Полтергейст

       Тётя Маша Мартынова, не высокого роста пожилая женщина, сидела у окна и с тоской смотрела на буйство жизни, проходящее за стеклом. Там, под окнами, на детской площадке, резвились на вольной воле, дети от года до подросткового возраста. Шумели, кричали, плакали, капризничали, выясняли отношения, обзывались, скрипели качелями, били гулко в тугой мяч, радостно взвизгивали съезжая с высоких горок. А бедная Мария Петровна, слушала эту вакханалию с мая по октябрь уже тридцать с лишним, лет. Давно, еще при советской власти, выделила администрация завода небольшую «двушку» перспективному ответственному рабочему, на ту пору уже женатому и имеющего сыновей-погодков. Как душа радовалась у молодой мамы, тогда еще – просто Машеньки, от благоустроенного жилья, от близкого расположения детского сада и школы, продовольственного магазина, в минутной ходьбе от дома.     Как с нескрываемым удовольствием делала она ремонт, как постепенно обустраивала своё жильё, делая его уютным и светлым. Даже через пару лет и работу себе нашла рядышком с домом.  Стала трудиться в профилактории, в физиотерапевтическом отделении, делая озокеритовые и парафиновые прогревания, вместо дальних поездок в городскую больницу.  А еще через год, ушла в декретный отпуск, родив себе на радость долгожданную дочку.
       Муж, Николай, работал на заводе, сварщиком. Работа была сменная, по двенадцать часов, и в свои выходные дни, он себя домашними хлопотами особо не утруждал. В магазин сходить за продуктами – это пожалуйста, бельё развесить после стирки. Погулять с ребятишками – тоже не проблема. Благо все прелести находились прямо под окнами квартиры. Вышел, сел на лавочку, выпустил ребят на площадку, достал газету и сиди, грейся на солнышке.  А в остальном, считал, всё должна делать жена. Так и жили. Она занималась ребятишками, домом, успешно сочетая работу с готовкой-уборкой, уроками-стиркой, и остальными прелестями домашнего быта.
      Как-то незаметно, подкралась старость. С работы с почетом проводили на пенсию.  Дети выросли, обзавелись семьями, потом подарили внучек и посещать отчий дом стали реже.
      Иногда в выходные или в большие праздники собиралась вся семья. Сыновья с женами, дочь с зятем, все с ребятишками. Сразу в квартире становилось хоть и тесно, но шумно, весело, стряпались пироги или лепились пельмени на всю ораву, нарезались в таз салаты-винегреты, и всё с прибаутками да хохмочками. Душа у Марии пела, когда видела, что не зря она пласталась все эти годы, не оставляя времени для себя, а пестуя родных деток. Все трое в люди вышли, на престижных должностях трудились, имея высшее образование. И она, сидя во главе стола, с гордостью и нежностью смотрела на родных кровиночек.
     Но проходил праздник, дети разъезжались по своим домам, пустота и тишина вновь начинали властвовать в квартире. Для себя она заделье всегда находила. Понянчиться с внучками, постирать, приготовить обед, протереть окна или почистить столовое серебро.
      А вот Николай, тоже пенсионер, загрустил от безделья, чувствовал себя не нужным, брошенным и всё чаще стал прикладываться к бутылке, вливал в себя огненную отраву и быстро хмелел, а потом изводил Марию придирками. Шло время, внучки- внуки подросли, перестали остро нуждаться в бабушкиной опеке, дел по дому становилось все меньше и меньше, и на Марию, нынче Марию Петровну, стала наваливаться тоска. Глухая, беспросветная. Словно привязали к сердцу тяжеленный булыжник, и не отвязать его, ни скинуть.
     В один из таких дней, сидя за плотно закрытыми окнами, устав от детского шумного переполоха на улице, включила Мария телевизор, и под сопение хмельного мужа, стала смотреть передачу. Там, с разных ракурсов показывали дачу известной актрисы.  Тут и влетела мечта в душу Марии, словно ласточка в гнездо. Захотелось срочно продать опостылевшую «двушку» и купить дом с участком, где спокойно можно растить свою картошку, садить под окнами цветочки, холить и лелеять овощи, что будут расти на грядках.  Дом! Собственный дом! Обязательно деревянный, чтобы дышалось хорошо; с большими окнами; с забором- частоколом, чтобы не лезли в душу любопытные соседи и с обязательной баней, чтобы в любой момент, когда захочется, растопить её березовыми полешками и попариться вдоволь, обретя чистоту тела и негу души.
