Шерше ля фам, или красные розы

Серия: Утерянный рай

АННТОТАЦИЯ

Если на войне бравого солдата не сразит вражеская пуля, в мирной жизни его сразит женщина — благо, если любовью, ужасно, если из мести. Остерегайтесь женской мести — самой вероломной, от которой пострадало немало мужчин в истории человечества.   
Два молодых провинциала, Егор Козлов и Нюра Морозова, волею судьбы оказываются в Москве в самой середине 90-х гг. Встретившись на вечеринке, они влюбляются с первого взгляда и, естественно, понимают, что созданы друг для друга. Смогут ли они справиться с внешними обстоятельствами, ставшими для их совместной жизни препятствием?

Автор адресует свой роман всем, кто жил на постсоветском пространстве в бурные 90-е, кто выживал, все еще мечтая о лучших временах. Настоящий роман — первый по счету из Серии «Утерянный рай».


Об авторе

Джахангир Каримджанович Абдуллаев родился 6 июня 1970 года в Ташкенте, УзССР. Публикует свой первый роман «Шереше ля фам, или красные розы» (2021) под литературным псевдонимом Джан Гир. Живет в Ташкенте.


<b>Слово от автора<b>

Читатель, равно слушатель, ты возьми таймаут, передохни немного от, навязываемых тебе фантастики и мистики — они никуда не денутся, они тебя все равно подождут. Я понимаю, тебе без них уже тяжело справиться с унылой и серой для тебя действительностью, фантастика и мистика для тебя как допинг, но, тем не менее, прочитав сие произведение, равно прослушав, ты вновь окунёшься в мир грез, без чего тебе трудно приходится, читатель, равно слушатель, даже трудно дышать, спать, есть, пить, в конце концов, выражать чьи-то мысли — тех же писателей-фантастов или писателей-мистиков. Прогуляйся в недавнее прошлое, хотя бы в мыслях, сравни с сегодняшним настоящим, и сделай собственные выводы.

Я буду безмерно рад, как автор этого произведения, если у тебя, читатель равно слушатель, после прочтения, равно, после прослушивания, появятся мысли, критические мысли критического разума, которыми ты незамедлительно поделишься со мной как с автором, чтобы я мог доработать вторую часть своего повествования, где ты узнаешь, читатель, равно слушатель, что будет дальше, а также ты познакомишься с мыслями автора о нашем прошлом, настоящем и будущем.

Ах, да, читатель, равно слушатель, чуть было не забыл, в первой части нет пока пятой главы, в которой повествуется о том, где наши друзья, Егор Козлов, Николай Белов — он же повествующий всю эту историю, Бахтияр Рустамбеков и Бахадур Валиханов впервые познакомились. Это, кстати, была горячая точка – Афганистан конца 80-х гг. Над этой главной автор бьется с июля месяца — вот уже чуть более трех месяцев и все никак не может ее дописать — так, чтобы было правдоподобно и также живо, как в боевике.

Если тебе, слушатель, захочется прочитать сие произведение, то ты меня могешь найти на Прозе.ру. Все очень просто!

Желаю тебе, чтитель, равно слушатель, приятного прочтения, равно прослушивания!


Шерше ля фам , или красные розы

Посвящается потерянному поколению.

Человек смотрит на мир и видит — черта с два этот мир таков, как о нем говорят другие. Человек рассказывает о том, что видит он сам,
— Ханне Эрставик (Из интервью).


Часть первая

Пролог

Оттава, Канада. Наши дни. В студии звукозаписи работают два человека: молодой мужчина, звукооператор, и мужчина постарше, заказчик. Они оба подбирают музыкальное сопровождение к аудиокниге. Через наушники проигрывается песня группы «Ласковый май» в исполнении Юрия Шатунова:

«Белые розы, белые розы —
Беззащитны шипы
Что с ними сделал снег и морозы,
Лед витрин голубых?!...»

—Стоп! Стоп, Эрик! — скомандовал в микрофон низким мужским голосом заказчик. —К содержанию книги эта песня не годится… Эрик, у тебя есть песня про красные розы? А, есть? Тогда, к черту этого Распопова с его «Белыми розами»! К черту! Что? Не Распопов?! А, какая разница! Ну, давай про красные розы!
Звучит песня:

«Красные Розы вечная забыта
У любви все карты биты
Просто прохожий
Просто мимолетный сон
И мы вновь квиты…»

—Стоп! — вновь прогремела команда. —И эта музычка не годится! Слишком совремённая. Не то, не то! Окей, Эрик, ты пока сходи покури с полчаса, а я что-нибудь сам сварганю. 

***

Мужчина по-прежнему в тон-зале, но уже с акустической гитарой в руках. Он сидит на стуле и наигрывает мелодию, также экспромтом подбирая слова про красные розы, тем самым сочиняя новую песню. Удачные места он ручкой фиксирует на машинописном листе. И вот, что у него выходило:

Красные розы и небо.
Все превращается в пепел
Ты не оставил ответа
Ты и себе не ответил.

Словно огни на рассвете,
Вижу тебя очень смутно
Где-то вдали, ты не знаешь
Ты в этом мире запутан

Чувства в разнос, не по теме
Ветер гудит в моих окнах
Кровь по руке течет жилкой
Вновь на разбитых я стеклах

Красные розы и небо.
Все превращается в пепел
Ты не оставил ответа
Ты и себе не ответил.

За поворотом ждет море
Синее, и в бесконечность
Снова смотрю и не вижу
Легкость то или беспечность

Я не хочу знать, что будет
И не прощу то, что было
Знаю, что там, где сейчас ты
Солнце навеки остыло

Верю я или не верю
В мир, что бывает так светел
Это не важно, я помню,
Что ты себе не ответил.

Красные розы и небо.
Все превращается в пепел
Ты не оставил ответа
Ты и себе не ответил.

Автор - Ярославцева Людмила

***
 
Июльским вечером того же дня на открытой террасе загородного дома сидят на раскладных деревянных креслах двое мужчин и попивают бутылочное пиво. Их лица, повернутые на запад, озарены последними лучами заходящего солнца. Сгустившиеся облака над лесом и озером горят сейчас красиво, но почему-то в таком зареве — зловеще. На землю спускаются тени, пробуждая в таинственном мраке ночную живность, чьи голоса раздаются из-за предметов неопределенности, давая простор мистическим фантазиям. А воздух чистый и прохладный, пахнущий хвоей, отчего и дышится обоим легко. Таково зрелище, освещаемое красноватым отблеском вечернего заката.
С одним из двух сидящих на террасе мужчин вы уже знакомы, хоть и не знаете его имени и чем он занимается по жизни. Вы его уже слышали в студии звукозаписи — он давал распоряжения парню-звукооператору по поводу подбора музыкального сопровождения к аудиокниге. Как вы помните, он сочинял и песню.
Ну, что ж, мужчине этому за пятьдесят. Выглядит своеобразно — сразу бросаются в глаза его густые еще темные усы как у Ницше или как у того же Максима Горького, в свое время почитавшего первого. Телосложения этот мужчина крупного. На его большой седоватой голове красуется прическа ёжиком. Любит жестикулировать своими крупными рабоче-крестьянскими руками. Отсутствием аппетита, судя по тучности, он не страдает. Его басовитый голос выдает в нем ценителя красивых женщин и обладателя большой жизненной энергии. Обычно так выглядят восточные славяне с примесью татарских кровей. И, совсем наоборот, его визави, хозяин этого загородного дома, — стройный меланхоличный мужчина под пятьдесят, на вид семит с изящными пальцами пианиста, голова которого уже начала лысеть со лба и макушки. Но несмотря на то, что мужчина больше напоминает еврея, нос у него прямой, из-под которого выступают темноватые коротко подстриженные усы. Овал его лица и подбородок также покрыты коротко подстриженным волосяным покровом, в котором местами уже пробивается седина. В общем, образ мужчины самый что ни есть интеллигентный, тем более он носит очки от зрения, верхняя часть оправы которой повторяет линию его бровей домиком, причем максимально точно. По степени ухоженности мужчины видно, что он женат, тем более на это указывает обручальное кольцо на левой руке.
—Вот, что я тебе скажу, Игорь, — продолжал уже начатый разговор усатый, отпив из бутылки, — после такой удачной презентации книги, пять тысяч экземпляров разойдутся как зимой горячие пирожки, тем более в сердце родины нашей.
—Дай-то бог, Ник, — сказал стройный своим мягким голосом. —Я в нее всю душу вложил.
—Игорь, уж кто-кто, а я-то знаю, — сказал тот, что звался Ником и продолжил свою мысль строчками из стихотворения: «Белеет парус одинокой / В тумане моря голубом!.. / Что ищет он в стране далекой? / Что кинул он в краю родном?..» — «Играют волны — ветер свищет, — подхватил второй, — И мачта гнется и скрыпит… / Увы! он счастия не ищет /И не от счастия бежит!» — «Под ним струя светлей лазури, — продолжал первый, — Над ним луч солнца золотой… /А он, мятежный, просит бури, / Как будто в бурях есть покой!»
—Нет, Ник, — сказал после декламации тот, что звался Игорем, — я далеко не мятежный. Но то, что я в краю далеком — на чужбине — это верно. Какая бы комфортная эта чужбина ни была, а чужбина есть чужбина. А то, что я написал, скорее, — моя отдушина, мое самоуспокоение, мой долг перед родиной, в конце концов, мой моральный подвиг. Ты меня, Ник, уж прости за излишний пафос.
—Да что ты, Игорь, все верно ты говоришь! И я очень рад, что ты делишься со мной своими мыслями, переживаниями. Ты же знаешь, Игорь, такие вещи останутся со мной.
—Да, знаю, потому я и могу быть с тобой откровенен. Хотя, если разобраться, то нет в моих словах ни капли крамолы.
—Да, я хотел тебя спросить, Игорь, — прервал прежнюю мысль друга усатый, — все-таки, почему ты свою книгу посвящаешь так называемому «потерянному поколению»? И что ты подразумеваешь под «потерянным поколением»?
—«Потерянное поколение» — это… — начал было толковать автор. —Я думаю, ты сам все прекрасно понимаешь, кого я имею в виду, но ты меня на что-то провоцируешь… Правда, пока я не могу понять на что. Чего ты хочешь, Ник?
—Правды, — просто сказал усатый.
—Правды?! — переспросил автор.
—Да, именно, правды! — настаивал друг.
—Хорошо, правды так правды... А правда в том, что меня до сих пор гложет смерть Анны при невыясненных обстоятельствах… — Гость посмотрел на своего собеседника многозначительно. —Да, именно ее смерть, так как я уверен в том, что ее убили и ее молодого человека…
—Егор, — напомнил гость.
—Да, Егор. Ты знаешь я за них обоих молился. И для меня было не важно — вернется она ко мне или нет, важно было то, что она жива и здравствует, что счастлива с тем, кого она, в самом деле, любила.
—Я всегда ценил твое благородство, Игорь, — сказал гость, а у самого из глаз проступили сдерживаемые слезы. Он знал то, чего все эти годы так и не узнал его визави — жалел своего младшего друга.
—Постой, я не закончил свою мысль, Ник. Итак, Анна и Егор, ты, я и многие такие как мы, кого загубили, обокрали, оболгали, в конце концов, лишили родины — ох, как это ощущается здесь, на чужбине! — и есть «потерянное поколение». Вот, что я подразумеваю под этим понятием! Именно наше поколение лишили обещанного нам когда-то «светлого будущего». И еще: как бы странно это ни прозвучало для твоих ушей, в большей мере я посвятил свой труд той, кого любил и до сих пор люблю, кто была для меня все это время музой… Нет, к сожалению, это не Аллочка, хотя она этого больше заслуживает по праву, но ведь… сердцу не прикажешь! Если бы не Анна, если бы не память о ней, возможно, я не написал бы эту книгу. И, конечно же, я хотел разобраться в себе, в своих собственных чувствах и в хаосе своих мыслей… А книга моя не только об утерянном рае, но и об утерянной любви… Но мы выбираем то, что выбираем: каждому своё — каждому по его заслугам…Я же выбрал мир.
Уже совсем стемнело и вокруг загородного дома зажглись электрические фонари. На террасу вышла женщина среднего роста, зрелая крашенная блондинка с длинными локонами. Она подошла к сидящим в креслах мужчинам. Те встали при ее появлении:
—Сидите, сидите! — сказала женщина и добавила, обратившись к стройному: —Звонила Халлочка, сказала, что приедет с мужем и детьми завтра к обеду. А Майк с женой и детьми уже в дороге. Будут приблизительно через час.
—Молодцы! В этом году уже никто не пропустит мою днюху! — радостно воскликнул хозяин дома.
—Значит, завтра весь табор будет в сборе? — пошутил гость.
—А то! — улыбнувшись, подтвердила женщина.
—Аллочка, а я ведь когда-то был в тебя влюблен, — пустился на провокацию гость.
—Знаю, Ник, — ответила женщина, подыгрывая ему.
—Откуда?! — с притворным удивлением спросил тот.
—Отсюда, — сказала женщина, положив свою руку с красивым маникюром на сердце.
—А-а, тогда понятно, — согласился гость. —Оно, сердце, после этого, — гость указал на свою голову, — не менее авторитетно.
Хозяин дома, слушая этот странный для него диалог, улыбнулся:
—А ты мне, Ник, ничего не говорил, что ты был влюблен в Аллочку.
—Ну, а если бы я тебе сказал, что-нибудь изменилось бы?
—О, Ник, да ты еще тот провокатор! — вмешалась женщина. —Ничего бы не изменилось, Ник, так как мое сердце всегда принадлежало и до сих пор принадлежит этому мужчине, — сказав это, женщина обняла голову своего мужа, стоя сзади.
—Аллочка, вот это меня в тебе всегда подкупало — твоя верность, — признавался гость. —Ты оказалась самой лучшей женой! Мне такая как ты, так и не встретилась. Как в песне поется: «Ах, какая женщина, какая женщина / Мне б такую…».
—Такая как я, — вздохнула женщина, — возможно, и встретилась бы тебе, но ты еще тот перекати-поле! Да, да, Ник, не смотри на меня так, я знаю о всех твоих шашнях с девушками нашего, да и не только нашего, курса. Но я тебя за это не виню. Что поделать, такова твоя натура! А мне нужен был надежный мужчина. А, ну, да ладно, что старое воротить! Вы, мужчины, тут без меня еще посидите, а я пойду готовиться к встрече с детьми.
Некоторое время спустя, когда хозяйка удалилась во внутрь дома, гость с какой-то глубокой грустью произнес:
—Никогда в жизни я не испытывал этого чувства.
—Какого, Ник?
—Чувства зависти. Вот, какого!
—И кому это ты завидуешь?
—Тебе.
—Мне?! — удивился хозяин дома.
—Представь себя, да. Аллочка относится к тому сорту женщин, которые с годами, как хорошее вино или коньяк, становятся еще лучше.
Хозяин дома молчал, задумался. Затем неожиданно спросил друга:
—Может, по бокалу красненького? У меня есть хороший грузинский сухач.
—Да погоди ты с вином, Игорь! Вот, что я тебе скажу: мы оба с тобой два старых дуралея, только каждый из нас по-своему дурака валяет. Ты — мечтатель, не замечающий, что у тебя под боком есть то, что перевешивает все твои мечты. А я…
—А ты, Ник, — перебил друга хозяин дома, — наидобрейший человек… Верный друг… Хороший собеседник, не лишенный чувства самоиронии, а значит, способный признать все свои слабости, о которых знают близкие люди и готовы прощать, ибо не любить такого человека, как ты, ну, вот, просто невозможно.
—Ну, тогда можно и красненького! — широко улыбнувшись, воскликнул довольный гость, потирая руками.
Время спустя, отпив из большого фужера порцию красного вина, гость произнес:
—Ты, Игорь, конечно, не Лев Толстой, но твой роман-эпопея, как я считаю, не менее значим, чем «Война и мир». Скажу больше, даже можно поставить в один ряд, включая и «Тихий Дон», и «Унесенные ветром». Да и слог у тебя, я бы сказал, богатый такой, витиеватый, ни на чей не похожий, сильный, убедительный, запоминающийся среди массы прочих.
—Да ты преувеличиваешь, Ник, — улыбнулся автор. —Но все равно, приятно слышать такое от друга, тем более от человека, который сам автор четырех романов.
—Да одна твоя шеститомная эпопея, — возражал друг, — перечёркивает все мною написанное. И бьюсь об заклад, будут еще критики, которые по достоинству оценят твое творение! Поверь мне! И потом, ведь, никто же из ныне живущих русскоязычных авторов так и не написал произведения по масштабу и значению равного твоему!
—Я благодарен тебя, Ник, за такое признание. Кажется, на сегодня это – самый лучший отзыв, — улыбнувшись, сказал автор. —И кажется, я очень даже истрепался и душой, и телом, пока создал свою гексалогию. Не поверишь, боялся, что не доживу… Ан нет, довел все-таки до конца!
—Ну и слава богу, Игорь! Так, что же будешь делать дальше?
—Дальше?! — переспросил автор и, подумав, ответил: —А дальше я буду возиться с внуками и наслаждаться каждой проведенной с ними минутой…


Глава 1




На дворе июль 1995 года. С балкона шестого этажа квартиры №16 раздавалось потешное воркование парочки горлиц, нагло разгуливающей по оцинкованному карнизу. Явно, в природе происходят какие-то невидимые человеческому глазу процессы. Наверное, все дело в полнолунии… Ведь и у двадцатилетней красавицы, спящей в этот утренний час в квартире №16, отгул. В зале на раздвинутом диване-уголке девушка мирно посапывает совсем обнаженная, на треть прикрытая простыней, под которой мерно вздымается и опускается ее по-девичьи упругая грудь. Друзья и приятели называют ее Нюрой; полное же ее имя — Анна Морозова.
Сегодня середина рабочей недели, а Нюра не отправится в ювелирный магазин обслуживать за прилавком состоятельных клиентов — мужей, а еще лучше, любовников, рекомендуя первым что-нибудь консервативное, а вторым, что-нибудь оригинальное, а значит, шибко дорогое, но вместе с тем и престижное, что по праву должны носить на себе именно любовницы, не менее оригинально расплачивающиеся своими телесами с состоятельными любовниками, не жалеющих звонкую монету любовных утех ради.
Во сне над Нюрой потешаются какие-то странные мифические чудовища, которых он страшится и от которых она пытается убежать, спрятаться где-нибудь… Да хотя бы под столом в кухне! И на этом моменте она просыпается, слыша знакомый ее уху «турр-турр-турр-турр». Нюра сладко улыбнулась, осознав, что это воркует всего лишь пара горлиц, ею же прирученная.
Нюра изогнулась в тетиву всем телом от головы до кончиков пальцев, а затем, перевернулась на другой бок, мельком бросив взгляд на будильник, стоявший на стуле. Время было раннее — семь часов утра. Можно вздремнуть еще пару часиков, тем более что у девушки отгул.

***

В ночном небе светила полная луна, а по темному шоссе, по обе стороны которого теснилась лесная зона, двигалась девятка, освещая фарами дальнего света большую протяженность трассы. За рулем сидел коротко подстриженный, плечистый парень в светлом летнем костюме, сосредоточенно наблюдающий за дорогой. Рядом с ним на переднем сидении подремывала девушка. Это была Нюра. Она очнулась, огляделась, поняла, что едет рядом с любимым ею молодым человеком.   
—Егорушка, я так счастлива! — сказала Нюра водителю, положив свою золотистую головушку на его могучее плечо. Парень широко улыбнулся, а потом поцеловал девушку в самую макушку. Нюра нежно посмотрела на Егора, а он, почувствовав на себе ее взгляд, отвлекся от дороги и не заметил, как из-за поворота на них выскочил ЗИЛ, о который они разбились бы, если бы парень не успел увернуться влево, резко выехав на встречную полосу, после чего машина по инерции перевернулась несколько раз, оказавшись в кювете…

***

«Я жива?» — мысленно спросила себя Нюра, очнувшись в сыром подвале. Вокруг было темно, но сверху раздавались приглушенные голоса людей. Слов было не разобрать. Она попыталась пошевелить руками и ногами. Ее руки, ноги, шея были туго стянуты веревками к деревянному основанию. Нюра стала кричать, но почему-то не слышала своего же собственного голоса. Ей стало страшно, давила темнота, да и веревки живыми пиявками впивались в ее нежную плоть. Нюру что-то душило, и она стала терять сознание...

***

«О Господи, и приснится же такое! — подумала Нюра, проснувшись дома у матери в Саратове. —И почему это я в своей компоте в Саратове, а не в Москве?.. —суетливые мысли бродили в сознании девушки».
—Нюра, доча, тебе снился кошмар? — спросила Елена Пантелеевна, мать Нюры, войдя в ее комнату. —Ты кричала во сне. Все звала своего Егора, просила тебя спасти.
—Ой, не говори, мам! Ну и приснится же такое… Не приведи Господь! Сотню раз вроде просыпаюсь, а оказывается все еще во сне…
—Ну и где ты подцепила Игоря? — решила поменять тему мать.
—Мама, а откуда ты знаешь про Игорешу? — удивлялась Нюра, так как она ни словом ни обмолвилась с матерью о своём новом ухажере.
—Ты что, в свое ли ты уме, доча?! Может, у тебя жар, — женщина стала ощупывать лоб дочери. —Гм, вроде и нет жара… 
«Что-то изменилось в маме, — подумала Нюра. — Но что именно, никак не пойму. И все же, как я оказалась в Саратове? — продолжала себя мучить вопросом Нюра».
—Мама, а когда я приехала к тебе?
—Ну, что же с тобой случилось-то, а? В своем ли ты уме, доча? Три дня как ты вернулась домой! Да еще, — здесь мать смягчила и понизила голос, — со своим новым кавалером… Симпатичный, кудрявенький такой… Просто херувимчик. Губастенький! —И уже мечтательно: —Эх, где же мои осемнадцать… —Произнося это переспелая женщина, подтянула руками свою необъятную грудь к верху так, будто ее поставили на подносе. — Так, это, самое, —более понизив голос, продолжала мать, —у тебя с этим новым все по серьезному?!
—Ой, мам, пожалуйста…
—Ладно, ладно… Ну, ты завтракать будешь?
—Мам, я беременна…
—Что?! — не сразу дошло до матери. А поняв, о чем идет речь, осведомилась: —От Игоря?!
—От Егора...
Зазвонил будильник, и Елена Пантелеевна почему-то начала растворяться в пространстве прямо на глазах у дочери полных ужаса…

***

Ярко светило солнце в безоблачном небе, простреливающее своими жгучими лучами окна москвичей. Хоть Нюра и очнулась ото сна, но еще не сознавала яви.
Пока она досыпала оставшиеся два часа, ей снились кошмары и непонятности какие-то. Снился ей и бывший парень, Егор, с которым она рассталась вот уже как две недели, снилась саратовская квартира, мама. И она начала также припоминать, что никак не могла выйти из круговерти быстро сменяющих друг друга сновидений.
Вообще, Нюра, как и люди, не обремененные развитым интеллектом, приходила в себя ото сна постепенно — ей требовалось не менее минуты. Осознав же, где она находится и что кроме нее в квартире никого нет, она вспомнила, что сегодня к ней должен прийти гость.
И вот, Нюра, лежа на диване, прокручивала в своей голове важные события минувших недель, начиная в обратном порядке — с конца и до того момента, когда она, уже на вторые сутки после расставания с Егором, ее бывшим бойфрендом и сожителем, в отместку, заводит новый роман, закадрив «амурчика» с пухлыми губами в баре на Арбате. Как говорится, свято место пусто не бывает.
Звали «амурчика» Игорем. Это был романтичный брюнет с зачесанными назад курчавыми волосами, лет двадцати, по виду студент, с светлым лицом, как видно, не так давно начавший бриться. Был высок, но телосложением астеничный, от того казавшийся застенчивым. И этот самый Игорь, по уши влюбленный в Нюру, все две недели активно ухаживал за своей новой пассией, реализуя, как я обычно выражаюсь, «программу-минимум».
Не считая того, что Игорь приглашал Нюру пару раз в хорошие рестораны, а также пару раз на хорошее кино, он, чтобы произвести на девушку еще большее впечатление, а заодно приобщить ее к высокой, так называемой «элитарной»  культуре, также сводил ее на спектакль "Трагики и комедианты" во МХАТ; еще на какое-то мероприятие, точно на помню какое, при Московском театре «Эрмитаж». Не обошли они стороной и Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Гвоздем же программы у Игоря был поход в Московскую государственную академическую филармонию, где он с Нюрой слушал Пятую и Шестую симфонии Петра Ильича Чайковского.
Нюра все еще лежала в постели. Она вспомнила свой разговор с Манькой, ее близкая подруга, тоже девушка из провинции. Это было в прошлое воскресенье, и Нюра приехала к ней, чтобы помочь ей скроить новое платье.
«—Ты что, подруга, в самом деле решила порвать с Егором? — спросила Манька, подливая Нюре в стакан «Жигулевского». —Смотри, такие парни, как Егор, на дороге не валяются.
—А я уже с новым парнем встречаюсь, — как бы невзначай и беззаботно бросила Нюра, отпив большой глоток пива.
—Да ну, подруга! Нет, кроме шуток? — удивилась Манька, что у нее даже нос покраснел — не только от удивления, но и от бабского любопытна, которое ее сейчас обуяло. —Ну, давай колись, подруга! Ну чо ты тянешь резину?! — торопила Манька. —Симпатичный? Кто он? Кем работает?
—Студент, — коротко сказала Нюра.
—Студент?! — разочарованно переспросила Манька. —То же мне — студент! И где ты его подцепила?
—В баре.
—В баре?
—Ну и как? У вас это самое уже было?
—Ой, Мань, шибко много вопросов. У меня уже уши заболели.
—Познакомишь?
—Всему свое время, — сказала Нюра, а сама подумала: «Ишь чо захотела, шалава, — своих кобельков всегда ей было мало».»          
А сейчас она вспомнила, как в понедельник на этой уже неделе они гуляли в Бабушкинском парке культуры и отдыха, недалеко от Нюриного дома, ели там в открытом кафе мороженое, пили прохладительные напитки. Игорь рассказывал Нюре о греческой мифологии, в частности, про Пигмалиона и Галатею, также и про Афродиту, и что Нюра такая же божественно красивая, как сама богиня Афродита, и там в парке они наконец-то поцеловались. Нюра еще подумала: «Какой же он слюнявый!» И еще Игорь сказал Нюре, что он хочет познакомить ее со своими, как он выразился, «предками», то бишь, с родителями.
А вчера, во вторник, они ходили в филармонию. А день был жаркий. И вот, после концерта Игорь предложил ей посетить Патриаршие пруды, на которых Нюра за два года пребывания в Москве так и не успела побывать. На Патриарших, Нюре очень понравилось, особенно парочка плавающих в пруду лебедей, за исключением того случая, когда Игорь там потерял сознание.   
И вот сегодня у Нюры особый день и особый гость — к ней придет Игорешек. «А ведь, давно в этом доме не было мужика! — подумалось Нюре. — Хотя какой Игорешек мужик — так, едва оперившийся вьюношек, хоть мы и одногодки. И все же, какой-никакой, но он думает, что уже взрослый… А вот, сегодня он может стать мужчиной. Да и мое тело по мужской ласке изголодалось… Ох, и не на шутку же изголодалось! Тоже ведь живая! Хочет! Просит! Нет, очень даже требует!» И девушка, в такт воркованию смеющейся за зашторенным окном пары, стала себе ласкать, рисуя в своих эротических фантазиях почему-то не Игорешу, который должен сегодня прийти в гости, а своего бывшего, Егорушку — этого «кобеля», который ей изменил с сорокатрёхлетней старухой, пусть даже она, эта старуха, трижды Королева Шантеклер.
Вспомнив, из-за чего она рассталась с Егором, Нюра моментально прекратила рукоблудствовать. У нее навернулись на глаза слезы. Вдруг, она резко поднялась с постели и подошла к рядом стоявшему серванту. Потянув на себя выдвижной ящик, девушка достала из него фотографический парный портрет в рамке под стеклом. Тогда еще, сразу после расставания с Егором, она засунула его туда. В самом начале, в пылу гнева, ей дико захотелось вытащить из рамки фотографию и разорвать ее в мелкие клочья. И все же, она сдержалась. Какая-то неведомая сила парализовала ее порыв. В конце концов, она спрятала портрет в ящик до лучших времен.
***

Егор и Нюра были запечатлены на фотографии в начале июня этого года недалеко от Можайска, родного города Егора. Они на ней — счастливая пара, по взглядам которых можно сказать, что любят они друг друга нежно, искренно... Весь портрет дышал счастьем.
Видно, оба они только что вышли из воды, не успев обсохнуть. Сели на валун, солнцем нагретый, за которым виднелась неширокая речка. На Егоре темно-синие плавки, его светло-русые волосы еще влажные. У Нюры волосы сухие, собранные наверх, но красное бикини на ней все еще мокрое. Егор сидит, по-мужски широко расставив мускулистые ноги. Он нежно обнимает могучими ручищами свою пассию — она сидит у него на правом колене и обвивает его толстую шею грациозными руками, прижав свою златовласую головушку к его широкому скуластому лицу.
Вспоминая это счастливое время, вроде и не такое еще отдалённое, но вместе с тем казавшееся уже невозвратно далеким, даже неосязаемым, Нюре сильнее взгрустнулось, и она сожалеюще произнесла, обращаясь к Егору на портрете: «Какой же ты, Егорушка, дурак!» Немного погодя, она, резко выпалила: «Все испортил, кобель проклятый!», после чего обратно засунула портрет на место, задвинула выдвижной ящик серванта. Она не хотела, чтобы портрет ее мучил, напоминая о таком несчастье!
Нюра подошла к магнитофону и нажала на «Play». Зазвучала песня «Russian girls» в исполнении группы «Комбинация». Нюра стала подпевать своим контральто певице, и также, как и певица, пританцовывать, двигая своими стройными членами в такт песне.

