саша, два года тому назад как вышел на пенсию. Недавно похоронил жену. Охотник, имеет два ружья, является членом охотничьего общества «Динамо», есть у него лодка и рыболовные снасти. Мы с ним долго говорили о Зубарихе, об охоте, о массовом браконьерстве. Рассказывал, как на снегу загоняют зверя. Пригласил меня на осеннюю и зимнюю охоту:
 – Ружье не провезешь без особого разрешения, возьми документы, а отстрелочную карточку возьмем в нашей организации, ружье для тебя у меня есть.
Да, охота здесь отменная, особенно на водоплавающую дичь при осеннем лете, а зимой на боровую. А лежки кабаньи я видел в окрестностях Зубарихи.
Леня, видя, как осыпается спелая смородина и опадает скороспелая груша, купил несколько килограммов сахара и сварил несколько банок смородинного и грушевого варенья.

Болезнь моя проходит, и сразу улучшилось настроение. Установилась хорошая тихая, солнечная погода. В саду и в палисаднике яркая, сочная зелень. Тишина. Глаз радуют разливы и протоки реки Лух. Вся эта красота в нескольких шагах от дома. Вот бы лето прожить в Мыту и Зубарихе. Освоить рыбные места, осенью будут и грибы, и клюква, и брусника. С Сашей походить на утиную охоту и на тетерева в соседние леса. Как много отличных мест в центральной и северо-восточной России! Но уж очень далеко добираться сюда из Севастополя.

Неделя подходила к концу, а, следовательно, и наше пребывание на исторической родине. В пятницу Саша повел нас в местный районный музей. Музей располагается в двухэтажном кирпичном особняке старой постройки. Особняк давно не ремонтировался, вид у него обшарпанный, если бы сделать хотя бы наружный ремонт, то особняк приобрел бы красивый внешний вид. Но для сельского совета сумма для ремонта неподъемна. Что касается самого музея, собранных экспонатов, исторических документов, старинной одежды и утвари, то для села этот музей имеет исключительно ценное и культурное значение. А главное, там работают две скромные женщины, настоящие патриотки и пропагандистки как истории, так и современной жизни своего края, влюбленные в свою работу, работающие за символическую плату, впрочем, как и тысячи таких же влюбленных в свое дело скромных музейных работников России. В центральном зале воссоздан интерьер горницы сельской избы со старинной утварью, установлены станок для теребления льна и ручной ткацкий станок. Даже есть действующая машинка для изготовления леденцов. Там же в начале экспозиции выставка картин, рисунков и фотографий местного священника – человека, безусловно, талантливого, вся экспозиция посвящена природе родного края. Во втором зале более древние экспонаты: предметы раскопок, макет землянки древнего жителя, орудия земледелия и охоты, кости мамонта и других древних животных. На первом этаже здания два помещения, там установлены ткацкие станки для ручного производства ткани и прялки. Здесь же занимаются старинным ткацким искусством девочки из сельской школы. Они изготавливают ленные полотенца, скатерти, салфетки, различные коврики и половики. Это настоящая школа профессионального мастерства. Только работают в ней на общественных началах три женщины, рукодельницы и ткачихи, получая символическую плату за свою работу. Это настоящие патриотки ткацкой профессии. И девочки с удовольствием обучаются этой профессии, постигают искусство художественного ткачества и вышивки. Нам показали изделия, которые посылались на конкурсы и выставки и получили высокие оценки. Свои изделия они выставляют на ярмарках, есть заказы от иностранных туристов. Вырученные от продажи деньги идут на приобретение льна, ремонт станков, поощрение лучших учеников и на другие надобности. Ткачихи сожалеют, что все ленное производство в области рухнуло. Льноводство, как отрасль сельского хозяйства, прекратило свое существование. Они оптимистки, надеются, что найдется умный, русский патриот-меценат, который возродит эту отрасль в Ивановской области. На государство они не надеются. Нам показали сам процесс работы на ручном ткацком станке. Мы сделали благодарственную запись в Книге посетителей, поблагодарили наших гидов и на этом осмотр музея закончили.

