Изерброк. Глава LI

LI




Мамушка нашёл свою одежду целой и невредимой. Медленно оделся. Натянул ботинки. Выпил водки из фляжки, сунул фляжку в нагрудный карман сюртука. Он не мог выпасть из некоего состояния, сравнимого с глубокой задумчивостью. Попросту говоря, у него не получалось прийти в себя. Мысли его разбегались, он не мог сосредоточиться, поскольку не чувствовал больше в себе единого центра.

Он поднял с земли пустые чаши из-под вина и мяса, сложил их одна в другую, двумя пальцами погасил огонь в фонаре. Оглядел площадку. Посмотрел по сторонам. Угли от костра, на котором недавно варились его кости, мерцая, угасали.

Ночь прояснилась. Воздух стал прозрачен вплоть до стены зеленого тумана над болотом.

Внезапно Мамушка увидел у края кладбища тёмную человеческую фигуру в плаще с островерхим капюшоном. Фигура стояла возле высокого надгробного камня и частично за ним пряталась. Сыщик вспомнил, что это один из человекоподобных духов, с самого начала стоявший отдельно от всех. И вот он продолжает там стоять, а все остальные духи давно исчезли.

«Он за нами всё это время наблюдал, подлец», – с неожиданной злостью подумал сыщик. И вдруг решительно направился прямо к нему.

Дух какое-то время торчал возле камня, затем понял, что обнаружен и двинулся наутёк, вглубь кладбища.

Мамушка побежал за ним. Погоня взбодрила сыщика. У него появилась цель. Пусть призрачная, но она помогла ему сосредоточиться.

Раздвинув кусты, Мамушка смело вошёл на кладбище. Здесь было тихо, свежо и прохладно, как в склепе. На старых заплесневелых могилах горели жёлтые огоньки – неугасимые погребальные светильники. Кроме того, между корягами засохших, а также живых, но уродливых, невообразимо перекрученных, деревьев, медленно парили голубые огоньки.

«По всей видимости, светляки», – подумал сыщик.

 В общем на кладбище стоял синий полумрак, как в склепе, и всё до определённых пределов хорошо было видно. С деревьев свисали пряди мха. В воздухе парила паутина. Земля под ногами поначалу была твёрдой, но с каждым шагом смягчалась, сырела и заболачивалась по мере приближения к затопленной части. Сыщик заметил мелькнувшую впереди тень – дух убегал от него вглубь кладбища, к воде.

«Погоди ж ты у меня. Я тебя поймаю. Будешь знать, как подглядывать», – с этими мыслями сыщик бросился в погоню.

Вскоре под ногами захлюпало. Мамушка перешёл на шаг. Вглядываясь в полумрак, в голубую пелену, повисшую промеж могильных пирамидок и сухих деревьев, он пытался что-нибудь разглядеть. Иногда мерещилось движение тени, слышались звук упавшей в воду капли и эхо этого звука.
Надгробные пирамидки были в основном из цельного камня. Выбитые в камне иероглифы древнего наречия танга поросли мхом. Иногда попадались пирамидки, сложенные из круглого речного булыжника, и простые неотесанные камни, установленные вертикально.

"Наверное, дух побежал в свою могилу", – подумал Мамушка и остановился, чтобы развернуться и идти обратно. Но в этот момент впереди промелькнула тень, совсем близко, и послышался плеск. Сыщик побежал вперёд, но через десять шагов вода достигла уровня колен – пришлось перейти на шаг. Полагая, что дух прячется где-то близко за могильными камнями, сыщик, навострив уши и вытаращив глаза, медленно продвигался вперёд. Рано или поздно преследуемый обнаружит себя; ему некуда бежать, впереди – заболоченный берег и река, думал Мамушка.

Что он собирается делать с пойманным духом – таких вопросов он себе не задавал. В данный момент ему важно было выследить, загнать, схватить, почувствовать своё преследующее "я" и преследуемого "иного".

Предположение подтвердилось – долго ждать не пришлось: дух действительно прятался за одним из надгробий. В какой-то момент тёмная фигура вдруг качнулась из-за пирамидального камня, взмахнула рукой и исчезла. Сыщик услышал тихий свист и в тот же миг почувствовал удар – что-то звякнуло и вонзилось в область сердца, укололо и потекло. Вся грудь и живот промокли. Сыщик подумал, что истекает холодной кровью, когда увидел кинжал, торчащий из своей груди; но запахло водкой, кожу напротив кинжала защипало.