«Russian, Russian, Russian girls, my baby
Give me, give me only love
Russian, Russian, Russian girls
You take my soul
Russian, Russian, Russian girls, my baby
Give me give me only love
Russian, Russian, Russian girls
You take my soul
Russian girls
You give me love again
Russian girls. О-о-у-о!»
 
Музыка наяривала, Нюра активно двигалась в такт музыки, отчего у нее под огромной футболкой Егора, которую она надевала на себя во время утренней гимнастики, трепыхались в разные стороны груди-тыковки. Такое одеяние ниспадало чуть ли не до самых ее коленок. Пританцовывая, Нюра подошла к окну, раздвинула шторы. Солнце, ярко ударив девушке по глазам своими убойными лучами, ослепило ее. Из окна проглядывался Бабушкинский парк культуры и отдыха. «День будет хороший!» — мысленно дала себе установку полунагая девушка, распахнув настежь окна, после чего несколько раз вдохнула полную грудь воздуха, и столько же раз выдохнула, прочистив лёгкие, наполнив себя живительной праной.
Оттанцевав пару метров от окна, Нюра стала выполнять утреннюю гимнастику, растягивая мышцы рук, ног, спины, делая наклоны туловищем влево, вправо, вперёд, назад. Вы бы только поглядели на эту Нимфу!.. Глаз не оторвать!..
Зазвучали «Чистые пруды» в исполнении Талькова — спокойная музыка, располагающая к размышлениям.
Нюра села на пятки. Посидев так с минуту, она перешла на шпагат — сначала продольный, а затем и поперечный. В завершении же, отжавшись от пола раз десять, прямиком отправилась в ванную принимать душ.


Глава 2




«Вот же, шалава, — возмущалась одинокая пожилая соседка за стеной Квартиры №16 о Нюре, — опять включила эту дрянную музыку. Сколько же я предупреждала ее не ставить это дерьмо на всю Ивановскую!» 
И в этой съемной двухкомнатной квартире №16 с залом и спальней, разделенные кухней, во всю наматывал магнитофонную ленту по часовой стрелке все тот же черномазый двухкассетник, но теперь уже выплевывая из себя шлягер 91-го «Ксюха» в исполнении солистки группы «Комбинация» Алены Апиной.

«Ксюша, Ксюша, Ксюша —
Юбочка из плюша, русая коса.
Ксюша, Ксюша, Ксюша,
Никого не слушай
И ни с кем сегодня не гуляй!
И ни с кем сегодня не гуляй!..»

Принимающая душ не слышала, как пожилая, не очень справедливой жизнью побитая соседка, звонила и тарабанила ей в дверь. Громкая же музыка заглушала все посторонние шумы, а сочная девушка беззаботно двигалась в такт песне, отчего трепыхались у нее соком налитые груди, с которых слетала мыльная пена во все стороны.
…Такая музыкальная пошлятина, отличавшаяся «социальной» тематикой, — практически каждая песня отражала то или иное явление, происходящее в обществе на рубеже 80-х и 90-х: повальный дефицит товаров, бум мексиканских сериалов, преклонение перед представителями развитых капиталистических стран и т. д., в те времена, по сути, развращала умы и настроения малоопытных, жизнью еще не побитых девок, отдававшие предпочтение, к своему несчастью, не парням с гитарами — парням романтичным, а набриолиненным с зачесанными назад волосами «гориллам» в малиновых пиджаках и водолазках, увешанных собачьими цепями, но золотыми, с большими на вид кулаками и тяжелыми нижними челюстями, на одиозных физиономиях которых, как правило красовались, темные солнцезащитные очки в любую погоду.
Ну и, разумеется, еще один немаловажный штрих к портрету: это — все та же «девятка», за рулем которой одна из двух «горилл» здоровски лихачила по городам и весям необъятной родины нашей, а при случае, беззаботно везла на заднем сидении парочку сексапильных шлюшек в какой-нибудь кооперативный ресторанчик, где веселая компания будет проводить времечко, отдаваясь волне алкогольного дурмана, после чего, в обязательном прядке, компания продолжит вакханалию в какой-нибудь кооперативной бане в здании некогда бывшего дворца пионеров.
А подрастающая смена, глядя на ярких напомаженных и всклокоченных бикс, лишь облизывала свои по-детски пухловатые губёнки, мечтая о такой, как она думала, красивой жизни. Ничего: у подрастающей смены все еще впереди — ей еще предстоит символизировать «Нулевые» под общим лозунгом «Нас не догонят!», предвосхищая еще по-своему наивных шалав 90-х, воспитанных  на «Интердевочках», тогда еще даже и не помышлявших вовлекаться в политику, где «все продается и все покупается», не только то, что, как говорится, «ниже одного места».
Так и лезут в голову для меня неискушённого в «высокой поэзии» не совсем мне понятные строчки из песни: «Небо уронит ночь на ладони!», а после много-много-много раз: «Нас не догонят! Нас не догонят!».
Вот, такая картина маслом, в которой возникают яркие и сочные персонажи лихих 90-х, затем логически сменяемые не менее яркими персонажами «Нулевых». Я сказал: «лихих 90-х»?! Нет же, «крутых» 90-х! Почему-то я вспоминаю это время с неподдельным благоговением. Может, потому что я был тогда еще молод и здоров как бык и из меня ключом бил тестостерон, и через каждые пять минут меня мучил естественный стояк на податливых, но по-своему красивых бабёнок? А может, потому что я тогда спускал беспечно на всё про всё баблосы, легко заработанные кулачными боями?!.. 
Хотя, если подумать, то ответ очевиден. Это как в анекдоте про внука и деда. Внук спрашивает деда:
«—Деда, а при ком лучше жилось: при Сталине или при Ельцине?
— Ну, дык, ента, при Сталине, конечно!
— А почему, деда? — все не унимался внук. Дед, почесав репу, прошамкал: —Дык, при Сталине у меня хрен стоял!»
Ты уж не обессудь меня, читатель, за то, что я тебе припомнил лажу 90-х, плавно перетёкшую в лажу «Нулевых», которые у тебя уже давно сидят в печёнках. Да и бог с ней с этой «народной», блатной, хороводной, в низах песни рожденной, под вышеупомянутым названием, тем более что подобного звучащего конского навоза, «ароматом» своим напоминающего Авгиевы конюшни, в те бес-попутавшие времена было хоть отбавляй!
Признаться, она, это тру-ля-ля, как и прочие тру-ля-ля подобные этой тру-ля-ля, — что-то вроде эпохального фона, в котором жили и мечтали о лучшей доле наши герои, обокраденные и властью, и нуворишами, от которых ныне остались лишь тени, скитающиеся в закоулочках наших давно умерших и застывших душ…
Хотя надо признать: для кого-то подобное искусство больше, чем фон — своего рода, «высокое» искусство, формировавшее в те, как я уже сказал выше, бес-попутавшие времена, общественное мнение простой, как всегда, незамысловатой народной массы, внутри которой все друг друга узнавали, не только по запаху и цвету, но и по музыкальным и прочим предпочтениям. Все общество стратифицировалось, где постепенно стало набирать силу социальное неравенство… 
Так и в моем повествовании: чтобы сделать характерный штрих к портрету нашей первой по счету героини, я, как автор, включаю и этот музыкальный «шедевр», как бы хорошо или плохо я ни относился к героине, а именно, к ее не очень-то выхолощенным музыкальным вкусам, ибо ее образование, как и образование миллионов ей подобных бикс, оставляло желать много лучшего, что и говорило о ней куда больше, нежели, скажем, ее внешние данные, которыми ее, между нами «девочками» говоря, так щедро наградила природа и, судя по которым, она — бог ты мой! — само живое воплощение Афродиты — той самой, что некогда вышла из пены морской!.. Ну, вы, я надеюсь, осведомлены, что Гея и Уран наградили свою дочь Афродиту красотой и грацией, которые, между прочим, всегда в цене в любые времена, при любых режимах. Благо, если ко всему прочему, дева компенсирует свой слабый пол, но априори прекрасный, еще и хорошим образованием, что лишь усиливает ее достоинства в разы в глазах меценатов прекрасного пола. Но увы, это не про нашу Нюру! Хоть она и красавица, как Афродита, она же Венера, все же и она не без изъяна. 
И вот, на фоне звучит простая и незамысловатая песня о девушке Нюре, пардон, о девушке «Ксюхе», и этой песней я продолжаю свое повествование. И я рад, что ты, дорогой мой читатель, еще не лишен здорового любопытства, тебе еще не приелись простые истины и ты, я знаю, готов пожертвовать своим драгоценнейшим временем, чтобы послушать одну из миллионов в моей голове историй лихих 90-х, которую ТЕБЕ я хочу поведать.
Ну а что же наша Нюра?
«Опять эта старая злыдня», — проговорила Нюра, наконец, услышав громкий стук в дверь и недовольные крики пожилой женщины, после того как она выключила душ. Быстро выскочив из ванны и обмотавшись большим махровым полотенцем, она выключила магнитофон и подошла к входной двери.
—Что вы хотели, тетя Ася? — сказала девушка, стоя на пороге за закрытой дверью.
—Открой дверь, шалава деревенская!
—Я не могу, я не одета, — сказала девушка, сдерживая свой гнев.
—Скока я тебе говорила не ставить музыку так громко! Житья от тебя нету! Лимита поганая! Вот, милицию я вызову, будешь знать!
—Тетя Ася, простите, я больше не буду!
—Скока ты мне обещала, что больше не будешь, и опять же за свое! Скока можна?!
—Все, тетя Ася, больше не повториться!
—Смотри мне, девка, еще раз такое будет, не поленюсь, заявление на тебя накатаю в милицию! Будет тебе номер! — сказав это, старуха заковыляла восвояси, ворча и бубня что-то себе под нос.
«Уф-ф-ф, как же она меня достала эта карга старая! Никто ведь из соседей не жалуется, кроме нее! Какая доставучая! «Житья, мол, ей от меня нет!» Это мне от тебя, злыдня старая, житья никакого нет!», — нервничала про себя Нюра.

















Глава 3




Утро переходило в погожий день, располагающий к прогулкам и походам. «День будет хороший», — продолжала внушать себе эту мысль полунагая Нюра, распахнув все окна в квартире, которую она собиралась убирать. Нужно было готовиться к приходу гостя. Ничего особенного она готовить не будет сегодня, тем более в холодильнике есть целая куча котлет, брынза и пара мясных салатов. Она лишь отварит макароны к котлетам, если гость проголодается. Ах, есть еще и литровая бутылка водки, принесенная еще пару недель тому назад Егором. Так что, специально в магазин за спиртным ходить не надо. Авось, Игорь сам догадается что-нибудь принести.
Чтобы было не так уныло, Нюра включила магнитофон, но наполовину убавив громкость. На этот раз меломанка поставила Фаусто Папетти — в самый раз, музыка не шумная.
…Сама Нюра родом из Саратова. Братьев и сестер у нее нет. Из родителей — лишь сорокапятилетняя мать, Елена Пантелеевна, в девичестве Попандопуло, некогда экономист промышленного предприятия, а ныне, после сокращения трехлетней давности, уже как несколько лет работает мужским парикмахером.
У Нюры есть отчим, моложе матери на пятнадцать лет; с отчимом Нюра не поладила по той простой причине, что он, этот козел, однажды на нее позарился. Но у него смягчающее обстоятельство — Нюре было на тот момент уже восемнадцать. И несмотря на то, что девушка поделилась проблемой с матерью, в целях воспрепятствовать рецидиву, мать ничего не предприняла, чтобы, не приведи Господь, лишиться такого сожителя. Это-то и побудило Нюру покинуть родной дом.
Ну а что до Елены Пантелеевны, то она зависела от своего молодого хахаля и психологически, и телесно, тем более что мужик он был непьющий, в отличие от большей части мужиков города Саратова. Ох, лучше был пьющим, чем домогающимся!
«Одна алкашня», — жаловалась Елена Пантелеевна своим таким же великовозрастным и безмужейным подругам на мужскую половину, вернее, мужскую треть, населения родного города. Да и муж ее, Николай Петрович Морозов, типичный русский мужик, ушел в запой в декабре 1992 года. Две недели мужик беспробудно пил, заливая горе. И вот, дома не осталось ни капли спиртного, а трубы-то, ох, как горят! Вот он и выполз в местный круглосуточный ларек, в котором по ночам барышничал палёнкой какой-то нерусский — то ли узбек, то ли киргиз, еле-еле лопотавший по-русски, обладая таким же скудным запасом русских слов, как одна из героинь «Двенадцати стульев».
В общем, Николай Петрович так и не вернулся домой в тот для него злосчастный вечер. Он, как говорится, не отходя от кассы, вылакал всю жидкость из бутылки и свалился, можно сказать, «под забором», так и не дойдя до двери родной хаты. В глубоком снегу на морозе он и околел, в то время как его женщины видели уже десятый сон. За две недели же до этой трагедии, произошла другая — Николай Петрович похоронил свою пожилую мать-вдову. Отец его, Павел Николаевич, еще на фронте погиб в годы Великой Отечественной Войны.
А зависимость Елены Пантелеевны от молодого сожителя объяснялась тем, что она страдала адскими болями в спине: сказывались гимнастические травмы юношества. Перед тем как завести в доме мужика, Елена Пантелеевна пошла на консультацию к врачу-травматологу, который, исследовав ее патологию, намекнул вдове, что в такой беде хорошую женщину спасает, кроме традиционного лечения, еще и альтернативное, — здоровые любовники, но гораздо помоложе. Вдовушка, не будь дурой, тем паче, что она уже сама изрядно соскучилась по настоящей мужской ласке, призадумалась над дельным советом бывалого врача. Елене Пантелеевне как раз и не было сложно подцепить такого «жеребца», и, именно такой уже давно положил глаз на ее грудь уж очень немалого размера, которой она умело, то есть, как бы невзначай, задевала привлекших ее бабское внимание клиентов. Помимо всего прочего, парикмахерша сама заговаривала со своими клиентами о том о сем, чтобы еще больше понравиться, подмешивая ****истые нотки к своему меццо-сопрано и добавляя чуть-чуть жеманства в поведении. Так что, у этой гречанки был широкий выбор, будучи мужским мастером, причем не плохим! Она, в конце концов, после семи попыток, остановила свой выбор на жгучем брюнете — как раз на том самом «жеребце», который потом станет домогаться ее уже не менее зрелой дочери. Так и появился этот брюнет-молодец в семье Морозовых-Попандопуло, состоявшей всего лишь из двух баб, — молодой и возрастной. Малина!.. Так и появился у Нюры отчим, который был старше ее всего лишь на двенадцать лет и который ее чуть не поимел.
И вот, в осемнадцать лет Нюра вынуждена была двинуться из Саратова, маленького городишки, в Москву, град стольный, по совету свой подруги-соседки Надьки Ермаковой, которая, нет-нет, да наезживала к своей одинокой матери в Саратове.
Нюра, как и большинство других провинциальных девушек из простых семей, искала лучшей доли. Ну, а где же как ни в Москве, в столице родины нашей, искать ее! Вот, она и покинула родимую сторонушку, которая этой молодой и свежей еще душе, так опостылела!
За пару лет в большом городе Нюра сменила несколько мест работы, пока, наконец, не взяли ее продавщицей в ювелирный магазин. Нюре за ее небесную красоту какой-то местный сутенер даже намекнули поработать «ночной бабочкой». Но она отклонила это предложение, не догадываясь, что без этого, в новых рыночных условиях, ей будет трудновато встать на ноги, решая вечно неразрешимые финансовые проблемы в большом, да еще столичном городе, где, как говорят, слезам даже в советские времена не верили.
Помытарившись кое-как полтора года в Москве, Нюра познакомилась с Егором Козловым, тоже провинциалом, но из Можайска. И этот гигант приехал покорять столицу родины нашей.
Егор был старше Нюры на семь лет. И где только он, этот бывший вэдэвэшник, выполнивший свою интернационалистическую миссию в ДРА, ни перепробовал себя после дембеля: был он и грузчиком на товарниках, и разнорабочим в строительстве домов и дорог, прежде чем устроиться ресторанным вышибалой. А на момент знакомства с Нюрой, Егор как раз работал вышибалой в ресторане «У Гурама».
У Нюры и Егора, что называется, вспыхнула любовь с первого взгляда. Познакомились они на вечеринке — кстати, у меня на хате, где собрались такие же простые фабрично-заводские парни и девушки. Там они и снюхались. Потом часто встречались. А уже через пару недель решили совместно снимать квартиру — ту самую под номером №16 на шестом этаже недалеко от Бабушкинского парка культуры и отдыха.
Они жили и не тужили, радовались каждому новому дню, мечтая о том, что заработают на собственный угол, родят пару детишек — ну, и в том же духе. Но совместная жизнь это не только радости и мечтания, но и тяжкий труд, и рутина, горести и испытания, которые каждая пара должна пройти, не уронив свое лицо в грязь, то есть, не обложатся. К сожалению, прожив под одной крышей не более полугода, они оба обложались — у них произошёл первый в их совместной жизни скандал на почве Егоровой измены, сопутствуемый другой крайностью — ревностью, но уже со стороны Нюры. Изменил кобель кобелихе с другой кобелихой, но намного старше, а молодая же кобелиха по ревности своей, источником которой всегда служит не токмо чувство собственницы, но и бабская ограниченность ума, выгнала своего кобелька взашей. А дальше, в отместку кобелю, младая кобелиха решила завести интрижку, познакомившись с хорошим парнем, на этот раз с ровесником, Игорем Рыбкиным, студеном МГИМО, который, также, как и Нюра, за день до этого, расстался со своей пассией, Аллой Перельман, студенткой из параллельного потока.
Если ты, читатель дорогой, еще не потерял интерес к повествованию и если ты не Д. Быков или, на худой конец, не В. Пелевин, а может даже и не М. Веллер, то ты, вероятно, еще не потерял интерес к повествованию и тебе будет небезынтересно узнать, как же складывались судьбы Нюры и Егора, которые тесно переплелись и с судьбами других персонажей, включая и мою, Николая Белого.
И вот, что было дальше…



























Глава 4




А сейчас мне хочется рассказать, как складывались события с шести часов вечера во вторник 11 июля, когда события, не просто наслаивались одно на другое, а, образно выражаясь, наваливались друг на друга, которые еще нужно было «переварить». И можно сказать словами классика Михаила Булгакова: «Всё смешалось в доме Обломовых» .
У меня тот день почему-то ассоциируется с песней, которая еще в тот год и в помине не было, но стала шлягером три года спустя. Я имею в виду «Тополиный пух», которую пели «Иванушки International». Сами слова напрашиваются, чтобы обрисовать атмосферу Басманного района Москвы, где я, Николай Белый, снимал двушку на пятом этаже многоэтажки. Ну, помните, как там было в песне: «Тополиный пух, жара, июль…» Ох, уж этот растреклятый «тополиный пух», забивающий нос и глаза. Конечно же, не обойтись и без «звездных ночей», проведенных в полутемных подъездах с поцелуями, а возможно и трахами, особенно, когда тебя с твоей раком нагнувшейся кралей застанет ненароком кто-нибудь из соседей, но, разумеется, сделает вид, что не заметил столь щекотливой сцены, поднявшись этажом выше или зайдя в лифт, в душе ностальгируя по своим давно уже минувшим июльским ночам в подъездах.
Так вот, в тот субботний день ко мне часов в шесть вечера должны были заехать Егор и Баха. Мы спланировали посидеть в кабаке.
Я как раз увидел из окна спальни пятого этажа, как во внутрь дворика нашего жилого дома въезжала малиновая девятка, за рулем которой сидел Егор, а Баха рядом на переднем сидении. Машина остановилась прямо перед подъездом, из которой во всю мощь звучала на басах любимая хорезмская песня Бахи «Баригяль», напоминающая ему о его родине — о Хорезме. Егор посигналил, я махнул рукой из окна, что, мол, скоро спущусь. 

Сан сан маним дильбарим баригяль
Жонимнинг жононаси баригяль
Икки жахон сарвари баригяль эй
Дардимни дармонаси баригяль
Пока я натягивал на себя джинсы, я услышал, как сосед тремя этажами ниже, начал костерить моих друзей: «Эй, вы, чурки, вырубайте музон свой грёбанный!». Из машины выглянула курчавая огненно-рыжая голова Бахи, выругалась матом на соседа на своем хорезмийском и снова скрылась в машине, поставив музыку еще громче. Соседа возмутила такая наглость не на шутку, и он стал еще пуще прежнего костерить наглецов: «Эй, вы, чурки черножопые, вырубай свой музон! Кому я говорю?! Твари поганые! Заполонили всю Россею! Выключай! Сейчас вам будет плохо! Убью на х**! Вырубай музыку!» А те, из-за громкой музыки, его даже и не слышали. Но «униженный и оскорблённый» не унимался и так случилось, что он, на свою беду, метнул в машину ржавую арматурину. Она со свистом воткнулась заострённым концом в капот малиновой девятки. Явно, пацаны были шокированы, так как секунд двадцать никто из машины не вылезал. И, все-таки, первым выскочил Баха, как самый бойкий из нас. Он опрометью кинулся на второй этаж, кроя матом не менее буйного соседа на чем свет стоит. По мановению ока он уже на втором этаже, вышибает сильной ногой деревянную дверь, которая и так держалась у соседа на соплях еще с советских времен, и началась катавасия…
В общем, не трудно было мне догадаться, чем все это закончилось бы, если б мы с Егором не подоспели, оттащив от валяющегося в прихожей соседа-дуралея разъяренного как быка Баху.
И все же, наш башибузук, как мы называли Баху в шутку, успел нанести соседу сильные побои, что у того башка увеличилась чуть ли не в два раза. Стены прихожей, где, собственно, и происходило избиение, были заляпаны кровавыми брызгами, а две дамы — пожилая, мать мужика, и помоложе, невестка, вопили на всю Ивановскую.
Ох, и не легкая была это работа оттаскивать взбешённого не на шутку Баху; пришлось заломить ему руки назад, а он все продолжал осыпать пинками лежащего без чувств мужика. И сколько же нам еще понадобилось сил, чтобы стащить не унимавшегося Баху вниз по лестнице, а потом затолкать насильно в машину. А он все кочевряжился, матюгался на своем, буянил, все никак не мог успокоиться.
—Анангскай жалаб! — возмущался он, — машину покоцал! Что я Гураму скажу?
—Баха, ему дороже обойдется тебя вытаскивать из обезьянника, — сказал я. —А что до моего соседа, то, он психопат... Похлеще тебя, скажу я! От таких надо подальше держаться. Так что, успокойся, и не марай руки об говно. Хорошо, если они ментам не настучат.
—Надо им рот заткнуть, — сказал Егор.
—В смысле? — заинтересованно спросил Баха.
—Сто бакинских в зубы и все дела.
—Что?! Ты еще будешь тратиться на этих чмырей? — запротестовал буян.
—Это обойдется дешевле, — сказал Егор. —Короче, сидите в машине, я мигом.
Пока Егор улаживал инцидент с соседями, я заметил, как из подъезда, неспеша выходила Аллочка, моя соседка с третьего этажа, под руку с каким-то мне неизвестным кавалером. Аллочка Перельман была не только моей соседкой, но и сокурсницей. Я еще удивился, почему она не Игорем, со своим бойфрендом.
Я вышел из машины, поздоровался с Аллой. Она смутилась и с некоторой дрожью в голосе тоже поприветствовала меня. Я все понял, объяснять мне ничего не надо было. «Разошлись, как в море корабли», — подумал я еще. Я ей пожелал хорошего вечера, а она меня поблагодарила. И как раз в этот момент из подъезда выходил Егор и, как это бывает у здоровяков, ненароком задел нового ухажера Аллочки. Тот встрепенулся как козлик. Егор, осознав свою оплошность, извинился, а парень, глядя на него, сразу успокоился. 