В тот же день мы решили с Леней, что выезжать обратно будем в воскресение. Во-первых, мы выполнили план пребывания и посещений, во-вторых, не хотелось обременять наших хозяев заботами о нас. Они внимательно и заботливо относились к нам, стараясь и накормить, и усадить, и сделать приятным наше пребывание в их доме. Но мы чувствовали, что им тяжело, хотя они не показывали вида. У Зинаиды Павловны постоянно повышалось давление, и как следствие, начинались сильные головные боли. Александр Петрович храбрился, но и у него были головные боли и слабость, воспалилась язва желудка. Мы всячески старались освободить их от домашних дел, приготовления пищи, но полностью этого сделать не могли. Они ведь были хозяевами и этим все сказано. Решили в субботу еще раз проехать в нашу деревню, еще раз внимательно осмотреть дома, бывшие постройки, представить деревню, какой она была во времена папиного детства. Зинаида Павловна вспомнила, что в конце августа уже могла созреть на болоте клюква, и можно пройти на болото, где испокон веку местные жители брали клюкву. Александр Петрович вызвался проводить нас на это болото. Об этом болоте вспоминал и папа, куда они, будучи мальчишками уже по морозу ходили за клюквой.

 Утром в субботу мы выехали втроем. Погода была отличная, теплая, но не жаркая, чистое небо, легкий ветерок. Ехали знакомой дорогой, проезжали уже знакомые по первой поездке деревни, разрушенные фермы и пустынные поля. Грустная картина. Подъехали к деревне, остановились у обочины. Дорога шла дальше. Александр Петрович сказал, что в трех километрах отсюда брошенное село Гоголи, последнее село перед болотистой низменностью и большим озером. Леня предложил проехать дальше, посмотреть на бывшее соседнее село нашей Зубарихи. Папа вспоминал, что они с братьями ходили на озеро ловить карасей, причем караси были крупными, и я пожалел, что не взял удочки. Однако проехать далеко мы не смогли. На узком участке дороги, где заросли густого кустарника подошли к обочине, образовалась глубокая для нашей машины яма, целое болото! Вышли, обследовали – проехать было невозможно, идти пешком далеко. Обследовали окружающий лесок, по всем приметам там должны быть грибы, уж очень место грибное, но стояла сушь, и не было ни одного грибочка. Вернулись в Зубариху, поставили машину на обочину и приготовились к походу на болото. И тут оказалось, что в тяжелых резиновых сапогах идти по зарослям и высокой траве я не смогу. Я проводил Леню и Александра Петровича, они отправились по заросшей дороге на юг, к болоту. Я же решил еще раз обойти деревню. Теперь я четко представлял расположение улицы и домов на ней, участков и вспомогательных построек, бань и бывших садов. Начал обход с начала улице, дома родителей Зинаиды Павловны. Дом на вид крепкий, но внутри пол сорван, зияет подпол. Сад сохранился, но много старых, сухих деревьев. Пошел по улице. Возле домов зарослей травы и кустарника больше, чем посреди улицы. Зашел в один, второй дом. Картина везде одинаковая. Остатки мебели, старая посуда, железные кровати с панцирными сетками. Отметил про себя – у нас бы в Приморье, да и в Крыму бомжи все оттащили бы на металлолом, а здесь видно нет пунктов приема металлолома. Не так и далекое расстояние до Мыта, а шоферам лесхоза вообще с вывозом не проблема. Шофера и проходной люд останавливаются в домах на ночь, но как по-хамски относятся к месту приюта! Все перевернуто, валяется грязная посуда, остатки пищи, бутылки. Нарушения пожарной безопасности и приводит к пожарам. Вот и горят избы. А ведь даже мне, не сведущему в вопросах строительства, ясно, что разобранные дома, бревна, тес еще могли быть использованы в том же Подмосковье. Я дошел до места, где стояла дедова изба, нашел остатки бани, место сада. Постоял, огляделся вокруг, представил расположение двора, избу, расположение окон на улицу, сад, как это было раньше.