Сыщик вынул кинжал, вытащил из нагрудного кармана продырявленную фляжку, спасшую ему жизнь. Из отверстий тонкими струйками вытекала водка. Мамушка отвинтил крышку, допил остатки. Рассмотрел кинжал. Это был бронзовый с искривлённым клинком и самоцветами в изящной рукоятке  нумидийский кинжал. Один из подобных кинжалов Мамушка держал в руках, когда пировал с великими алхимиками у них в башне.

Сыщик не спеша прошёлся вперёд. Вскоре могилы и деревья раздвинулись, освобождая обзор реки. В предрассветном тумане от него медленно уплывала лодка, а в лодке – чёрная фигура в плаще с островерхим капюшоном. В тишине над рекою громко раздавался скрип вёсел в уключинах.

Раздвинулись кусты. С нумидийским кинжалом в руке Мамушка вышел с кладбища. Дырявую фляжку он оставил на одной из могил. Ноги его промокли. Он снял ботинки, вылил немного болотной воды и вновь обулся. Дошёл до площадки. Взял чаши, холодный фонарь и побрёл к хижинам. Он намеревался дойти до синей палатки, где его должны были ждать Бадамба Дигамбар и Родя Мухомор. Факт того, что кто-то из великих алхимиков был здесь (догадка о том, что великие алхимики тайно посещают нагов, подтвердилась), наблюдал за ним из укрытия, был обнаружен, побежал прочь, потом метнул в него кинжал – совершенно оставил его равнодушным. Почему-то, всё это сейчас казалось абсолютно не важным. Он даже нумидийский кинжал хотел бросить – данная улика была ему не нужна, да он и не воспринимал его как улику – просто бронзовый старинный кинжал с самоцветами в рукоятке – потом решил отдать его Бадамбе или Мухомору.

Ничего про алхимиков он не собирался выяснять – всё это теперь было не важно. Он помнил, что должен найти Родю Мухомора, попрощаться с Бадамбой и возвратиться с Родей в город. Но и это казалось не важными. Всё было каким-то далёким, зыбким. Близкими и значимыми всё еще были горящие в ночи три синих глаза Бхаянкары.

Деревня, залитая холодным утренним светом, спала. Оскалившиеся черепа с обочин проводили тёмными глазницами медленно идущего Мамушку.
Бадамба и Родя не спали. Они сидели возле костра перед синей палаткой и дожидались, когда чайник над костром закипит, чтобы выпить крепкого бодрящего с добавлением аира и мелиссы утреннего чаю.

Мамушка подошёл, молча положил на землю чаши, фонарь, кинжал и присел к костру. Бадамба и Родя молча уставились на него – он ждали, когда прибывший что-нибудь скажет. Сыщик молчал. Он, не мигая, смотрел в костёр, на закипающий чайник. Чайник забулькал, вода выплеснулась из носика и зашипела на углях. Бадамба молча заварил чаю. Дождавшись, когда чай будет готов, старейшина разлил его по кружкам. И только после этого спросил у сыщика:

– Ну как всё прошло?

Грея пальцы о горячую кружку, Мамушка смотрел на красные угли, на золотисто-голубые языки пламени и хотел что-то сказать, но он не понимал, что хочет сказать. В горле его как будто застрял какой-то комок, мешая выходу слов. Он отпил обжигающего чаю. Горячий напиток согрел и размягчил горло, проложил тёплую тропинку внутри тела.

Мамушка кашлянул и произнёс:

– Нормально. Она… забрала девушку с собой.

– Туда ей и дорога, – спокойно отозвался Бадамба.

Ещё какое-то время помолчали, держа кружки с дымящимся чаем перед собой.

– Ты узнал то, что хотел узнать? – спросил Бадамба.

– Не знаю, – ответил Мамушка и спросил: – У вас водка ещё осталась?

Бадамба кряхтя встал и принёс из палатки целую бутылку водки, налил сыщику полный стакан. Потом подумал, налил себе полстакана и Роде на треть. Начали пить водку с чаем. Мамушка сразу выпил весь стакан, запил глотком чая – внутри сразу же сделалось жарко, грудь согрелась, живот стал мягким. Сыщик почувствовал собственное тело как своё, как раньше, но теперь это не было безотчётным ощущением –он теперь знал, что его плоть – это нечто во многом постороннее ему, даже чуждое. И не только плоть. Всё, что он мог помыслить, почувствовать, всё, к чему мог прикоснуться руками или взглядом, оставляло подобное ощущением чуждости, отдалённости. Ему как-то надо было заново входить в мир. Водка с горячим чаем в некоторой степени способствовали этому.