***

Мы уже выехали на главную дорогу, Егор — за рулем, я — рядом на переднем сидении, а Баха — на заднем всю дорогу дул минералку, заглушая агрессию. Мы молчали минут пять. Я первым нарушил молчание:
—Егор, ты все правильно сделал.
—Знаю! Чего только не седлаешь ради друга! — улыбнулся Егор. Переглянувшись с Бахой через зеркало заднего вида, сказал: —Ну, угомонился, «башибузук»?
—Да, — грубо отрезал тот.
—Хорошо. А за тачку не беспокойся, Баха. Поставим новый капот. У меня есть хороший знакомый автомеханик, дорого не возьмет. А сегодня мне, во что бы то ни стало, нужно душу отвести.
—У тебя что, проблемы? — спросил я Егора.
—О, у него еще какие проблемы! — недовольно заявил «башибузук». —Он с Нюрой как две недели расстался. Я только сегодня от него узнал! Все это время молчал, как сыч!
—Как так?! — оторопел я. —А почему ты мне ничего не сказал? Ведь, Нюра…
—А не хотел трепаться — вот и все! — перебил меня Егор.
—И как ты мог все это время молчать?! А я-то думаю, — шлепнул я себя по лбу, —что-то с тобой не так! И о Нюре ничего не слышно было! Как так вышло, Егор? — не унимался я.
—А, долгая история, Колян. Я все расскажу, но попозжа…




























Глава 5




На каждого самца, что-то из себя представляющего, — это я о Егоре, всегда найдется самка, из себя что-то значащая, — это я о Лобачёвой Марине Владимировне, шефине Егора, которая, как показали произошедшие события, сыграла в его жизни роль так называемой «роковой женщины».
Марина Владимировна, госпожа Лобачёва, была роста выше среднего, фигуристая, крепкого телосложения, даже, можно сказать, железобетонного, с прямым крупноватым носом и крепким лбом, из-под которого на тебя глядели два голубоватых умных глаза сорокатрехлетней женщины, по которым можно было судить, что она знает: что ей надо, что она хочет и что в ее силах. Удивительно было то, что на лице этой волевой мегеры красовались пухловатые губы, по которым можно было судить о немалой степени сластолюбия. И этим губам соответствовали длинные почти до изгиба талии волосы темно-красного цвета. Да, внешне эта баба была привлекательной, но вместе с тем было в ней и что-то отталкивающее; я не могу вот так сразу и просто определить, что именно. И трудно это объяснить, но, все же, я попытаюсь сделать это, чтобы у вас сложилось хоть какое-то представление о «роковой женщине» — женщине, предопределившей судьбу мужчины с печальным концом.      
Госпожа Лобачёва в конце 70-х окончила факультет психологии при МГУ. Уже на заре советской власти, во времена так называемого «застоя», овладевала целым набором оккультных наук.
Образно говоря, госпожа Лобачёва напоминала крановщицу, дёргающую за рычаги, дабы заведенный ею механизм при ее волевом участии, был постоянно в действии. Единственное на кого она не смогла оказать «благотворного» влияния в ее жизни, так это на своих бывших мужей: первый из них, после двух лет совместного брака, превратился в горького пропойцу; а второй, — так, тот оказался злостным ревнивцем, от которого ей пришлось избавляться репрессивными методами, опять задействовав  нужные рычаги. Она, эта сорокатрехлетняя баба, обжегшись на молоке два раза, дула на воду, не желая выходить замуж в третий раз, хоть бог и любит Троицу, но родить третьего ребенка, после первых двух, которые умерли, она еще не теряла надежды. Во всяком случае, она не ощущала себя больной и поговорка о том, что «если после сорока ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер», к ней никоем образом не относилась. И да, нужно сказать, что первый ее ребёнок родился мертвым, а второй погиб в возрасте трех лет, свалившись из открытого окна на девятом этаже  — как раз в том момент, когда ее второй муж, страшный ревнивец, закатывал ей очередную сцену, после чего она с ним разошлась. 
Такие потери — двое мужей и двое детей — лишь содействовали все большему очерствению сердца Марины. И да, госпожа Лобачёва не унывала — только не с ее железным характером! Она всецело отдалась изучению черной магии, при этом работая психологом-консультантом при предприятии грузоперевозок, пайщиком которого она и станет спустя годы, после того как начнется процесс «прихватизации». Нужным влиянием эта шустрая, но шибко умная альфа-баба обладала и знала, на какие кнопки нажимать и кого задействовать.
Уже к описываемым мною событиям госпожа Лобачёва заработала крупный капитал — на нее работало около ста пятидесяти человек, приумножая ее богатство. Она, разумеется, снискала уважение среди своего буржуазного сословия, пользуясь большим влиянием.
У Марины было все, о чем может мечтать любой мужчина, но у нее не было любви и детей, чего так хочет любая нормальная баба. Бывает так: сигареты в кармане есть, но нет спичек или спички есть, но нет сигарет. Всегда чего-то да не хватает: красота и здоровье есть, а денег нет; деньги есть, а здоровья и красоты уже нет. Хотя нет, у госпожи Лобачёвой здоровье и красота были, не было всего лишь самой малости — любимого мужчины и хотя бы одного ребенка.
И вот, настал тот роковой для Егора и Нюры день, когда госпожа Лобачёва в окружении своей свиты из шести человек оказалась в ресторане «У Гурама», где наш герой как раз работал вышибалой. И именно Егор ей и приглянулся, хотя рядом с ним стояли и другие, не менее здоровые и симпатичные парни, выполнявшие те же обязанности. Но нет, опытным глазом хищница определила самого лучшего, самого аппетитного на ее взгляд самца для продолжения рода! Она мерила парней, с точки зрения возможности зачатия, не исключая и возможности удовлетворения половых потребностей. Она, кем бы ни была, какого бы высокого положения в обществе ни занимала, а все же оставалась живой, хотящей плотью! И сейчас, как я думаю, отталкивающим в ней было как раз то, что она к вопросу о любви подходила чересчур прагматично.
В виду того, что дама она была уважаемая, то не к лицу ей было первой завязывать знакомство с первым приглянувшимся ей парнем, и, как правило, ниже ее статусом. Она быстро прокрутила в своем расчётливом мозгу свою схему, зная наперёд, на что падки все люди — разумеется, на деньги!
—Миша, — обратилась Марина Владимировна к стоявшему подле стола официанту, — позови-ка мне Гурама.
—Сию секунду, Марина Владимировна, — по-лакейски отозвался услужливый официант, осияв женщину и всех сидящих рядом с ней широкой белозубой улыбкой, уже предвкушая большие чаевые за сегодняшний вечер.   
Гурам Чикобава, хозяин ресторана, лысый, коренастый, тучного сложения мегрел-весельчак родом из портового города Поти. Окончив сельскохозяйственную академию имени Тимирязева в 1962 году, так и остался жить в Москве. Женился он на русской девушке и стал примерным москвичом, но при этом, не забывая о Грузии, где у него было много родственников и друзей, часть которых, не без его помощи, обосновалась в столице родины нашей. Уже как четыре года Грузия отделилась от России, став независимой, но связи России и Грузии были еще прочными. Какой же грузин не любит Россию и русских женщин? Ха, я еще не встречал такого! Да и вера одна: что у грузин, что у русских — православная! Когда у Сталина спросили, какой он национальности, он, не задумываясь, сказал: «Я — русский грузинского происхождения». Вот, что значит, человек смотрел шире на этот вопрос. Так и Гурам Чикобава, этот мегрел-весельчак считал, что грузины разные бывают, но все они под общим именем «грузины». Он себя считал и русским, так как он любил и все русское, особенно, русских женщин.   
Когда Гурам входил в отдельную комнату, где Марина сидела со своей свитой, заиграла песня о грузинской девушке Сулико. В руках у Гурама был букет белых роз, которые он вручил Марине Владимировне со словами:
—Извини, Мариночка, хотел тебе подарить красные розы, которые ты любишь, но сегодня они все кончились. День такой! У меня сегодня все влюблённые сидят. Разобрали все красные розы. Прими от всего сердца эти белые розы как знак моей к тебе чистой любви!
—Гурамушка, — иронически произнесла Марина Владимировна, принимая букет, — после таких твоих нежных слов, даже белые розы покраснели. Глянь-ка на них! —В самом деле, розы стали отдавать розовым оттенком. И Гурам, и сидевшие в комнате изумились.
—Вах, Марина Владимировна, да ты кудесница!
—Нет, Гурамчик, не я, а ты! — возразила «Королева бала». —Ты так толкнул свою цветистую речь, что даже розы отреагировали, не говоря уже обо мне. Ну, садись же, генацвали, есть разговор. —Марина жестом дала знак своей правой руке, главному бухгалтеру Ларисе, после чего в комнате остались двое: Гурам и она.



***

После того как Гурам понял, в чем дело, он сказал:
—Мариночка, Егор у меня на хорошем счету, и я его не променяю на десять самых лучших. Тем более, он ветеран Афгана, служил в спецназе. А такие люди мне самому нужны. И потом, он у меня работает всего полгода, но зато, какой у меня он прядок навел!
—Гурамчик, дорогой, ты что, со мной вздумал торговаться?
—Что ты, Мариночка Владимировна! — задушевно запротестовал толстячок, прижимая свои пухлые руки к сердцу и вставая со стула. —Я тебе только правду говорю!
—Куда это ты собрался, Гурам? Разговор я еще не окончила. Ты садись. Так вот, знаю, денег с меня ты не возьмёшь, знаю, человек ты честный и я верю, что не хочешь с ним расставаться. Но ты перед выбором: либо ты парня не отпускаешь ко мне, и ты тем самым портишь со мной отношения, а это чревато, либо отпускаешь его ко мне и дальше продолжаешь процветать. Ты меня знаешь, Гурамчик! «Змея подколодная», — подумал Гурам про себя, а сам хитро улыбнувшись, сказал:
—Твоя взяла, Мариночка Владимировна. Кто же тебе, такой «королеве» может отказать! Где, покажите мне ого несчастного? Нету такого? Ха, я так и знал…
—Эх, Гурам, Гурам, вот, за что я тебя люблю и уважаю, так за то, что ты мудрый человек!      
Таким образом, с Гурамом Чикобава, хозяином ресторана, госпожа Лобачёва договорилась легко и быстро, имея большое влияние в бизнескругах: Егор переходил из рук в руки — как вымпел. Ему была предложена зарплата в пять раз выше прежней. И, как бы он ни хотел уходить от батоно Гурама, он не мог отказаться от более выгодного предложения, тем более что грузин намекнул: «Жаль мне с тобой расставаться, Егор, но так надо! Ради меня!» С другой стороны, молодого парня, у которого было потребностей выше крыши, подкупало, что его так дорого оценили. Да, не подозревал он, чем это все для него и Нюры, его девушки, обернется!

***

Егор, согласно трудовому договору, обязан был перевозить с места на место задницу госпожи Лобачёвой, также ее охраняя, за что он и получал большие баблосы! Но никто из сотрудников транспортно-перевозочной компании, которой рукой водила госпожа Лобачёва, а она владела контрольным пакетом акций компании, не должен был знать, разве что некоторые из самых ушлых, что он, кроме всех обозначенных функций, по совместительству еще предназначался «Госпоже» в качестве ёбаря-террориста, пардон, любовника.
Однако старой суке пришлось долго обхаживать молодого кобеля, пока он на не совсем трезвую голову не заскочил на нее. Но, как мне потом рассказал сам Егор, он об этом сильно пожалел, но не знал, как отвязаться от этой ведьмы. И да, то, что она была ведьмой, не было никаких сомнений! Ведь она его сильно привязала к себе. Вот, какую власть имеют большие деньги над людьми, а тем более, над молодыми людьми, которые только-только на ноги встают, какими были Егор и его Нюра. Он должен был, как проститутка, отрабатывать свой белый хлеб с маслом, посыпанный сверху осетровой икоркой.
Тем не менее, из-за этого я своего друга не переставал любить и уважать, так как он все равно сохранял в себе человеческие качества, да и вместе прошли мы с ним суровые испытания, друг друга выручая. Конечно же, как друга мне было его жаль, но я ничем не мог ему помочь, ибо я тоже как и он, хоть и обладал крепким здоровьем и силой, но не обладал таким влиянием, как скажем, госпожа Лобачёва, то есть, такими капиталами, как у нее.
Нашлись и «добрые люди» в судьбе Егора и Нюры! Как только Нюра узнала от доброжелателей о походах своего «благоверного» налево, так, она в пылу ревности, объявила ему отставку. Егор ушел от Нюры спокойно, без эксцессов, наивно полагая, что она сама приползет к нему, его «величеству», на мягких округлых коленках. Надо отметить: на тот момент, когда Нюра познакомилась с Егором, он был лишь скромным вышибалой, впрочем, как и мы с Бахой. Мы втроем работали у Гурама в его ресторане, пока судьба нас не разлучила.
Так уж получается: как только у мужика появляется лишний рубль, так сразу же он становится объектом порочных охотниц за его сердцем, прибегающих к женским чарам с чакрами, чтобы возбудить в мужике, вот это что ни на есть самое низменное: желание поразбрызгивать направо и налево своим семенем. Такова природа мужика! Вот и Егор, человек, не заточенный под интеллектуала, а значит, не успевший еще окультурить свою похоть, не стал исключением: как только он перестал считать копейки в скудном своем кошельке, как это делают миллионы других мужиков в нашей широкой и необъятной стране, как только он сел за руль вишневой «девятки», как только он завернулся в малиновый пиджак, под низ которого он надевал такую же малиновую водолазку, как только на его груди золотом засверкала собачья цепь, а на пятерне — золотая печатка, так по мановению ока он становится объектом «домогательств» со стороны молодых, но уже порочных сучек: лишь успевай их оприходовать! И я бы сказал, не только молодых сучек, но и великовозрастных, как это произошло с ним и его шефиней, по возрасту годившаяся ему в матери, но чем-то однажды ночью этого бугая привлекшая… Может, степенью своего предклимактерического блятства? Ох и знойные они бывают эти бабы, перешагнувшие порог сорока лет! Знаю, сам баловался с ними, когда был молод. Именно такие зрелые ****и молодым девкам и дают фору по части секса! Но все равно, этим же блятством, которым они привлекают молодых самцов, их и отталкивают. Что-то есть противное высшим порывам души, надоедливое, в конце концов, вызывающее омерзение в душе молодого самца в навязчивости ****истой бабы, у которой последняя в жизни лебединая песня. Как говорится, сколько волка ни корми, он все равно смотрит в лес.

***

—Да за такую кралю, как у тебя, Егор, — сказал я, изрядно нализавшись в кабаке «У Гурама», — я бы, не глядя, махнулся сотней своих. Но даже одну из них, кого я имею, я бы не променял на ту, на которую ты позарился. —Повременив, добавил: —Какой бы Шантеклер она ни была! —Егор знал, как я симпатизировал Нюре и гордился тем, что у него такая девушка, от которой все были без ума.
В соседнем зале Гурам, хозяин ресторана, дал знак Мамуке, своему заму, начать бренчать на гитаре всем нам знакомый с девства веселый мотивчик, а потом весело выкрикнул: «;;;;;;;; ;;;;;;; — ;;;;;;;;» («Экхгвнеба Мамук’ас мкукхарес» - Посвящается Мамуке «Грозному») , после чего потекли из его уст слова песни «Чунга Чанга» на грузинский лад:

Чунга-чанга, весело живет!
Чунга-чанга, песенку поет!
Чунга-чанга, места лучше нет!
Чунга-чанга, шлет вам всем привет!

Все сидевшие за большим овальным столом земляки батоно Гурама рефреном повторяли за ним:

Чудо-остров, чудо-остров
Жить на нем легко и просто
Жить на нем легко и просто
Чунга-чанга
Наше счастье постоянно!
Жуй кокосы! Ешь бананы!
Жуй кокосы! Ешь бананы!
Чунга-чанга

—Да-а-а, — протянул я, — батоно Гурам веселый человек. А как весело и душевно он поет!
—Гап ёк, — пропел пьяным голосом Баха. —Он даже меня своим сиплым голосом развеселил . Дай ему бог здоровья!

***

Снаружи уже было совсем темно, безлюдно, когда мы втроем вышли из ресторана. Баха в дупель был пьян, не держался на ногах, и Егор решил его первым отвезти домой.
Дверь открыла Бахина молоденькая супруга Гульсанам, беленькая в платке, национальном платье и штанах девушка, уже на шестом месяце.
—Вай-уляй, Бахтиёр-ака, тинчмисиз?  — спросила она на своем родном языке, хорезмском, растерявшись. Баха лыком не вязал. Нализался с горя — ведь, не добил же моего соседа-дуралея!
Мы внесли Баху под руки в спальню, раздели и уложили в кровать.
—Сестренка, ты не волнуйся, — обратился Егор к Гульсанам, — он чуток перепил. Отоспится, придет в себе. Ты ему только бутылку с водой рядом поставь и все дела.   
Уложив Баху в кровать и попрощавшись с Гульсанам, мы с Егором поехали ко мне.








Глава 7




Две недели для Егора без Нюры были сущим адом. Во-первых, ему опротивела эта женщина, чью задницу по контракту он вынужден был стеречь почти ежедневно. Во-вторых, у него у самого пробудилось чувство ревности: он мнил, что такая красивая девушка, как Нюра, без парня не останется — впрочем, он был прав; что, как он исчез из ее жизни, у нее появилась куча ухажеров. Это его мнительность подтачивала и без того мнимый фундамент отношений с Мариной. Назревал в его жизни еще один конфликт, но на этот раз с нелюбимой женщиной — с его работодателем, имевшим огромное влияние, где его мускулы и навыки самбо вряд ли бы ему пригодились, если на тебя надвигается темная сила. 
В итоге, от Марины, от своей шефини, Егор ушел во всех смыслах, о чем он мне и поведал, когда мы сидели у меня в зале, допивая мой молдавский коньяк и закусывая немецким шоколадом.
—Егор, я тебя не осуждаю, тем паче, я начинаю понимать, что в этом деле ты — жертва, попавшая в капкан. Тебя опоили зельем, иначе ты побрезговал бы позариться на эту коварную ведьму. Если бы и Нюра знала! Она, конечно, погорячилась, что с тобой рассталась… Что поделать — бабья сущность такова! Да и дело это молодое. Молодые ссорятся, да старики тешатся. А с другой стороны, поставь себя на ее место, на место любящей девушки, и тогда сам поймешь, каково ей было! Но, как говорят, время лечит!
—Вчера я все высказал Марине, — сказал Егор, —все, что я о ней думаю.
—И что она? — живо поинтересовался я.
—Она промолчала, а на лице читалось лишь безразличие: «Мол, если ты сожалеешь, тебе и исправлять… Я тут причем? Тебя здесь никто не держит». А когда я уже оказался на пороге, чтобы открыть дверь и вырваться из ее берлоги, она подбежала ко мне, опустилась на колени, стала слезно умолять, чтобы я ее не покидал. Да я ушам и глазам своим не мог поверить, чтобы такая крутая баба как она, на которую работают столько людей, которая привыкла только командовать — хозяйка жизни — ползала бы передо кем-то на коленях и умоляла не покидать ее. Блин, как в романсе. Более того, она стала мне обещать золотые горы, если я останусь. — Егор замолчал на некоторое время, обдумывая слова.
—У тебя что, весь коньяк вышел?
—Да, это единственное из спиртного, что у меня оставалось.
—Может, я сгоняю в ночной ларёк? — спросил Егор.
—Ты знаешь, мне завтра рано вставать, есть кое-какие неотложны дела. Так что, я пасс. Не обессудь!
—Ладно, не парься, обойдусь. Тогда уж лучше кофе сваргань.
Пока я варил кофе в турке, Егор курил в окно. За окном светила яркая луна, освещая все под собой. Видно, не спокойно было на душе у друга. 
—Ну и что было дальше? — горя от нетерпения узнать концовку, спросил я.
—А дальше, я все равно ушел… Вернее, убежал, сломя голову, как от черта, — со вздохом сказал Егор, помешивая чайной ложкой свой кофе. —Ну, что скажешь, Колян?
—Скажу, что ты молодчик! Не зря я тебя уважаю и люблю.
—Спасибо тебе за поддержку, друг. Я ведь скучаю по Нюре… Вот, здесь, — Егор ударил ладонью себя в грудь, отчего раздался шлепок, — все время ноет!
—Вижу я по тебе, друг… А знаешь, Егор, пошел бы на примирение с Нюрой. Купил бы целую охапку белых роз… Нет, к черту белые! Красных роз!.. И отправился бы к ней вымаливать прощения! Как говорится, повинную голову меч не сечет! И этого недостаточно! Я бы на твоем месте, предложил бы Нюре руку и сердце! Думаю, девушка это оценит!
—Хорошо, что ты не на моем месте, — засмеялся Егор, — а то я совсем бы с ума сошел! Ну, а если серьезно, Колян, я так и поступлю, как ты сказал! Завтра у нас что? Ах, да, среда! Вот, завтра я и поеду к ней с миллионом алых роз!
—С миллионом, говоришь?
—Ну, в смысле, много алых роз! А когда разбогатею, тогда и с миллионном, — продолжал смеяться Егор.

***

Располневшая луна за открытым окном гипнотизировала засыпающего на диване Егора. Он, глядя на светящийся космический объект в небе, стал в нем различать образ своей возлюбленной; она, молча, манила его рукой. Он встал с дивана, который, к его удивлению, почему-то перестал скрипеть под ним, пошел к свету. Сначала он не решался перешагнуть через подоконник — было боязно. Все-таки пятый этаж — не шутка! Но все же, велико было у Егора желание вернуться к Нюре; без нее жизнь не имеет смысла. И он шагнул в космическую даль... Все закружилось, завертелось, все смешалось…И в этой круговерти он услышал шипение: «Ты еще пожалеешь!..». Пред ним предстал образ Марины, но не той, какой он ее видел обычно, а в ее настоящем образе — в образе змеи. Егора всего передернуло от этого зрелища, он стал думать: «Куда девалась Нюра?», но его мысли перебивались все тем же шипением: «Ты еще пожалеешь!..»
Егор проснулся среди ночи весь в поту, во рту пересохло, его мучила обезвоженность. «Ну и сон же присниться», — подумал он и пошел на кухню утолить жажду.
Почему-то ночь перешла в яркий день. Егор стоит в одном махровом халате посреди кухни в квартире №16, а Нюра, вся такая красивая, желанная в атласном лёгком халатике варит на газовой плите макароны, подогревает в сковороде котлеты и при этом взглянув на него, мило улыбается. Егор еще подумал: «Неужели она меня простила? И как это я вдруг оказался в своей квартире? Меня что, усыпили и сюда тайно привезли? Бог ты мой, ну и чудо!»
—Ну, любимый мой, ты отдохнул уже? — спросила Нюра. —Ты, наверное, проголодался? — Егор кивнул. В самом деле, он испытывал волчий аппетит, а в голове звучала песня Серова «Я люблю тебя до слез»:

Я люблю тебя до слёз
Каждый вздох, как в первый раз
Вместо лжи красивых фраз
Это облако из роз
Лепестками белых роз
Наше ложе застелю
Я люблю тебя до слёз
Без ума люблю.

Ох, как хотелось Егору заменить в песни слова «Лепестками белых роз» на красные лепестки и засыпать Нюру с ног до головы!
Егор подошел сзади к своей возлюбленной и объял ее так, что она каким-то непостижимым образом растворилась в воздухе, а он засмотрелся на сковороду, на которой шипели подогреваемые в масле котлеты, и ему стало слышится шипение змеи, переходящее в членораздельную речь, означающее: «Ты еще пожале-е-ещь».
Егор пробудился от кошмара. «Что за ужасный сон», — подумал он. В комнате свиристел сверчок, заглушая ночную тишину. Из окна по-прежнему смотрела на него луна, в которой прорисовывались черты лица Нюры. От луны исходил какой-то непонятный звук, похожий на сопение человека во время сна. И этот шум все более усиливался, теперь уже заглушая шум от сверчка. Егор затосковал, его глаза налились слезами и наконец потекли ручейками прямо в уши. Он почувствовал дискомфорт в ушах, встал, чтобы умыться, направляясь в ванную комнату.
Включив кран холодной воды, он стал умываться: мыть лицо, уши, шею, плечи, закрыв глаза и испытывая облегчение и блаженство, но когда он открыл глаза…
«Черт побери, — вскричал Егор, — да когда же кончится вся эта галиматья!» — Егор имел в виду вереницу снов, из которых он никак не мог выбраться.
Так вот, когда Егор открыл глаза он понял, что находится в полутемном подвальном помещении, освещенным множеством восковых свечек в канделябрах. Он ощутил, что не свободен, увидел себя привязанным веревками к жертвенному кресту. Кроме него, на другом жертвенном кресте была привязана обнажённая Нюра, исколотая дырявыми ранами, из которых сочилась алая кровь. Она была в бессознательном состоянии, умирая. Вокруг нее в экстазе плясали какие-то сектанты в серых балахонах, головы которых прикрывали капюшоны в стиле «аля монах-францисканец». Они размахивали перед жертвой кривыми ножами, продолжая методично ее кромсать. Рядом стояла Марина, тоже в балахоне, но черном, вслух проговаривая на каком-то непонятном языке заклинания. Егор поймал себя на мысли, что его сознание затуманивается. Он вспомнил, как с ребятами курил анашу. Состояние было аналогичное. Ему хотелось крикнуть что-то сектантам, Марине, но язык не слушался его — он лишь что-то невнятное мычал себе под нос.