    Жизнь шла своим чередом, а мечта усиливалась, пускала корни, не давала покоя.  В очередное гостеванье детей Мария не выдержала:
— Вот, мои хорошие, что мы с дедом надумали. Квартиру продаём, уезжаем на Алтай. Ваша задача – найти хорошего риелтора, помочь вещи собрать в контейнер и помочь с переездом. Больше жить здесь у меня сил нет. И об отце подумайте, не уедем – сопьется. У вас возможностей больше, чем у нас, вы с компьютером дружны, думаю быстро найдете нам с дедом подходящий вариант. Чтобы свой дом, с баней.
    Николай сидел молча, но по выпученным глазам и приоткрытому рту, было видно, что идею с переездом он слышит впервые.
    Дети долго молчали, ковыряя вилками пышные котлеты, переглядывались и наконец, заговорили. Как и положено, старший, почесав нос и кхекнув, первым озвучил то, что думали все.
-Мам, пап! Вы это серьезно? Какой к черту Алтай! За тыщу верст! А не дай бог, что с вами случится? Нас рядом не будет, кто поможет?
Дочь подхватила:
- Мамуля! Ну что придумали? Глупость какая! Устали в квартире жить, купите дачу! Стройте там свои грядки, копошитесь, кто мешает? Но насовсем уезжать?!  Да вы там от тоски загнетесь! Из вашего поколения, с кем дружите, никого же не будет!
Мария огрызнулась:
-Можно подумать здесь есть с кем словом обмолвиться! Половину друзей похоронили, другие давно по России разъехались. Кто на Урале, кто под Москвой, кто на юга укатил. В прошлом месяце Валю, последнюю подругу мою, проводила. Её Ванька, сынок, во Владивосток увез. Мы с дедом совсем одни остались. А там новые люди, глядишь и задружимся с кем. А дачу не хочу!  До неё поди, еще, доберись! Летом куда ни шло, автобус ходит. А зимой? Дорогу заметет, ни пройти, ни проехать! А в доме своем – вышел на крылечко, тут тебе скамеечка, тут тебе и грядочки! И никакой маяты с транспортом!
-Нет, нет. И не думайте даже! Бред какой-то несёте. – вставил свою занозу средний.
      Мария замолчала, еле сдерживала слёзы. Аргументов больше не было. Повернула голову к мужу, зацепилась взглядом, как за последнюю соломинку. Николай встал, подошёл к жене, приобнял за плечи:
- Ну, вот, что, детки дорогие. Хотите- не хотите, мы всё равно уедем. Поможете – благодарны будем. Не станете – других помощников найдём. И постыдились бы! Мать жизнь свою на вас положила, остаточек для себя пожить хочет, как ей нравится, а не как вам удобно! Будет переезд и точка!
     Мария сквозь слезы благодарно улыбнулась мужу. Не подвел! Молодец! Не зря она его в мужья выбрала, поддержал в трудную минуту, как супругу положено!
     Как дети не бунтовали, не строжились, не запугивали родителей, переезд состоялся! Уже через два месяца устраивались старики на новом месте. Дом был таким, как мечталось. Благоустроенный, с газовым котлом, с чистой водой из скважины. Из бруса, с большими глазами-окнами, с раскидистой рябиной во дворе и небольшой банькой в огороде.
     Да и соседи оказались приличными людьми. По правую руку – большое многодетное семейство, но тихое, приверженное к церковному уставу. Проще говоря – истинно верующие. Жившие скромно и богобоязненно. По левую – чета стариков Малявиных, лет на двадцать старше четы Мартыновых, простых в общении, бездетных, но добрых и приветливых.
     По первости погрустила маленько Мария Петровна по детям, дорогих сердцу внучках, по родному городу, а потом, захваченная новыми хлопотами, повеселела, в удовольствие засеивала грядки, сажала картошку. Наводила чистоту – порядок, расставляла по полкам хрустальные вазочки, рюмки на тонких ножках, посудные сервизы.  Стелила вышитые салфеточки на пузатый комод, палас на темный линолеум. Вновь создавая привычный уют в новом жилище. И Николай перестал заглядывать на дно бутылки. В своём доме для мужских рук работы много! То огород вскопать, то грядки поправить, забор починить, смастерить табуретки для уличных посиделок, в ограде подмести…
    Да и дети, маму с папой не забывали. Благодаря новым гаджетам, созванивались по телефону через день. Делились новостями, и дети, видя по ватсапу помолодевших, радостных маму  и отца, скоро успокоились, перестали звать обратно, осознав, что их старики живут счастливо.