Вскоре сыщика уложили спать в синей палатке на травяных тюфяках и подушках; укрыли шерстяными одеялами. Мамушка уснул мгновенно. Через несколько часов, не дожидаясь вечера, его разбудил Родя Мухомор.
– Вставайте, господин сыщик. Нам пора возвращаться домой, – он тряс Мамушку за плечо.

Мамушка открыл осоловелые глаза, долго не мог понять, где он находится. Родя что-то говорил, болтал под ухом. Но Мамушка не глядел на него и даже н слышал. Он мог бы внутри себя теперь спросить, взглянув на Родю: "Кто этот человек?" Или даже: "Что это за существо? Почему оно суетится рядом со мной? Чего ему надо?"

Родя же был рад, что они покидают нагов. Он заметно устал за всё это время. Так надолго у нагов он никогда не оставался. Он соскучился по своему тёплому логовищу, хотел забраться в него, как медведь в берлогу, запереться на все засовы и уснуть.

Появился Бадамба. Он держал в руках бронзовый нумидийский кинжал.

– Это ты принёс? – показав кинжал, спросил Бадамба у сыщика.

– Да.

– Где взял?

– Мне его бросил… сами знаете кто. Там, на кладбище.

– Ты знал, что они приходят к нам?

– Догадывался.

– О ком вы говорите? – вмешался Родя Мухомор.

Он взял у старейшины кинжал и с восхищением принялся его рассматривать. Попробовал пальцем остроту лезвия. Погладил каменья.

– О великих алхимиках, – ответил Бадамба.

– И что…  великие алхимики? – не отрываясь от кинжала спросил Родя.

– Ничего, – с улыбкой ответил Бадамба.

Родя выпросил у старейшины кинжал себе в подарок, хотя какой это мог быть подарок – скорее, трофей. Бадамба сказал, что кинжал ему не принадлежит, кивнул на сыщика. Мамушке было всё равно. Так нумидийский кинжал – на самом деле весьма дорогостоящее антикварное оружие – оказался в собственности счастливого Мухомора.

 Бадамба всё время внимательно смотрел на сыщика, словно пытаясь что-то разгадать в его внешнем облике, движениях, интонациях – то, что его выдаст. Мамушке было всё равно. В тот момент, когда сыщик уже застегнул все пуговицы макинтоша и плотно насадил шляпу на голову, а Родя закинул верёвку пустого мешка на плечо – в самый последний момент Бадамба заглянул в холодные глаза сыщика и спросил:

– Теперь ты готов к пути?

Мамушка долго молча и с равнодушием смотрел на старика, созерцая наиболее живописные морщины на его смуглом изборождённом лице. Затем открыл рот, губы его зашевелились, он что-то пытался сказать, но звук не выходил, слова не получались.

Старейшина дружески похлопал его по плечу и спросил с улыбкой:

– Пойдёшь туда? Не передумал? – улыбка добавила в его древнее лицо ещё сотню морщин.

Сыщик, едва совладав с голосом, тихо спросил:

– Скажи, отец, куда мне следует идти?

Свой голос показался сыщику чужим. Он несколько принуждённо со скрипом улыбнулся. Губы его натянулись и потрескались. Глаза оставались неизменно теми же, холодными, чуть вытаращенными, как в тот момент, когда заново обрели своё место. Они потеряли свой хитрый прищур.

– Разве ты не домой собирался? – не переставая улыбаться, спросил Бадамба.

– Не знаю. Я не знаю, где теперь мой дом, – ответил Мамушка, глядя себе под ноги.

– Это пройдёт, – сказал Бадамба.

Они стояли перед протоптанной в земле дорожкой, ведущей мимо дерева Ним через всю деревню к болоту, где их ждала вагонетка. Родя пребывал в нетерпении: опять что-то задерживает их отправку восвояси. Он ёрзал, переступая ногами на месте, ковырял ранку на руке и угрюмо поглядывал на сыщика с Бадамбой.

– Может быть, мне остаться здесь? – спросил Мамушка.

Родя перестал ёрзать и уставился на сыщика, приоткрыв рот.

– Зачем? – спросил Бадамба.