***

—Егор! Егор! Что с тобой? Проснись! — я стоял над Егором и пытался его разбудить. Я понимал, что ему снится кошмар.
Егор рассказал мне о своих ночных кошмарах и добавил: «Сегодня нам с Нюрой обязательно нужно встретиться».




Глава 8




Прошел час, квартира вся блестела, готовая к приему гостя. Прошел еще час и перед нами: стройная и грациозная дева в короткой соблазнительной юбчонке-варенке, покрой которой подчеркивал округлые формы ее бедер и ягодиц; стройная и грациозная дева в белой узковатой кофтёнке, из-под которой пытаются вывалиться наружу к себе зовущие пышные груди-указатели. Девушка стоит на маленьком квадрате между спальней, ванной комнатой и кухней, прихорашиваясь у большого зеркала. Она слегка наклонилась вперед, расчесывая свои пшеничного цвета волосы, тяжеловесно ниспадающие до самого изящного изгиба талии, уже напевая другую песенку, но с таким же незамысловатым дум-бум-думкающим мотивчиком, как и прежняя. 
Догадались, о ком это я? Ну, разумеется, догадались, если вы слушали первые главы этого короткого романа. Да, это я об Анне Морозовой, а для друзей и знакомых просто Нюра. А, между прочим, сейчас где-то за океаном, в Мексике, живет и работает «Просто Мария»! Пусть и для нас, эта сексапильная девушка, будет всего лишь просто Нюрой, что и послужит лишь дополнительным штрихом к ее портрету, не говоря уже о ее акценте и лексиконе, по которым вы сразу догадаетесь, что она — провинциалка, перебравшаяся в Москву, конечно же, не просто в поисках лучшей доли, а чтобы завоёвывать стольный град своей молодостью и красотой. И она стала понимать за эти две недели разлуки с ее бывшим, что на ее красоту найдется ценитель и получше.
Ровно две недели прошли с тех пор, как Нюра рассталась с Егором. Надо признать, и она не без греха; она старалась не унывать. И можно сказать, эти две недели прошли для нее с пользой. Во всяком случае, как только она рассталась с своим уже бывшим, она познакомилась с хорошим парнем.
И для кого же наша героиня так прихорашивается? Разумеется, для того, кто сегодня должен нагрянуть в гости, — для молодого двадцатилетнего парня, ее ровесника, Игоря Рыбкина, москвича в третьем поколении, студента МГИМО, отличника учебы, будущего дипломата, знающего несколько иностранных языков и любящего все классическое: и в музыке, и в литературе, и в одежде, и еще бог весть в чем, который не преминет напомнить, согласно его высказыванию, что «классика — это всегда сублимированное созвучие содержания, выражаемое соответствующей формой», с чем я тогда не мог не согласиться вслух, будучи его однокурсником, ибо я ничего не понимал в сказанном, но старался не казаться несведущим, чтобы не ударить фейсом в грязь перед сворой вот таких закоренелых московских ботанов, как Игорь Рыбкин, чувствующих уверенность в себе лишь в стенах Альма-матера, где они блистали своим из книг и учебников приобретённым знанием, но ничегошеньки тогда не понимавшие в настоящей жизни! Несомненно, мне приходилось пользоваться их же оружием — лицемерием, чтобы не слыть изгоем в их же среде и успешно закончить этот растреклятый вуз со всеми его интригами и недоразумениями, от которых меня, некогда прошедшего, можно сказать, огни и воды с медными трубами в горячей, очень горячей точке, чрезвычайно мутило!
Ну да ладно, речь не обо мне сейчас, а о наших героях, в частности, об Игоре Рыбкине, втюрившегося, на свою беду, по уши в Нюру Морозову, причем сразу же, после того как он расстался с Аллочкой Перельман, из параллельного потока.
У Игоря и Аллы было все как-то сложнее и запутаннее: Игорек не поддержал идею родителей Аллочки о переезде в Израиль; все-таки он любил свою родину, ассоциируемая у него с Москвой. И этому хоумтауну Игореша не изменил бы даже под страхом смерти, не то, чтобы переездом, по его словам, «в какой-то там Израиль, где ортодоксальные особи с пейсами неистово бьются лбом о стену, горько плачут и рыдают, богу молятся». Ох и намолена же эта стена, что стала даже священной! А с другой стороны, их тоже можно понять — есть и у них святое, как у Игореши — его Москва.
Нет, Игореша не ощущает себя сыном Земли Обетованной с их сабрами , хоть мать его и была сефардского происхождения, от которой он, кстати, унаследовал курчавые волосы, большие черные чуть на выкате глаза и пухлые губы — ну и, разумеется, способность мыслить не так как этнические русские, да и к спиртному его шибко не тянуло, но он, как истинный сефард, не был равнодушен к истинной красоте. Вот, почему он проявил бурный интерес к Анне Морозовой, то есть, к Нюре.
Игорь о Нюре рассуждал так: «Анна (Нюра) — это еще неотшлифованный алмаз, нуждающийся в огранке, чтобы стать сверкающим бриллиантом в руках искусного мастера-ювелира». И, конечно же, он видел себя в роли этого «искусного ювелира». Может, не зря его предки по матери были голландскими ювелирами? Вопрос, кончено, риторический. Как говорится, мальчики — носители генов предков по матери. Хоть Игорь и не был ювелиром и даже не учился на него, но мыслил он с аналогичной точностью. Но, как говорится, «на всякого мудреца довольно простоты» и «не все то золото, что блестит», а приобретение опыта еще никто не отменял, пусть даже и негативного.
Я думаю, центр внимания не может не измениться после расставания с объектом вашего прежнего увлечения или любви — вы, как здоровый и молодой организм, переключаетесь с одного объекта на другой, то бишь, вы начинаете замечать то, что раньше вы просто-напросто проигнорировали бы.
И Игорь на этот раз не проигнорировал…
Ах, да, вы справедливо спросите: почему Игорь «втюрился в Нюру на свою беду»? Однозначно я не стану отвечать на этот вопрос, но я постараюсь рассказать о его взаимоотношениях с Нюрой. 























Глава 9




В один из летних вечеров на Арбате со всех баров слышалась разнобойная музыка. Но заглянем в один из них, где также играла громкая музыка — играл шансон, разумеется, русский, и шумно в зале оттягивалась молодежь. В накуренном помещении между столиками сновали туда и сюда официантки в коротких юбчонках и передниках, принимали заказы, подносили кружки с пенящимся пивом и все то, что положено к этому не очень крепкому напитку, но бьющего своим слабым алкоголем в голову, если изрядно напиться, да под русский шансон. И если бы вы более внимательно прислушались ко всему этому шуму и гаму, то стали бы различать различного сорта хруст от поглощения едоками таких хрустяшек, как: чипсы, сухарики, и острые темные гренки, натертые чесночком, а еще и со вкусом холодца с хреном. Ох, как мне нравится этот универсальный снек, сочетающийся с любым пивком. Я, конечно, не откажусь и от овощных закусок, поджаренных на гриле, которые прекрасно дополняют не только мясные и рыбные блюда, но и отлично выступают как самостоятельное блюдо. К ним лучше, я думаю, взять пенное с ярким вкусом пиво с выраженной горечью или, наоборот, ощутимым сладким привкусом.
Ну, а как же пиво без сушеной или вяленной рыбки, морепродуктов — о, эти жареные креветки! — сырных закусок в виде сулугуни, соленость которого может сбалансировать классическое светлое, например, «Жигулевское» или «Фирменное».
И стрёмно как-то без мясных снеков — сушеной конины, свинины или курицы. Они жесткие, поэтому точно получится растянуть удовольствие! Идеальное дополнение к крафтовым сортам пива.
А вот с темным пивом я бы не отказался от колечек лука, обжаренных в кляре. А еще лучше, чтобы разбавить сухость этой закуси, добавить к ней чесночный или горчичный соус. Это вкуснятина тает прямо на глазах! Так что, лучше заказывать побольше. И да, лучше заказывать в горячем виде — так можно насладиться хрустящей корочкой.
А под конец, когда все это надоест, в качестве десерта в ход пойдут фисташки, арахис, орешки с васаби, если у вас, конечно, нет аллергии на все это ореховое царство. Не отказывайтесь от хрустящей кукурузы. К такой закуси можете брать классическое светлое, темное и нефильтрованное. И да, сладкое послевкусие образует хороший дуэт хрустящими снеками, в которых небольшое содержание специй и приправ. Более горькие же сорта пива требуют такого же яркого продолжения — советую обратить внимание на перченые и соленые виды снеков.
Я так увлекся своим пристрастием к пиву в описании того, что вам могут подать в этом пивном баре, что хотел даже попрощаться, пожелав вам, мои читатели, хорошего настроения! Все-таки, при капитализме люди хорошо пьют, пьют регулярно, не обязательно до свинячьего визга. Тут ничего не попишешь!
Однако ж, возвратимся к главному событию!
Итак, в этот летний вечер этот субтильный юноша сидит себе в одиночестве на высоком стуле перед барной стойкой, потягивая темное пиво из стакана и заедая соленным миндалём. Вдруг, он ощущает на своем затылке чей-то взгляд. Повернувшись в залу, он увидел очень красивую девушку за столиком, пристально на него глядящую. Он попробовал перебороть взгляд красавицы, тем более смотреть на нее было куда большим удовольствием для этого эстета, нежели созерцать дно почти пустого стакана. В нем проснулся азарт. Вероятно, он уже захмелел. Но девушка все также настойчиво буравила его зеленью своих больших красивых глаз.
И все же, молодой человек не выдержал взгляда зеленоглазой красавицы и под предлогом обновить пива в стакане, обернулся к бармену. Под впечатлением он подумал: «Вот же красавица, а! Какое классическое лицо, какие пропорции — прям как Симонетты! Что же эта «Симонетта» потеряла в этом заведении? А может, она не одна? Может она ожидает тут своего бойфренда и когда он появится, он уведет ее куда-нибудь еще?» Пока юноша сидел и пускал свою мысль в ложном направлении, он невольно сжал свой стакан с пивом, словно хотел его смять.
—Ты поосторожней со стеклом, приятель! — обратился к молодому человеку веселый бармен, протирая фужер вафельным полотенцем. —Стакан вот-вот треснет.
—А? Что? Стакан?!.. Ах, да, стакан, — наконец, пришел в себя сидевший за стойкой, разобрав слова бармена.
—Я просто не хотел, чтобы ты, приятель, ненароком себе пальцы поранил, — продолжал словоохотливый бармен, сверкая рыжиной своих волос. —У нас как раз, понимаешь ли, вот так тоже один парень позавчера сидел, правда здоровый такой, призадумался и ненароком стакан в своем лапище сломал… В общем, лопнул у него стакан как лампочка Ильича! Ну и в кровь поранился.
—Да вряд ли я смогу так, — начал оправдываться юноша, улыбнувшись, — но все равно, спасибо, шеф, что предупредил. Я ведь тоже задумался.
—Что, та краля шибко понравилась? — весело подмигнул рыжеволосый весельчак в зал. Но в зале девушки уже не оказалось. —Опаньки, а где же эта Цирцея ?! —Сидевший обернулся — в самом деле, девушки исчезла.   
 «Блин, какая досада, — думал юноша, — возникла она неоткуда и… «Она исчезла, как роса с восходом солнца вскоре». Все рассуждаю и рассуждаю, вместо того чтобы «остановить мгновенье»! Что же я так смущаюсь красавиц? Гм, в самом деле, как верна эта истина: «Красота — страшная сила». Дополню же эту глубокую мысль: «Особенно для таких тюфяков как я»! Ладно, с Аллой-то понятно, она сама была инициатором в наших отношениях, что, в принципе, меня и коробило… И это, в конце концов, надоест! Хочется ведь быть не только любимым, но и любить — причем, любить страстно, до безумия! А я… я только позволял ей быть со мною, заполняя свое пустое сердце еще большей пустотой. А то, что в гробу я видел этот Израиль, так это был лишь предлог с Аллочкой расстаться. Хорошая и порядочная она девушка, но…  И вот, сижу я в этом ресторанчике один одинешенек и…Ну, а что же с ней, с этой «Симонеттой»? Ну, вот, окрестил я ее этим именем! Может, обернуться и посмотреть? Может, сейчас мне повезет? А если так, то я наберусь смелости, встану и обязательно к ней подойду и…».
Юноша обернулся и… Ему жутко хотелось, чтобы девушка вновь оказалась на том же месте… Но, увы, ее не было там. «Гм, так и выходит: много рассуждая, мы что-то важное теряем», — заключил юноша и его охватила необъяснимая тоска — ощущение глубокого одиночества. Он до конца опорожнил стакан пива и попросил у бармена стопку водки. Он хотел выпить что-нибудь покрепче, да так, чтобы отшибло память, забыться и убраться куда подальше и как можно скорее.
—Молодой человек, — послышался приятный девичий голос как бы ниоткуда. Игорь стал крутить своей захмелевшей головой влево, вправо в потоке ресторанного шума и музыки — ему почему-то сейчас не хотелось поворачиваться всем корпусом назад, все же он чего-то смущался. —Я позади вас, молодой человек, — вновь раздался приятный контральто. На этот раз парень повернулся на стуле на все сто восемьдесят, и…
—Я все знаю, вы хотели меня снова увидеть. Вот она я! — и как бы читая мысли юноши, произнесла: —Да, вы мне тоже очень понравились.
—Я…я… — начал было юноша, но одеревеневший язык его не слушался и большее на что он бы способен,  так это спрыгнуть с высокого стула, чтобы хоть как-то исправить положение: —Простите, я не сразу отреагировал... Смутился… Так неожиданно… Может, вы присядете, а я бы вас угостил чем-нибудь? —Такое учтивое поведение парня явно пришлось по душе девушке. Парень явно к себе очень располагал, и она подумала: «Я не ошиблась в нем», и представилась:
—Меня зовут Анна… Но можно просто Нюра.
—Очень приятно, Анна, — улыбнувшись, сказал юноша. —Меня зовут Игорь.




























Глава 10




Они оба как раз расположились за тем самым столиком, за которым некоторое время тому назад сидела Нюра. Они заказали кофе и пирожное. Игорь узнал, что Нюра приехала из Саратова в Москву два года тому назад; узнал, что она работает продавщицей в ювелирном магазине; узнал и о ее разрыве с парнем. А теперь, она свободна и это, несомненно, обрадовало ее визави.
После питейного заведения они решили прогуляться по ночной Москве. Игорь уже успел прочитать Нюре свои любимые стихотворения. Ей очень понравилась «Зимняя ночь» Пастернака, а особенно смыл этого стихотворения, раскрытый Игорем.
Незаметно для себя, Игорь заговорил о Камасутре, и девушка невольно заслушалась. Нюра, как и большинство людей, имела весьма поверхностные представления об этой философии, раскрывающей сферы чувственной, эмоциональной жизни, вожделения и любви.
—Какое красивое название — Камасутра, — сказала Нюра. —И похоже на наше русское слово «утро». —Игорь улыбнулся, подумав: «Какая простая и в душе все еще непорочная девушка. Словно тесто — лепи что хочешь».
—Так, значит, «Кама» означает «любовь»? — продолжала Нюра. —То есть, получается «любовь с утра»? Я, между прочим, за собой заметила, что именно утром… —И тут девушка осеклась: «О господи, однако, я увлеклась!»
—Камасутра означает «афоризмы о любви», — улыбнулся Игорь Нюре. —А что касается того, что утром тянет людей на… это самое, то это объясняется лишь тем, что разум и дух человека очищены от всех забот, его чакры наполнены энергией, особенно половые и они нуждается во взаимной работе. И счастливы те люди, кому есть с кем делиться своей энергией — с противоположностями. Это как плюс и минус. Если женское начало олицетворяет минус или отрицательную энергию, то мужское — плюс или положительную энергию, которые тянутся друг другу, образуя энергию или заряд.
—Как интересно, Игорь! — произнесла Нюра.
—Анна, меня тянет на вас… нет, на тебя, — поправил себя Игорь. —Нет, ты не подумай, что у меня банальная похоть, это совсем иное… —Девушка посмотрела на Игоря изучающе: «Он такой невинный этот вьюношек. Даже весь покраснел».
—Я тебя ничем не обидел, Анна? — взволнованно спросил Игорь.
—Ты?! — неподдельно показала свое удивление Нюра. —Да нет, что ты! — просто сказала девушка, улыбнувшись. —Мне интересно с тобой, Игорь.
Когда Игорь обмолвился с Нюрой, что Камасутра описывает 66 способов любовного соединения, она даже подумала: «А было бы неплохо попробовать эту самую Камасутру и лучше если под самое утро, когда так сильно хочется». Однако Нюра все же одним интимным местом чувствовала, что перед ней разглагольствует скорее нехилый теоретик по части секса, но по которому плачет солидная практика. И подумав об этом, она даже как-то сладострастно улыбнулась Игорю, отчего его охватило приятное волнение в области ниже живота. Он прочитал ее мысли. Это-то его и возбудило, что он смело перешел к теме «эротические фантазии». Но Нюра в первый день еще смущалась и на Игорин вопрос: «Есть ли у тебя эротические фантазии?» просто промолчала, но не скрыла своей милой улыбки. «Видать, я поторопился на хмельную голову… Слишком рано я начал штурм на крепость, задавая подобные вопросы малознакомой девушке, тем более она из Саратова. Какие могут быть «эротические фантазии» у них там, в Саратове, — один бог знает. Но я бы точно там заскучал… Эх, хорошо, что я живу в столице! Есть где разбежаться фантазии! Есть среда быть растленным и телом, и душой! А может, мне стать ее Пигмалионом, а она будет моей Галатеей? А что, — идея!» — хаотически соображал наш нынешний герой, когда они с Нюрой прохаживались по Софийской набережной, откуда открывался чудесный вид на Москву-реку, Красную площадь и башни древнего Кремля.
—Всего-то год тому назад эта набережная носила название Мориса Тереза, а теперь вот Софийская. Как же все меняется: поменялась власть — поменялись и названия.
—Наверное, вернули прежнее название? — спросила Нюра.
—Да, так и есть. Все возвращается на круги своя, — философски заключил Игорь.
Забили Кремлевские Куранты на Спасской башне "Славься" из оперы «Жизнь за царя» Михаила Глинки, и Нюра предложила Игорю проводить ее до дома, на что тот охотно согласился.
Так произошло знакомство Игоря с этой удивительной девушкой, после которого он, придя домой, повалился на кровать счастливым человеком, предвкушая новые встречи, заранее распланировав в своей голове все культурные мероприятия, которыми он хотел удивлять ее.
Глава 11




Помните, я вам вскользь сказал, что Игорь сравнивал Нюру с Симонеттой? Ну, так вот: он обнаружил для себя внешнее сходство незнакомки с Симонеттой Виспуччи, жившей в Средние века во Флоренции, Италия, чей прекрасный и неповторимый образ лег в основу картины «Весна» великого итальянского живописца Сандро Боттичелли. Пубертат Игоря был неразрывно связан с образом этого удивительного создания, под чарами которого он находился:  с одной стороны, этот образ — чистый, непорочный, а, с другой, сексапильный, провоцирующий юношу рисовать в его воображении эротические сцены, естественным образом переходящие в мастурбацию...
«Она — живое воплощение Симонетты, — думал наш герой о незнакомке в баре известная нам как Анна Морозова или просто Нюра. — И невозможно не боготворить ее, — продолжал рассуждать Игорь. — Но догадывается ли она сама о том? Или это всего лишь блажь моя?»
С того самого вечера, в баре, когда взгляд Игоря пересекся со взглядом прекрасной незнакомки, он мысленно нарек девушку «Симонеттой». Весь вечер он порывался называть ее этим именем и поделиться своим первым впечатлением, рассказав ей, как она похожа на Симонетту Виспуччи, образ которой никого не оставляет равнодушным: и когда они еще находились в баре, и когда они оба, покинув бар, вышли прогуляться на свежем воздухе, и когда они проходили по Софийской набережной. И все же, Игорь воздержался от этого до лучших времен, ибо он еще на знал Нюру достаточно хорошо и не хотел ее вводить в заблуждение; ему, как он полагал, еще предстоит познать эту «Симонетту».
В тот вечер, как вы помните, он ей успел многое наговорить: и про Камасутру, и про эротические фантазии, и еще бог весть о что, что можно просто опустить. Он был впечатлен, что познакомился с такой красивой девушкой, предвкушая новые встречи с ней. И спустя недолгое время, когда они прогуливались по аллее на Патриарших прудах, Игорь все-таки поделился с ней тем самым впечатлением, которое она произвела на него тогда, в первый раз. 
—В шестнадцать лет я попробовал силу своего пера, — произнес он, прогуливаясь с Нюрой, — и послал на конкурс «Юный автор» свой первый рассказ — первый в моей жизни рассказ!
—И почему-то, мне кажется, — вслух высказала свое предположение Нюра, — ты занял первое место.
В силу своей природной скромности, нет, скорее, застенчивости, Игорь даже не мог представить себе такого успеха — он занял первое место юного автора и получил денежный приз, которым он, разумно воспользовавшись, отправился в город своей мечты — во Флоренцию, город, который произвел на него глубокое и неизгладимое впечатлением. И юный автор опять берется за «перо», посвящая этому городу эссе с одноименным названием, где он задается вопросом, спасет ли красота мир, исследуя также точку зрения автора знаменитых романов «Идиот» и «Преступление и наказание», который, также как Игорь, побывал во Флоренции, но более века тому назад. 
В конце своего эссе Игорь витиевато подводит читателя к мысли, что красота уже спасла мир: «В эпоху, когда человеческая жизнь ценилась как комок грязи, вечное, проявившееся в красоте двадцатилетней Симонетты Виспуччи, по-прежнему оставалось незыблемым, оказывая мощное влияние на творчество титанов Эпохи Возрождения. Красота этой юной мадонны, Венеры, Весны вдохновляла поэтов и художников той только-только возрождающейся эпохи на создание образа, ставшего идеалом гуманизма, в итоге, вырвавший человечество из мрака Средневековья».
Тогда еще, прочитав эссе Игоря и узнав дату написания, меня лично поразили ни столько рассуждения автора, сколько то, что автор был еще слишком молод — ему было всего-то шестнадцать лет, а выразил он столь зрелую мысль о том, что красота женщины олицетворяет идеал гуманизма, пробивая собой мрак Средневековья, вдохновляя поэтов и художников на творческие подвиги.
Надо сказать, что разница в возрасте между мной и Игорем — семь лет. В МГИМО я поступил в двадцать три. Я, конечно же, поделился с ним своим неподдельным восхищением, а он скромно улыбнулся, сказав, что так он уже не напишет, также добавив к этому, что два раза в одну и ту же реку не входят, с чем я не мог не согласиться.
Было удивительно, что такой парень как Игорь, чересчур восхищался Нюрой. Нет, я не хочу сказать, что Нюра была посредственной — в ней, как ни крути, был неуловимый шарм, была в ней и самобытность, но все же больше ее украшали молодость и красота. Однако, как я тогда думал, она в силу своей малообразованности, едва ли подходила такой утончённой натуре, как Игорь. И даже, если бы она приобрела какие-то выхолощенные манеры при своем плохом образовании и отсутствии хорошего вкуса, то все это выглядело бы точно также, как корове седло. Я мог бы даже предположить, какой бы она стала в этом де-идеологизированном обществе, скажем, лет через пятнадцать-двадцать — стала бы обычной домохозяйкой, не ухаживающая за собой, не занимающаяся самообразованием, но заполняющая свой досуг реалитями-/или ток-шоу, сидя перед экраном зомбоящика и пристально наблюдая за тем, как в «Доме-2» Арбузова повздорила с Щобчак из-за Салибекяна, так как вторая осмелилась без спроса у первой помастурбировать парню причинное место. А перед «Домом-2», конечно же, этой зрелой домохозяйке нужно разогреться, слушая, что говорят в «Пусть говорят» с А. Малаховым. Ну и, коронка: просмотр телесериала «Татьянин день». Главное — есть, чем заполнить свой ничем не заполненный мозг, чтобы потом, с такими же малообразованными подругами, обсудить за чашечкой водки с разносолами, кто что сказал или сделал из знаменитостей или почему Татьяна не сделала так, а вот, так… а если бы я была на ее месте, то я бы….
Внешняя красота девушки — явление зыбкое, временем ограниченное — каких-нибудь десять-пятнадцать лет и всё: была и канула в лету. Игорь, вроде бы, интеллектуал, парень эрудированный, а до таких элементарных вещей не доходил, отчего и попал во внешне привлекаемую западню. А бывает и так: девушка, вроде, и некрасивая, как скажем, Алла Перельман, но все же в ней есть что-то необъяснимое, что-то самобытное, отличающее ее от основной массы. Может, это ее богатый внутренний мир? И я почему-то уверен, что с такой девушкой никогда не соскучишься. И я даже подозреваю, что и в постели с ней куда интереснее, чем с какой-нибудь красоткой. Более того, если человека природа одаривает красотой, то он, как правило, ею не дорожит, а значит, и увядает быстро и некрасиво, превращаясь в человека обычного и, как говорил Миша Ковальчук, один мой приятель: «Превращается в человека, потерявшего свою индивидуальность».
Аллу Перельман я уже знаю много лет, начиная со студенческой скамьи и… Нет, не буду забегать вперед, скажу лишь, что такие как она, с возрастом становятся лишь интереснее и, наоборот, такие, как Нюра, уже после тридцати, обабившись, утрачивают то, что когда-то их выделяло из общей массы, то есть, индивидуальность или, если хотите, уникальность.
И несмотря на все это, Игорь был очарован своей новой знакомой, Нюрой, — в первый раз в жизни его идеал воплотился в реально существующую девушку, у которой были суть имя, желания, влечения, в конце концов, своя личная история; это была девушка, о которой можно было не только грезить, но и с которой можно было постоять рядом под летним слепым дождиком возле пруда, поговорить, хотя бы о лебедях, плавающих в пруду, осязая нежный бархат кожи ее руки, и при этом «идеал» мог реагировать на внешние импульсы, не обязательно словами — достаточно мимики лица в виде улыбки, жеста, телодвижения и он, Игорь, был безмерно счастлив, что идеал, вот, только что вышел из пены морской, хотя бы минут на пять и может тебя осчастливить на всю оставшуюся жизнь. И надо заметить, тех живых, реально существующих людей, кого мы по тем или иным причинам идеализируем, превозносим до небес, мы уже не склонны замечать их недостатки. Может, это неслучайно? Может, тем самым мы себя совершенствуем, скажем, духовно? В самом деле, обратный процесс — де-идеализация человека, хоть и раскрывает нам глаза, но заставляет черстветь наши легко ранимые сердца.
Гармония же отношений между девушкой и парнем, мужчиной и женщиной сохраняется при условии взаимной любви, в основе чего лежит уважение, а не идеализации друг друга, когда первый превозносит второго, уверяя себя в том, что второй более идеален, чем первый. Хотя надо признать, идеализация — один из главных компонентов влюбленности. Для чего человеку идеализировать? Если он состоит в отношениях с идеализируемым, то идеализация, как средство манипуляции, может побуждать другого соответствовать ожиданиям идеализирующего. Если отношения закончились, а идеализация сохраняется, то она выполняет функцию поддержания надежды на светлое будущее — скажем, как у Игоря: «С ней я мог бы быть счастлив». Это лишь побуждает его жить в своих мечтах и фантазиях, уносясь от серой обыденности в мир грез. Такой защитный механизм психики характерен для людей с комплексом Дон Кихота, если мужчина, или Алисы в Стране чудес, если женщина.
Человек создает в своем воображении некий идеальный образ и, конечно же, оторванный от реальности. Далее, эмоциональное состояние, вызванное фантазиями об этом образе, стимулируют человеку повседневную активность. Человек, порой, намеренно обрывает отношения на стадии влюбленности, как это случится с Игорем, из страха разочароваться и утратить возможность такой фантазийной подпитки. Жить в грезах свойственно шизоидным и истерическим личностям. Данной защитой пользуются нарциссы, чтобы обесценивать других своих партнеров, тем самым управляя их поведением и оберегая хрупкие границы своего Я, свою уязвимую самооценку, избегая привязанности и отношений. В мазохизме же, идеализируя образ другого, человек подвергает себя добровольным страданиям из-за неразделенной любви. Таким образом, в идеализации содержится весомая и обычно неосознаваемая выгода. В подобных случая необходима терапия, которая, в зависимости от отношений, направлена на выявление скрытых выгод удерживания идеализации, обнаружения того, какую пустоту в жизни человека она заполняет, чтобы работать впоследствии с причинами этой "пустоты". Де-идеализация, как я думаю, — значимый этап избавления от сильной эмоциональной привязки; она — не то же самое, что и обесценивание. Де-идеализировать — это значит заменить иллюзии фактами реальности. Необходимо понять, какой объект влечения на самом деле — с набором не только положительных качеств, но и тех, которые прямым или косвенным образом говорили, что он нам не подходит, либо нужно будет проделать над собой немалую работу, чтобы на эти отношения решиться и их поддерживать. И благо, когда разум побеждает иллюзии. 
Такие утонченные типы как Игорь идеализируют, чтобы томиться по им создаваемым идеалам. И как же молодости присуще влюбляться не в живой образ, а в им воображаемый, под которым подразумевается то, что, на самом деле, еще далеко от идеала.   
Думаю, вы немного утомились от моих рассуждений. Давайте же возьмём музыкальную паузу и послушаем песню «Море грёз» в исполнении группы Мираж.