 Вспомнил отца. Детство его было тяжелым. Я представил семью: трое мальчишек, мал мала меньше, трехлетнюю сестренку и самую старшую шестнадцатилетнюю сестру, которая заменила им умершую мать. Как же трудно было этим ребятишкам, оставшимся без матери, без материнского тепла и ласки! Отец, вечно мотающийся в зимнее время по району с лошаденкой в поисках извоза, а летом рвавший жилы на поле и покосе, когда же ему было заниматься детьми? Вот и была для четырех малолеток старшая сестра Шура и мамой, и нянькой, и защитницей, и кормилицей. До слез стало жалко отца.
 Все мое детство, все знаменательные события детских лет, воспоминания связаны с ним. Помню, в Николаевске мы с отцом на велосипеде едем по окрестным дорогам. Помню поездки в отпуск на пароходе по Амуру, даже каюту этого небольшого речного парохода с громадными колесами помню. Отпуска у деда в Чернышевке я проводил с отцом. Там мы купались в местной речушке, там я впервые взял в руки удочку. Во время войны мы жили в Приморье в районном центре Анучино. Отец постоянно был на службе, но когда выпадал свободный день, я был счастлив вместе с ним побывать на ночной рыбалке, поставить закидушки, осенью сходить в тайгу за диким виноградом, зимой пробить лунки на озере, чтобы исключить замор рыбы. Отец поощрял меня в моих мальчишеских делах. Я пропадал на реке, катался на бревнах, тонул и научился плавать, катался на лыжах с сопок, в свои 9-10 лет я был полностью самостоятелен. Отец в 12 лет доверил мне ружье, обучил правилам охоты на дичь, мерам безопасности, правилам снаряжения патронов, и я самостоятельно лазил по болотам в поисках дичи. Отец доверял мне управлять лодкой, ставить сеть. и я снабжал семью рыбой. Он был для меня добрым наставником и советником и тогда, когда я приезжал в отпуск уже офицером, и оставался до конца жизни.

Впервые отец серьезно заболел весной 1984 года. Ночью 7 мая я получил телеграмму: «Папа тяжело болен, инсульт, приезжай мама». Утром я был с рапортом у начальника училища Георгия Николаевича Аврамова. Добро было получено, напоследок адмирал посоветовал: лететь в форме, это снимает дополнительные вопросы, объяснения и легче решаются различные просьбы. Позже я убедился в правоте начальника.
 К вечеру я был в Москве. Рейсовых самолетов не было, но диспетчеры нашли мне место в специальном рейсе, перевозящем новобранцев во Владивосток. Дальше автобусом до Уссурийска, через час мне нашли место на автобус до Арсеньева, там пересадка на попутку и к вечеру 9 мая я подошел к дому. Мне везло, все, к кому я обращался, шли навстречу. Во дворе было тихо и это меня успокоило. Встретила мама, заплакала, прошли в комнату. Отец спал. Местная врач накануне вызывала «скорую», сделали уколы, успокоили маму.

Утром 10 мая я был на КПП автобригады, которая располагалась в бывшем гарнизоне полка ПВО. Меня проводили к командиру бригады, я представился: кто, откуда и по какой причине обращаюсь. Комбриг все понял. Был вызван бригадный врач, сделан звонок в военный госпиталь, что в несколько километрах от города Арсеньева, и мы спустя несколько минут на санитарной машине вместе с доктором и медсестрой выехали в госпиталь. Начальник госпиталя без лишних вопросов вызвал терапевта, невропатолога, уролога и старшую медсестру, поставил им задачу, и мы, теперь уже целой бригадой врачей, проследовали в Чернышевку. Отца осмотрели все специалисты, пришли к заключению, что у него гипертонический криз, назначили курс лечения, назначили ответственным за лечение бригадного врача, объяснили нам с мамой наши действия, и мы распрощались. Все было сделано быстро, оперативно, с уважением и профессионально. Я подробно остановился на событиях, которые были связаны с обследованием и лечением отца, чтобы еще раз вспомнить и теперь уже мысленно поблагодарить комбрига, начальника госпиталя, врачей и медсестер за исключительный такт, уважение и военное братство. Автомобильная бригада участвовала в Афганских событиях, весь командный и личный состав знает цену этого братства. Перед отъездом я навестил комбрига, мы долго беседовали, распили бутылку коньяка, я еще раз высказал свою благодарность ему и его подчиненным и просил передать это начальнику госпиталя. «Мы своих не бросаем», - сказал он мне на прощание. А бригадный врач все лето присматривал за отцом.