– Разве моё место теперь не здесь?

– Это тебе Бхаянкара сказала?

– Нет.

– А что она сказала?

– Сказала… что я теперь готов.

– Понятно, – со вздохом произнёс Бадамба.

– Это был сон? – сыщик устремил вопрошающие глаза на старейшину.

– Кто бы знал. Что есть сон, а что есть не сон. Кто бы знал, – покачав головой, ответил тот.

– Ну всё. Всего вам хорошего. Нам пора. Спасибо за гостеприимство. Даст бог, еще увидимся, – громко и весело заговорил Родя. Он уже ступил на дорожку и взглядом приглашал сыщика следовать за ним.

Бадамба проводил их до вагонетки. Деревня по-прежнему была пустынна. Создавалось впечатление, что все наги дружно собрались и куда-то ушли. Над болотом стояла лёгкая зеленая дымка. Небо было низким, дымчато-жемчужно-серым. До темноты оставалось часа четыре.

– Хотите посмотреть нашу линию обороны? – вдруг предложил Бадамба.

– Да что там смотреть? Я уже видел. Ничего особенного, – сказал Родя. Он уже держался за борт вагонетки, собираясь в неё заскочить.

– Тут недалеко. У нас уже тридцать три столба, – продолжил старейшина. – Господину сыщику полезно будет взглянуть, чтоб знать, где пролегает настоящая граница между городом и болотом. Расскажет в городе, что наги – тоже люди, люди на переднем крае, глаз не смыкающие ради спасения мира.

– Пойдёмте. Я хочу посмотреть, – решительно промолвил Мамушка.

Они прошли десять метров по краю суши и ступили на деревянную дорожку из палок и связок хвороста. Дорожка уводила в болото в противоположном от города направлении. Они шли вперёд, к переднему краю фронта, за которым лежало дикое открытое болото. Палки под ногами иногда мягко проваливались, пропуская воду. По сторонам сквозь дымку просвечивали кочки, поросшие тростником, кусты аира и редкий сухостой.

Довольно быстро они дошли до широкого плацдарма, сооруженного из того же материала, что и дорожка, то есть из палок и связок хвороста. Плацдарм освещался двумя керосиновыми фонарями. Между фонарей стояли составленные конусом жерди-посохи. И тут же вплотную к площадке был установлен первый столб обороны. Далее, метрах в двадцати, возвышался второй столб, за ним – третий, дальше четвёртый и так по цепочке через равные промежутки – тридцать три столба. Столбы образовывали чуть выгнутую назад от фронта линию. Хорошо было видно только первые десять столбов; остальные, погасая точками светильников, исчезали в тумане.

На каждом столбе на высоте трёх с половиной метров находилась квадратная площадка из досок. На каждой площадке на циновке, скрестив ноги, сидел наг. Рядом возле головы нага горел круглый масляный светильник на палке, совершенно такой же, какой использовался Мамушкой в своем ночном ритуале. Огоньки светильников висели над болотом длинной изогнутой гирляндой, которая уходила одним концом в туманную даль и постепенно угасала в ней.
Каждый из тридцати трех нагов, находился в глубокой концентрации беспрерывной дханы. Кто-то, закрыв глаза и скрестив в боевой мудре пальцы, шептал мантры, кто-то, вглядываясь в болото и перебирая чётки, высматривал врага. Все огни совокупно под руководством дежурного натха создавали общую дхану, встающую на пути чудовищ неприступной стеной.

 Наги работали на столбах посменно: меняя друг друга в три смены. Таким образом, столбы никогда не оставались пусты – на каждом постоянно горел огонёк светильника, на каждом вёл свою невидимую битву сосредоточенный защитник. Но линия столбов не могла перекрыть всего болота в поперечнике – во всяком случае, для этого просто не хватило бы нагов. Болотные твари просачивались с дальнего края, разгуливали по эту сторону границы, иногда заходили в трущобы, а оттуда – в город. Их становилось больше. Но если бы линия столбов вовсе отсутствовала – во-первых, твари давно бы уже захватили остров нагов; во-вторых, весь Болотный кишел бы уже кошмарными созданиями, в сравнении с которыми собачки-мутанты и перерождённые – просто милые домашние зверушки.

Остров нагов являлся последним форпостом света на пути зла. Зло не могло просто обойти его и ворваться в город. Сила духа таких махасаду как Бадамба Дигамбар незримым излучением противостояла тёмным порождениям. А линия столбов защищала их остров и ту часть болота, прилегающую к городу, которую люди все еще могли считать человеческой.