Яркий свет Луны, и где-то море грёз
Я не верю в сны, но это всё всерьёз
Знаю я, что будет всё, как я хочу
К тебе я долечу, только жди меня
Море грёз не окинешь взглядом
Я иду к тебе десятки лет
Море грёз, знаю, где-то рядом
Я хочу тебя найти. Ты дашь ответ
Может, это сон, что длится много лет
Может, это сон, но я не верю, нет
Вновь рассвет подарит мне волшебный миг
И я услышу крик, что зовёт меня
Море грёз не окинешь взглядом
Я иду к тебе десятки лет
Море грёз, знаю, где-то рядом
Я хочу тебя найти. Ты дашь ответ
Море грёз не окинешь взглядом
Я иду к тебе десятки лет
Море грёз, знаю, где-то рядом
Я хочу тебя найти. Ты дашь ответ
Море грёз не окинешь взглядом
Я иду к тебе десятки лет
Море грёз, знаю, где-то рядом
Я хочу тебя найти. Ты дашь ответ
Море грёз не окинешь взглядом
Я иду к тебе десятки лет





Глава 12




Как я уже сказал ранее, у Игоря, уже после первого знакомства с Нюрой, начал пробуждаться, выражаясь словами Фрейда, комплекс или синдром Пигмалиона. Напомню, что Пигмалион был царем острова Крит по совместительству бывший и скульптором, который прославился тем, что изваял из слоновой кости удивительной красоты статую; он не мог не влюбиться в свое творение, в которое вложил всю свою душу. Удивительно, но на протяжении тысячелетний статуя была безымянной, пока Жан-Жак Руссо в XVIII столетии не нарек ее Галатеей.
И вот, на празднике Пигмалион, по завершению скульптуры, обратился к Афродите с мольбой дать ему жену столь же прекрасную, как и выполненное им творение. И чтобы вы знали, прототипом статуи прослужила сама Афродита. Осмелиться же попросить богиню оживить холодное изваяние царь Пигмалион так и не решился. Тронутая такой любовью Афродита, решила оживить статую, которая впоследствии и стала женой царя-скульптора.
Разумеется, рассказанное мною — всего лишь миф, но о многом нам намякающий, в частности о том, что человеку свойственно идеализировать нечто в своем воображении и подгонять других под свой идеал, тем самым создавая свой альтернативный мир, на основе чего и создавалась культура, искусство, литература вместе с театром.
Таким образом, Игорь в известный уже нам период времени, причем самый яркий для него, напоминал ваятеля Пигмалиона, тогда как Нюра, в глазах первого еще не достигшая полного совершенства, походила скорее еще на неодухотворенную статую. То есть, основа-то была, но не было той огранки, по которой судят о совершенстве формы, выражающей богатое содержание.   
И да, если говорить о синдроме, то проявляется он тогда, когда один из двух партнеров выбирает другого с тем расчетом, чтобы довести его до совершенства — так сказать, "вылепить из него" что-то абсолютно новое. Например, как это происходило у Игоря в отношении Нюры: он, приглашая ее в театры, в музеи, на выставки, ведя умные беседы о прочитанных романах, вдохновлял свою «Галатею» менять привычки, стиль одежды, стиль поведения, в конце концов, изменить и образ жизни.
Д-а-а, две недели проходили с пользой для общего и культурного развития Нюры. Можно сказать, наша героиня менялась на глазах. Вы могли бы отметить для себя, что речь Нюры зазвучала довольно-таки культурно — она перестала редуцировать корневые гласные в словах; и не потому что ей делали замечания на сей счет, а лишь потому, что у нее появилась потребность говорить так же красиво, как и шибко образованный Игорь — она стала подражать Игорю лишь потому, что у него была очень красивая м благозвучная речь, которая, как заметила Нюра, звучала не так смазано, как у нее самой или ее приятелей, нарушавших артикуляцию слов. И даже Манька, ее близкая подруга, как-то заметила ей: «Ой, Нюр, как-то чудно ты стала говорить, прям как Королева Шантеклер». Надо отметить, что Манька имя собственное Шантеклер произносила на своей фабрично-заводской лад, утрируя букву «Е» в словах иностранного происхождения, скажем, вместо Шантэклэр, она произносят Шантеклер, при это смягчая букву «Н» и сильно палатизируя букву «Т». И тут не грех вспомнить советский кинофильм «Последнее лето детства» — заключительная часть приключенческой трилогии Анатолия Рыбакова, первыми двумя частями которой были «Кортик» и «Бронзовая птица» — в частности, где вор Костя Карлик угрожает комсомольцу Мише Полякову: «Я те не Альфонс Доде, я зря ножичком баловать не буду!».   
Итак, в течение двух недель Игорь, активно ухаживая за Нюрой, успел пригласить ее пару раз в кино, один раз во МХАТ, где они посмотрели "Трагики и комедианты", один раз в Московскую государственную академическую филармонию, где они слушали Пятую и Шестую симфонии Чайковского.
Все то время, пока они оба находились в концертном зале, Игорь пребывал в трансе и был, на удивление Нюры, немногословен даже в антракте. Девушка отметила для себя, что Игорь может быть и другим. А он, слушая симфонию, уходил мыслями в иное измерение, куда может попасть лишь человек посвященный — подлинный меломан. Для него музыка была не просто фоном, как для большинства людей, а смыслом бытия. Вот, почему он не любил попсу, даже презирал ее, не говоря уже о том, что среди его друзей и приятелей вы бы не обнаружили никого, кто бы тащился от этой пресловутой, уже кое-кому набившую оскомину музыки масс, хоть русской или западной, хоть азиатской. 
Концерт завершился. Время близилось к вечеру, но на улице было еще душно. И после того, как Игорь и Нюра вышли из здания Концертного зала вместе со всеми остальными любителями классической музыки вживую, Игорь, вначале подумав посидеть на скамейке возле памятника Владимиру Маяковскому, решил все же посетить с Нюрой Патриаршие пруды. Нюра была не против. Масса людей направилась к станции метро Маяковского, а наша парочка — к Патриаршим прудам.


***

«В первой декаде июля, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появилась парочка…», — так мне хочется продолжить повествование этой главы. Именно Игорь, фанат Михаила Булгакова, предложил девушке прогуляться на Патриарших после прослушивания двух симфоний — Пятой и Шестой — Петра Ильича Чайковского.
В воздухе струится удивительно тонкий, нежный медовый аромат июльских лип, который ощущается далеко за пределами пруда. Наша пара, Игорь и Нюра, попав в тень высоких уже темно-зеленых лип с верху донизу покрытыми душистыми цветами, с приятным сильным ароматом, приземлилась на скамейку, откуда хорошо проглядывался водоём, где сейчас плавали два лебедя, чем-то напоминающих наших героев. Но прежде, Игорь, как истинный кавалер, постелил на скамейку для Нюры свой носовой платок, чтобы та не испачкала свое светлое нарядное платье.
Парочка пернатых, как видно, очень приковывала внимание гуляющих вдоль берега отдыхающих. Она также стала объектом для фотосессий на пруду. Однако лебеди оказались с характером — близко к людям просто так не подплывают. Поэтому многие, устраивая пикник у воды, прикармливают водоплавающих птиц.
Да, следует отметить, что во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, было многолюдно.
—А хорошо тут под сенью лип. Липа, как говорят, — не красна девица, как берёза, а зрелая мудрая женщина-мать. — Он, глубже вдохнув воздуха, продолжил: — Потому и цветёт лишь в июне-июле, наполняя воздух сладостным ароматом.
—Да, и дышится здесь легко! — воскликнула девушка, томно поглядев на своего кавалера.
—Вот, поэтому, Анна, я и решил пригласить тебя сюда. Летом, в жару в тенистом липовом парке, выражаясь вычурно, царит приятная прохлада.
В течение нескольких минут они молчали, созерцая лебедей в пруду, а потом Игорь нарушил тишину, резко поменяв тему:
—Анна, как тебе обе симфонии? А Пятая? Анна, а ты заметила, что Шестая шла перед Пятой? Необычно, да?! — Видя недоумённый взгляд девушки, Игорь опомнился: —Ой, прости меня, дурака! Я, наверное, тебя забросал вопросами?! Прости! —Девушка улыбнулась: —Мне уже нравится музыка, — лицемерно произнесла девушка, добавив: — Потому что она тебе нравится, Игорь.
Сама же Нюра уже минут через двадцать, сидя в зале, думала: «Зачем тратить свое время походом в филармонию, когда тоже самое можно послушать и дома. Включай магнитофон и все дела!.. Побыстрей бы все это закончилось!»
—Спасибо, Анна, — сказал Игорь, будучи сильно тронутым словами девушки. —Но… Как тебе сказать… — обдумывал свою мысль Игорь, — мне эти две симфонии Чайковского больше, чем нравится. Я ими живу, если можно так выразиться. У меня и магнитофонная запись этих двух симфоний есть. Я время от времени слушаю их, когда хочу вновь и вновь войти в это состояние…
—В какое состояние? — участливо поинтересовалась девушка.
—Знаешь, Анна, — начал в торжественной манере одухотворённый юноша, глядя то на носки своих светлых туфель, разгоняя речь, чуть ли не до речитатива, то в небеса, возносясь к ним мыслями, — если бы меня спросили, зачем Господь создал человечество, я бы предположил, что ради того, чтобы послушать Пятую симфонию Чайковского. А для этого нужно было сотворить противоречащих друг другу людей и от этого страдающих, и обречь их на тысячи лет скитаний, поисков, что и стало бы основой для рождения нравственности, культуры, искусства и, разумеется, музыки, вершиной которой стали бы обе симфонии Петра Ильича Чайковского. Не исключаю, что закат художественной и, в частности, музыкальной традиции, да и вообще все разрушительные события XX столетия, связаны с тем, что после Пятой симфонии, Адамовы потомки перестали быть интересны Творцу. —Юноша встал, сделал шаг вперед, расправил плечи, развернулся, чтобы лучше видеть свою собеседницу, вернее, слушательницу, набрал в легкие свежего воздуха, и продолжал: —Так вот, в Пятой симфонии человечество сумело окончательно убедить Создателя в том, что творчество способно побороть смерть, а значит, человек может разомкнуть оковы бытия, в которые Высшая сила его и заточила. Когда я слушаю, как в конце произведения вступают фанфары, мне всякий раз кажется, что эта музыка мощью торжества духа над естеством сейчас поднимет из могил мертвых. Но всякий раз, переживая этот грандиозный финал, я задавался вопросом: «Как можно было после такого написать Шестую симфонию, в которой, явно, смерть побеждает и добродетель, и любовь, и созидание и в которой нет финала: музыка, как и человеческая жизнь, обрывается случайно, на полуслове, на полу звуке? И я благодарен судьбе за то, что она дала мне ответ на этот вопрос…
—И что за ответ? — невольно спросила Нюра. 
—Знаешь, бывают в жизни моменты, когда… Это что-то вроде внутреннего кризиса, когда попадаешь в тупик, психологический, и не можешь из него самостоятельно выбраться. Ты ищешь ответы на свои вопросы, а они сразу не приходят — приходится переживать. Так вот, в один из самых сложных моментов на моем жизненном пути, когда случилось так, что некая темная сила пробовала отнять у меня мое творческое предназначение — знаешь, Анна, я человек пишущий и я очень люблю это дело — я интуитивно вынул из ящика письменного стола две аудиокассеты, подаренные мне отцом на день моего рождения три года тому назад, которым до того момента я не придавал особого значения. В своей комнате, вставив в магнитофон одну из двух аудиокассет, я включил запись. А получилось так, что я включил вначале не Пятую симфонию, а Шестую — в обратном порядке. И я не пожалел! Хотя… То, что я слушал, требовало от меня, как слушателя, столько эмоциональных сил, что у меня возникло ощущение будто я истекаю кровью вместо того, чтобы получать эстетическое наслаждение. —Игорь вновь сел на скамейку, закрыл глаза и продолжал: —Шестую симфонию, которую я, стоя у окна слушал с болью, — у меня ныло в груди — я дослушал. Она закончилась мрачным и беспросветным финалом, который очень соответствовал моему тогдашнему настроению — мысль как молния ударила меня: «Неодолимость рока — злой судьбы — была осязаема!» И после, я, опустошённый, лег на кровать. Казалось, лежал я целую вечность и даже не мог пошевелить ни одним своим членом — я впервые ощутил непреодолимую слабость в теле… недомогание. У меня в голове пробежала мысль: «А ведь, есть еще и Пятая симфония, которую я обязан прослушать. А если я еще и Пятую включу, то, может, она меня совсем добьет?» Я также подумал: «Но ведь, не может же быть такого, чтобы родной отец хотел мне плохого, подарив мне эти аудиозаписи!» Интуитивно, я понимал, что Шестая симфония — еще не финал. Это как у Саади. Однако я не помню точно его поэтических строчек, но смысл такой: не грусти, на смену дождливым и пасмурным дням обязательно приходят ясные, солнечные дни. — Нюра слушала рассказчика и не могла даже предположить, что музыка так же может истязать человека, его душу, как палач истязает тело мученика. Она посмотрела на Игоря, как скажем, мать смотрит на больного ребенка, которому она не может помочь — хочет, но не может, при это у нее кровью обливается сердце. Кажется, она впервые стала ощущать эмпатию, то есть, сострадание. И Игорь, будучи сам человеком эмпатичным, почувствовал это в Нюре, и он понял, что надо успокоить растревоженную душу подруги:
—И все же, собрав остаток сил, я встал, вставил вторую кассету в магнитофон и с содроганием включил… Зазвучали первые ноты самой величественной музыки, какую я когда-либо слушал в своей жизни. «Сокрушительная победа света над тьмой!» — вот, какая мысль меня посетила! Я продолжал слушать Пятую симфонию, где раздавались те самые звуки из гулкой пещеры гробового финала Шестой… А потом, — о чудо! — выйдя в самом начале из ада финала Шестой симфонии, музыка Пятой прошла сквозь чистилище человеческих тревог и сомнений… и вознеслась в рай. Когда слезы проступили на моих глазах при звуках возвращающих с того света финальных фанфар, я понял, что Чайковский написал Шестую симфонию именно как предисловие к Пятой. Потому что без Шестой, невозможно понять всю бесконечную неодолимость смерти, а без Пятой — что человек все равно способен ее победить!
 Побыв в своей комнате еще какое-то время после прослушивания Пятой симфонии, я решил выйти на улицу, на свежий воздух, пройтись. Было поздно. Помню, мама пыталась меня оставить, я что-то пробубнил ей, она перестала меня останавливать.
Я вышел на воздух, можно сказать, обескровленным, но чувствуя себя и победителем в своей судьбе. Я не знал тогда, да и не знаю сейчас, как именно сломить рок, но я знаю точно, что победить его можно — верой и творчеством.
 Именно тогда я и решил непременно написать большой роман о нас всех ныне живущих и погибающих в борьбе за лучшую жизнь. И это не потому, что претендую на какое-то признание, славу, деньги, но потому, что мне важно, чтобы этот слепок моего скромного творческого огня мог зажечь и другие уже потухшие сердца.
 Ну а жизнь уже имеет смысл, если ты хоть раз слушал Шестую и Пятую симфонии Чайковского! — заключил Игорь, пристально глядя на Нюру.
—Браво! Браво! — неожиданно прозвучал низкий голос мужчины, сопровождаемый его же бурными аплодисментами. Игорь от неожиданности оторопел. Недалеко от них, на противоположной стороне, располагалась другая скамейка, на которой сидел тот самый сверхэмоциональный тип. По виду — лет пятидесяти с лишним. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Из нагрудного кармана пиджака слегка высовывался край платка-паше бордового цвета. На голове красовался серый берет, лихо заломленный на ухо. Опирался он на трость с бежевым набалдашником из слоновой кости, кажется, изображавший собаку или волка с оскаленной пастью. Губы тонкие, рот кривоватый. Выбрит гладко. Светлый шатен, виски слегка серебрились. Правый глаз серый, левый почему-то голубой. Брови светлые, но одна выше другой. Одним словом – иностранец. И не то, чтобы просто иностранец, а, скорее, королевская особа, чем-то даже смахивающая на Эдварда VIII, — тот самый, что впоследствии получил титул герцога Виндзорского, вскоре после отречения от престола 8 марта 1937 года, лишь потому, чтобы вступить в брак с разведённой простолюдинкой Уоллис Симпсон, на что, кстати, правительство Великобритании не давало согласия. Однако он заявил: «Я нашёл невозможным исполнять обязанности короля без помощи и поддержки женщины, которую я люблю». Довольно-таки смелое заявление, которое мог озвучить истинный романтик. Нет, я не сужу его за это, мне вообще плевать на королевских особ, но бывший король отличался чрезмерной степенью галантности, ставя на чаши весов власть, пусть даже и конституционно ограниченную, номинальную, и просто женщину-американку. Кстати, подобное со стороны королевских особ или богачей коммон пипл  по душе! И неслучайно, певица Мадонна, так самая простолюдинка, которая прибыла в Америку на ПМЖ с шестью долларами в кармане, даже срежиссировала фильм про этот по тем времена беспрецедентный случай под названием «МЫ. Верим в любовь», в оригинале звучащее как «W.E.», то есть “Wallace and Edward”. Сама же аббревиатура выглядит как английское местоимение WE, что по-русски означает «мы». 
Ну да ладно, все это ассоциации. Наш же иностранец, встав, медленной поступью направился к скамье, на которой помещались Игорь и Нюра.
«Немец», — подумал Игорь.
«Англичанин, – подумала Нюра, — ишь, и не жарко ему в перчатках».
А иностранец, сделав несколько шагов по направлению к парочке, остановился на какое-то время, окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.
Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Игоря солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, и, наконец, подошел к молодым людям.
— Извините меня, великодушно, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, — что я, не будучи знаком, позволяю себе... но ваш рассказ, молодой человек, — обратился иностранец к Игорю, — произвел на меня неизгладимое впечатление, что...
Тут он вежливо снял берет, и Игорю ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.
«Нет, скорее француз...» — подумал Игорь.
«Поляк?..» — подумала Нюра.
Необходимо добавить, что на Нюру иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Игорю скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а... как бы выразиться... заинтересовал, что ли.
— Разрешите мне присесть? — вежливо попросил иностранец, и парочка как-то невольно раздвинулась; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.
— Я, в самом деле, заслушался вашим монологом, молодой человек, — сказал иностранец, обращая к Игорю свой левый голубой глаз. —Сколько оправданной патетики, какая красота слога, а главное — как убедительно! Я будто сам побывал в вашей, пардон, шкуре. Хотя, надо признаться, я не столь чувствителен, — тут иностранец обратил к Нюре свой правый серый глаз, — как, скажем, эта милая, прекрасная барышня. Нет, боже упаси! Ах, да, если я не ослышался, — тут иностранец снова обернулся к Игорю, — вы изволили говорить, что Господь Бог создал человечество ради того, чтобы послушать Пятую симфонию Чайковского.
— Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Игорь, — именно это я и говорил.
— Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.
 «А какого черта ему надо?» — подумала Нюра и нахмурилась.
— А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Нюре.
— На все сто! – подтвердила та, выказывая своё неудовольствие.
— Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, верите в бога? – он сделал удивлённые глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.
— Да, мы верим в бога, – чуть улыбнувшись удивлению интуриста, ответил Игорь. – Но об этом можно говорить совершенно свободно. У нас демократия и свобода вероисповедания.
Иностранец встал, а вместе с ним и молодые люди, спросил, даже привизгнув от любопытства:
—Значит, вы — верующие?!
— Да, мы — верующие, — улыбаясь, ответил Игорь, а Нюра подумала, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»
— Ох, какая прелесть! — вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на Игоря, то на Нюру.
— В нашей стране вера в бога никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Игорь, – большинство нашего населения сознательно и уже как несколько лет снова вернулась к вере наших предков, то есть, в Православие. Например, наши бывшие комсомольцы и пропагандисты стали попами. Как говорится, все возвращается на круги своя.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному Игорю руку, произнеся при этом слова:
— Позвольте вас поблагодарить от всей души!
— За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомилась Нюра.
— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он с подозрением обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по одному бывшему комсомольцу обращенного в попа.
 «Нет, он не англичанин...» — подумал Игорь, а Нюра подумала: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурилась.
— Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, — ведь это возврат назад, не так ли?
— А может, к истокам? – возразил Игорь иностранцу. —Ведь согласитесь, человек без веры подобен животному.
— Браво! – вскричал иностранец, – браво! Значит, вы полагаете, что атеисты, отрицающие бога, подобны животным? Ну, а как же ваш отец?! Ведь, Павел Петрович, если я не ошибаюсь, не изменил своего мировоззрения, не так ли? Ведь, он же не принял веры в бога и остался, как и прежде, атеистом?
—Прошу прощения, но откуда вы знаете, моего отца?
—О, это к делу не относится, — бросил иностранец.
—Нет, погодите, погодите… как вас там? Вы, кажется, не представились!
— Да, Игорь Павлович Рыбкин, я не представился. Но это недоразумение можно быстро исправить. Вот, пожалуйста, моя визитная карточка. —У иностранца, как у фокусника, по мановению ока в руке оказалась книжечка в темно-синем переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитная карточка.
— Извините меня, что я слишком увлекся нашим разговором и забыл представиться. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на парня и девушку.
Те сконфузились. «Неужели это он?» — подумал Игорь и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их юноше, девушка успела разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».
— Очень приятно, — тем временем смущенно бормотал Игорь, и иностранец спрятал документы в карман.
Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью.
— Значит, вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? — спросил Игорь.
— Да, консультантом.
— Вы – американец? — осведомилась Нюра.
— Я-то?.. — Переспросил профессор и вдруг задумался. — Да, пожалуй, американец... — сказал он.
— Вы по-русски здорово говорите, — заметила Нюра.
— О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.
— А у вас какая специальность? — осведомился Игорь.
— Я – специалист по парапсихологии.
«Это — он!» — стукнуло в голове у Игоря.
— И... и вас по этой специальности пригласили к нам? – заикнувшись спросил он.
— Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в вашем городе открывается Общество Оккультных Наук, и я приглашен для консультаций и мастер-класса. Я один из ведущих в мире специалистов по этой эзотерической науке.
— А-а! Вы психолог? — с большим облегчением и уважением спросил Игорь.
— Я — психолог, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Вы расстанетесь с Анной Морозовой на этой недели!
И опять крайне удивились и парень, и девушка, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:
— Имейте в виду, что я говорю правду.
— Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался Игорь, – мы уважаем ваши большие познания, но я по этому вопросу придерживаюсь иной точки зрения.
— А не надо никаких точек зрения! — ответил странный профессор, — просто вы расстанетесь на этой неделе, и больше ничего.
— Но требуется же какое-нибудь доказательство... — начал Игорь.
— И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: — Все просто: вы расстанетесь. Вы, молодой человек, никого не полюбите в своей жизни, ибо идеал вами придуманный, стоит выше всех живых существ на земле. И только та, кого вы ставите в один ряд с идеалом, вами придуманными, называя ее то Афродитой, то Венерой, то Симонеттой, которой вы сейчас больны и кого вы идеализируете сверх меры, останется в вашем сердце до последнего вздоха, и то, благодаря тому, что вы ее так и не познаете: не познаете ее плоти, что также подвержена тлену; не познаете ее подлинного характера с кучей недостатков, которые с возрастом лишь будут усугубляться. Ведь ей, Анне, недолго осталось легкой поступью ходить по этой бренной земле, точно так же, как и тому, кому принадлежит ее сердце. Нет, молодой человек, она вас никогда не полюбит, каким бы умненьким и хорошим вы ни были, как бы красиво вы ни выражали свои мысли, какие бы хорошие слова вы ни произносили в адрес вашей «Симонетты». И весит над вами всеми рок: им двоим, Анне и ее возлюбленному Егору, суждено быть жертвами мистического ритуала, к которому они идут неосознанно. Если первый идет к этому, отвергнув покровительство сильного мира сего, которая слезно на коленях умоляла его не покидать ее, то вторая идет к своей плахе, внутренне отвергая вашу привязанность к ней. И все это они делают во имя любви, которую они сами-то до конца и не понимают!
Ну, а вы, Игореша, вернетесь к своей Аллочке — нет, не потому что вы ее любите — вас отвергнут, как ненужный кусок. Женитесь вы на нелюбимой и будете с ней коротать весь остаток жизни, грезя по той, с кем вам не суждено быть вместе. Что ж, Игореша, я дам вам точное предсказание вашего будущего на ближайшие четверть века. Вы женитесь на своей Аллочке, которая будет вас терпеть, зная, что вы любите другую. Она нарожает вам двоих детей: девочку и мальчика. Вы переедите на постоянное место жительство в Канаду. Будут у вас и внуки, на которых перейдет вся вами не израсходованная любовь. Вы будете создавать в глазах других людей впечатление семейной идиллии, но… О да, вы напишите свой грандиозный роман-эпопею — дело всей вашей жизни. Но вам не быть с этой дурой, пардон, с этой Нюрой! Ну, да ладно, на этом все, я утомился от этих разговоров. А теперь, замри!.. 