В последний раз я видел отца осенью 1986 году, когда вместе с Инессой приезжали в отпуск из Эфиопии. Была середина сентября, в Приморье установилась чудесная теплая, характерная для этого района, погода. Я всегда любил это время года. Отец с мамой в мае приехали из Владивостока в свою деревню. Летом состояние отца ухудшилось. Он почти не ходил, а к концу лета слег. Без посторонней помощи уже не вставал. Я часто сидел у его изголовья, рассказывал о службе в Африке, о жизни эфиопов, о помощи, которую им оказывает наша страна и в военном отношении, и в борьбе с засухой и ее последствиями – голодом. Отцу все было интересно. Я несколько раз ходил на рыбалку на наши с ним знакомые места, приносил карасиков и сомят, рассказывал о встречах с мелкими зверюшками: то заяц перебежит дорогу, то лиса выйдет из кустарника на противоположном берегу. Отец знал эти места, радовался моему улову, сожалел, что не может составить мне компанию, как было раньше. Я был счастлив, что доставляю ему радость своими рассказами, возвращаю к прошлым, приятным для нас обоим радостным и незабываемым событиям. Перед отъездом я протопил баню, перенес отца и попарил с веником, как он любил в прошлом. Мама спросила: «Юраша, как ты думаешь, доживет отец до Нового года?». И сама себе ответила: «Нет». Я попытался ей возразить, успокоить, понимая, что с каждым днем силы покидают отца и их остается все меньше и меньше. Прощаясь перед отъездом, отец плакал. Я успокаивал его и сам не мог сдержать слез. Я улетал с тяжелым сердцем, сознавая, что вижу отца в последний раз. Мысли и воспоминания об отце не покидали меня весь перелет до Аддис-Абебы. Мы прилетели в Эфиопию 15 октября, а 26 октября отца не стало.

 Я не смог проводить его в последний путь, но за несколько тысяч километров я чувствовал, как он уходит от меня.
Я возвратился к машине, сел на пригорок. Передо мной деревня, прямо перед глазами. Единственная улица, на которой несколько полуразвалившихся домов, заросшая высокой травой и кустарником. Высятся гигантские ивы у двух прудов, они, как два оазиса. Середина августа и трава начинает желтеть, стебли сухие, появляются желтые листья на березах. Скоро осень. Стоит солнечный, теплый день, небо чистое, синее и высокое. Над деревней высоко в поднебесье летает коршун. Он летает кругами, чуть шевеля крылами, он парит, то спускаясь, то медленно набирая высоту. Вот он замер на мгновение и камнем падает вниз. Из-за кустарника я не вижу, достиг ли он земли? Несколько мгновений, и он, тяжело махая крыльями, поднимается вверх. В когтях ничего нет, значит промахнулся. Он опять набрал высоту и опять кругами барражирует в небе. И тишина!

Как я мечтаю о такой тишине в городе. С утра до позднего вечера там сначала перекликаются дворники, потом начинают орать дети, потом собирается молодежь и тоже орет. И двор усиливает все звуки, и даже обычный говор доносится до квартир и балконов. Даже в местном лесу и у озер приезжающие, вроде как на отдых, в первую очередь включают на полную мощь приемники, проигрыватели и другую музыкальную аппаратуру. Ну, какой это отдых? Даже местные пичужки замолкают от воплей музыкальных систем и их хозяев.

Я пригрелся и, вроде как, задремал. И увидел себя среди кучки мальчишек, в холщевой рубахе и штанах, в картузе со сломанным козырьком и кожаных опорках. Там же среди ребят, своего отца, которому 8-9 лет, и все мы идем за околицу деревни…. Я очнулся, все такое же небо, солнце, желтеющая трава и тишина. И такое ощущение, что я давно знаю эту деревню, эти избы, все это, окружающее меня. Показались Леня и Александр Петрович. Через несколько минут они поравнялись с первой избой и зашли в нее. Когда вышли, Леня хромал. Оказалось, что в избе он оступился и упал в подполье. Как потом оказалось, он сломал два ребра и серьезно повредил левое колено. Он не стал жаловаться, сел за руль и мы поехали домой. Ягод они не собрали, клюква была зеленой, как мы и предполагали. Видно, Зинаида Павловна напутала со сроками, а мы и не спорили. Несколько горстей мужики сорвали для наглядности.
– Да, я ошиблась, это в сентябре клюква начинает поспевать, – оправдывалась потом хозяйка.

 Возвращались мы прежней дорогой, ставшей знакомой и родной, как будто много раз мы прошли и проехали по ней. Я в последний раз смотрел на поля моего деда, на которых сеяли рожь, овес, ячмень, лен. Трава, кустарник быстро наступают на невозделанные поля. Вот уже и березки первыми из деревьев тянутся целыми сколками, а некоторым по 15-20 лет. Со временем лес отвоюет у людей когда-то принадлежавшую ему землю. На душе и грустно, и какая-то удовлетворенность. Удовлетворенность оттого, что мы сделали большое дело – побывали там, где еще несколько лет тому назад и не думали побывать, - на родине моего отца. Мы увидели родное село отца, места, где жила семья Кручининых, где жил мой дед, о котором я знал так мало, и узнал так много, увидев своими глазами «малую родину».