– Приветствую тебя, досточтимый махавира Намка Цон, – обратился Бадамба к сидящему на столбе дежурному натху. Натх, обладающий такой же лысой головой, как у Бадамбы, пребывал к глубокой концентрации.

 Глаза его были закрыты. Он открыл один глаз, взглянул с высоты столба на гостей, как на муравьёв и, открыв второй глаз, ответил высоким хриплым голоском:

– Приветствую тебя, саду Ба. Ясности параматману.

– Силу преданным, – отозвался Бадамба и спросил: – Ты сменил саду Марпу?

– Да, сегодня утром.

– Всё в порядке?

– Всё хорошо, саду Ба.

– Ты уже знаешь, что Вимала ушёл красной тропой?

– Да, саду Ба. Мне сообщили сию отрадную весть. Махавира Вимала был самым бесстрашным и могучим из преданных. Нам  здесь теперь будет легче, благодаря ему.

Немного помолчали. Бадамба Дигамбар задумчиво поглядел в даль болота насколько позволял туман. С той стороны, куда он смотрел, плотной стеной надвигался ровный монотонный шум, напоминающий шелест и стрёкот массы насекомых над летней поляной.

– Саду Намка, тебе ничего не нужно? – спросил Бадамба.

– Нет, саду Ба, ничего не нужно.

Ещё немного помолчали.
Гирлянда жёлтых фонариков мирно светилась в тумане. Какие-то птички парили над болотом, перелетали с кустика на кустик, прыгали с кочки на кочку. Во всяком случае, сыщик принял эти плохо различимые в тумане серые подвижные комочки за птиц. Однако это были совсем не птицы. Видимо, эти существа и создавали плотный шелестящий шум.

– Смотри ка, саду Намка,  сколько мелких пишачей развелось. Просто кишат, – заметил  Бадамба Дигамбар.

– Да, лезут и лезут, что с ними поделаешь.

В этот момент одна из птичек подлетела близко, и сыщик разглядел, что это мерзкое небольшое летающее существо даже сравнения никакого не имеет с птицей. Скорее уж с какой-то отвратительной жабой, чем с птицей. Без перьев, покрытая серой пупырчатой кожей, тварь кривлялась в воздухе, кувыркалась, удерживаясь на лету при помощи мелких перепончатых крыльев, раскрывал пасть – всю в мелких острых зубках, высовывала красный язык, плевалась, шипела, бухтела, дребезжала крылышками, извивалась всеми своими гадкими членами. На жабьей голове у существа имелись рожки, с животика свисал пучок щупалец, похожих на червей; четыре хватающие воздух лапки были оснащены когтями, видимо, ядовитыми. Снизу торчал некий прозрачный ритмично вздувающийся и опадающий пузырь. К этой твари подлетела другая, еще более уродливая тварь и зависла с ней рядом, стрекоча крыльями насекомого и вертя по сторонам тупым безглазым сосалом.

– Саду Намка, не кажется ли тебе, что эта мелкота – есть предвестник явления более крупных джугупсов? – спросил Бадамба, кратко взглянув на собеседника снизу-вверх и вновь обернувшись к болоту, полному вкрадчивой и мелкой суетой, подобно банке, заполненной пауками.

– Я именно так и полагаю, саду Ба. Ведь такое случалось не единожды. Но мы готовы, как всегда, – ответил саду Намка.

– Ни секунды не сомневался в вашей готовности, – сказал Бадамба и немного погодя предложил: – А давайте немного развеем их. Я понимаю, что снова прилетят и приползут, но воду нужно вычерпывать тем не менее, а поле расчищать во имя ясности параматмы.

– Давайте. Мы уже собирались это сделать. Только немного позже. Но можно и сейчас, – после этих слов Намка прокричал в сторону соседнего столба условную команду: – Хум Ха Хут на раз-два-три! – и поднял правую руку.

 Сосед спустя секунду прокричал те же самые слова своему соседу и тоже поднял руку. И так по цепочке раздалось в тумане тридцать два возгласа вплоть до последнего столба, с которого кто-то отозвался: «Хум Ха Хут. Всё ясно!»