Глава 13



—Игорь, очнись! Что с тобой?! — кричала Нюра над лежащим в обмороке Игорем. —Люди, помогите! Кто-нибудь вызовите скорую помощь! — По мановению ока возле лежащего на земле юноши и вопиющей возле него девушки собралась гудяще-бубнящая толпа зевак.
—Что это с парнем? — спросил один.
—Может, напился? — спросила другая.
—Да нет же! Видать, солнечный удар пережил человек, — прошамкала старушка в белом платке на голове, брызгая на лицо лежащего водичкой из пластиковой бутылочки. —Ох, и жарко же было сегодня! Точно говорю, полнолуние! — многозначительно заявила старушка.
—Кто-нибудь уже вызвал скорую помощь? — обеспокоенно спросила грудным голосом грудастая женщина в сиреневом платье.
—Да уж и не надобно. Вона, очи-то парнюга открывает, — радостно заявила старушка.
—Игорь, как ты?! — взволнованно спросила Нюра.
—А что случилось? Где это я? — сразу спросил очнувшийся, не менее ошарашенный Игорь, постепенно сознавая, что лежит на земле, да еще с мокрым лицом и волосами, а вокруг него толпится разношёрстная масса людей, сверля его любопытными взглядами.
—Ох и напужал же ты свою девку! — начала причитать шибко сердобольная старушенция. —Не бережете в себя, молодежь! Летом в самую жару без панам ходите, а зимой шапки не носите. Все фасоните…
—А куда подевался профессор? — конфузливо осведомился Игорь, когда двое мужчин поднимали его под руки, чтобы усадить на скамью.
—Какой профессор? — не менее конфузливо спросила Нюра.
—Ну, тот, что здесь с нами говорил, — сказал Игорь все еще слабым голосом. —Профессор…тьфу ты, не помню его имени. Ты же сама разглядывала его теснённую визитку. Так, куда же он девался? Анна? Что с тобой?
—Игорь, ты меня пугаешь! — пролепетала Нюра. —Не было никакого профессора. Мы с тобой были…
—Ей-ей, парня хватил солнечный удар! — встряла старушка. —О каком-то профессоре говорит. Я сама здесь уже битый час сижу. Заодно на энтих молодых людёв посматривала. А энтот парень, то бишь, Игорь, какие-то речи толкал непонятные, а потом, бац, как ни с того ни с сего и повалился наземь… будто подкосили парня.
—Граждане, ну, ей-богу, нельзя же так! Чего вы тут все столпились?! — громко во всеуслышание затрещал тенорком долговязый тип в клетчатом пиджаке и с такой же клетчатой кепкой на голове, и почему-то с искривленным треснутым пенсне на носу, которое, явно было ни к чему. —Пострадавшему нужен покой…
—Нужен и кислород! — вмешался и другой типчик, чуть ли не промяукав по-кошачьи. Да и смахивал он почему-то на жирного кота. 
—Вот, слышали, граждане, пострадавшему требуется побольше кислорода, а вы все тут столпились и ему тут кислород перекрываете. Кислород, если вы не знаете, нужен для жизнедеятельности организма, тем более такого ослабленного, как у него, — при этом Клетчатый указал своим корявым перстом на «ослабленного». —Да еще вдобавок смущаете молодых людей своим присутствием. Все, — заключил он, — финито ля комедия, концерт окончен ! Расходитесь, граждане! Парню вы ничем больше не поможете!
Толпа зевак стала постепенно, с неохотой, таять.
—Да, да, расходитесь, да поживей! — подхватил котообразный. —Вам бы только поглазеть на чужое недоразумение!
—А вы, бабуся, что вы тут встали как вкопанная? Вы что, исключение?! — нагло обратился Клетчатый к старухе в платке. —Идите, идите! 
—Я извиняюсь, — заговорила старуха подозрительно, — вы кто такой будете? Вы — лицо официальное?
—Эх, Анна Егоровна! — задушевно воскликнул Клетчатый. —Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на предмет. Все это, Анна Егоровна, условно и зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, Анна Егоровна. И еще как бывает!
Рассуждение это ни в коей степени не удовлетворило ту, к кому обращались «Анна Егоровна». Будучи по природе вообще подозрительным человеком, старуха заключила, что разглагольствующий перед ней гражданин — лицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное.
— Да ты кто такой будешь? И откуда, ты черт клетчатый, мое имя-отчество знаешь? Как твоя фамилия? — все суровее стала спрашивать бабка и даже стала наступать на Клетчатого.
—  Фамилия моя, — ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин, – ничего вам не даст.
Совершенно освирепев, старуха завопила:
—Да кто ты такой?
—Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этом городе, — отрекомендовался Клетчатый и щелкнул каблуком рыжего не чищенного ботинка.
—А вам-то двоим какое дело до всего этого? — возмутилась не на шутку бабка в платке. —Чаво это вы тут раскомандовались? —Вы что, начальство какое? Может, и документы есть при вас? —Чувствовалась в старухе старая закалка, которая могла верить только в мандаты и прочие документы.
—Никакое мы ни начальство, бабуся, — пуще прежнего оживившись, задребезжал Клетчатый, при этом наклонившись над старухой, как каланча, — мы просто наводим порядок. И нечего устраивать толпы. — Старуха хотела было что-то возразить, но вмешался котообразный, как видно, подельник Клетчатого: —Да-да, нечего беспорядки устраивать! И я с тобой, Фагот, согласен! Чего доброго, организуют какой-нибудь несанкционированный митинг, как в 90-м. Помнишь, Фагот?
—Ха, спрашиваешь! Конечно, помню, Бегемот! Я даже тебе дату точную назову и даже скажу, кто организовал, и что потом произошло.
—Не тяни кота за хвост, говори же! А то, смотри, я сам скажу! — возмущался котообразный типчик.
—Да не нужон мне твой хвост, Бегемот! Здесь, 12 марта 1990-го года Демократический Союз организовал этот самый несанкционированный митинг. Собралось три тысячи человек. А потом понаехали ОМОН-е «обезьяны» и начали разгонять митингующих. Ну и, конечно же, те ерепенились, за что были побиты тридцать человек, или того больше. Шибко активных упекли в каталажку.
—Ну, а ты знаешь, ради чего митинг устроили? — продолжал допрашивать своего подельника котообразный.
—Конечно знаю. Митинг был посвящен годовщине Февральской революции 1917-го года.
—Да ты эрудит, Фагот! — не без сарказма произнес котообразный тип.
—А я вас знаю, — крикнул Игорь в сторону двух болтунов.
—О, о нас почти все знают, благодаря твоему любимому Булгакову, — бросил Клетчатый.
—О да, Фагот, мы знаменитости! О нас только идиоты не знают, —с издевкой промяукал котообразный, поглядывая на старуху. —Пожилая женщина в белом платке хотела было возразить что-то двум типчикам, но котообразный крикнул: —Ну, чего уставилась, бабуся?! Сгинь отседава! — и старуха растворилась в пространстве с разинутым ртом, будто ее и не было. —И вы оба тоже! — обратился котообразный к девушке и парню.

***

Последние лучи солнца скрылись за горизонтом. Наступила темень и сразу же зажглись фонари. Птицы на Патриарших затихли, но людской гул вечерней Москвы лишь усилился. 
—Игорь, очнись же! — трясла за плечо оцепеневшего на скамейке парня девушка, стоя над ним и брызгая водой ему на лицо и шею из пластиковой бутылки. Прохожие подозрительно оглядывались на странную парочку, шептались.
—Перестань меня трясти… Пожалуйста, — произнес слабым голосом юноша. Нюра, поняв, что Игорь приходит в себя, сама чуть не оцепенела от радости.
Игорь постепенно приходил в себя, вспоминая свои видения, при этом думая: «Это же надо, так меня шарахнуло, что мне привиделся этот сатана Воланд, и этот долговязый Фагот с его неразлучным другом котом Бегемотом. О боже, хорошо, что мне не привиделись Азазелло с Геллой. Я бы умер в бессознательном состоянии. А я, дурак, еще и Анну привлекал к чтению этого, как оказалось, омерзительного романа…»
—Игорь, что же с тобой было? — затараторила девушка. —Ты вдруг резко замолчал — с минуту молчал, или дольше… Нет, целую вечность! Весь одеревенел, взгляд застыл! Я не знала, что и делать! Я даже подумала, что... Хотела людей позвать на помощь. С тобой такое часто бывало, Игорь?!
—Подожди, Анна, дай мне в себя прийти, — Игорь наполнил легкие воздухом, выдохнул. —Кажется, меня сегодня хватил солнечный удар. Сегодня жарко было… да и еще я с этими симфониями… Дай, пожалуйста, попить. —Игорь жадно всосался в горлышко бутылки и быстро ее опорожнил. 
—Да, верно, сегодня очень даже жарко было, — подтвердила обеспокоенная состоянием своего кавалера девушка. —Ну?! Чего вы уставились? Шли бы своей дорогой! — обернувшись, грубо бросила Нюра вставшим не далеко от них трем взлохмаченным девушкам-подросткам в коротких юбчонках. Те моментально отвернулись и пошли дальше, поняв, что дело пахнет керосином.
—Еще и полнолуние, — продолжал Игорь и неожиданно, взявшись за голову, простонал: —Ой, башка страшно ноет…
—Игореша, с тобой такое раньше случалось?
—Нет, в первый раз, — ответил юноша, а у самого в сознании прокручивались слова профессора о том, что он скоро расстанется с Анной, вернется к Алле, что Анна вместе со своим бывшим парнем попадут в какую-то передрягу, станут жертвами какого-то мистического ритуала. «Неужели я вернусь к Алле? — думал Игорь, — И у нас будут с ней дети? Неужели я покину свою родную Москву? Нет, этого не может быть! Меня даже под страхом смерти никто не заставит покинуть свою родину, а тем более, уезжать навсегда в какую-то холодную Канаду... То, что я напишу роман, в этом я не сомневаюсь: мне есть, что сказать и я хочу это сказать… Вот, что самое главное! Но неужели Анна…
—Ты что замолчал, Игорь? — прервала ход мыслей Игоря все еще обеспокоенная девушка.
—А на чем же я остановился? — спросил Игорь.
—Ну, ты сказал… — начала вспомнить девушка, — ты сказал, что ты пишешь большой роман и что на это твое решение повлияла Пятая симфония Чайковского. Это правда, Игорь?!
—Это правда, — тихо произнес Игорь, а затем добавил громче: —И я его обязательно закончу во что бы то ни стало. А роман я посвящу тебе, Анна! И вот что еще: прости меня за то, что я пытался тебя переделать. Оставайся такой, какая ты есть…




 









Глава 14




Однако, читатель, вернёмся к настоящему дню, когда Нюра готовилась к приходу гостя. Это была среда, 12 июля 1995 года, время после полудня.
Раздался дверной звонок ровно в назначенный час. «Ну, неужели не мог опоздать хотя бы минут на пять?» — мысленно возмутилась Нюра на счет своего гостя, доделывая последний штрих — наклеивание второй ресницы. —Ща! Погоди, Игореша! — в спешке выкрикнула она из коридора.
«Ах, женщины, женщины, они всегда в своем репертуаре», — подумал гость за дверью, а вслух выкрикнул: —Ничего страшного, подожду!
Пока Нюра, довершала свой макияж, Игорь Рыбкин терпеливо стоял за дверью квартиры №16 на шестом этаже с букетом белых роз в правой руке и с большим полиэтиленовым пакетом в левой, в котором покоились бутылка игристого «Дольче Спуманте Валле Кальда» и коробка шоколадных конфет «Моцарт». К несчастью для Игоря, в гастрономе шоколадных конфет «Чайковский» не оказалось — как раз к крепко заваренному черному индийскому чаю — не грузинскому!
Если вы заметили, то Игорь обращался к Нюре не как все — «Нюра», а используя ее полноценное имя — Анна. Игорю не по душе был этот деревенский, а значит, пошлый, на его взгляд, вариант такого красивого еврейского имени как Анна или Ханна. Поэтому все эти две недели знакомства с Игорем, с этим интеллигентным парнем, Нюра была преимущественно «Анной» и в ней, как она сама почувствовала, начали сосуществовать две личности: благородная Анна и простушка Нюра. Благородной ей приходилось быть с Игорем, а, например, с Манькой, с ее близкой подругой, она снова превращалась в саратовскую провинциалку со всеми из этого вытекающими. Разумеется, быть Нюрой для Анны Морозовой было проще. «Ненапрягуче», — как она сама выражалась. «Нюра» никого не напрягает и ни к чему не обязывает: ни саму хозяйку, ни прочих людей. А вот, Анна — наоборот! Аналогию можно найти и с одеждой. Например, есть одежда домашняя — такая широкая, нигде не давит, в ней свободно. А есть одежда для социума — она тесная, неудобная, давящая, натирающая. И вот, придешь домой с улицы и сразу начинаешь скидывать с себя неудобство, быстро переодеваясь во все домашнее — широкое, просторное, удобное, родное. Так и с именами!
Казалось бы, имя Анна — не такое уж и длинное, чтобы его переделывать для удобства произнесения. Но нет же, придумали формы еще проще, например, Аня, Нюра и в этом же духе.
Я думаю, для Игоря Анна не могла быть Нюрой по той простой причине, что он ее ставил выше всех девушек на свете, будучи человеком интеллигентным.
…Наконец, под красивую мелодию группы «Комбинация» дверь квартиры №16 распахнулась и на пороге предстала она…
—Ах!.. — ахнул, да и только, наш герой, увидев героиню нашего романа во всей ее красе, что чуть было не выронил из рук «Дольче Спуманте Валле Кальда», «Моцарта» и белые розы.
Прочитав строчки выше, вы, наверное, подумали, что наш интеллигентный юноша, воспитанный на классике, обладающий вкусом и выхолощенными манерами, изумился неписанной красоте Нюры? Ха-ха-ха, отнюдь! Увидев такое чудо-юдо, Игорь просто потерял дар речи… Это, по мнению нашего героя, было что-то на грани безвкусицы, издевательства над модой.
Так, с чего бы начать описание внешнего вида Нюры: с прически или макияжа? Нет, я лишь дам несколько штрихов, чтобы не мучить тебя, дорогой читатель.
Итак, на пороге предстала типичная российская бикса 90-х в стиле «Гранж» с пышным начесом на голове, густой челкой, уложенной в бок с обилием лака для волос, во всем коротком, тесном, узком, а значит и выпирающем — пышная грудь и такие же ягодицы. И, ко всему прочему, на тебя смотрят два фонарика — густо подведённые глаза с накладными ресницами. А по помаде насыщенного тёмно-вишнёвого тона было видно, что у девки давно не было секса и все говорит о том, что достаточно коснуться ее одним из членов, как она раздвинет ножки.
Вы думаете, что девушка расстроилась от реакции Игоря? Отнюдь! Даже наоборот, ей показалось, что парень был просто без ума от ее неписанной красоты. Боже, как же она плохо изучила этого выхолощенного интеллигентишку!
В общем, нашей Нюре пришлась по душе такая реакция Игореши — ее милое личико даже расплылось ясной белозубой улыбкой.
— Рада тебе, Игореша, — нежно поцеловав Игоря в его пухлые, как у Купидона губки, сказала Нюра, отчего он чуть было не присел на пороге. — Ну, проходи же! Что же ты встал как вкопанный? Это мне? —спросила девушка, указывая заманикюринным пальчиком на цветы.
—Д-да, — все еще ошарашенный, выдавил из себя Игорь. — Девушка чуть ли с силой вырвала из рук астеничного парня розы и пакет, впуская его в квартиру.
—Ты проходи в зал, Игореша, — крикнула Нюра, проворно вбежав в кухню. Цветы сразу же оказалась в вазе, шампанское и конфеты — в морозильнике минут на десять. 
Пока гость сидел в зале, разглядывая стены, увешанные цветными постерами, на которых красовались всклокоченное биксы, Нюра возилась на кухне, собирая на стол и одновременно разглядывая красивые белые розы, принесенные Игорем. Ее растрогали цветы — символ невинности и чистоты. Однако ей были по душе лишь красные розы, которыми ее баловал до недавнего времени ее бывший — Егор. Ох, и падка же была она на все красное, включая и цветы! Видать, есть в этом нечто физиологическое! А что до красных роз, то они, вероятно, испускают больше душещипательного аромата, при этом имея ту же форму, что и белые. Но цвет есть цвет, и самки падки не только на запахи и цветы, но и цвет, в который облекаются розы. А всё это должно быть в комплексе: и форма, и цвет, и запах, и то, как и кем все это преподносится. Что ж, это у самок на бессознательном уровне, когда они различают символы и знаки.
— Как твоя голова после вчерашнего, Игореша? — спросила Нюра, зайдя в зал с цветами в вазе.
— Спасибо, сейчас все в порядке. Сон — лучшее лекарство.
Зал был небольшой, но уютный с диваном-уголком и журнальным столиком, на котором после некоторого времени расположились принесенные Игорем бутылка шампанского, шоколадные конфеты, нарезанные фрукты и бутерброды.
Наши голубки уже попивали прохладное «Дольче Спуманте Валле Кальда», шампанское, закусывали «Моцартом», шоколадом, и мило беседовали под любимые Нюрины шлягеры, а со стен на них глядели все те же взлохмаченные биксоподобныные существа с томным взглядом — кумиры тогдашней фабрично-заводской молодежи, которая уже и не помышляла идти по стопам своих предков, но мечтавшая уехать за границу и которую возбуждали такие песни, как «American boy — уеду с тобой», «Russian girl», «Бухгалтер» и в том же роде.
—Аннушка, — обратился парень к Нюре, немного захмелев от уже выпитого фужера шампанского, — а у тебя есть что-нибудь другое послушать?
—Конечно есть, Игорёша, — уверено произнесла Нюра и стала с гордостью перечислять всех исполнителей песен, какие у нее были.
Надо отметить, что память у девушки на всю ею перечисляемую хрень, была отменная! Ну, как же, она каждый день слушала то, что слушало преобладающее большинство россиян того времени! Волей-неволей даже эту шнягу запомнишь, тем более ее крутили где попало и где не попало. Разумеется, была среди всей этой перечисленной Нюрой чепухрени и приличная музыка, но, к несчастью для Игоря, — мизер.
Ох, и страдал же наш герой, этот утонченный эстет, каким вы его уже знаете, от всей этой квазимузыкальной синкопической долбежки, лишь возобновляющая у парня вчерашнюю головную боль, отчего он стал нервничать, ерзая в глубоком мягком кресле, при этом даже не понимая, что перед ним сидит хоть и размалёванная красавица, но все же обычная самка, которую возбуждает все грубое и неотесанное, что было так не характерно для такого эстета, как Игорь, тащившегося, мало кто поверит, от симфоний Чайковского.
Тем временем, наша героиня, Нюра, вместо того чтобы проникнуться в истинную причину болезненного состояния Игоря, предложила ему поплясать, наивно полагая, что это взбодрит юношу. И дабы возбудить в Игоре хоть какой-нибудь интерес к танцам-обжиманцам, она вдруг вскочила с дивана, как ошпаренная, именно в тот момент, когда зазвучали первые аккорды «Эскадрон» в исполнении Газманова. Я, не будучи силен в сольфеджо, мог бы сказать, что в этой музыкально-танцевальной шняге под названием «Эскадрон» музыкальный метр происходит со смещением акцента с сильной третьей доли такта на слабый с использованием какого-то треньканья, переходящего в первые стуки ударника, производящего первые синкопы, без которых танцевальная музыка не была бы танцевальной музыкой.
Нюра согнула руки в локти перед собой и начала веретеном вращать предплечьями, сжав кисти рук в кулачки, одновременно наклоняя туловище влево-вправо, как маятник. А при словах «Мои мысли — мои скакуны» она, встав в позу всадника, стала изображать галоп, сама не ведая о том, что, по сути, демонстрировала Игорю, как она умеет скакать на партнёре в момент сексуального экстаза. Попросту же, она демонстрировала позу всадника, о которой Игореша знал лишь в теории. Другой бы парень на месте Игоря, увидев такое гривастое, да еще танцующее чудо, также пошел бы в пляс, прыгая и скача, радуясь жизни и видя перед собой не просто пляшущую девушку, а саму Афродиту, от которой так и хлещут во все стороны тонкие, зовущие к себе флюиды. Ах, объять бы эту нимфу, а потом затащить в кусты, до безумия ее зацеловав и отъе***, как сказал бы Сереж Есенин!
Во всяком случае, на месте Игореши, я бы, по достоинству оценив Нюрин порыв, активно призывающая своими телодвижениями к спариванию, немедля пустился бы в пляс, чтобы в итоге быть вознагражденным, опустошив в нее свои баки. Да, многое Игорь и Нюра успели сделать за прошедшие две недели, за исключением лишь одного, но, как я думаю, самого главного — «перепихнуться», мягко выражаясь. И Игорю сейчас предоставлялся сейчас этот шанец: вопрос лишь в том — воспользуется ли наш герой им.
А Нюра все также галопировала в такт музыке, вращала всеми суставами рук и ног, жестами заставляла Игоря смотреть на нее, смотреть, как она может ходить ходуном, скакать, прыгать, активно двигать молодым телом и вращать, дергать, трясти всем тем, чем можно было вращать, дергать и трясти, скажем, трясти грудями, но и вращать всклокоченным волосяным хвостом, ниспадающим с взлохмаченной головы.
А музыка продолжала звучать, продолжала играть, а Нюра все также ошалело в экстазе скакала по паркетному полу, сотрясая все тем, чем можно было сотрясать, шевелила всем тем, чем можно было шевелить, смачно двигала бедрами, тазом, при этом вновь и вновь залихватски крутя пропеллером хвост из волос. Все в Нюре изгибалось, прогибалось, загибалось, перегибалось… всё, всё в ней ходуном ~балось!..    
Но наш герой, Игорь Рыбкин, тщедушный и утонченный парень, с изящными музыкальными конечностями, иначе представлял романтические отношения. Он мысленно боготворил свою новоявленную Афродиту, но не знал еще, как справляться с этой бурной и неуемной стихией, и какой на самом деле нужен подход. Он боялся нарушить им выведенную гармонию отношений. Он даже не подозревал, насколько эта девушка проста, и что она не терпит сложностей — она открыта всем ветрам, ей ближе и роднее страсть, и, вообще, она любит красные розы, а не белые, которые ей решил преподнести новоявленный любовник, еще ее не отымевший.
А Игорь все сидит, да ерзает в глубоком мягком кресле, тогда как Нюра, живое пшеничноволосое воплощение Симонетты Виспуччи танцует — он же, робея, не решается до нее, богини, дотронуться. Хотя видно, что это живое воплощение идеала, призывает его, Игоря, к банальному коитусу, разжигая в нем страсть и похоть, которую он, к несчастью, окультурил до той степени сублимации, когда уже начинаешь верить в бредовую идею непорочного зачатия. Вот, что происходит, когда парень чересчур идеализирует свою избранницу, которая, на самом деле, переживая послезапретные времена в той стране, где  когда-то царило морализаторство в интимной сфере, квинтэссенцией чего стал знаменитый тезис «в СССР секса нет», стремится угнаться за прямолинейной западноевропейской своей сверстницей, для которой девственная плева — уже как тридцать лет такой же рудимент как, скажем, волосы на лобке, сбриваемые ею не только из соображений личной гигиены, но в целях удобства занятия сексом, но так, чтобы на этом интимном месте оставался едва уловимый эротический газончик; когда слишком голо — моветон!
Что же до восточных, но все же светских государств, где население исповедуют умеренный ислам, то там девственная плева — явление до сих пор табуированное и лишь жених обладает правом первой брачной ночи. Однако надо признать, на том же Востоке девушки куда погорячее, чем в Европах! Все-таки, сказывается обилие солнечных лучей на выработке половых гормонов. Вот, почему на Востоке девушек надо отдавать замуж, даже если они еще играют в куклы. Главное — успеть, а то родитель проворонит чистоту и невинность своей «дитяти», на которую всякий восточный и не менее озабоченный активист может покуситься, ибо также растет над жарким солнцем.
Ну, а ежели в пылу юношеской страсти юное создание все-таки лишилось девственности до первой брачной ночи, разумеется, в волю нагулявшись, то по совету матери своей, а мать плохого дочери не пожелает, прибегнет к гименопластике, восстанавливая свою разорванную гименальную ткань, чтобы потом преспокойненько выйти замуж невинной за нелюбимого. Вот, где рассадник лицемерия и ханжества!
А вот наша Нюра не такая, наша Нюра — девушка честная! Она девушка русская! Она не станет бежать в клинику, чтобы ей заштопали одно место! А вообще, хоть и было в ее жизни несколько половых партнёров, не считая все еще ею любимого Егора, она оставалась девушкой честной и порядочной. Ох, и нелегко же таким как Нюра живется в этом мире полного лицемерия! Вот, почему она оказалась в большом городе, где нет никому до других дела.   
К чему же я все это рассказываю?.. А к тому, чтобы было понятно: не Адам предложил Еве вкусить кисло-сладкого плода от запретного древа — древа жизни, а Ева — Адаму, как говорят, по науськиванию Люцифера, то есть, Светоча или просветителя, обратившего себя в змия. Ну, кто же будем отрицать шерше-ля-фам — универсальную причину всех бед — пардон! — всех начал?! И в этом смысле, поведение Нюры было предсказуемо, а иначе зачем же ей шляться по общественным местам: избавиться от тоски?.. Грусти?.. Заполнить пустоту?.. А, может, это банальное подчинение законам бытия?..
Ну и, как же ей было не цапнуть своими цепкими лапками с красными, но до боли привлекательными коготками, первый же привлёкший ее внимание предмет! И в качестве предмета послужил все тот же персонаж в своем вечном амплуа, — тот, что расстался со свой девушкой, тот, кого мы называем «трагическим героем». Такие более податливы!  И да, если вы хотите услышать любовную историю с грустным концом, идите в кафе на Арбате, которое в Москве; понаблюдайте там за молодыми людьми, и вы обязательно обнаружите хотя бы одно печально-задумчивое лицо, красноречиво само за себя говорящее. И Нюра оказалась права, легко подцепив такого парня, с которым также легко могла бы и расстаться.
И все же, Нюра надеялась, что Игореша не выдержит, присоединится к танцу-камланию, чтобы слиться воедино в тантрическом экстазе. Но как бы она ни шевелила округлыми бедрами, как бы она ни крутила округлым задом, как бы не подпрыгивали от таких телодвижений ее соком налитые, к себе зовущие груди-указатели, парень так и не присоседился к этой жгучей биксе с длинными растрепанными волосами. Другой бы, на месте Игорёши, нашел бы в этих движениях, к себе зовущих, эротический порыв.    
Нет, все упирается в воспитание и образование и еще то, под какую музыку тебя зачинали. Видимо, под ту музыку, под которую зачали Нюру, не был зачат Игорь; скорее, она была зачата под какие-нибудь «Ландыши», а Игоря — под какую-нибудь симфонию Рахманинова или того же Чайковского, так им горячо любимого.   
Бывало, придут молодожёны с какого-нибудь концерта Чайковского, одухотворённые, но не лишённые здоровой похоти, да зачнут будущего гения или, на худой конец, талантливого инженера или писателя. О чем это я? Да все о том же: скажи, что ты слушаешь и я скажу, кто ты; скажи, что ты ешь, и я скажу, как ты мыслишь. Что-то вроде этого.
Ну, в самом деле, кого можно зачать под русскую попсу? Ясно кого. Не буду говорить, ибо сами знаете, что у нас сегодня творится в стране.   
Итак, все попытки Нюры оказались тщетными — она так и не возбудила в Игоре желание потанцевать и слиться в экстазе, переходящий в половой акт, как у нее это произошло впервые с Егором.
Как же сейчас Нюре хотелось напиться водки и вновь зажигать под Газманова, борясь с двухнедельным стрессом — ведь, она рассталась с любимым, а теперь находится вот с этим кучерявеньким, у которого даже молоко на губах до не конца обсохло, а он все туда же, но правда помешанный на какой-то Камасутре и эротике, и которому она сомневается предложить напитка для взрослых — водки, а не этот шипучий «лимонад». 
Нюра невольно вспомнила ту первую вечеринку полгода тому назад, где она впервые познакомилась с Егором — как будто это произошло вчера: вчера она с ним познакомилась в моей хате, веселилась, танцуя до упада и подпевая эстрадным биксам. Эти воспоминания были и любимы ею, и одновременно так ненавистны. А сейчас мысленно она улетела в тот самый первый день их знакомства, который ничем из памяти не сотрешь, не смоешь, не соскоблишь. Как же ей хотелось сейчас всплакнуть в кулачок… Но нет, нельзя перед этим ботаном — неправильно поймет!..