    Баба Шура и дед Витя Малявины были шустрыми, подвижными, сидеть на месте сложив руки на пузе долго не могли, находили дело и для себя, и для соседей. Копошились в ограде, вместе ходили за продуктами, на первых порах подсказывали Марии огородные хитрости. По субботам просились в баню, погреть косточки, а после, насладившись первым паром, мирно беседовали, бабули пили чай с липовым медом, старички – водочку, по паре рюмочек, не злоупотребляя, а так, по традиции. Как в народе говорится – после бани, хоть последние портки продай, а рюмашку тяпни!
    В очередную посиделку, баба Шура, смахнув концом платка обильный пот с морщинистого лица, душевно попросила:
- Соседушки, дорогие! А не поможете нам баньку выстроить?  Деньги есть, накопили с дедом. Нам бы строителей найти, да чтоб все это дело под строгий контроль…Мы бы в долгу не остались! Вы хоть в банных радостях не отказываете, но всежь свою хочется!
   Мария посмотрела на мужа.  Николай улыбнулся:
-Да без проблем!  А я-то всё думал, чем себя занять! Дров для баньки наколол, сорняки в огороде прополоты, картошку еще не скоро копать, думаю, при хорошем раскладе, в аккурат месяца за два справимся!
    Бригаду строителей нашли быстро. Прошлись по улице, поспрашивали народ, у кого за забором стоял новый сруб, еще с бледно-желтыми боками, с частично не убранным строительным мусором возле дома. Дело пошло!
    Как положено, залили бетонный фундамент, дали выстояться неделю, благо стояла невыносимая жара и после, начала расти баня, просторная, с верандой, с комнатой отдыха, с матово-белыми полками в парной. В середине сентября, на бабье лето, все работы были закончены.
    После постройки бани старики стали встречаться чуть реже, надо было закончить дела в огороде. Выкопать картошку, морковь, свеклу. Обиходить кусты малины и смородины. Подготовиться к зиме.
    Мария терла морковь, когда у входной двери запел колокольчик, заменяющий обычный звонок. Петровна встала, открыла дверь, впустила бабу Шуру. Та, поздоровавшись, присела на стул, отдышалась и спросила:
-Маш! А скажи – ка! Ты в своей бане ничего такого не замечаешь? Странного?
    Мария Петровна удивилась:
- Да ничего странного не видела. Баня как баня. Натопим- моемся. На другой день убираюсь там. Коля воду сливает, полы от листьев чистит. А что?
    Баба Шура замялась, отвела глаза.  Потом прошептала:
-А у нас кажется нечисто в баньке-то. Дух там живет!
-Ктоооо? – потрясенно протянула Мария – с чего взяли-то?
-Маша! Я с ума не выжила! Ты послушай! Как в баню первый раз пошли, я по чести, как положено баннику в подарок мыла кусок новый положила, хлеб-соль на блюдце в уголок поставила, наговор начитала. Вроде всё, помылись, домой пошли. Через два дня захожу – а хлеба-то нет! Старика спрашиваю – говорит не брал! Ну, думаю, не врут приметы, и впрямь банник поселился! Это навроде домового, только домовой при доме, а этот в бане живёт. Ему тоже подношения надо приносить, а то пакостить будет. Пара не даст, угар пустит.

-Да ладно, баб Шур! Какой банник! Может мыши хлеб утащили! - не поверила Мария.
-Да я тоже сперва так подумала. Хотя сколь живем, мышей не видала. Но на другой раз пару конфет принесла, на полочку положила. Хлебушка кусочек. Пару печенок. А деда заставила мышеловку настроить. И что? Ловушка пустая, а еды нет! Начисто всё пропало! Вот скажи, куда делось?
-Ну, не знаю.