Две мелкие твари всё ещё висели неподалеку над одним из кустиков. Но тварь с рожками начала что-то подозревать – замерла, вглядываясь красными глазами-точками в огни  ламп, что-то увидела, поняла, запищала в панике, затрепыхала крылышками с удвоенной силой, но не успела. Со столбов, словно цепной последовательный залп тридцати трёх орудий, словно стремительная волна, на едином энергетическом выдохе прозвучало:

– Хум Ха Хут Хум Ха Хум П-е-е-е-е-й Пхат!

На последнем священном слоге "пхат", как бы обрывающем мантру на резком выдохе, все мелкие твари в обозримом секторе болота полопались, рассыпавшись голубыми и зелёными звёздочками. Туман колыхнулся и расцвёл множеством небольших зелёно-голубых фейерверков. Вокруг стало невероятно тихо.

У Мамушки на миг заложило уши. Он видел, как тех двух ближайших тварей в одно мгновение разнесло в клочья и прах – четыре звёздочки, три голубых и одна зелёная, возникли на их месте; затем, медленно кружа, стали разлетаться в разные стороны. Один из огоньков повис на кусте.

Огоньки над болотом постепенно гасли, падали в трясину, застревали в кустах и камышах. Большинство из них погаснет в течение часа. Однако некоторые будут светиться долго, до нескольких дней.

Родя в восхищении смотрел на зрелище. Он был впечатлён. Мамушка крепко сжал губы, высоко поднял голову; что-то торжественное и серьёзное читалось в его вытянувшемся лице.

Бадамба Дигамбар одобряюще посмотрел на довольного своей работой саду Намку и сказал:

– Да пребудет великая пустота в вечности.

– В вечности, – как эхо отозвался саду Намка.

– Вы настоящие герои, – не отводя глаз от сверкающего огоньками болота, задумчиво произнёс Мамушка и повторил: – Настоящие герои.

После этого, кажется, оцепенелость с него сошла, глаза потеплели и втянулись, прищур вернулся.

Намка Цон и Бадамба Дигамбар посмотрели на сыщика и, улыбнувшись, переглянулись.

Вокруг не только стало тихо, но и сделалось как будто легче дышать. Туман стал немного прозрачнее, однако впереди, там, откуда прибывали бесчисленные твари, темнела зловещая стена. Туда от линии столбов вела тропинка, в самом начале состоящая тоже из палок и хвороста, но очень скоро обрывающая в воду. Несмотря на середину дня, над всем болотом как бы застыли дымчатые коричневатые сумерки. Синие и зелёные звездочки мерцали на низких кустах по обочинам тропинки, уходящей в туман.

– Куда ведёт эта дорожка? – спросил сыщик, вглядываясь в туман.

Они уже собрались уходить, то есть идти обратно до вагонетки. Бадамба попрощался с Намкой Цоном, пожелав ему хорошего вечера и спокойной смены. Сыщик остановился на перекрёстке тропинок.

– Это начало изумрудной тропы. Она ведёт на коксохимический завод, – ответил Бадамба.

– Это та самая изумрудная тропа, о которой вы говорили?

– Да, она самая.

– И по ней можно дойти до Острова Бездны? – сыщик, не мигая, смотрел в лицо старейшины.

– Да. Только не каждый дойдёт, – со вздохом ответил Бадамба.

– Кого-то гули сожрут, а кого-то сабы, – вставил Родя.

Намка Цон со своего столба с интересом следил за их разговором.

– И там, на Острове Бездны, находится Бог? – не обращая внимания на скептически-ехидное замечание Роди, спросил сыщик.

– Демиург. Но можно сказать и Бог, да, – ответил Бадамба и опустил взгляд себе под ноги.

– Я… пойду туда, – тихо, но отчётливо сказал Мамушка, переведя взгляд с Бадамбы на тропу.

– Один ты не дойдёшь даже до завода. Там тропа теряется. Собьёшься с пути, – сказал Бадамба.

Мамушка посмотрел на Родю.

– Я никуда не пойду! – тут же заговорил тот. – Что я там забыл? Мне больше делать нечего? Я вообще домой пошёл. Ищите другого проводника.

– Больше некому. Ты лучше всех знаешь ту часть болота. Мало кто из живых заходил туда настолько глубоко, – устало сказал Бадамба.

Мамушка спешно добавил:

– Родя, это не бесплатно. Заплачу столько, сколько…

– Нахрена мне деньги с оторванной башкой и вспоротым брюхом? – перебил Родя.