Глава 15




Читатель, ты веришь в любовь с первого взгляда?!.. Лично я верю, и я знаю, что такое «дежавю»! Нет, не то патологическое дежавю, ассоциируемое с эпилепсией, а то, что свойственно молодому и здоровому организму. Так вот, мне попадались люди, причем их преобладающее большинство, которые не верят в эту, как они говорят, белибердистику, утверждая, что любовь, мол, глубокое и устойчивое чувство, не возникающее сразу, а формирующееся постепенно, и что с первого взгляда может быть лишь влюбленность, но не любовь. Трудно не согласиться с этими, на первый взгляд, разумными доводами, но все же, есть и исключения, и одним из них как раз и были Егор и Нюра, что бы у них там ни происходило! С самого первого взгляда все было взаимно и безусловно. Впервые в жизни Егором в отношении Нюры, также как у Нюры в отношении Егора, управляла не банальная похоть, а нечто возвышенное, что трудно объяснить или описать обычной прозой, но прибегая к поэзии:

Так бывает, что в мире тоскливом,
И на чудо порою скупым
Мы свою половинку встречаем,
С первой встречи лишь ей дорожим!

И любовь разгорается пламенем ярким!
Растворяетесь в нежности вы,
И два сердца стучат неустанно и жарко
Так бывает, но редко, увы!

Все расскажут глаза! Лишних слов им не надо!
И не нужен ответ на вопрос,
На двоих цель одна — бесконечно быть рядом!
Так бывает, и это всерьез!
   
И это, уверяю вас, была любовь с первого взгляда! В тот самый первый вечер их знакомства Егор, пробасив, поделился с Нюрой своим впечатлением: «Со мной такого не бывало... Я как увидел тебя… а потом услышал голос твой, меня будто шарахнуло! Не знаю, как это объяснить, Нюра… Я чуть было не выронил из рук ящик водки на пол… Да бог с ней с этой водкой… О чем это я говорю! Я, Нюра, в этой жизни никому не говорил про свою любовь, но я смело могу сказать, не кривя душой, хоть я и вижу тебя сегодня впервые… Я, Нюра, я…» — «Я тебя тоже давно уже люблю, Егорушка, — нежно посмотрев на парня, сказала Нюра. —У меня такое же ощущение, что и у тебя — будто я тебя знаю тысячу лет и в другой жизни… Но я точно знаю, что я тебя всегда любила».
Наши герои долго стояли на улице, обнявшись, едва освещаемые фонарным столбом. Они согревали лица друг другу своим теплым дыханием на этом мартовском морозце.
И вот, этим погожим июльским днем Нюра, сидя в кампании с этим ей уже опостылевшим юношей, все это вспоминала, а заодно сокрушалась: «Но почему же ты так поступил со мной, Егорушка!» Как же все в этой непредсказуемой жизни может пойти наперекосяк! А сколько соблазнов! Вот и она сидит сейчас в этой съемной квартире с другим!   
Опять в ее памяти предстал образ чистого, еще ничем не запятнавшего себя Егора, вошедшего в прихожую с ящиком «Столичной» в больших и сильных руках, позади которого стояли двое других парней, чуть ниже ростом, то тоже не хилыми, с огромными бумажными пакетами в руках полными всякой всячины, чем закусывают «огненную воду».
А компания у меня тогда подобралась неплохая — все фабрично-заводского происхождения: восемь парней, четыре девки, включая и Нюру; до чёртовой дюжины не хватало еще одного! Так что, у парней, у нас, была что ни на есть настоящая конкуренция! Ну, разумеется, двое были не в счет — Нюра и Егор.
После третьей стопки, как это водится в подобных компаниях, вспыхнула потасовка между двумя джигитами — Борисом и Бахой, не поделившими Маньку, подругу Нюры, — тоже такая же на вид вся моднющая, не озабоченная, хорошо отвязанная, но немного беременная, так как у нее почему-то аномально выпирал округленький животик.
За Бориса вписался его подельник Павел. Так вот, может, эта хрень закончилась бы куда драматичнее для Бориса и Павла, если бы не вписался Егор: он схватил обоих за загривки своими ручищами, как двух малых котят, и потащил на балкон, велев Бахе оставаться на месте, то есть, в зале. Баха, к моему удивлению, послушался Егора. Егор же прочитал двум драчунам «политинформацию», после чего они успокоились. А на самом деле, я точно не знаю, что сказал им Егор, но догадываюсь. Учитывая, мягко выражаясь, не столь миролюбивый нрав нашего хорезмийца Бахи, думаю, Егор предупредил тех не связываться с «башибузуком», то есть, с Бахой. Мол, это чревато для их здоровья — мол, могут остаться инвалидами-колясочниками. Так вот, после мозгоправства оба поняли, кто на вечернике самые главные, после чего стали вести себя как шелковые, а через пару часов вообще слиняли, да так, что никто даже и не заметил их исчезновения.
Вечеринка была в самом разгаре: играла музыка, с которой, ох, как хорошо шла водяра, разбавленная Колой или Фантой — коктейль местного разлива!
Манька, пышущая здоровьем и с еще не растраченной энергией, все также веселилась, танцуя и поя, кадрила парней, и между сессиями перескакивала с колен одного кавалера на колени другого, также побывав и на моих коленях, при этом своим тугим еще молодым задом, проверяя потенцию на нее пьяненьких парней. Уж она-то могла точно определить, у кого яйца побольше, у кого покрепче, а у кого и побольше, и по крепче сразу. Единственно у кого она не рисковала это самое делать, хоть была вся такая уже готовенькая, так это у Егора, ибо в этом она банально проявляла бабскую солидарность — не хотела ссориться с Нюрой из-за кобеля, пусть и самого лучшего. Понимала сука: «На чужой каравай рот не разевай», ибо с самого начала Манька заприметила острым глазом любовь с первого взгляда между Егором и Нюрой, ее лучшей подругой. А самой, шалаве, ох, как хотелось попрыгать и задком, и передком на этом амбале — и она мысленно завидовала подруге.   
Но ничего, Манька — не Анна Каренина, Манька не унывала, ей были чужды страдания великой ревнивицы, а тем более страдания Маргариты, которая готова была стать ведьмой, но во что бы то ни стало вызволить своего Мастера к Свету; она, эта Манька, прошмандовка высокого разряда, весь вечер плясала под Газманова, под Апину, под Нестора Хаддавэя и еще бог весть под кого, потея и распространяя в пространстве свои бабьи флюиды, на которые были так падки вместе с ней танцующие, вернее, дергающиеся в пьяном экстазе кобельки, сознавая, что все это лишь прелюдия к самому важному…
И на фоне всей этой фабрично-заводской шатии наши голубки, Егор и Нюра, выглядели божьим одуванчиками. Они были и так друг от друга пьяны, так что в основном ящик водки достался всем остальным. Эти двое успели пару раз выйти из квартиры наружу подышать свежим мартовским воздухом, пока Оля, Наташа и Манька трахались с нами пятью парнями до умопомрачения. Героиней же бала была все та же Манька, по очереди сношавшаяся с четырьмя ей приглянувшимися кобелями, ибо не была еще извращенкой, отдаваясь одновременно четырем членам, как это можно позырить в порнухе. Нет, Манька хоть и та еще Прости-Господи, но она была все же порядочной шалавой лихих 90-х, еще не извращенкой! Надо отметить, что каждый из парней, кто в тот вечер побывал с Манькой, ни о чем не пожалел, спустив свое в нее не менее трех раз.
Боже, братья и сестры, эти четверо, включая и Баху, были в тот вечер самыми что ни на есть «молочными братьями»! Но, были и молочные сестры в тот вечер — Оленька Климова и ее подруга-хохлушка Наташа Фоменко. И благодаря кому они стали в тот вечер молочными сестерами? Разумеется, мне, Николя Бланш! Ну, как же я мог упустить этих двух милашек — одну голубоглазенькую блондинку, другую — брюнетку, которые весь вечер не отрывали своих игривых и шаловливых глаз от меня и которым я на радостях спел под шестиструнную «Очи черные» — эту песню я посвятил Наташе, а потом я стал экспромтить песню о голубоглазке, тронувшая мою душу.
Оля не верила, что я сварганю песенку сходу, но я был так очарован ее голубыми глазами, я был в ударе, что сами строчки лезли мне в голову, где было все: и сравнение всех глаз и самые бездонные, как у рядом сидящей Оленьки и мило смеющейся, и испускающей лучистый свет, горящий так меня маня, и как я хотел запомнить этих глаз хрусталь, покуда буду жив.
—Оля, ты чо угораешь? Хары угорать! Я серьезно! Счас экспромтом сочиню песню, — сам улыбаясь сказал я смеющейся девушке. —Смотри! Слушай!

Немало видел в мире глаз бездонных,
Но все они померкли для меня,
Когда увидел глаз прекрасных, томных
Лучистый свет, горящий так маня…

Я глаз твоих прекрасных не забуду,
Их поволоку, голубую даль…
И сколько жить на этом свете буду
Хочу я помнить этих глаз хрусталь!

Хочу я ими вечно любоваться
И в них тонуть, как в море корабли…
Хочу я взглядом только их касаться!
Хочу дарить им свет своей любви…

В твои глаза до одури влюбился,
Когда увидел их я в первый раз…
Я в них, казалось, просто растворился
И мир вокруг, как будто бы, погас…

С тех пор живу в их отраженье ясном,
В их дымке яркой, нежно голубой…
Во взгляде очень трепетном, прекрасном,
Который мне дарован был судьбой…

И сколько б глаз не видел я на свете,
Твои прекрасней каждых во стократ…
Они мне маяком по жизни светят!
Они дороже всех земных наград!

Глаза твои, как отраженье моря…
Как ласковый прибой в рассветный час…
Свет глаз моих, твоим прекрасным вторя
При встрече вновь ликует каждый раз…

В них вся душа твоя теперь хранится,
В них все, что ты могла бы мне сказать…
Я в сотый раз хочу в тебя влюбиться,
Чтоб взгляд твой среди многих отыскать…

И пусть в твоих глазах бездонность неба,
Я улететь в него сейчас готов…
Хочу, чтоб былью стала скоро небыль,
Тебе я посвящаю сотни слов!

Ох и отдавались же они мне потом со всей страстью — Наташенька и Оленька! Это было незабываемо. Вот, ради таких моментов стоит жить. Как говорится, танцуй, пока молодой!
  Если бы вы в тот весёленький вечер со свежего морозца зашли в мою хату на пятом этаже многоэтажки, пропахшую алкоголем, табачным дымом и нашими возбужденными в сексуальном экстазе телами, уверен, у вас закружилась бы голова. Это я заметил по Нюре и Егору, которые после почти часовой прогулки по ночным московским улицам, зайдя в шумную от музона квартиру, бросились открывать все окна и двери на распашку. Кстати, вы никогда не оказывались в подобных помещениях после улицы? Нет?! Тогда, вам крупно повезло! В противном случае, вы сразу же поняли, что люди произошли от троглодитов. Впечатление на годы!.. 


























Глава 16



Даже самый положительный человек — далеко не ангел и, может, это и к лучшему, в противном случае, не было бы конфликта — ни внутреннего, ни внешнего, а была бы унылая тишь да гладь и божья благодать, где сюжета как такового и не было бы. Хотя дело не в самом сюжете — это дело второе, а в том, исправляет ли человек свои ошибки в борьбе со своими же слабостями, преодолевает ли он себя или ложиться придавленным под тяжестью неразрешимости. 
Вот, два молодых человека, Егор и Нюра, однажды мартовским вечером решили совместно снимать квартиру, чтобы жить вместе под одной крышей. Каждый день для них был праздником, они были счастливы. И они даже не подозревали, что грядут для них не лучшие времена. Ведь, надо всегда помнить: не всегда коту масленица!
Вот, минули первые три месяца их совместной жизни, а это уже начало июня — лето, Нюра начинает задумываться над смыслом жизни; понимает своим умом, что смысл жизни не только в сексуальных удовольствиях — можно  сказать, это все ей уже начинало приедаться, но и… «Конечно же, в детях!» — вслух восклицает она себе же, жаря картошку на газовой плите к ужину. Ночью же, укладываясь спать на их с Егором совместное ложе, она решается и задает своему мужчине вопрос: «Егорушка, три месяца как мы живем вместе. Мне хочется родить от тебя ребёночка, а для этого мы должны пожениться. Что скажешь, милый?»
Нюру, как биологическую самку, можно понять — ее миссия выполнить свое предназначение, создав потомство от надёжного самца, с кем она сможет, во-первых, все девять месяцев вынашивать плод в чреве своем, а, во-вторых, сможет совместно растить детей. Нюра девушка порядочная, должна выйти замуж и исполнить свой материнский долг, а следовательно, она рано или поздно задаст традиционный вопрос своему сожителю, который все никак не решится на «подвиг». А то, что они оба живут под одной крышей столько времени, в все никак не узаконят своих отношений, говорит не в лучшую сторону Егора, при том, то Нюра-то хочет замуж, а, инициатива должна исходить от мужчины! И у Нюры начинают закрадываться первые сомнения на счет Егора: «Годится ли он на роль мужа, или так себе — перекати поле?» 
И что же Егор может ответить на Нюрин вопрос, не будучи еще готовым ни на вразумительный ответ, ни на то, чтобы стать отцом? А ведь ему уже двадцать семь лет — вроде, не пацан, взрослый мужик, есть работа, на хорошем счету. Может же, в конце концов, взять на себя ответственность и за жену, и ребёнка, тем более что у себя на работе он начальник над другими охранниками. Но нет же, какие-то сомнения его еще одолевают — он не уверен в каких-то там финансовых возможностях, как он думает. Отец же его, Иван Александрович, упрекнул сына, что ли, когда Егор с Нюрой гостили у них в Можайске, что, мол, он в его возрасте уже был женат, и у них с его матерью было двое детей. Да и вообще, он с Алевтиной Егоровной, матерью Егора, хотели бы внуков, тем более им очень понравилась Нюра. Так что, в этом плане не было никаких противоречий, тем более, его он, Иван Александрович, обещал финансово поддержать молодую пару. Но Егор уверял родителей, что скоро его дела пойдут в гору и тогда он обязательно жениться и они заведут целую футбольную команду. Это было как раз в канун его перехода к Лобачевой Марине Владимировне в качестве водителя-охранника, которая обещала платить Егору в пять раз больше, чем на прежнем месте. Вот, на что рассчитывал Егор, уверяя своих родителей.
А на самом деле, всё у Егора и Нюры шло к открытому, внешнему конфликту — нужен был лишь катализатор. И этим катализатором послужила… Да, другая женщина — так называемая шерше-ля-фам! А самое худшее во всем этот конфликте было то, что это была не просто женщина, а очень богатая и влиятельная женщина, с которой даже бывший шеф Егора, батоно Гурам, не желал вступать в конфронтацию и, как вы помните, хоть и не хотел он отпускать своего лучшего сотрудника, Егора, но был вынужден, чтобы уберечь себя и свой бизнес от этой самовластной женщины — Лобачевой Марины Владимировны, которой так приглянулся этот амбал — Егор.      
Однажды зерно сомнений, попав на благодатную почву — в душу Нюры, начало хорошо прорастать, тем более, что Егор с июня по июль стал не то чтобы совсем поздно приходить домой, но и вообще  приезжать на следующие сутки, объясняя это тем, что в срочном порядке должен был сопровождать свою шефиню в тот или иной город в Московской или близлежащей области, но когда доброжелатели проинформировали Нюру об изменах Егора, она уже нисколько в этом не сомневалась, ибо чутье и предчувствие ее не обманывали. Ей не требовались доказательства в виде компрометирующих фотографий или видео — ей было достаточно посмотреть в глаза своему возлюбленному и задать прямой вопрос, разумеется, сперва накормив своего мужика после работы: «Ты мне изменял?!» О, видели бы вы этого амбала в тот момент! Казалось, этот амбал после такого вопроса уменьшился раза в два.
Егор, будучи парнем прямолинейным и незамысловатым, услышав Нюрин прямой вопрос, покраснел и прилип губами к кружке с горячим сладким чаем, как бы защищаясь этим предметом от девушки. Он не знал, что и ответить — не был готов к такому разговору, а по сему просто промолчал, что как раз-таки красноречиво говорило в пользу измены. Этим он окончательно подписал себе приговор. Как говорится, молчание — знак согласия, а тем более сопровождаемое краской стыда на лице. 
Да, конечно, спросите вы, какой может быть здесь криминал со стороны Егора, если он не был даже женат на Нюре — их отношения не были узаконены, а значит, какая это измена? Он «казак» вольный: с кем захочет, с той и будет! Но, моральная сторона вопроса все же не дает покоя, тем более он столько говорил о своей любви к ней. Вот, почему Егор, уходя, не стал оправдываться перед Нюрой — все-таки, ощущал свою вину. А вот, внутренне он себя оправдывал: «То, что можно мужику, того нельзя бабе!» Он также был уверен, что Нюра пожалеет, что его выставила, да еще среди ночи: «Тоже мне — сама потом еще приползет!» А вот, куда приползет, было еще не известно. И все же, Егор также не исключал вероятности возобновления их отношений. А спустя неделю после их с Нюрой разрыва он рассуждал уже иначе: «Если сама пойдет на примирение, я не стану сопротивляться». Проходит еще несколько дней, и он начинает понимать, что Нюра для него — смысл жизни, он начал уже рассуждать не иначе, как: «Что-то она не дает о себе знать… Ну, тогда, если гора не идет к Магомету, то Магомет сам пойдет к горе» — Егор начал сдаваться... Ко всему прочему, какой-то смутный и непонятный червь точил его нервишки. А все очень даже просто: он рисовал в своем воображении такую картину: Нюру окружает целая орава ухажеров, точно также, как в гомеровские времена, такая же орава, состоящая из видных и молодых женихов, досаждала царице Пенелопе, жене царя Одиссея, вынуждая ее сделать выбор в пользу того или иного кандидата в женихи, мотивируя это тем, что Итака не должна оставаться без царя. Сам же Одиссей, царь Итаки, в течение десяти лет или более того отсутствовал. Ну, кончено, Егор — не Одиссей и нет у него пока сына, скажем, такого же, как у Одиссея, Телемаха — продолжателя Одисеева рода, но, тем не менее, он начинал уже мечтать иметь детей от своей Нюры. И ему от мыслей, что кто-то досаждает его женщине, становилось не по себе: физиономия его, будучи и так грубоватой, ожесточалась, он сжимал челюсти до скрежета, усиленно работая желваками, сжимал и кулаки до покраснения, до скрипа. И Марина Владимировна, его работодательница и нынешняя, можно сказать, любовница, в последнюю неделю стала замечать за Егором эти внезапные вспышки гнева, которые он, однако, в себе усилием воли подавлял, ибо его служебные обязанности не позволяли ему лишнего, хотя в такие вот моменты Егору больше всего хотелось сорваться с места и бегом марш к Нюре отгонять от нее претендентов, как назойливых мух. Есть в нас мужиках это самое, когда, вроде и расстался со своей бабой, живешь с другой, а сам подумываешь, не трахается ли моя Нюрка или Манька с кем-нибудь другим. И вот, в такие моменты мы начинаем, как говорится, жить беспокойно: ежели стоим или сидим, то сидим или стоим, ерзая на месте; ежели за рулем, то обязательно превышаем скорость на дороге, а можем и сбить нерадивого пешехода, идущего на красно-жёлтый свет; ежели нонешняя баба скажет что неладное, можем ее и побить, а в лучшем случае бросить ее. В общем, нервничаем мы, мужики, по полной программе! Ведь, разошлись с первой, еще не остыв к ней. «Ну и что, что потрахался на стороне, мимо брачного ложа — что ж, у мужиков такое бывает. Ведь баб, согласно статистике, больше и все хотят быть счастливыми. Пусть каждая получит свой кусочек счастья, нечего жадничать! Но ведь все же бабы в этом отношении одинаковые, все они хотят потом не кусочка счастья, а целого пирога!» Вот, так порой рассуждал наш герой. Вот, так наш герой переживал, нервничал. Но, увы, он вынужден был оставаться на посту, как истинный солдат-наймит, держа себя в руках.   
Разумеется, в Егоре происходили метаморфозы и в связи с этим Нюра в глазах изменившегося уже Егора становится самым милым и положительным персонажем на всем белом свете — ведь, не она ему изменила, а он — ей; ведь, эта она урезонивала узаконить их отношения, в чем, по сути, нет ничего плохого, а даже наоборот, это указывает на то, что девушка относилась к Егору куда серьезнее, нежели он, Егор, к ней.
К концу второй недели его с Нюрой разрыва Егор полностью осознал свою вину перед ней, тем более, он был сильно к ней привязан: ему так не хватало ее глаз, которыми она с материнской нежностью на него смотрела; ее теплых рук, которыми она его нежно, по-матерински гладила, как маленького, а между тем он был такой огромный, необъятный; и этими нежными красивыми руками она подбирала по всей комнате им разбросанные носки, чтобы отнести их в ванную постирать их там. И, наоборот, когда он, вот так, по привычке разбросал свои носки у Марины в спальне, она демонстративно взяла их кончиками пальцев и выкинула в открытое окно. Он лишь спросил ее: «Ты брезгуешь мои носки?» Она ничего не ответила, а лишь выдвинула из комода выдвижной ящик и достала новые мужские носки взамен ношенных. Егор ничего не сказал, но понял разницу между Нюрой и Мариной. Он понял кто есть кто и кто относился к нему, как родному и близкому человеку. Вроде бы, такая мелочь — носки!      
Егор вспоминал не то, какая Нюра была в постели, а в постели, она была в миллион раз лучше Марины для него, а именно ее человеческие качества. Вспоминал, как она жалела птичек, бросая им хлебные крошки и семена. Вспоминал, как она приручила парочку горлиц, подкармливая их, как она помогла им в апреле высидеть птенцов. Вспоминал, как она кормила голодных уличных кошек и собак пищевыми остатками или специально покупала в магазине ливерную колбасу для них.
Егор вспомнил и то, как однажды он с Нюрой, возвращаясь домой из кафе, решил зайти в продуктовый магазин недалеко от их дома. Они как раз только начали переходить дорогу с двусторонним движением, когда Нюра заметила рядом стоявшую маленькую старушонку, бедно одетую, с пустым старым пластиковым пакетом в руке, как видно, тоже направлявшаяся в продуктовый. Старушка все не решалась ступить на зебру. Нюра сделала знак Егору и он, быстро сообразив, предложил старой женщине помощь. Но старушка была настолько медлительна, что Егор не стал мелочиться, а взял ее на руки, как маленькую девочку, и понес на руках до самого магазина. После, старушка неустанно благодарила Егора, от всего сердца желала ему здоровья, счастья, много детей, а он по-доброму и широко ей улыбаясь, уже подумывал накупить старушке продуктов, какие ее душа пожелает. Так он и сделал, заслужив тем самым еще большее расположение у Нюры.
До встречи с Нюрой Егор не замечал многих вещей этого мира или же был не в том состоянии, что замечать, как скажем, заметить одинокую и беспомощную старушку, нищего возле метро, просящего подаяние, голодных уличных кошек и собак… Нюра же благотворно  влияла на этого великана, который не видел, что творится у него под ногами — он видел, либо все красивое и привлекательное, либо все то, что угрожало безопасности.
И, как ты уже знаешь, читатель, Егор бросит Марину, намереваясь воссоединиться с Нюрой. Ему требуется всего лишь попросить у нее прощения за все: за нерешительность, за то, что заставлял ее переживать и нервничать, в конце концов, за эту мерзкую измену.   
Если у Егора внутренний конфликт перерастал в неприязнь к Марине, с кем он изменил Нюре, то у последней — в месть. Ей хотелось отомстить Егору, связав свою судьбу с другим молодым человеком, по ее мнению, надежным, с кем она могла бы создать семью. И пусть Егор кусает потом себе локти, узнав, как она, Нюра, счастлива с другим и что у нее появятся от другого дети, скажем, мальчик и девочка — есть своя семья, свое гнездышко.
И в действительности, Нюра оказалась далеко не божьим одуванчиком, какой представлялась она Егору в его воспаленном мозгу — она на вторые же сутки после расставания с Егором, в отместку, как вы уже знаете, знакомится с молодым парнем, Игорем, при этом также оправдывая свои действия: «Если мужикам можно, то чем же мы, бабы, хуже?»
Хоть Нюра и проявляла интерес к своему новому ухажеру, но полюбить его она так и не смогла — не мог Игорь, каким бы хорошим и умным он ни был, вытеснить собой из сердца Нюры ее бывшего, Егора. Если с Егором она была искренна, то с Игорем лицемерна. Взять хотя бы ее ответ на вопрос Игоря, понравились ли ей обе симфонии Чайковского, на что она ответила: «Мне уже нравится эта музыка, потому что она тебе нравится, Игорь». И как вы помните, она уже минут через двадцать, сидя в зале, подумывала: «Зачем тратить свое время походом в филармонию, когда тоже самое можно послушать и дома. Включай магнитофон и все дела!.. Побыстрей бы все это закончилось!»
Когда человек любит своего партнера, он всегда с ним искренен. И если, ему, скажем, что-то не нравится, он не станет кривить душою, а выскажется прямо и честно. Игорь не раскусил Нюру. Видимо, в самом деле, был о ней высокого мнения или же не хотел замечать ее недостатки, будучи ею очарованным.
И все же, сердца Егора и Нюры тянулись друг другу на расстоянии, а разлука и чужие их сердцам люди, для первого это была Марина, а для второй — Игорь, лишь усиливало действие. Не надо быть провидцем, чтобы понять, что они все равно должны были воссоединиться и быть вместе. Вот только нужно было время!
Было нечто общее между еще малоопытным двадцатилетним Игорем и матерой сорокатрёхлетней Мариной. Что же это было, что их так роднило? Думаю, их желание подчинить себе другого, чтобы быть с теми, кто их не любит, но каждый по-своему: если первая — за счет своего богатствам и влияния, то второй — за счет своего интеллекта и высокой степени образованности, что в итоге переросло во внутренний конфликт каждого. А любовь — вещь иррациональная, непредсказуемая!
Игорь был любим Аллочкой, но им же игнорируемой. Что же должно было такое случиться, чтобы Игорь вернулся к Аллочке? Разумеется, «протрезвление» и самовнушение, что, мол, Аллочка — единственная девушка в мире, кто по-настоящему его поймет и пожалеет. И видимо, в самом деле, Игорю нужно было познакомиться с такой девахой, как Нюра, чтобы еще многое понять.
А была ли разница между Мариной и Игорем? Конечно же, была, да еще какая! Если Игорь был безобиден и чист душой, то этого вот никак нельзя было сказать о Марине! Этот великан Егор попал в западню, рискуя жизнями и других — тех, кто его любил.   
Марина, будучи статусом намного выше Егора, подчиняет его себе, разумеется, деньгами, но это все условно, так как она сама привязалась к этому сильному молодому мужчине, но внешне старается этого не показывать, не срывая с себя маску «хозяйки жизни». И эта неестественность уже порождает противоречие между ее чувствами к Егору и ее социальным положением. Ей, как и всякой нормальной бабе, хотелось сильного мужика, и быть под мужиком, но те условности, которым она была подчинена и которыми она жила, делали ее, по сути, несчастной женщиной.
И ведь, с самого начала Егор не испытывал к Марине каких-либо чувств, но она его временно подкупала тем, что не была такой, как все. Марина хоть и возрастная уже женщина, но все же внешне привлекательная. Было в ней и то, что и отталкивало от нее мужчин, в частности, Игоря, тогда как Нюра по всем параметрам подходила Егору — точно также, как не подходила ему Марина, что и стало причиной того, что он ее бросит, несмотря на ею обещанное ему богатство и влияние. Да, этой зрелой женщине нужен был именно такой физически сильный самец, да еще и молодой, но уже давно не пацан и от которого ей как раз и хотелось зачать будущего своего наследника ею созданной бизнес-империи.    
Марина относилась к тому сорту людей, людней-хищников, которым, уж если в их когти и попадется жертва, то они никогда ее не отпустят. Такова ее природа — такова ее воля. И не приведи бог, если вы ее заставите встать перед вами на колени, когда она в состоянии глубокого душевного стриптиза. Вы еще поплатитесь за это — кровью поплатитесь! Да, если бы вы знали, что против вас замышляется, вы, либо сами убили бы своего преследователя, либо бежали бы от него без оглядки.   






