-И так каждый раз! Я чего только не носила! Всё пропадает! И ни крошки! Начисто! Третьего дня, племяш приехал погостить.  Я опять, перед тем как топить, сала кусочек, хлеб, ватрушку, всё по полочкам рассовала! Вечером, как помылись, я в баню – пусто! Вернулась, племяшу говорю: «Славка! Ты парень умный, вот скажи, что деется?» . Ну и рассказала всё. А он глаза в кучку и заявляет: « Это, баб Шур, полтейгейст у вас поселился!» Типа приведения, значит. Вроде, как душа не упокоенная. Маш! Мне так поплохело, не приведи, господь! Это что же теперь, каюк бане?
-Баба Шура! Ну какой полтергейст! Ерунда какая! Коля придет из магазина, я с ним поговорю. Посоветуюсь. Вы, давайте, успокойтесь, идите домой. А мы вечером к вам заглянем на часок.
     Баба Шура, вздыхая, ушла. Через час вернулся Николай. Мария хитрить не стала, о соседской беде мужу рассказала. Тот выслушал, хмыкнул, улыбнулся.
-Ну, видать и впрямь у дедов шишок завелся.
-Да ну тебя, Коля! Бабка исстрадалась вся, а ты шутки шутишь! Придумай чего – ни будь, чтоб её успокоить. Они нас вечером в гости ждут.
   Николай отнекиваться не стал. Ну, в гости, так в гости. Но все же видела Мария, что блестят глаза у благоверного, улыбается не впопад, какую-то свою думку в голове вертит, но молчит.
    Малявины соседей встретили щедро накрытым столом, радостными объятьями, ласковыми улыбками. Познакомили с племянником. Когда все отведали угощения, под облепиховую настойку, баба Шура, смущенно сказала:
-Ну, что, дед? Что делать будем? Я с этим полтейгестом в баню ни шагу! Боюсь!
    Дед Витя засопел, ухмыльнулся:
-Да ладно, старая! Съест он тебя что-ли? Пусть живёт!  Не вредит, тебя не трогает! Пусть будет!
-Да вы что? И в правду в это верите? Дед Витя! Слава! Ну не может такого быть! – запротестовала Мария.
    Баба Шура, вдруг пустилась в рёв, сморкаясь в кухонное полотенце:
-Да застрелите меня! Не пойду в баню! Боюсь!  Ладно бы банник, свой, русский! А то там нечисть заморская поселилась! Ломайте баню к едрене-фене! Новую построим! А в эту ни шагу!
    Мария бегала вокруг старушки со стаканом воды, уговаривая попить и успокоиться, гладила по голове, плечам, растерянно озираясь по сторонам.
    Племянник резко поднялся, подошёл к деду:
-Дед Вить! Кончай комедию ломать! Скажи, как есть! А то сейчас наша бабуля с перепугу ласты склеит и будешь один куковать!
     Виктор подошёл к Александре, прижал её голову к своей груди:
-Шуронька! Не рушь баню!  Прости меня, грешного! Это я еду брал!  На закуску! У меня за полком всегда чекушка спрятана. Ты воли не даешь, а мне выпить хочется, вот я и приспособился. Рюмку налью, печенкой закушу. А когда и сальцом. Что ты положишь, все слопаю. И не пьяный, а в удовольствие! И с племяшом так же. Пока ты рассуропилась, мы немного за встречу на грудь приняли. Закусили. Ты ж меня блюдешь, пить не даешь. А тут раз, всё под рукой. Прости, Шура!
     Баба Шура перестала всхлипывать, внимательно слушала мужа. Потом выпрямилась, грозно сверкнула очами:
-Ну, старый, хана тебе! Будет тебе и чекушка и закуска!
      И принялась хлестать деда вдоль спины кухонным полотенцем, выражаясь при этом сплошь не цензурными выражениями. Дед пытался укрыться за племянником, а чета Мартыновых в четыре руки, ловила шуструю бабку, бегающую за дедом по кругу.
      После того, как с третьей попытки в голову деда прилетело увесистое яблоко, бой местного значения закончился. Все сели за стол, и выпили за очевидную народную мудрость: всё тайное – станет явным, дай только срок! Поэтому – не ври!
      Соседи зажили привычной жизнью, домашними хлопотами, заботами о саде-огороде.
      Поселился у дедов банник или нет, осталось тайной.  Подношений бабка больше не приносила, но кусок мыла в углу таял, словно и вправду по ночам, кто -то мылил свою пышную бороду, которую, по слухам, имеет банник…