Ему ответил Бадамба:

– Если идти ровно по тропе, то это почти безопасно. Изумрудные песчинки защищают по всему пути. А лучше тебя тропу никто не знает. Только ты доходил до Костяного леса, больше – никто.

– Возможно, судьба привела тебя сюда, чтоб ты стал моим проводником по тропе великой бездны, – с серьёзностью, доходящей до пафоса, проговорил Мамушка.

Видя, что Родя задумался, Мамушка своевременно предложил:
– Получишь сто тысяч за дорогу туда и обратно.

– По-вашему, сто тысяч – это нормальная цена, чтоб идти на завод, а потом ещё дальше за его пределы? Вы хоть знаете, что такое завод? Что там происходит?

Бадамба молчал, низко наклонив голову и почти закрыв глаза. В щели между веками он наблюдал переплетенные пальцы опущенных рук.

Родя продолжал:

– Вступившие за пределы коксохимического завода никогда не возвращаются. Вы слышали об этом? Что сними происходит, одному Богу известно.

– Но мы и идём к Богу, – заметил Мамушка.

На что Родя только хмыкнул:

– Хе-хе. Об этом я не знаю. Я не видел никакого божественного острова, а вот гулей, сабов и макаров я хорошо видел, во множестве. И еще кое-что, что только в страшном сне может присниться. А оно существует реально. Не знаю, откуда все это взялось. Не мне об этом рассуждать. Может это мировое зло, а может и нет, в философии я не силён. А может, это мутанты, зародившиеся из химической грязи. Кто их знает? Я лично знаю одно, что эти твари враждебны человеку и крайне опасны. А кроме тварей в той части болота есть много чего еще странного и непонятного. Ядовитые испарения, смертельные ловушки на каждом шагу, видения, иллюзии, обманки, да и просто нечто такое, чему нет названия.

– У всего этого одно название, – глубоким нутряным голосом произнёс Бадамба, – всё это суть Мара – абсолютное зло, тотальная противоположность ясности и пустоте во Вселенной.

– Пусть Мара. Да пусть хоть срань господня. Мне плевать, как оно называется. Важно только то, что это самое мерзкое, ужасное и опасное, что можно представить больным умом, и то, от чего я предпочитаю держаться на расстоянии, как можно дальше, – сказал Родя и сплюнул.

Мамушка поразмыслил и решил зайти с другого боку:

– Значит, мне придётся идти одному, – с лёгкостью сказал он и закурил папиросу. Выпустил первую струю дыма и добавил: – Очень быстро я собьюсь с тропы, и меня эти твари прикончат. Я даже всех пуль не успею израсходовать.

– Ну так не идите. В чём проблема? Кто вас заставляет? – парировал Родя.

– Никто не заставляет, – спокойно ответил сыщик.

Затем, сделав пару затяжек, выдал несколько сбивчиво: – Только вот я скажу банальные вещи. Если все будут отсиживаться в своих норах в тепле и уюте, то до каких пор они там просидят в безопасности? Кто будет делать опасную работу, без которой рано или поздно всё накроется медным тазом? Кому-то нужно лезть в грязь, в вонючее холодное болото, копаться в нём. Есть люди более подходящие для этого, чем другие. Нет, не герои. А просто люди бессемейные, одинокие, такие, кому по большому счёту терять нечего. От жизней которых не зависят маленькие подрастающие жизни. Такие, как мы с тобой, Родя. Мы должны делать эту непривлекательную работу. И не только должны – мы можем её делать. Ты недавно видел своими глазами, как один из них, нагов, которых добропорядочные горожане даже за людей не считают, а власть запрещает контактировать с ними... Ты видел, как один из них вспорол себе горло, чтобы уйти в болото и там защищать наш мир на невидимом уровне. Они – настоящие герои. А Бадамба, – сыщик посмотрел на скромно молчащего старейшину, – Бадамба считает тебя своим другом. Тебя ничему не учит их пример? Или ты не веришь всему, что здесь происходит? Может, ты глазам своим не веришь? Или не хочешь верить. И видеть ничего не хочешь. И знать не знаешь и не хочешь знать. Такой ты?

– Да, такой. Саду – настоящие герои. А я не герой. Я слаб. Да, я хочу спрятаться в своём логове.

– Это ненадолго, Родя. Война идёт. И вскоре они придут за тобой. Придут за всеми нами.

– Ну и хер на них, – сказал Родя, презрительно сомкнул губы и отвернул в сторону лицо.