Глава 17




Итак, все попытки Нюры разжечь активность Игоря оказались тщетными — она так и не возбудила в нем желания потанцевать и слиться в экстазе, логически переходящим в соитие, как у нее это происходило со всеми ее половыми партнерами, включая и Егора.
И вот, сидя с уже ненавистным ей Игорем, Нюре хотелось напиться водки. Она все-таки притронулась к Егоровой заначке, после чего стала предельно откровенной. Как говорится, что у трезвого в уме, то у пьяненького на языке. Она стала говорить Игорю, что думала о нем, то есть, говорила правду, после чего он начал расценивать ее поведение как неадекватное. А вот я бы, наоборот, расценил как раз адекватным! В алкогольном состоянии человек становится откровенным, искренним, правдивым. Не зря же древние говорили in vino veritas, что многие так раз-таки понимают превратно. А ведь, не в самом вине истина обитает, а в человеке, которому вино развязывает язык. Кажется, один немецкий мыслитель, не помню точно имени его, сказал, что язык изобрели, дабы скрывать свои истинные мотивы. Вот, почему умные руководители больших компаний устраивают корпоративы — раньше они назывались «банкетами» — где вино, шампанское и водка текут рекой, развязывая языки самым неоткровенным, а соглядатаи докладывают боссам, кто что не так сказал, в частности, о руководителях. Разумеется, одним спиртным нельзя ограничиться, нужны и провокаторы, а они в любой серьезной компании есть. Это — старая традиция. Тоже самое можно было наблюдать и при царских, королевских дворах, а потом уже при дворах каких-нибудь авторитарных лидеров, скажем, Муссолини, Гитлера или того же легендарного Иосифа Сталина.    
—Знаешь, что Егорёша, — выкрикнула Нюра в алкогольном опьянении, — катился бы ты со своими симфониями Чайковского, Камасутрой и еротикой куда подальше! — В гробу я видела все это в белых тапочках! Не можешь бабу оприходовать, слюнтяй! Нет чтобы быть нормальным мужиком, только болтаешь! Да что ты за пупс такой! —Понизив голос Нюра продолжала свою безжалостную и несправедливую речь, жаля парня: — Да и вообще, есть ли у тебя достоинство, ботан несчастный?! — при этих словах Нюра указала своим перстом ему между ног. — Да баба тебя нагнет, мама не горюй! Тебя самого надо е… — здесь Нюра осеклась.
Игорь был шокирован. Таких обидных слов ему никто в жизни не говорил, а тем более слышать такое от той, кого он боготворил. Он смотрел на Нюру, а из глаз вот-вот должны были брызнуть слезы. А Нюра, сделав паузу и рыгнув, продолжала:
—Ну, чего уставился как баран на новые ворота?! Беги же к своей мамочке, которая тебя, как птицу, с руки кормит, или к своей Аллочке, которая тебя пожалеет, погладит по твоей кучерявенькой головушке. — Нюра была в ударе, злорадно посмеиваясь над парнем. —Иди, иди, поплачься своим жидовкам! Скажи, что я такая-рас-такая!
—Быдло ты! — прокричал Игорь, резко вскочил с кресла и решительным шагам направился в прихожую, повернул ключ, снял цепочку с двери, открыл ее, чтобы выйти и уже было вышел за дверь, но, передумав, вернулся, вошел в комнату и стал кричать: —Я к тебе со всей душою… А ты… ты ведешь себя как последнее быдло!
—Да, быдло! — злорадствовала разъяренная пьяная Нюра. —Но это быдло вот таких ботанов как ты кормит-поит, да еще вам задницу подтирает! Вот, поэтому мы и быдло! Доля наша такая быдляцкая! Радуйся, интеллигентишка несчастный, любитель еротики и всяких там Камасутр! — Игорь открыл было рот, чтобы что-то еще выкрикнуть, но из-за его спины прогремел бас:
—Что за шум, а драки нет? — Игорь, услышав голос из-за спины, чуть со страху не наложил в штаны. Его всего передернуло, лицо перекосило, он мгновенно застыл на месте в той же позе, в какой стоял, даже не опустив вытянутой вперед по направлению к Нюре руки.
—Да ты опусти ручонку-то свою, — произнёс все тот же низкий голос. — Так, что же здесь происходит? — опять прогремел бас, принадлежащий большому молодому мужчине лет под тридцать. Поравнявшись с Игорем, он слегка шлепнул своей тяжелой пятерней по вытянутой руке хлюпика, отчего та резко упала, как у поломанной игрушки. — Да ты не боись, шеф, — добавил верзила, строго изучающе поглядев сначала на Игоря, а потом мягче — на Нюру.
Нюра, увидев Егора, чуть не накинулась на него от радости, но сдержалась — бабская натура перевесила.
—Ты?! — изумилась девушка. И в этом «ты», все-таки, чувствовалась радость к прибывшему так нежданно-негаданно. А Егор это прочувствовал, отчего радостно оживился:
—Я! А то, кто же? Чай, ждешь кого али нет?! — Девушка решила промолчать.
—Ну, я тогда пойду, Анна, — робко произнес Игорь и направился к входной двери.
—Да, да, иди, Игореша. Если что, позвони. И да, Маше привет передавай, — произнесла Нюра. 
Егор посмотрел уходящему парню в след, но ничего не сказал — лишь улыбнулся.
…Бывшие сожители остались наедине.
—Егор, закрой дверь на ключ, — велела Нюра своему бывшему. Тот с готовностью выполнил веление своей Нюры, а когда вновь вошел, то увидел девушку возле газовой плиты, ставившей чайник с водой на огонь.
—Чаю будешь? —спросила она.
—Буду, — коротко ответил тот.
—Ну, что стоишь, садись на свое место.
Егор с еще большей радостью выполнил веление своей Нюры. И вот, он сидит на своем стуле — на своем законном месте, откуда он, как орел, может обозревать всю их большую кухню, круглые настенные часы над входной дверью, а также рядом сидящею свою бывшую и вот уже настоящую девушку-женщину, пусть и такую размалеванную и вульгарную, но свою.
—Ты прости, я быстро, — встав из-за стола, бросила Нюра и поспешила в ванную — как видно, отмыться от всего того, что был на ее лице.
…А между тем, наш бедный Игорь выскочил из подъезда, как ошпаренный, полный глубоких и печальных дум. Удаляясь быстрыми шагами от эпицентра, он все же обратил внимание на вишневую девятку, пришвартованную к многоэтажке, так как внутри ее салона было не менее сотни красных роз. И все же Игорь не стал замедлять своего шага, чтобы внимательнее рассмотреть эту необычную картину, а продолжал все также быстро удаляться в сторону автобусной остановки. «И зачем я стал ей грубить? — терзался он. —Ну и дурак же я несдержанный. Ладно она… а я… Она была пьяна… а что у трезвого в уме, то у пьяного на языке. Надо было просто промолчать, встать и спокойно уйти. А тот здоровяк, видимо, ее бывший… Егор. Да… действительно, великан! И родит же русская земля таких!»
Размышляя и таким образом дойдя до остановки, в памяти Игоря вновь предстала вишневая девятка полная красных роз. Он решил вернуться и увериться, не показалось ли ему все это.
—Эй, кент, чего уставился в машину? — второй раз за день неожиданно раздался за спиной Игоря бас. Но в этот раз Игорь уже не испугался, он обернулся и увидел…
—А что, нельзя? Запрещено законом? — огрызнулся Игорь здоровяку.
—Отчего же, можно, — сказал здоровяк. —А, кстати, что у тебя с Нюрой?
—С какой Нюрой? А с Анной, что ли?
—Да, с Анной. Что у тебя с ней?
—Ничего.
—А зачем приходил?
—А с кем я разговариваю?
—С ее мужем — вот, с кем. Так, между вами что было? —Игорь не хотел компрометировать девушку и быстро ответил, что в голову пришло: 
—Я с Машей встречаюсь. А пришел к Анне за советом. Ведь, Маша ее подруга. Я решил на Маше жениться.
—Ах так, ну тогда ладно. Можешь идти…
—Могу? А, ну тогда премного благодарен, сударь! — с сарказмом ответствовал Игорь, развернулся и ушел прочь. А Егор посмотрел вслед парню и подумал: «Врет же козлик… ну и да ладно».
…Выйдя из лифта на шестом этаже с охапкой красных роз, Егор столкнулся со своей соседкой по этажу, с бабой Асей. Та выходила из своей квартиры с собачонкой, которая никогда не лаяла на Егора, потому что тот, видимо, очень подавлял собачонку своими габаритами.
—Здравствуйте, — поздоровался Егор с соседкой.
—Здравствуй, коль не шутишь, — проскрипела баба Ася. —Чой-то давно тебя не видать, соседушка.
—В командировке был, — бросил Егор старухе, открывая дверь от своей квартиры.
—А вот, пока тебя не было, соседушка, у твоей и ухажеры появились, — начала свою интригу старуха. Егор повернулся к ней и очень низким голосом пробасил:
—Если я еще раз услышу из твоего поганого рта подобное, я тебя на месте, старуха безмозглая, разорву на мелкие кусочки, в мешок полиэтиленовый затолкаю вместе с твоей крысой (Егор взглядом показал на старухину собачку) и закапаю в лесу. Поняла меня?! — Старуха восприняла угрозу Егора всерьез и попятилась обратно в свою квартиру, стала закрывать дверь, но Егор вставил в дверной косяк свою большую ногу. —Смотри у меня, старая мразь, никакие участковые, никакие менты тебя не успеют спасти! Держи свой язык поганый за своими гнилыми зубами. И если еще раз вякнешь на мою жену, обзовёшь ее последним словом, я клянусь богом, сделаю, что обещал. Всё! — выдохнул Егор, развернулся и пошел восвояси.
…Когда Нюра вышла из ванной — вся такая натуральная, посвежевшая, мылом и шампунью благоухающая, в лёгком летнем халатике и с обернутым вокруг ее длинных мокрых волос полотенцем на голове, она от такой неожиданности в квартире, откровенно ахнула:
—Ах, что за чудо!
Вся квартира была заставлена красными розами и ни одной белой — Егор уже успел выбросить в окно белые розы, стоявшие в вазе, куда полетели и «Моцарт», и недопитое «Дольче Спуманте Валле Кальде», и все прочее, что было на столике.
—Ты извини, Нюра, — сказал Егор, — я тут немного похозяйничал.
—Не извиняйся, ты же у себя дома, — уже спокойно произнесла Нюра, как будто не было ни измены со стороны Егора, ни разрыва в отношениях, ни этих двух мучительных для обоих недель.
—Спасибо, любимая, — произнес Егор. В душе у него был праздник.
—И тебе спасибо за цветы, за внимание.   
Двухнедельная разлука для них обоих показалась целой вечностью, и они уже не могли более сдерживать себя, бросившись друг на друга. Стояли они долго, обнявшись, тяжело дыша от охватившего их волнения, приятно сдавливающее грудь. От быстрого и сильного кровообращения их сердца отстукивали словно молотом по наковальне, эхом у них отдаваясь в мозгу, а вены на висках и запястьях сильно пульсировали, наполненные жизненными соками и гормонами.
А еще у них обоих было ощущение, будто в этой жизни они встретились впервые, как в тот самый первый раз на вечеринке и Егор опять повторил почти те же слова любви, что он произнес Нюре  впервые, когда они стояли тем мартовским вечером на плохо освещённой улице, а Нюра почти повторила свои слова. Но теперь, встав на ступень выше, они в свои слова вкладывали куда более глубокий смысл, чем тогда.
Вся квартира источала аромат красных буйных роз любви и страсти, смешиваясь с ароматами друг друга любящих сердец. Губы девушки сочились сладкой влагой, звали к поцелуям… Егор же нежно обхватил ее своими лапищами, чуть ли не укрыв ими ее спину, нежно притянул к себе, еще раз захватил в свои жаркие объятия, что она чуть было не задохнулась в них. Он, смекнув, в чем дело, ослабил хват. Она, выдохнув воздуха из легких, рухнула ему на руки, а он подхватил ее, вознес чуть ли ни до потолка, держа ее как ребёночка на весу и счастливо вальсировал с этой приятной ношей по комнате и напевал слова из песни, которые ему снились накануне, с той лишь разницей, что лепестки белых роз из его уст звучали как «красные»:

Подними глаза в рождественское небо
Загадай всё то, о чём мечтаешь ты
В жизни до тебя я так счастлив не был
Для тебя одной, их так любишь ты
Эти красные цветы

Я люблю тебя до слёз
Каждый вздох, как в первый раз
Вместо лжи красивых фраз
Это облако из роз
Лепестками красных роз
Наше ложе застелю
Я люблю тебя до слёз
Без ума люблю


















Глава 18




Солнце уходило на запад, все еще распространяя свои яркие, но уже не столь жгучие лучи, как в обеденное время. Предвечерне в безоблачном небе кружили стрижи, испуская сверхчастотные свистящие звуки. А в это время в зале квартиры №16 на шестом этаже дома №75 лежали приятно истомленные любовью на раскрытом диване наши герои.
—Я скучала по тебе, Егорушка, — нежно произнесла девушка, лежа сверху на своем гиганте и разглаживая своей белой, изящной ручкой густо поросшую рыжей шерстью широченную грудь, которая мерно, в такт словам говорившей, то вздымалась, то опускалась.
—Мне тебя тоже не хватало, Нюра, — пробасил лежащий как гора амбал. При этом он также с любовью и нежностью смотрел на свою возлюбленную. —Я, Нюра, дышать не мог без тебя — будто в груди воздуха не хватало и ноет, и ноет вот здесь, — гигант показал своей тяжелой пятерней на свою волосатую грудь. —Я понял, никакая баба на свете не стоит твоего мизинца... Да что мизинца, — плевка твоего не стоит! Никто мне не нужен, кроме тебя! Вот, так, Нюра! Это я понял за эти две недели разлуки, — заключил лежащий и поверженный любовью богатырь.
—Значит, ты предлагаешь руку и сердце? — лукаво спросила девушка, перестав чесать кучерявую грудь своего возлюбленного.
—Я жениться на тебе хочу и баста! Детишек нарожаем! Хочу семью… Большую семью! Хочу тебя всегда радовать! Хочу, чтобы ты всегда была счастливой!..
А Нюра, все также лежа на груди своего амбала, думала: «Эх, какая же, все-таки, я счастливая баба! Может сейчас ему сказать, что я беременна?..»
—А между прочим, — прервал мысли девушки Егор, — когда я спускался вниз за цветами уже во второй раз, я натолкнулся на этого кучерявенького парнишку, который был у тебя в гостях. —Нюра напряглась, услышав про Игоря. Молчала, сдерживая свое учащенное дыхание.
—Так вот, он… Кажется, Игорь, да?! — Нюра кивнула. —Этот самый Игорь уставился на мою машину — разглядывал цветы. Ну, я ему, конечно, помешал малость, спросил, в чем дело. Он мне стал дерзить. Потом я спросил, какое отношение он имеет к тебе.
—И что он сказал? — не выдержали нервы Нюры, и она сползла с Егора, встала, надела халат.
—Что, в самом деле, Манька собралась выходить замуж за этого жиденка? — сев на диван, спросил Егор.
—Ты хочешь услышать правду или тебе соврать? — уже собравшись с мыслями сказала Нюра, стоя спиной к сидящему.
—Кажется, я уже знаю правду, — спокойным тоном сказал Егор, и притянул к себе девушку, усадив ее себе на колено. —Я тебе доверяю, Нюра. А доверяю, потому что я тебя люблю. И даже…
—Молчи, Егор! — крикнула девушка. — Больше ни слова! У меня с ним ничего не было… У меня вообще ни с кем ничего не было. Мы просто общались… И тут Нюра настойчиво стала задавать вопросы: —Ты слышишь меня?! Ты мне веришь?!
—Я тебе доверяю, Нюра, — страстно повторил свою мысль гигант и поцеловал свою возлюбленную в губы. Они долго сидели так, слившись в поцелуе, пока над городом не спустились сумерки…
—Я беременна, Егор, — спокойным и ровным голосом произнесла Нюра после того, как они отлипли друг от друга, сама же внимательно смотрела в темноте на силуэт своего мужчины, будто видела выражение его глаза. Скорее, видела, так как ее глаза были уже привычны к сумеречной темноте.
—Что?! — по интонации Егора чувствовалось, что он в замешательстве и что он одновременно подбирает нужные слова. —В самом деле? Ты… ты не шутишь, Нюра?.. Ну, разве можно над этим шутить? — сам же себе задал вопрос гигант и сам же на него ответил: —Да нет же, моя любимая так шутить не будет! Она не такая! — Нюра же молчала и улыбалась. —О, Нюра, любимая моя, я — самый счастливый человек на всем белом свете! — Егор встал, взял на руки Нюру и закружил в вальсе, опять напевая от счастья его в последнее время любимую песню:

Подними глаза в рождественское небо
Загадай всё то, о чём мечтаешь ты
В жизни до тебя я так счастлив не был
Для тебя одной, их так любишь ты
Эти красные цветы

Я люблю тебя до слёз
Каждый вздох, как в первый раз
Вместо лжи красивых фраз
Это облако из роз
Лепестками красных роз
Наше ложе застелю
Я люблю тебя до слёз
Без ума люблю

***

Нюра и Егор сидели за кухонными столом, ужинали. Он с присущим ему волчьим аппетитом уписывал котлеты с макаронами, запивая сладким черным чаем из красной фаянсовой кружки, не забывая при этом лукаво подмигивать Нюре. А она, облокотившись о левый локоть, а правой рукой помешивая чайной ложкой свой кофе, томным взглядом пожирала своего сильного, жующего мужчину, сочетая этот взгляд с другим, более похожим на то, как если бы мать смотрела на свое любимое чадо.    
Егор сидел с голым мускулистым торсом, лишь обмотав талию большим махровым полотенцем после ванной, а Нюра, вся такая белая, сочная, — в легком атласном халатике розового цвета, едва прикрывавшим ее прелести: вздымающуюся и опускающуюся грудь и выпирающие ягодицы. Был бы здесь Игорёша, тот прежний Игорёша, а не как теперь обиженный и испуганный, как малое дитя, он произнес бы красивую тираду, пользуясь своим арсеналом из благозвучных слов, переплётных витиеватым синтаксисом, что так женщины любят слушать ушами, как гласит немецкая поговорка, — что-то вроде эротического словотворчества, чем и потчевал Игорь Нюру последние две недели, пока отсутствовал Егор.
Но сейчас эта по-настоящему любящая молодая женщина хотела пожирать только своего любимого и ненаглядного Егора изголодавшимися глазами — что было куда важнее для нее! И ей не слова нужны были, чтобы любить, какими бы красивыми и изящными они ни были, а тот образ мужчины, который возбуждал желание в ее теле и любовь в ее душе, тем более, он, ее мужчина, сидит вот рядышком и уписывает с таким здоровым аппетитом макароны с котлетами, приготовленные ею, страстно и в то же время нежно любящей женщиной.
Эта сцена, где мы видим только мужчину и женщину, напоминает хорошее советское кино, где не нужно много слов — достаточно нескольких действий и нескольких визуальных штрихов к живым образам, которые заменяют тысячи лишних слов. 
Егор все еще жадно поглощал макароны, наслаждаясь и вкусной едой, и видом любящей его женщины. Это были два, гармонично друг друга дополнявшие удовольствия, признаком которых служила с его лица не сходившая улыбка и….
—Нюра, — пробасил разомлевший от еды Егор, — через часок махнем в ресторан «У Гурама». —Поедим бараньих ребрышек, да живую музыку послушаем. Сегодня у него будут цыгане петь. Будем кутить, как белые люди! А на счет лавов не беспокойся, есть! — Егор повернулся всем корпусом назад, чтобы с холодильника взять барсетку. —Вот, они родимые лавуси! — произнес он с благоговением, похлопав по туго набитому источнику его текущего богатства.
—Я с тобой, Егорушка, хоть на край света поеду, — глядя с умилением на своего амбала, пролепетала «Симонетта».

***

В тот поздний вечер, часов в одиннадцать, Егора и Нюру видели в последний раз, выходившими из ресторана «У Гурама». Они сели в девятку и укатили. Говорят, они были счастливыми.


Конец первой части