6 - Инфокапсула

Засунуть запаянную «инфокапсулу» в задницу оказалось непросто, тем более, что задница была чужая.

«Инфокапсулами» я прозвал записки, что раз в квартал отправлял на волю через доверенных освобожденцев. Зеки уходили на волю, некоторые были на администрацию и актив очень злы, другие хотели сохранить своё достоинство, и некоторые из них проносили в себе мои «малявы». Заполненные мелким почерком узкие полоски бумаги скручивались в тугой рулончик, запаивались в целлофан от сигаретной пачки и в «воровском кармане» проносились на волю. Так арестанты называли свои задницы, в них по «параллельному» миру нередко путешествовали запрещённые предметы: симки с деньгами, «соль» или табак, а у тренированных даже телефоны.

Сегодня на свободу должно было отправиться очередное послание, но вышла заминка. В последний момент «воровской карман» одного неравнодушного зека наотрез отказался принимать запаянную мной ранее «инфокапсулу». Узнал я об этом случайно.

Вот уже год я снабжал кузбасскую братву и своего адвоката информацией об активистах нашей «краснознамённой» колонии. Начиная с самых главных, особо жестоких или открыто сотрудничающих с оперотделом и заканчивая последними «эсдэпуриками». Многие из них стояли кучками на углах бараков или объектов, перемахивались друг с другом особыми знаками, показывая, кто из начальства идёт в лагерь, другие с блокнотами ходили среди обычных зеков и «записывали нарушения». Все их видели в лицо, кто-то даже узнавал в них своих одноклассников, но почти никто не знал, что ФИО, год рождения и конец срока всех активистов лагеря стабильно отправляется на волю. У особо отметившихся негодяев и их домашние адреса с телефонами родни.

Надо было только знать, в каких журналах искать адреса, а в каких телефоны. Статисты это знали, ибо ежедневно с ними работали.

Я верил, что зло можно приуменьшить, если исчезнет анонимность его носителей. И потому мои капсулы на воле ждали те представители «чёрного» мира, до кого я смог дотянуться через тех же зеков, кому пришлось довериться. Найти таких было не просто. Доверять здесь означало - пострадать. Любой мог оказаться агентом оперотдела, некоторые из них работали даже на зарплате, но большинство завербованных просто мечтало об условно-досрочном. Однако приходилось рисковать, и уже через пару лет у меня появились первые соратники.

И вдруг очередная доверенная задница паникует в отрядном туалете, а моя капсула выпадает в клозет. Тюремный туалет – «крокодил», так устроен, что утонуть в нём чему-либо сложно, нужно смывать ведром. И когда я случайно зашёл туда после обеда, то увидел двух ссорящихся зеков – нашу маленькую ячейку сопротивления. Ругались они шёпотом, чтобы не спалиться. Один другому передал запаянную капсулу, очень небольшую, меньше, чем о которых я читал в «Мотыльке» Анри Шарье. Там капсулы с наличкой были чуть ли не с кулак, а у меня, скорее, с женский ноготок. Тем не менее, испуганный и от того неловкий зек выронил записку в туалет.

Оказалось, они не ссорились, но бурно и вполне серьёзно обсуждали ситуацию: «загасилась ли малява в крокодиле», и можно ли порядочному арестанту дотрагиваться до неё рукой. И как записку «отшептать»?

Я выхватил «маляву» из достаточно чистой воды, ткнул её зеку чуть ли не под нос и прошипел: «Запреты не гасятся! Суй» Второй кивнул и заугрожал: «Засовывай сам, а то…!» Освобожденец вздохнул, и не без труда спрятал информационную бомбу на дно «воровского кармана».

Годом ранее таким же путём «освободились» официальные пластиковые карточки Игоря Каторина и Алексея Стрельникова, что ранее исчезли из дежурной части. Первый повесился у нас в штабе, второй был «ментом» колонии и руководил Секцией Дисциплины и Порядка.

Главные активисты второго отряда двадцать третьей бригады, где исправлялись неисправимые, раздавали обычным «эсдэпурикам» женские имена. Те бедолаги, что попадали сюда прямиком из карантина, не смели дать отпор и отзывались на них, потупив глаза. По ночам они переписывали дневные донесения, давали отчёты и делали доклады. Но как бы ни страдали они после отбоя, днём «эсдэпурики» получали в свои руки хоть и маленькую, но власть.

Как надсмотрщики, они ходили по лагерю или стояли на постах и «отстреливали нарушения», то есть записывали в блокноты фамилии осуждённых, что, по их мнению, нарушали порядок. Нарушения интерпретировались вольно, там могли быть и разговоры зеков из разных отрядов, и их громкая речь или снятая с головы летняя кепка – феска. По вечерам «отстреленным» зекам «прилетало» от их завхозов, а то и на следующий день в оперотделе – и весь лагерь знал, кто на них ежедневно доносит. Своих лиц работники СДП не прятали, их имена и клички страдающие зеки передавали друг другу в тихих разговорах, но на этом всё и заканчивалось.

Освобождаясь на волю, угнетатели всех рангов старались не попадаться на глаза знакомым и нередко уезжали в другие города, лишь бы никогда не встретиться со своими жертвами. Однако их анонимность уже не была таковой - к вечерней проверке заряженная «инфокапсула» ушла на волю.

Но нам уже хотелось чего-то большего, как минимум – возмездия.