Мамушка затушил окурок в болотной водице, выступившей меж палками, когда он надавил ногой. Внезапно в голову ему пришла идея, и он сразу решил её использовать.

– Родя, ты хороший человек. Добрый малый. Я думаю, что скоро в городе начнётся что-то страшное, необъяснимое. Возможно, и вправду, конец света. Оно уже начинается. Я не хочу об этом думать, и тем более говорить. Начнётся хаос, беспорядки, будет много жертв – в первую очередь, среди бедняков и простых людей. Можешь себе представить, что будет твориться в трущобах, в том числе и в Болотном. Бадамба и наги, при всём уважении, не смогут в одиночку сдерживать натиск. Нагов слишком мало, а зла слишком много.

Старейшина, проникновенно взглянув на сыщика, вздохнул и покачал головой, не столько соглашаясь с печальным прогнозом, сколько поддерживая общий тон речи. Бадамба, кажется, понимал, для чего все это сыщик говорит.

– К чему вы это говорите? – спросил Родя.

– К тому, что у меня есть связи в правительстве. И не только в правительстве. Но и в одном департаменте, непосредственно связанном с рейсами дирижаблей в Бонги и Мутанг. Я могу устроить твой побег в Бонги, о чём ты всю жизнь мечтал. Это реально. Сложно, но реально. И я могу это устроить. У меня на самом деле есть связи. Старые и новые.

 Родя призадумался. Попросил у сыщика папиросу. Закурил.

– И сто тысяч в придачу? – искоса глядя на Мамушку, спросил Родя.

– И сто тысяч.

Минуту продолжалось молчание.
Болото как бы тихо вздыхало. Со стороны коксохимического завода доносился слабый гул. Там что-то вспыхивало, мерцало. Вспышки проявлялись яркими пятнами на серой завеси тумана.

Наги на столбах, включая и Намку Цона, погрузились в глубокую дхану.

– Понимаете, господин Мамушка, – заговорил Родя, – я не герой. Я и правда когда-то мечтал о Бонги. Тёплое море, золотой песок, голубое небо. Кто об этом не мечтал? Но, живя  в доминионах, я мечтал об обратном, о своём родном болоте. Это, наверно, сложно понять, но я люблю свой дом, тот, который у меня есть сейчас. Я сделал его уютным и относительно безопасным. Я полюбил свою настоящую жизнь, которая здесь и сейчас. Я люблю болото. Люблю побродить по его берегу или зайти в него. А потом вернуться в свой дом, зажечь все свечи, выпить чаю и покурить трубку. Придёт, как обычно, Пашу, принесёт сомнительного мяса, расскажет о том, что творится в Болотном. Это моя неказистая жизнь, мой маленький мир. В нём я нашёл покой. В нём я, наверно, и умру. Вы правы, господин сыщик, мне нечего терять. И, пожалуй, нет таких людей, для кого моя жизнь была бы необходима. Ну и что из этого? Это моя жизнь. Самый жалкий из тараканов боится смерти. Его мелкая никому не нужная жизнь – это тоже проявление параматмы, дыхание Ишвары, как сказал бы саду Бадамба.

Бадамба Дигамбар кивнул.

– От каждого таракана зависит – спасётся ли мир или нет, – продолжал Родя. – И я… пожалуй, пойду с вами. И буду рад, если нам, нет, не нам, а вам, удастся найти этот остров. Мне даже самому интересно. Вдруг всё это правда. Тогда и моя жизнь изменится. Во всяком случае, я пойму, что жил не зря. А Бонги… На хрен Бонги. Я уже не верю, что они существуют. Я не помню, чем я там собирался заниматься. Да и поздно уже мне круто менять свою жизнь. Кукушка не выдержит такого счастья, – Родя хрипло и коротко рассмеялся. Смех на миг сделал его похожим на ребёнка. Потом он продолжил:

– Вместо Бонги у меня другое условие. Достаньте мне станковый пулемёт Льюиса. И десять ящиков патронов к нему, соответственно. Это обязательно. Денег дадите – сколько не жалко, если вернёмся, а пулемёт – обязательно. Без него не пойду. Сможете?

Мамушка сдвинул на затылок шляпу и почесал лоб.

– Это непросто. Но… да. Смогу. Поц посодействует. У них в департаменте есть "Льюисы". Если не у них, то в жандармерии точно.

– Значит, договорились, – Родя бросил на мокрые мостки докуренную до предела папиросу.