Белая майка

    Словно вздремнувший часовой на посту, встрепенулась ото сна Анна. Повернув голову в сторону окна, закрытого ставнями снаружи, не сразу поняла: прошла уже ночь или только наступила? Узкая полоска света настойчиво пробивалась в дом. Она поймала себя на мысли, что ей абсолютно всё равно, какое время суток сейчас. Главное, что в доме было тихо...
Из спальни доносилось ровное дыхание - муж спал. Поспешив во двор, открыла ставни и улыбнулась солнечному свету. Значит, не всё равно, горько усмехнулась женщина, измученная последними событиями. Всё в доме напоминало о запое мужа: тарелка на столе со шприцами и ампулами после отъезда очередной бригады скорой помощи; тазик под кроватью, тщательно вымытый, но готовый к страданиям Пашки; влажные, не успевающие просыхать полотенца... И этот невыносимый запах ацетона.

Посмотрев на спящего супруга, женщина заметила, что черты лица того разгладились, судорога не искажала рот. Ему стало легче, или она не услышала, как он вставал и ходил за этой трижды проклятой водкой? Наклонившись к изголовью и уловив свежий отвратительный духан, который подтверждал её догадку, Анна опустилась на пол, обхватив голову руками. В этой позе и разглядел её закисший взор Пашки.

- Как ты мог, зачем? – в голосе молодой женщины слышалась безысходность.

- Ты не понимаешь! Думал, сдохну!

- Значит, все эти дни, что я боролась за тебя, ты верил не мне, а водке? На её зов ты смог идти, а на мой – не смог встать с кровати и я отмывала тебя от блевотины?

- Я еле дошёл до форточки...

Через форточку по соседству прошло много водки, все страждущие района ныряли туда днём и ночью. Ни слёзы жен, ни их угрозы не помогали эту форточку прихлопнуть.  Из милицейского УАЗика канистры со спиртом разгружались регулярно.

Аня смотрела в лицо Паши. Очередной, раз в год, запой по расписанию, превратил его в старика, попытка выйти из него привела к двухнедельному затворничеству, давлению под двести, скорой помощи. Про то, что Анна превратилась в безжизненную и бледную тростинку, она и не думала вовсе. Его категоричный отказ от госпитализации ставил Пашу на ступень ближе к аду. Контролируя свои мысли, Анна удивилась: "Ближе к аду, в раю разве такие нужны? А мне такой муж нужен?" Понимая, что скоро Пашка снова начнёт обнимать тазик, Анна резко встала.

- Таз под кроватью, — сказала, как отрезала.

- Ты куда? - приподнялся с кровати страдалец.

- На рынок, трусы тебе новые куплю, носки, майку белую.

- Так есть у меня, Ань...

- Есть. Но белой майки нет. В чём я тебя положу?

- Куда? - муж вытаращил глаза.

- В гроб, Паша! В гроб! Костюм глянула, ещё хороший. Персиковая рубашка тебе к лицу, почти и ненадёванная, а вот майки белой нет! Ах, да, тапки ещё куплю, говорят, хоронить в тапках нужно. Хотя ты и не дед ещё... Ну да посмотрю и поспрашиваю, заодно и ленточку на лоб тебе куплю.

Пашка подскочил. В глазах и без того мутных отражался муторный ужас, а жена была совершенно спокойна, как будто собиралась выскочить в овощной ларёк за картошкой.

- Ты чего подскочил, выпить захотел? Небось, бутылку где-то заныкал? Ты не бойся теперь, пей! Это мне хоронить тебя не в чем было, вот и спасала. Ночи над тобой сидела, полотенца да руки от тебя не отнимала. Ну да ладно, у меня тоже заначка есть, берегла на чёрный день. Гляжу, день тот не за горами, тебе достойный вид организовать надобно.


    Отродясь Пашка не носил белых нательных маек.

- Не, не фраер я, Анюта. Не покупай, носить не буду, — просил муж, как только поженились.

Анюта смирилась: не фраер, так не фраер. Пашка - слесарь, а потому купила нательное бельё серого цвета. Хотя, зря покупала. Лежали майки на полке в самом углу, ни разу к телу не допущенные, типа на всякий случай. А какой такой случай? Пашка свой свадебный костюм не носил, так на плечиках тот женихом и болтается сколько лет. В кино они не ходят, театры от них за сотни километров. К тому же галстук к костюму полагается, а эту удавку жених ещё на свадьбе с себя стащил и в трёхлитровую бутыль со свадебными деньгами засунул. Лежал там питоном, деньги охранял.

    Скупилась Анна быстро, благо в эти трудные девяностые годы мотались к ним хохлы, - и майку белую, и носочки, и труселя приличные, и даже тапочки не абы какие. Всё купила! Шла домой с такой лёгкостью, как вроде приняла важное решение и всё к этому решению ладно складывалось.
Заскочила в дом, поставила сумку и ... остолбенела!
За кухонным столом сидел преобразившийся супруг: искупавшийся, выбритый и даже причёсанный. Сидел ровно, не канудясь. И взгляд такой смирный, смирный... Анна, не поверив своим глазам, обошла вокруг табурета с Пашкой. Потрогала его, принюхиваясь. Оторопела.

- Паша, а чё, помирать не будем? Или ты того, уже обмылся, чтобы мне облегчить задачу?

- Анька, родненькая! Не надевай на меня майку белую, я и на том свете с себя её сорву!

Анна представила, как муж в гробу стаскивает с себя белую майку. Поёжилась, Пашку жалко стало.

- Сроду их не носил! - в глазах у самого слёзы, голову к груди жены прижал и шепчет: - Ни капли, Нютик, ни капли...

Поверила? Скорее, нет, просто измотанные нервы вдруг нашли для себя успокоение и, аккуратно уложив обновки в пакет, убрала на полку в шкаф. Ещё и тетрадный листок туда вложила с надписью "На смерть". Неторопливо так выводила. Фиолетовыми чернилами да аккуратным крупным курсивом.

    Долго пролежал пакет, то на полку выше, то ниже переместится. А потом и вовсе исчез, и по сей день Пашка не признаётся, выбросил, поди!